Святая Русь в австралийском Брисбене

​Протоиерей Гавриил Макаров Протоиерей Гавриил Макаров появился на свет в семье белоэмигрантов в Китае, а рос среди старообрядцев Австралии. Джорданвилль он считает настоящим раем, любит Россию и свято хранит русское Православие. Мы поговорили с отцом Гавриилом, настоятелем Свято-Николаевского собора РПЦЗ в Брисбене (Австралия) о том, как устроены приходы Зарубежной Церкви, позволившие нескольким поколениям эмигрантов сохранить Православие, русский язык и родную культуру.

«У вас в Австралии полностью сохранился старый уклад»

– Вы родились в Китае, но уже в три года оказались в Австралии. Ваши родители застали «старую русскую школу» и в этой традиции воспитали и вас. Когда в наше время произносят слово «традиция», это требует пояснения. Мы понимаем, что традиция – совокупный позитивный опыт предков, но что конкретно? Как вашим родителям удалось воспитать детей русскими вдали от родины, в чужеродной среде?

Самое ценное – внедренный в сам быт жизни церковный календарь

– Самое ценное – внедренный в сам быт жизни церковный календарь. Должен признаться, что я не приложил большого труда, чтобы в себе это воспитать, потому что вырос в такой семье, как и многие, как мои родители. Они ходили в церковь, папа трудился в приходском совете, был избран старостой в двух приходах, мама практически всегда трудилась в сестричестве. С юных лет вера имела особое значение для нас. А когда я стал священнослужителем, то стал встречать людей старшего поколения, как мои родители, которые вот так, в традиции, жили. Они могли плохо читать и писать, но в любой момент могли сказать, какое церковное время года, какие посты, какие праздники.

Я вырос, можно сказать, среди многих старообрядцев. Мы, молодежь, часто общались и даже в футбол вместе играли. Это были представители выдающихся и известных в среде русской эмиграции Китая и Австралии старообрядческих семей: Родионовы, Кирпичниковы, Семеновы...

Епископ Ирийский Даниил Самые характерные слова, описывающие положение дел в нашей эмигрантской среде, принадлежали покойному епископу Даниилу Ирийскому. Помните его, да? Он как раз занимался единоверцами.

– Конечно.

– Чудный был архиерей. Человек глубоко интересный. Он говорил: «Хорошо разговариваю на двенадцати языках и плохо – еще на шести»! Так вот, он как-то приехал в Австралию, побывал у нас в Джилонге, на первом моем приходе. И потом сказал: «У вас уникальные приходы; создается впечатление, что в Китае вы жили в духовном вакууме. Вы сохранили всё как раньше и ничего нового не приняли». Он также сказал: «Даже в России было много всего забыто, что-то пытаются восстановить, а у вас сохранился старый уклад полностью, и вы это недооцениваете».

Владыка Даниил сказал нам: «В Китае вы жили в духовном вакууме. Вы сохранили всё как раньше и ничего нового не приняли»

Действительно, это так. На многих наших приходах соблюдаются старые традиции. Я бы не сказал, что они полностью освящены духовностью. Но сохранилась традиция помолвки, традиции венчания… Люди сохранили не только свою русскость, но и свое Православие, что было тесно связано. От нашего старшего, уже ушедшего поколения, много чему можно было научиться. Но нужно подчеркнуть, что мы учились просто глядя на то, как они себя ведут, их смирению, терпению. Наверное, это характерно для русского человека: когда пост, надо поститься как пустынножитель. Зато, когда праздник, иногда в другую крайность уходим: раз праздник, так праздник! Но когда всё находится в правильном балансе, это говорит о благоприятных обстоятельствах, в которых можно воспитать следующее поколение с правильными взглядами на жизнь.

– Кого из ярких представителей эмиграции вы застали? Чем больше всего запомнились эти люди, какое влияние оказали на вас как личность?

– Это были знакомые моих родителей, с которыми они постоянно общались и о которых мне рассказывали. В молодости я был окружен такими людьми. Они вспоминали старую жизнь, то, что они прошли. Ведь эмиграция из Китая в западные страны была очень непростой. Это были люди, принявшие решение не возвращаться. Поэтому они вынуждены были ехать в страну, о которой не имели никакого представления. Пытаюсь сам представить: вот если мне сегодня взять и куда-то уехать, не зная ни языка, ни традиции, ни местных людей, при этом зная, что нужно нести ответственность за свою семью (а когда наша семья уезжала из Китая, нас было уже двое с братом, потом еще один брат родился в Австралии). Но те люди, белоэмигранты, оказались заграницей не по своей воле. Поэтому они сохранили самое важное – веру и традицию – по нужде. Отказавшись от своего прошлого на чужбине, они бы остались ни с чем. И благодаря такому отношению то поколение (честь и хвала ему!) воспитало в своих детях любовь к русскому Православию и России. Многие считали, что вернутся в Россию. Вернее, они, хоть и никогда не были на исторической родине, но мечтали о ней.

Тем не менее, эти люди воспитали детей-внуков до третьего-четвертого колена сохранившими любовь к России. Часто приходилось встречаться с «харбинцами», как мы себя здесь называем. Это те, кто вспоминали старый Харбин (хотя я не оттуда, я из Хайлара, а вот матушка моя из Харбина). Эти рассказы веяли старым, дореволюционным, царским духом: речь, произношение, отношение к жизни.

Что характеризовало русских эмигрантов из Китая, так это связь с Церковью и понимание, что без Церкви мы останемся ни с чем. Первым долгом многие приехавшие в Австралию, Канаду или США заботились о том, чтобы организоваться вокруг прихода, создать воскресную школу. Мои родители в этом году отмечают 60 лет, как мы приехали из Китая. И моим родителям до сих пор не пришлось в совершенстве выучить английского языка! Они говорят на нем, понимают его, но средне или даже плохо. Мы всегда для них переводили. Но они все 60 лет провели среди русского православного общества, и другого языка им знать было не надо. Хотя мой отец и занимался крупным строительным бизнесом, тем не менее, мог как-то обойтись без совершенного знания английского языка.

О священнике Ростиславе Гане и других подвижниках

Священник Ростислав Ган Когда я был совсем молодым, в Сиднее служил выдающийся священник, отец Ростислав Ган, который повлиял на очень многих православных людей. Он был воспитанником отца Иоанна Шанхайского еще в Китае. Я был слишком молод, чтобы отец Ростислав садился со мной и говорил: «Гавриил, я хочу тебе рассказать вот это и вот это». Нет. Я смотрел на него, как он жил, как служил, как разговаривал, как приходил в нашу английскую школу и рассказывал нам о вере (не католикам или англиканам, а православным, которых формировали в отдельную группу под названием «другие»). Я всегда считал, что отец Ростислав сошел со страниц Священного Писания. Он был таким человеком, вдохновившись примером которого, я поехал поступать в семинарию.

Еще митрополит Филарет (Вознесенский). Он мало пробыл в Австралии, был викарием в Брисбене. Отсюда он поехал в Америку, был выбран митрополитом Зарубежной Церкви. Но так случилось, что владыка Филарет обручал нас с матушкой. Он как-то приехал в Сидней, погостил у нас, вдохновил нашу семью. Владыка принадлежал совсем к другому времени и по духу, и по облику. Старая Русь.

Я всегда считал, что отец Ростислав сошел со страниц Священного Писания

Из светских людей нельзя не упомянуть Веру Степановну Апанаскевич. Она была инспектором церковных школ в Австралии. Вера Степановна всю жизнь посвятила делу воспитания детей. В Харбине она учила детей эмигрантов, переехала в Австралию и учила уже детей своих бывших учеников и даже внуков. Думаю, что она, возможно, застала даже четвертое поколение русских детей, своих воспитанников. Героиня!

Нужно сказать, что более всего вдохновляли те люди, которые не хотели специально чему-то научить, а просто жили так, как они знали. Ты смотрел на кого-то из них и понимал: это православный, крепкий в вере человек, которого ничего не сдвинет. Он будет нести жизненный крест так, как он его понимает. Таким людям можно позавидовать. Такого крепкого богатырского православного духа редко где можно найти сейчас.

– Вы уже упомянули отца Ростислава как человека, повлиявшего на ваше решение поступить в семинарию. Поступив, вы уже понимали, что хотите стать священником?

– Да… Я помню, что хотел быть священником с 13 лет. Тогда это была романтика. Я смотрел на батюшек, на отца Ростислава. Смотрел, как они ходят по амвону в подряснике, в облачении. И думал: «Как это здорово, как мне хотелось бы заниматься таким же делом!». Чисто детские, романтические понятия о Церкви были. Я знаю, что моя мама об этом знала и трепетно к этому относилась. И где-то в то время мы оказались на приходе отца Ростислава, который очень помогал моим родителям в духовной жизни.

Должен сразу сказать, что наша семья была церковной всегда, но это не значит, что я много понимал в Православии с пеленок. До семинарии даже не читал по-церковнославянски и редко брал в руки духовные книги. Но когда я оканчивал гимназию и поступил в университет, духовные вопросы стали для меня более реальными. Сейчас, спустя годы, оглядываясь на прошлое, я могу сказать, что выбор священнического служения был моим призванием, но как это объяснить, я не знаю! Я понимал, что на меня что-то давит. Какой-то голос, зов, которому нужно ответить. Молодым людям я рассказываю так: наступил момент, когда я начал видеть указатели, которые всецело указывали в одном направлении. И это отнюдь не значит, что я этому зову не сопротивлялся и не перечил. Но со временем я понял, что меня что-то толкает именно к священству.

«Я поехал в Джорданвилль. И попал в рай»

Выпускники семинарии в Джорданвилле 1984 г. с епископом Лавром (Шкурлой), будущим Первоиерархом РПЦЗ. Священник Гавриил Макаров в верхнем ряду

Когда мне было 17-18 лет, отец Ростислав скончался (8 декабре 1975 г.). Говорят, что кончина человека может подействовать и положительно, и отрицательно на других людей. На меня смерть отца Ростислава повлияла самым положительным образом: с тех пор я стал стремиться к священству осознанно и целенаправленно. Поехал в семинарию (это был 1980 год). В те годы молодым русским мужчинам за рубежом некуда было ехать за духовным образованием, кроме как в Джорданвилль. В России семинарии и академии для нас были закрыты. И я поехал. И попал в рай! Без всяких преувеличений. Проучился 4 года и был в раю. Джорданвилль дал ответы на всё, чего я желал в своей душе в то время. Начал относиться к жизни иначе.

– И, наверняка, в Джорданвилле вам также удалось пообщаться с представителями «старой школы».

Архимандрит Пантелеимон (основатель монастыря), Гавриил и Ирина Макаровы. 1982 г. – В то время в Джорданвилле были другие личности, нежели сейчас, – то были люди старого закала, старой духовной школы. Были старцы: пресвитер Михаил Помазанский, архимандрит Пателеимон – основатель, архимандрит Владимир (Сухобок), архимандрит Сергий (Ролмиберг), игумен Гурий и, конечно, владыка Лавр (Шкурла), который был для меня вторым по значимости после родного отца, отцом духовным. То были самые золотые годы моей жизни. Прошло почти 40 лет, и могу сказать, наверное, не прошел и день, когда бы я ни вспомнил Джорданвилль и его обитателей. Настолько это проникло в мою душу. Также к этому относится и моя матушка, потому что вместе мы провели в Джорданвилле 3 года (я был уже женатым семинаристом). До самого последнего дня жизни мы будем считать, что Джорданвилль оказал глубочайшее влияние на нашу жизнь.

Семинария в Джорданвилле имеет еще ту особенность, что она находится внутри монастыря. И семинарист ведет себя как послушник и подчиняется монастырскому распорядку. Посторонний человек, приезжая в Джорданвилль, даже не может различить, кто семинарист, а кто послушник, особенно когда учащийся немного отрастит бороду. Каждый семинарист тех времен согласится со мной: главное воспитание мы получили, не сидя за партой в классе (хотя мы и сидели на занятиях по четыре часа в день), а в общении с монахами-старцами. Каждый день можно было задать старцу вопрос и получить ответ. А я был в то время очень серьезным студентом. И даже поставил себе в правило: если какой-то вопрос духовного характера меня волнует, не оставлять его на следующий день. Этот принцип сослужил мне хорошую службу, потому что я постоянно задавал монахам вопросы и получал на них ответы. А монахи были долготерпеливые, скромные и знающие. Бедные – ради нас страдали много! Седины, которые они носили, монахи имели благодаря семинаристам многих десятилетий.

Такие же профессора-монахи преподавали и в семинарии. Светский мир бы сказал: это профессор. А мы видели подвижника, который стоял перед нами в классе и на доске что-то писал. Скажем, архимандрит Сергий (Ромберг). Каждый монах имел свой стиль общения, а семинаристы могли это копировать. Отец Сергий преподавал литургику. Ходячая энциклопедия. Когда он рассказывал о том, из чего состоит девятый час, это не так сильно интересовало студентов. Но все знали, что можно задать вопрос отцу Сергию и легко отвлечь. Например: «Отец Сергий, скажите, а как бы провели коронование государя, если бы оно пришлось на Великий пост?» И отец Сергий начинал рассказывать... Мы не совсем честно к этому относились, потому что задачей было отвлечь батюшку от приготовленного им урока, но зато мы получали такие интересные рассказы о церковной жизни и уставе! Может, это и не найдешь нигде более, надо настольную книгу Булгакова прочесть от корки до корки или Никольский устав, чтобы с этим встретиться. А отец Сергий это знал на память.

В бедре отца Нила осталась пуля, и он мог предсказать дождь за два дня, а снег за день

Еще я нёс послушание в столярной мастерской, и там был такой скромный монах отец Нил. Он служил в Белой армии. В бедре у него осталась пуля, и он мог предсказать дождь за два дня, а снег за день, потому что старая рана начинала ныть, и он говорил: «О, брат Гавриил, скоро дождь будет». Но, даже работая с ним (а он был моим начальником и работал очень медленно и тщательно), я получал серьезный урок, глядя на отца Нила и видя, как он трепетно относится к своей работе. А он делал мебель для трапезной, для храма, для келий… Это всё вдохновляло и научало дисциплине. С владыкой Лавром можно было встретиться в поле в рабочий день. Или он мог прийти в столярную в подряснике и куртке. Сторонние люди могли не подозревать, что он – архиерей.

После года обучения в семинарии я уехал в Австралию, обвенчался с матушкой и привез ее с собой. Она никогда не была в мужском монастыре и не знала, как себя вести. Я ей сказал: «Знаешь, если я у кого-то беру благословение, ты тоже бери, а сама не бери ни у кого, потому что можешь подойти к семинаристу, спросить благословение по ошибке, а он охотно даст!»

Если бы я даже захотел забыть то время и тех людей, то не смог бы.

Почему австралийское – не американское

Священник Гавриил Макаров, матушка Ирина и первенец Адриан. Джорданвилль, 1983 г. – Потрясающе! От такой любви к Джорданвиллю не было желания остаться в США? Знаю, что вопрос о будущем месте служения был решенным, но все же…

– Знаете, мы тогда вместе с матушкой имели единодушное суждение (я тогда уже был священником): если бы владыка Лавр попросил меня остаться и служить в монастыре или на соседних с Джорданвиллем приходах, мы бы согласились в один миг. Покинуть монастырь было трудно… Но чтобы служить на каком-то приходе в Америке – такого не было. Более того, я не желал этого. Не все понимают, что США – своего рода этнически отличающаяся страна. Многие считают, что если ты канадец, австралиец или англичанин – это все одно. Это не так. Нас объединяет английский язык, но американское мышление и мировоззрение сильно отличаются от австралийского. И мы в Америке, вне Джорданвилля, всегда чувствовали себя как-то не по себе. И стремились домой, в Австралию, тем более что у нас там были родители.

Надо сказать, что это была общеизвестная проблема: в семинарию приезжали из разных стран, и семинарист мог встретиться с русской американкой. И на родине этого студента бедный архиерей, который всё это соорганизовал, вдруг должен был согласиться с тем, что один из архиереев в США перехватит семинариста. Если сосчитать, сколько семинаристов лишь из одной Австралии после окончания семинарии женились и остались в Америке, наберется 25-30 человек, которых потеряла наша епархия.

– Вы сказали, что чувствовали себя за пределами семинарии в США несколько неуютно. Что вы имели ввиду?

– Проще всего объяснить это тем, что Австралия всегда считалась себя младшим братом Америки. Австралия всегда стремилась подражать США, но при этом была консервативной, тихой и спокойной страной. Можно сравнить с провинциальной Америкой даже. Такой была Австралия в то время. Многие австралийцы, с которыми я учился дома, ни разу не были за границей. Америка – это же всё, что можно посмотреть в телевизоре: ужасы, мясорубка, водоворот страстей человеческих. Я воспринимал это так. Все нежелательное на Западе – это Америка, а в Австралии можно как-то спокойно жить.

Даже семинаристы, местные русские американцы… я видел, что они другие. Были опытные по жизни, видевшие больше, чем я. Джорданвилль был уголком Святой Руси в Америке, окутанный молочными и кукурузными фермами. Когда я вернулся в Австралию, во-первых, сразу почувствовал, что уже и Австралия изменилась, темп жизни ускорился. И когда был назначен в Джилонг, мне там очень понравилось, потому что это был небольшой город, более похожий на провинциальный…

Годы в Джилонге – «медовый месяц» в моем церковном служении

Скорбященский храм в Джилонге, Австралия – Да, мы как раз подошли к вопросу о жизни и служении в Джилонге. Вспомните о том времени.

– Джилонг напоминал мне о более спокойной жизни, к которой мы привыкли с матушкой за время жизни в Джорданвилле. В этом маленьком городе проживало много славян: русских, украинцев, белорусов, сербов и хорватов. У всех были свои церкви. У нас – приход в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость». Я сразу почувствовал себя как дома.

– Почему?

– В то время в Джилонге жили прихожане, знавшие моих родителей еще по Китаю! Это были выходцы из северной Манчжурии. Родным было всё, включая речь. Были там потомки забайкальских казаков. И там я прослужил 14 лет. Должен сказать, что эти годы были как «медовый месяц» в церковном служении.

– Какое сравнение!

– Это был мой первый приход. Я был молодым ревностным священником двадцати шести лет. И мне во чтобы то ни стало хотелось взяться за дело. Конечно, я делал много ошибок. Люди помогали, воспитывали меня в правильном духе. Но это были замечательные люди, богобоязненные, любившие богослужение и церковные традиции. Я многому там научился. В то же время я прошел целую школу психологии, общаясь с людьми. После времени, проведенного в Джилонге, я чувствовал себя частью прихода. Прощаясь с прихожанами, вспоминал, как мы вместе и плакали, и радовались. И для меня это было честью – разделяться с ними невзгоды и счастье.

Люди были очень «церковно преданные». Жили не богато. Не все имели даже возможность принести в церковь большие денежные пожертвования. Но своим временем и трудом помогали, охотно уделяя себя храму и не считая при этом, что делали что-то важное. Были даже прихожане, помнившие меня ребенком по Китаю. Они напоминали: «Мы ваши пеленки меняли, а теперь вы у нас батюшка».

В Джилонге, в основном, были представители эмиграции из Китая, хотя церковь строили не они, а так называемые «европейцы-старожилы», бывшие до них. И их сегодня мало очень осталось. А наша эмиграция, «манчжурская», при церкви уже обосновалась в приходы. Джилонгцы сохранили ряд старых обычаев, которые давно были забыты в России. Но никто не считал, что живет как-то «по-старому»: для них это был нормальный ход жизни, другого они и не знали. Мне нравилось, что я мог отслужить требу и получить за это банку домашних огурцов. И очень много времени я провел в домах своих прихожан, отвечая на их приглашения. В Джилонге сохранилась старая традиция посещать дома с крестом на Пасху, на Рождество и Богоявление. Община в Джилонге была довольно сплоченной: многие люди специально селились рядом с церковью. И ко многим можно было дойти пешком, обойдя за день 20–25 домов. А когда священник имеет возможность общаться с прихожанами именно так, начинает чувствоваться связь, родство, когда ты действительно становишься духовным отцом для семьи. Ты приходишь к ним домой и видишь трудности, которые они переживают, а не только встречаешься с ними в храме.

– Это дорогого стоит.

Служа проскомидию, я мог мысленно «обойти» все 120 домов своих прихожан, войти в каждую комнату и помолиться за каждого члена семьи по имени

– Должен сказать, что больше всего я скучаю по Джилонгу в том, что, служа проскомидию, я мог мысленно «обойти» все 120 домов своих прихожан, войти в каждую комнату и помолиться за каждого члена семьи по имени.

– Невероятно!

– Когда я служил проскомидию, я специально делал «духовное путешествие» по домам пасомых. В Брисбене я этого уже сделать не мог. И для меня как священника это было самое близкое, что я ощутил в своем служении, похожее на то, что читаешь у Булгакова в «Настольной книге». Как это делалось на Руси, в деревнях, когда священник знал прихожан как членов своей семьи, и каждая семья таковым же считала его. Больше всего это вдохновляло меня как священника, когда можно молиться за всех своих прихожан, зная, что они также поминают священнослужителя.

Перевод в Брисбен

Свято-Никольский собор РПЦЗ в Брисбене (Австралия)

– Как же получилось, что вас перевели в Брисбен, буквально оторвав от общины? Да еще и после 14 лет служения...

– Старший священник Квинслендского благочиния, отец Михаил Клебанский из собора, где я сейчас служу, уходил на покой. И он мне как-то сообщил: «Я обратился к архиерею и попросил, чтобы тебя перевели на мое место». Отца Михаила я знал хорошо еще с молодых лет. Но в то время его предложение показалось мне немыслимым. Так сложилось, что через год после этого разговора владыка и сам предложил мне перевод. А у нас было пятеро детей к тому времени. И двое младших страдали астматическими заболеваниями, связанными с климатом. Обоим проводили операции на косточках в носу. Врач говорил: «Вы всё время будете с этим бороться, и чтобы этого избежать, надо поменять климат». Всё так сложилось, что мы восприняли это как волю Божью и переехали в Брисбен.

Было тяжело. До сих пор поддерживаем связь с прихожанами из Джилонга, хотя с тех пор прошло 22 года, и у них сменилось два настоятеля.

В Брисбене были и старожилы, и «харбинцы», и «манчжурцы», и две волны «новых русских». И мы полюбили друг друга

Брисбен – новый этап и новый опыт. Это же, как и штат Квинсленд, первый австралийский город, где появились русские эмигранты. Если в Джилонге приход был однообразным по происхождению, «манчжурцы», то в Брисбене были и старожилы, и «харбинцы», и «манчжурцы», и две волны «новых русских». В первые годы для меня самым большим подвигом было найти общий язык со всеми. Надо было постоянно приспосабливаться. У людей были разные взгляды. Новоприехавшие из России кардинально отличались от старожилов или выходцев из Китая. Но люди помогали, относились с большим пониманием. И мы полюбили друг друга.

В Брисбене замечательный приход, очень щедрые люди, которые ценят, что у них есть священнослужитель. Многие из них сами немало трудностей прошли в жизни. Самые интересные прихожане в Брисбене – старшего поколения. Они помнят, как менялся город, как менялись священники, как развивалась духовная жизнь. Здесь прошло 22 года, конечно, я уже не чувствую себя новым священником. Это тогда я приехал в Брисбен молодым и красивым, а сейчас… (как я иногда шучу). Приятно, когда с прихожанами стареешь, вернее, «созреваешь» вместе.

У нас пятеро детей, и все они живут здесь, здесь же живут мои родители и два моих брата с семьями. И только один из детей живет с нами, остальные уже в браке, у нас полно внуков, живем рядом и часто встречаемся. Это приносит большое утешение, особенно моей матушке.

Свято-Никольский «казачий» собор в Брисбене

– Свято-Николаевский собор, в котором вы сегодня служите, – старейший из русских приходов Австралии. Расскажите немного о его истории и основных жизненных вехах общины.

– Действительно, это первый русский храм в Австралии. Его иногда называют «казачьим собором», поскольку создавался он в значительной степени на личные средства казаков, живших севернее Брисбена.

История такая: еще в 1923 году в штат Квинсленд переселилось казачье уральское войско во главе с генерал-лейтенантом Владимиром Сергеевичем Толстовым, который, отступая с Белой армией, прошел очень трудный путь со своим полком через Персию, Владивосток, Китай и Японию. Так они оказались в Австралии. Поселились на севере Брисбена, работали на фермах. С ними приехал священник, отец Александр Шабашев, который сразу начал служить. Тогда образовалась Свято-Николаевская община. Поначалу все жили в большой бедности. Не было возможности создать свой храм. Служили под открытым небом, потом в англиканском храме. Но в 1926 году был куплен участок земли там, где сейчас находится Свято-Николаевский собор. Уральские казаки хотели построить храм-памятник убиенному царю Николаю II. Но царь тогда не был прославлен. Тогда посвятили церковь его небесному покровителю – Николе Чудотворцу. И два Николая фигурируют в истории собора. У нас даже есть уникальная икона, где два святых Николая стоят и держат в руках наш собор.

Таким образом, многие из тех первых русских помогли построить храм. Поначалу он был скромнее, чем сейчас. Но в 1935 году уже состоялось освящение Николаевского собора. А затем уже образовались другие приходы: Серафимовский, Богородице-Владимирский, Благовещенский… Когда люди из России приезжают, то приятно удивляются, что первый храм на австралийской земле посвящен Николаю Чудотворцу. Немало таких храмов в России. Все путешественники в первую очередь молятся ему, чтобы он благословил их в путь. И люди, приезжая к нам, всегда об этом говорят.

Панихида по казакам Уральского войска, прибывшим в Квинсленд в 1923 г.

Уральские казаки хранили полковые знамена, которые в 1938 году решением атамана Толстова и старших казаков были переданы в собор на сохранение. Эти знамена имели отверстия от пуль. Много десятилетий они висели в соборе, потом были спрятаны в библиотеке, потому что казалось, что небезопасно такие реликвии хранить. И были отданы они на хранение собору с тем, чтобы, когда урегулируется ситуация в России (если такое время придет), их можно будет вернуть на место, собор об этом позаботиться. 14 лет назад мы вернули одно знамя в Уральск, а второе – в Москву. И нам в ответ сделали копии знамен, которые сейчас находятся в храме. Так что не зря говорят, что у нас казачий собор. Хотя сейчас уже не так много казачьих потомков. Но слава осталась.

И его прихожане

– Насколько сегодня большой ваш приход? Его прихожане – русские, или есть представители других национальностей? На каком языке совершается богослужение? И в вашем приходе, и вообще в австралийских приходах РПЦЗ.

– Наши прихожане – в основном русские, но есть и сербы. Когда я говорю «русские», имею ввиду и украинцев, и белорусов. Изредка бывают греки. Поэтому, когда возник вопрос о том, чтобы служить богослужение на английском языке, в разных храмах к этому отнеслись по-разному. Есть приходы, где можно полностью перейти на английский. А есть церкви, где нужно учитывать, что есть представители старого поколения, и там нужно оставить всё как есть. Как-то на одном собрании наш митрополит Иларион (Капрал) сказал всем священникам, чтобы в каждом храме переводили хотя бы что-то на английский язык, как минимум Апостол, Евангелие и, по возможности, проповедь. Так что во многих храмах это есть, а в некоторых еще больше. Мы вставляем в службу некоторые ектеньи на английском.

Сейчас очень много так называемых смешанных браков. Бывает так, что вторая половинка хочет остаться при своей вере, католической, например. Тем не менее, их венчают. Есть случаи, когда это невозможно (если человек не крещен, или крещен у баптистов и так далее). Но есть люди, которые охотно проходят катехизацию и принимают Православие. Наверное, таких людей уже немало во всех приходах, которые состоят в подобных смешанных браках. Иногда эти браки очень удачные – австралийцы правильно относятся к Церкви и детей водят в воскресную школу.

О труде священника и столярном хобби

– Когда мы готовились к интервью, вы упомянули, что большинство священников в Австралии вынуждены работать. Настолько сложно с обеспечением на приходах?

– Работать вынуждены просто потому, что приходы не всегда способны содержать священника. В идеальном варианте, я считаю, что священник должен заниматься только служением. Много раз я наблюдал, как мои собратья во Христе старались сбалансировать эти должности. Честь и хвала им! Это ведь крест. Они живут в двух мирах. Поскольку я, Божией милостью, могу быть священником постоянно и не заниматься ничем другим, то очень ценю это. Я знаю, что традиционно священники обязаны не работать, а заниматься одним служением. Но многие церковные правила и каноны написаны в другие времена, когда таких обстоятельств, как сегодня, не было. Но сейчас многие священнослужители вынуждены работать. Прихожане это понимают. В основном, у нас диаконы все без исключения работают, кроме тех, что уже на покое. Нужно сказать, что наши прихожане за рубежом – щедрые, они молодцы, стараются заботиться о священниках.

– Да, вы ведь упомянули и про освоение столярного ремесла. И, насколько я знаю, это стало вашим хобби на всю жизнь.

С самых юных лет я любил работать с деревом

– С самых юных лет я любил работать с деревом. Отец, как я говорил, занимался строительным делом. Я всегда наблюдал, как он пользуется инструментами. И с детства встречался по жизни с мастерами. Но всерьез я смог заняться этой работой только в семинарии. Каждый семинарист в Джорданвилле должен был нести послушание. Я очень хотел попасть в столярку. И попал! Меня научили делать киоты для икон. Заказы в Джорданвилль приходили из Америки и даже других стран. И эти задания передавались мне.

Но это было уже в конце учебы, а поначалу меня учили делать кресты, которые использовали на погребении. Мы делали мощные, основательные кресты, и очень аккуратно. Принцип был такой: если делать – то как следует. А потом я получил «повышение» и начал делать гробы для братии монастыря! Это тоже помогло, потому что гробы были традиционного стиля.

До семинарии я учился на инженера-строителя. И эти знания мне пригодились. Я рассчитывал углы, настраивал пилы… Все это я очень любил, и до сих пор, когда возможно, стараюсь заниматься этим делом. У меня даже есть токарный станок. Раньше мне даже папа помогал в этом. Такое хобби очень помогает, когда чувствуешь какую-то тяжесть. Всё натуральное, природное, запах свежего дерева – меня всё это вдохновляет и успокаивает. Как говорит моя матушка, я могу в своей столярке потеряться. Иногда, если она видит, что я чем-то обеспокоен и не нахожу себе места, она говорит: «Иди, поработай в столярке, чтобы успокоиться». Такое у меня хобби.

Помимо этого, я раньше много принимал заказов на киоты, особенно к венчальным иконам. За это получал небольшую плату, что очень помогало нашей семье.

Как устроен зарубежный приход

С сестричеством собора

– Насколько активен приходской совет? Как распределяется ответственность между настоятелем и прихожанами за имущественные, финансовые, организационные вопросы и вообще внебогослужебную деятельность?

– У нас не всё на плечах духовенства. По нашему зарубежному церковному уставу ежегодно избирается приходской совет (кроме старосты, который избирается каждые три года). Это – помощники священника. Все знают, что, если у священника хороший староста и хорошая старшая сестра от сестричества, это идеальная атмосфера для приходской жизни. Потому что староста занимается деловыми, хозяйственными вопросами. Я понимаю, что у нас значение старосты отличается от понятия этой должности в России. Люди, которых выбирают в приходской совет здесь, очень озабочены благополучием церкви. Они жертвенно отдают свое время, помогают зарабатывать приходу средства, занимаются благотворительностью… И каждый несет свое служение: староста, казначей прихода, секретарь. Но ведет всех настоятель. Там, где всё правильно поставлено, староста – как правая рука священника (но, если есть дьякон, он – правая рука, а староста – левая).

Если члены приходского совета – золотые люди, то члены сестричества – настоящие бриллианты

Еще есть сестричество. Оно избирается по тем же принципам. И если старшая сестра оказывается хорошей, ей никто не позволит с этой должности уйти. Она может на ней находиться и 20, и 30 лет. Если члены приходского совета – золотые люди, то члены сестричества – настоящие бриллианты. Не зря мы их называем женами-мироносицами: они действительно служат Церкви Христовой. Это самоотверженные, щедрые люди, которые себя нисколько не жалеют. И каждый зарубежный приход знает такую старшую сестру или целый ряд сестер, овеянных легендарной славой. Иногда самые изящные вещи, которые вы видите в храме, которым все удивляются, когда приходят, будь то утварь, облачение, хоругви или иконы, – это было заработано, как мы говорим, пирожками или пельменями. Сестричество годами устраивает чаепития и продает пирожки с пельменями, чтобы по крупинкам собирать денежки на созидание красоты храмов. Когда я бываю в России и общаюсь с местными священнослужителями, то понимаю, что там всё построено немножко по-другому. Но в Австралии, слава Богу, взаимоотношения и сотрудничество между священником и теми, кто избран быть членами приходского совета и сестричества, – это работа в самом благоприятном и правильном виде для установления хорошей жизни прихода. Бывают, конечно, случаи, когда это работает не так уж хорошо. Но в основном, и по моему опыту это именно так. На каждом годовом собрании священник первым долгом чувствует обязанность поблагодарить вот таких замечательных, посланных Богом людей. При этом, когда такие люди уходят к Богу, выясняется истинность поговорки о том, что свято место пусто не бывает. Сначала от потери наступает чувство уныния, а потом вдруг появляется новый человек на месте усопшего, о способностях которого раньше никто даже и не подозревал. Людей Бог посылает.

Каждый зрелый прихожанин должен какой-то срок провести на должности члена совета

Нужно еще сказать об отличиях приходов России и Австралии. У нас, когда человек вступает на должность в приходском совете или сестричестве, вдруг начинает понимать, как это все работает. Часто слышу от новоизбранных членов, которые приходят и говорят: «Батюшка, мне так стыдно! Я уже 30 лет хожу в церковь и никогда не задумывался, как это всё создается, откуда всё необходимое берется! Я прихожу в храм – а тут всё готово». А когда он слышит на каждом собрании финансовые отчеты, переживания, цели и планы, в чем нуждается приход, то начинает быть более ответственным за церковную жизнь. Поэтому мы говорим, что каждый зрелый прихожанин должен какой-то срок провести на должности члена совета. Не каждый рискнет поднять руку на выборном собрании, чтобы согласиться стать членом Приходского совета. Но нужно это поощрять, особенно среди молодых, потому что через это служение их глаза открываются на то, как же живет приход. И человек очень меняется, совершенно. А это очень нужно в наше время, потому что приходы страдают, обстановка совсем другая, в каком-то плане приходы уменьшаются. Не потому, что прихожан меньше становится. Просто молодые – уже не носители тех ценностных установок, как у старшего поколения. Мы часто говорим о том, что когда уходит человек старой закалки, его не могут заменить, и приходится на его место ставить двоих-троих, потому что молодежь с обязанностями усопшего не справляется в одиночку.

Прицерковные школы в Австралии

– Давайте ближе к примерам. Закончилась воскресная литургия. А что потом? Общение за большим столом? И как вообще живет приход вне службы? Возможно, реализуются какие-то проекты? Очень интересно подробнее услышать описание той атмосферы, в которую вы уже начали нас погружать рассказами о крепких традициях приходского совета и сестричества.

– Я уже упоминал, что первые эмигранты пытались создавать при храмах прицерковные школы. Поэтому многие из священников были также и директорами школ. Раз уж нас старейший в Австралии приход, то и прицерковная школа также – старейшая. Приход появился в 1923 году, а школа появилась в 1926 году. Работают они здесь не так, как в России. В России – это чаще воскресная школа, которая существует для преподавания закона Божия. Наши школы имеют еще другие задачи. Закон Божий, конечно, на первом месте, но плюс к этому мы преподаем детям русскую грамматику, историю, географию, где это возможно, культуру, церковное и народное пение. Сохранить русскость в эмиграции, в ней воспитать и передать детям, выросшим уже вне России, получилось благодаря прицерковным школам. Некоторые школы работают на очень серьезном уровне. Занимаются школы обычно по субботам. Наша – по средам, вечером, так сложилось, решили вместе с прихожанами. Это происходит после уроков в местной английской школе, наши уроки с 16:30 до 19:30.

Есть еще серафимовская прицерковная школа, где я тоже преподаю, вот они работают по субботам. И таких школ в Австралии, наверное, 10-15. Иногда они сильно пополняются детьми, иногда бывает «застой» в плане прихода новых учеников. Но везде бывают свои сюрпризы и трудности, я ведь уже упоминал о смешанных браках. Понятно, что, когда ребенок приходит из семьи, где хотя бы один из родителей не говорит по-русски, это сильно влияет на способности ребенка освоить язык. В отличие от более древних времен, когда еще бабушки и дедушки в эмиграции помогали воспитать детей, а сейчас все труднее и труднее.

Где есть возможности, священники проводят беседы. Часто нам приходится все делать на двух языках. Иногда я после литургии в воскресенье за чаем провожу беседу или презентацию на русском языке. А во вторник вечером могу сделать ту же презентацию на английском. Если беседа небольшая, я ее сразу провожу в воскресенье на двух языках. Но понятно, что это может быть тяжеловато для людей, особенно двуязычных, потому что им приходится это слушать дважды.

Чаепитие у нас бывает по разным случаям: после престольных праздников, концертов приезжих хоров. У нас хороший церковный зал при соборе. Частенько бывают доклады, выступления, даже презентации книг. Сестричество любит устраивать на чаепития, потому что тогда наши женщины действуют во всей своей славе! И все их за это очень ценят. Часто бывают после похорон поминки в церковном зале.

Сотрудничество приходов

Священнослужители из четырех русских православных приходов Брисбена на совместном богослужении 12.09.2021

– Какие-то межприходские мероприятия проходят? Несмотря на то, что в основном храмы разбросаны на приличном расстоянии…

– Нам повезло, что у нас в Брисбене как раз приходы не на большом расстоянии, а наоборот! Много приходов в небольшой местности. Это создает свои трудности – ресурсы-то делятся… Но в нашем благочинии мы стараемся создать атмосферу поддержки друг друга. Если выпадает престольный праздник любого другого прихода благочиния, если возможно, службы в своем храме не служатся, все едут к виновникам торжества, чтобы была соборная молитва. Тем более, если приезжает архиерей из Сиднея. Это не так просто, особенно если воскресная служба, да еще и священник зависим от прихода, и вдруг он говорит, что служить не будет, а уйдет к соседям. Мы позволяем иногда, чтобы престольные праздники переносились на субботу, когда священники могут собраться вместе. Тем более, что некоторые священники работают, и суббота для них становится удобным днем.

У нас бывают молодежные съезды, которые проводятся по штатам, для молодежи младше 18 лет. И если какой-то священник берет организацию на себя, другие батюшки ему обязательно помогают. В Австралийско-Новозеландской епархии такой съезд молодежи, который называется Германовским (правда, он не всегда выпадает на день памяти преподобного Германа), здесь уже проводится 56-й или 57-й раз подряд. И те из священников, кто может, – едут на съезд. Берут с собой молодежь из своих приходов. Потому что съезд бывает каждый раз в разных городах.

Проводятся у нас духовные беседы со взрослыми и молодыми. Есть программы катехизации. Есть ведь смешанные браки. В Благовещенском приходе есть программа для «обращенцев». Сейчас уроки можно проводить онлайн. Раньше были даже спортивные мероприятия, футбол и волейбол. Наверное, это зависит от энергичности священника.

В прошлые годы я любил организовывать детские лагеря. Мы уезжали на 5 дней куда-нибудь подальше от города, ставили лагерь возле дамбы или еще где-то, приглашали родителей. Такие мероприятия приносили всегда большие плоды.

– А сколько сегодня общин Русской Православной Церкви Зарубежом находится на территории Австралии?

– В нашей епархии – где-то 36 приходов и общин. Монастырей 6. 3 – крупные, еще 3 – маленькие. Во всех главных городах Австралии есть несколько церквей, кроме города Перт на западе, там только один приход. Еще 3 прихода у нас в Новой Зеландии – тоже в нашей епархии.

Воссоединение Русской Церкви и его плоды

Патриарх Московский и всея Руси Алексий II и митрополит Восточно-Американский и Нью-Йоркский Лавр. Фото: Владимир Ходаков

– Самые важные события в жизни РПЦЗ за последние годы, на ваш взгляд?

В России в душе я почувствовал себя русским ещё больше

– Конечно, подписание акта о каноническом общении с Московской Патриархией. Но это было больше 10 лет назад. Милостью Божьей, я сподобился быть членом первой делегации митрополита Лавра (Шкурлы) в Россию по приглашению Патриарха Алексия и президента Владимира Путина. Должен сказать, что это было в духовном и паломническом плане самое значимое событие моей жизни. Мы смотрели на храмы и монастыри. Я в душе почувствовал себя русским – больше, несмотря на все прошлое, о котором я сегодня рассказал. И так полюбил Россию и Православие в России. Вернулся из поездки другим человеком.

В каком-то смысле, мы это продолжаем переживать до сих пор. Помню, как митрополит Лавр как-то выразился: «Если мы не позаботимся об объединении сейчас, может быть, следующее поколение этой ценности уже не будет понимать и им будет всё равно». На всё у Бога Свое время. Чувствую, что в этом владыка был очень прав, потому что, как и многие, я вижу плоды подписания Акта.

Сразу после его подписания открылась возможность чаще посещать Россию с паломниками. Из таких паломничеств выделю две вещи, которые меня очень тронули, оставив отпечаток в душе. Во-первых, когда мы повезли в паломничество людей старшего поколения и моего возраста, родившихся за границей, как и я, но воспитанных в любви к России, просто неописуемое событие произошло. Они плачут! Им под 80 лет, и они впервые приезжают на историческую родину, прожив всю жизнь без этого, но испытывая к России глубокую любовь. Во-вторых, когда мы возили в паломничество уже нашу молодежь, воспитанную в духе русского Православия в Австралии, и понимающих, что для местных наша вера есть что-то странное и непонятное, и они посещают в Россию… ты видишь по глазам, как человек в душе переродился! Он понимает наконец то, что родители пытались вложить ему в душу. Он приезжает домой переродившимся.

Все это я считаю настоящими плодами подписания Акта о каноническом общении. Мы молились об этом много десятков лет. Печально, что среди наших прихожан и духовенства Зарубежной Церкви не все одинаково к этому отнеслись. Но если ты об этом молишься 20 лет, 50 лет, почему же нельзя поверить тому, что молитвы сбылись? Я вижу в этом только положительные стороны. Теперь можно считать себя членом всей Русской Церкви. Это очень много значит для пастырской души.

Еще я удостоился принять участие в торжествах, связанных со столетием памяти Царской Семьи в Екатеринбурге. Когда вернулся домой, считал своим долгом рассказать прихожанам, что это значит. Мы у себя дома отметили Царские Дни! В Екатеринбурге было ощущение, что вся Россия в этом участвует.

Был 100-летний юбилей Зарубежной Церкви. Хотели, но не смогли поехать в Сербию. Знаю, что Синод собирался и были разговоры о том, чтобы отправить какую-то делегацию. Надеялся попасть в нее, но мероприятие было отменено из-за этого несчастного ковида. И пока торжества только в планах, чтобы отпраздновать это событие позже на достойном уровне. Наверное, все. Может, вы подскажете, что вспомнить?

– Знаете, когда получается пообщаться с представителями РПЦЗ и задаю вот этот вопрос – о самых памятных событиях последних лет – вспоминают не самые ближайшие годы, а говорят про объединение. Стало быть, так и есть.

– Да! Мы до сих пор этим живем. Это действие ещё не закончилось. Оно продолжается.