«Чемоданный распил», «краснушки» и прикосновение к Священной истории

Церковно-археологический музей Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета – это не только множество ценных предметов, от древних икон, рукописей, религиозных картин до деревянных игрушек, но и просветительский центр. Как создавался музей, что необычного есть в его коллекции – и почему ризничим, а тем более пастырям стоит ознакомиться с его экспонатами, – читайте в нашем материале. А также о том, как из благочестивых побуждений можно причинить иконе вред, почему икону не стоит часто протирать тряпочкой, а тем более с какими-то веществами, хранить около батареи. Почему все предметы церковного искусства – ценны, и почему лучше не писать новую икону на «старых досках», а сохранять уже существующее?

Ольга Заводова,
директор Церковно-археологического музея ПСТГУ:

«Древних икон, перед которыми молились христиане до нас,
становится все меньше и меньше»

– Как родился музей?

– Он был создан по инициативе известного реставратора и искусствоведа Галины Сергеевны Клоковой, профессора кафедры реставрации факультета Церковных художеств, которая, к сожалению, ушла из жизни в мае 2021 года.

В первый год существования кафедры нам привозили иконы, что называется, «с бору по сосенке». Что-то к нам попало из храма Святителя Николая Мирликийского в Кузнецкой Слободе, что-то – из изъятого на таможне: те иконы, которые люди пытались незаконно вывезти за границу, – что-то дарили частные владельцы: они приносили иконы на реставрацию, а потом решали не забирать, или просто приносили, чтобы сразу отдать. Постепенно на кафедре начал собираться некий фонд, и было непонятно, что с ним дальше делать. И вот как раз тогда Галина Сергеевна предложила идею создать музей при кафедре. Ректор, протоиерей Владимир Воробьёв, дал благословение на это, так в 2002-м году музей появился.

Ольга Заводова Мы предполагали, что это будет музей «краснушек» – икон позднего Синодального периода: конца XVIII, XIX, начало XX века. Но коллекция стала расти, она пополнялась не только тем, что нам отдавали в качестве пожертвования. Одно время у университета появилась возможность финансировать покупки, появлялись спонсоры, которые давали нам небольшие суммы, и мы ездили, покупали предметы для нашего музея. В том числе на Измайловском рынке, в антикварных лавках… Одно время мы могли целенаправленно создавать коллекцию – например, покупать живописные аналои или коллекцию графики… К сожалению, это было недолго, и сейчас наши фонды вновь пополняются исключительно за счет пожертвований.

Но в целом вместо узконаправленного музея «краснушек» мы получили полноценное музейное собрание с большим количеством фондов. Мы называемся по-прежнему Церковно-Археологическим музеем, хотя по факту у нас полноценное, серьезное музейное собрание. В наших фондах есть темпера, живопись, графика, металл, мелкая пластика, археология (начиная со скифских наконечников стрел, украшений IX–Х веков), ткани, деревянная скульптура, деревянная игрушка, стекло, коллекция кузнецовского фарфора. Когда у нас проходила недавняя ознакомительная выставка, мы не смогли представить все фонды, хотя бы в количестве двух-трех экспонатов от каждого, – не хватило предоставленного места. Жаль, что у нашего музейного собрания нет собственных выставочных площадей, где мы могли бы организовывать регулярные экспозиции.

Икона «Воскресение» (Сошествие во ад) XV–XVI века – Вы помните самые первые экспонаты, с чего начинался музей?

– Конечно! Одну из первых икон, которая потом вошла в коллекцию музея, реставрировала я сама, когда была еще студенткой. Тогда своего места не было и у самой кафедры реставрации, и я помню, как мы сидели в храме Николы в Кузнецах, делали описание икон, которые находились в аварийном состоянии (наследие советского времени), не могли участвовать в богослужении, а потому бережно хранились в канцелярии. У меня были икона Двенадцати праздников. Потом эти иконы были отреставрированы.

– Было так, что вам принесли икону в плохом состоянии, множество записей, ее раскрыли, отреставрировали, а там – настоящее произведение искусства?

– И не раз. Например, одно из первых поступлений – из храма Космы и Дамиана нам привезли целую машину икон, находившихся в аварийном состоянии. Там были Двенадцать праздников в раме, в руинированном состоянии, живопись не читалась. А после реставрации мы увидели потрясающий образец первой половины XVIII века высокого художественного качества.

– Какие экспонаты музея можно назвать самыми ценными?

– Я склонна относиться к любому предмету церковного искусства как к большой ценности. Понятие временной ценности – относительно. Еще в 1990-х годах прошлого века было презрительное отношение к иконам XVIII века: их с ноткой презрения называли «восемнашка». А сегодня найти икону этого периода непросто. Более того, уже и «девятнашка» перестают употреблять в адрес икон XIX века, поскольку им уже более ста лет. Все иконы ценны, в том числе и в материальном смысле: до нашего времени дошло не так много икон, а сейчас сохраняется все меньше и меньше. Отношение к иконе не становится лучше и трепетнее, каждый год мы теряем почти столько же памятников, сколько теряли при иконоборчестве – из-за отношения к ним. Так что каждая икона ценна и уникальна.

Каждый год мы теряем почти столько же памятников, сколько теряли при иконоборчестве – из-за отношения к ним

Есть у нас створка царских врат и икона «Воскресение» (Сошествие во ад) XV–XVI века. Много чиновых икон XVII века, потом идет XVIII век, но больше всего икон XIX века.

Но и среди икон XIX века у нас есть уникальные экспонаты, как, например, икона преподобного Серафима Саровского, которая очень детализирована, в необычном окладе с красивыми вставками из финифти, а это – большая редкость, и я даже не знаю, есть ли вторая такая икона.

– Вы сказали, что много икон и сегодня утрачиваются из-за недолжного отношения. Откуда такое отношение, ведь, казалось бы, современные верующие должны понимать ценность иконного образа?

– Как ни странно, в церковной среде не сложилось должного трепетного бережного отношения к иконе. Почему – я не могу сказать. Мало того, если иконы не участвуют в богослужении, порой хранятся не сложенными, а буквально сваленными, порой – в неотапливаемом помещении, на колокольне с текущей крышей (именно так хранились древние царские врата, створка которых находится в наших фондах, вторую створку спасти не удалось, она полностью утрачена), в подвале рядом с батареей.

Если на иконах появляются повреждения, их очень часто отдают на «поновление» людям, не имеющим никакого отношения к реставрации, следуя логике, что раз человек окончил художественную школу, значит, он может отреставрировать икону. Более того, люди из самых благочестивых побуждений, сами пытаются «починить» икону, у нас есть случаи, когда в икону вбивали металлические скобы, чтоб «укрепить», или вколачивали гвоздь прямо через лик. Мы встречаем использование автомобильных эмалей на иконах, которые пытались «поновить», шпатлевок, пластилина, воска. Случается, что после «поновления» нам приносят икону в таком состоянии, что просто руки опускаются.

Опять же из благочестивых намерений икону портят, пытаясь отмыть к празднику, протирая в лучшем случаем просто тряпками, в худущем – спиртом или перекисью водорода. Такие вмешательства очень и очень негативно сказываются на сохранности икон.

Опять же, если икона разрушена, ее не пытаются сохранить, не ищут реставратора, а используют практику «сжечь или пустить по водам». Теперь появилась еще и практика «икона на старых досках», когда остатки древней живописи счищаются, а сверху пишут новое. То есть, древних икон, перед которыми молились христиане до нас и которые мы сможем показать нашим детям и внукам, становится все меньше и меньше.

– Поэтому цель работы музея как раз не только исследовательская, но и просветительская, учебная?

– У нас есть специальный методический фонд, в котором хранятся иконы, на примере которых мы показываем ризничим или будущим ризничим, что бывает, если икону хранить в неправильных условиях, при недолжной влажности, температуре. То есть на конкретных примерах мы показываем, что происходит с иконой, если ее каждый раз к празднику протирать маслом, ставить около батареи или в сыром помещении.

Также у нас есть в этом фонде примеры для будущих иконописцев, на которых мы показываем, почему нужно освобождать от золочения ту часть левкаса, где будет живописный слой, почему нужно соблюдать все технологии написания иконы, которые использовались веками, почему ту же паволоку нужно класть определенным образом, и еще много примеров, которые мы можем проиллюстрировать.

– Как воспитывать правильное отношение к иконе? Обучать священников, как когда-то делала монахиня Иулиания (Соколова), создавая иконописный кружок?

– Роль священника в сохранении памятников церковного искусства очень важна. У нас был небольшой курс о правильном хранении икон для пастырей, который читала Галина Сергеевна, и после мы видим большую отдачу, отклик. Прошло уже более 10 лет, и с нами до сих пор связываются священники с того выпуска, консультируются, берегут собрания икон в храме, а некоторые открыли даже древлехранилища. Например, у нас очень плотное общение с Тобольской епархией, там есть прекрасный Церковно-археологический кабинет, они регулярно привозят иконы на реставрацию. Так что просветительская работа невероятно значима, и мы снова надеемся ввести небольшой курс для пастырей.

– Есть иконы или другие предметы из фондов музея, история которых, кто были владельцами и так далее, вам известна?

– Мы не можем проследить историю большинства икон, которые к нам попадают. Либо владельцы, которые нам передают икону, не знают, что с ней происходило, либо не хотят рассказывать, и даже просто не хотят афишировать себя как дарителей.

Но про те вещи, которые лично я приобретала для музея, что-то немного могу рассказать. Например, у нас есть Апостол Евангелист XVIII века – большая красивая икона, которую в свое время мне удалось приобрести на Измайловском рынке. Продавец мне рассказал, что эта икона из одной северной деревни, там были пожары, горела церковь. Одну из икон, которые удалось спасти, к сожалению, использовали не по назначению – как молитвенный образ, а приспособили как часть детали хозяйственных построек, закрывали ею ставни. После реставрации это оказалась красивая икона с цветными лаками. Но реставрация была очень трудной и долгой.

Аналогичных случаев у нас несколько, когда иконы были спасены от огня или «пущения по водам».

Есть несколько экспонатов, которые нам передавали в качестве семейной реликвии, по просьбе пожилых родственников – передать после их смерти иконы в наш музей. Правда, в основном это касается не икон, а архивов, фотографий, но есть и несколько икон.

Есть иконы «чемоданного распила» – те, которые пытались вывезти за границу, разделив на несколько частей. Одна икона вообще была как пазл – распилена на много частей, мы ее собрали. Несколько икон, увы, не собираются: у нас только отдельные детали от распилов.

– Реставрируют то, что предано в фонды, студенты под руководством преподавателей?

– Что касается темперной и масляной живописи на холсте, – это в основном реставрируют студенты под руководством преподавателей. Какие-то сложные реставрации делают сотрудники музея. Что касается металла, графики и книг, до недавнего времени у нас в штате были три реставратора-специалиста. К сожалению, после сокращения штата остался только реставратор по графике.

– Расскажите подробнее про книги из фондов музея.

– Книг у нас много, и интересны они практически все. Из тех, что уже отреставрированы и готовы к показу на выставке, – «Цветник» священноинока Дорофея XVII века, несколько рукописей XVII века, есть редко встречающиеся акафистники XVIII века.

– А есть ли у вас иконы с редкой иконографией, картины с редкими сюжетами?

– И немало. Например, картина «Иночество, достойное изображения», на которой изображен распятый на кресте монах, который претерпевает скорби, нападения бесовских сил, грехи по плоти, но побеждает все это своими монашескими добродетелями. То есть это изображение – аллегория монашеского подвига.

Есть графические листы. Историю одного графического листа, гравюры XVIII века, где изображено «Видение молодого дворянина», нам не смог проследить ни один искусствовед, к кому бы мы ни обращались. Пока не найдены ни аналоги, ни источники, ни в отечественном искусстве, ни в западном.

Икон с необычной иконографией – немало. Например, икону Спас Недреманное Око вообще невозможно прочесть без оклада. Если снимается оклад – мы видим хаос личков и ручек, который не складывается в единую картину, а с окладом – красивая икона.

Протоиерей Александр Салтыков,
декан Факультета церковных художеств:

«Музей сберегает память и просвещает»

Протоиерей Александр Салтыков

– Прежде всего, нужно понять: что такое музей?

– С общей точки зрения, музей – некоторое уникальное собрание раритетов, предметов исключительной ценности. Музей – сокровищница, о которой нужно знать, что она есть, и один-два раза в жизни даже посетить это место, показать детям. Культурный человек должен знать, что существуют «музейные ценности». И такое понимание – правильно, справедливо, но очень неполно. Для современного человека эти «музейные ценности» – нечто очень далекое, отжившее. Да, конечно – ценности, но не главные, без них можно обойтись…

– А вы с этим не согласны?

– Музей всегда – некоторая историческая память (ведь она – память – не только слово-звук, но еще и образы, впечатления), без которой просто нельзя жить. Представьте себе человека, который заболел, состарился, и… у него исчезла память! Что за жизнь у такого несчастного? Но, что интересно, этот человек сам не понимает, как он несчастен! – Так же с обществом, с народом. Если память исчезает в массе людей, они все несчастны, хотя могут этого совсем не понимать… И у нас периодически пробуют отказаться от нее, от собственной национальной памяти, и мы остаёмся «Иванами, родства не помнящими», отрицая и разрушая свое собственное национальное наследие. Начиная с того, что мы выкидываем фотографии предков, и заканчивая разрушением городов – то, что происходит с Москвой, и, в общем, повсюду.

– Но в самом деле – есть главное и второстепенное…

– Согласен с вами.

– Главное, мне кажется, – это то, чем люди живут, то, что им дорого, и о чем они действительно вспоминают буквально как об «утраченном счастье».

– Да, в общем, именно так. И это утраченное, но дорогое хочется сохранить. Но потом все меняется, приходят новые люди, и то, что вам было дорого, им не нужно…

– Вы хотите сказать, что нужен, скажем так, диалог о ценностях.

– Конечно. Лишь было бы кому и с кем его вести! Ведь есть понятие о вечных, непреходящих ценностях! Нужных всем и всегда…

– Вы имеете в виду духовные ценности? Я с вами соглашусь, только при чем тут отдельно взятый музей?

– От общего перейдем к частному. Посмотрите: с самого начала христианства Церковь стремилась сохранить Священное Предание. Предание она ставит наравне с Писанием. Церковное искусство – не просто искусство, оно есть часть Священного Предания.

Церковное искусство – не просто искусство, оно есть часть Священного Предания

Христианство исторично по своей природе. Священное выражает себя не только в слове, но и в образе, и вообще священные предметы необходимы для христианского сознания. Вечность вещает не только через слово, но и через священные предметы. Кратко говоря, я хочу указать на то, что есть христианская основа собирательства и хранения древностей.

– Ну, конечно, есть великие святыни, которые мы почитаем. Но ваш музей – всё же не ризница Московского Кремля, не Оружейная палата...

– Не об этом речь, конечно. Любой музей – хранилище памяти, как я уже сказал. В каждой хорошей семье всегда есть свой маленький музей, где из поколения в поколение передаются и семейные предания, и семейные реликвии. Мы все вместе образуем народ, и все, что имеет отношение к жизни народа, должно храниться, по возможности, в его памяти. Тем более в церковном учебном заведении, куда приходит молодежь, подчас ничего не знающая о нашей собственной истории, поскольку история преподается в школах очень плохо. Главное у нас, конечно, церковное искусство, но важно также и нецерковное искусство, поскольку и оно несет в себе определенную духовность, на уровне общего понимания. И это – ценно, именно потому, что позволяет дать оценку этому прошлому. И не только искусство, а и бытовые предметы также являются свидетелями жизни народа в прошлом, жизни отцов, дедов, прадедов. Эти простые, обычные вещи становятся единичными и часто – уникальными, поскольку рассказывают нам, несут информацию, как теперь скажут, о том самом прошлом, из которого мы вышли, в котором было много и доброго, и злого, и из которого мы должны уметь извлекать уроки. Но и массовые однотипные изделия – свидетели ушедшей народной жизни.

– А почему Галина Сергеевна Клокова решила устроить музей?

– Она понимала значение такого учреждения. Ведь мы – не первые. Даже в советское время в немногих наших духовных школах создавали Церковно-археологические кабинеты по образцу дореволюционных. В XIX веке при церковных учреждениях устраивались «древлехранилища» – центры, где собирали и хранили старину. Всем известен замечательный Церковно-археологический кабинет Московской духовной академии.

– Да, конечно. И там много очень ценных икон и разных старинных священных предметов.

– Да, потому что ему уделялось большое внимание, и он существует уже весьма долго – с середины прошлого века. И этот опыт показывает, что в образовательном учреждении совершенно естественно иметь музей, в том числе такой, который выполняет роль и хранителя памяти, той, что передается через предметы материального мира. Вот, скажем, история гонений на Церковь… Здесь нам дороги любая вещь, связанная с именами подвижников. Вы, конечно, скажете: вот сравнил! Да, сравнил, потому что мученики вышли из того же народа, из той среды, которая сохранилась в бытовых и художественных предметах их времени и их народа. Без знания истории народа подвиг мучеников теряет связь с нашей историей. Сам по себе тот подвиг одинаков и равен во все эпохи – и в IV веке, и в XIV-м столетии, и в XXI-м. Но условия разные, народы разные, и труднее понять этот подвиг, когда ничего не знаешь о среде, в которой рос и жил святой подвижник.

Любой музей – это образовательный центр исторической памяти. Вот Великая Отечественная война. Мы узнаем о ней и чувствуем тот подвиг, которые совершили все, подарившие нам победу, не только через факты и цифры, но и через письма, которые писали с фронта и на фронт, через личные вещи фронтовиков, их награды, даже через остатки снарядов, которые хранятся в музеях…

Вообще, мы, конечно, представляем всякий музей как светское учреждение, предназначенное для хранения ценностей исторического значения. Но ведь в христианстве вообще существует – и существует изначально – традиция хранения предметов священных, бытие которых освящено историей и без которых мы не можем представить историю Церкви. И все это знают. Как, например, можно представить нашу Церковь без Владимирской иконы Богородицы? Вот эта важнейшая традиция – беречь сакральное – и не только сакральное, но и исторически ценное – есть признак благочестия и признак культурного сознания. И уже в Новом Завете мы узнаем о священных предметах, как, например, «главотяжы и убрyсцы» апостола Павла, исцелявшие больных (гл.19, ст.12).

Традиция беречь сакральное – и не только сакральное, но и исторически ценное – есть признак благочестия и признак культурного сознания

А VII Вселенский Собор неоднократно ссылается на древние изображения, сохраненные традицией и ставшие важными свидетелями древности иконопочитания – это, помимо прочего, было утверждением культурной традиции Православия. Когда Великие князья Московские свозили в Москву прославленные иконы, они руководствовались религиозными мотивами, но это было также собиранием ценностей, утверждавших единство Церкви не только в пространстве, но и во времени. Успенский собор Московского Кремля во времена Ивана Грозного уже стал подлинным музеем.

– Зачем светские предметы, светское искусство церковному музею?

– ПСТГУ – не просто учебное заведение, мы – многопрофильное учреждение, более того, как принято считать, – богословское. А богословие оперирует не только отвлеченными формулами, но тоже ссылается и на историю. Вообще, христианство – религия, основанная на истории. Иисус Христос из Назарета – историческая Личность, и память о Богочеловеке – самое главное для нас. И нам недостаточно просто упоминания в текстах, нам требуются Его образы, поэтому в любой православной (и католической тоже) семье есть образ Христа (да и в протестантской семье тоже есть, но просто как картина – они отрицают сакральность иконы). Помимо того, что людям необходим образ Христа, апостолов и других святых и великих личностей, для прикосновения к истории, которая происходила здесь, в нашем реальном мире, неплохо знать и реалии того времени, в котором она происходила. Например, в Евангелии говорится о деньгах, не каких-то абстрактных, а тех, которые были в обиходе во время земной жизни Спасителя в Римской Империи. Ведь Христос рассуждает о динарии кесаря, и, посмотрев, как выглядел этот динарий, в каком-нибудь музее, мы через вещный мир словно прикасаемся к Священной истории.

И эту логику можно продолжить и дальше, на всю историю Церкви, когда предметы вещного мира помогают нам стать ближе к тем христианам, которые жили 100, 200, 300 и две тысячи лет до нас. Так материальные предметы приобретают духовный смысл. И уж тем более если речь идет об иконах!

– Каковы основные задачи вашего музея?

– Задача нашего музея – общеобразовательная и специально образовательная, церковно-просветительская, и здесь его значение невероятно велико. Также, например, мы много говорим о грамотном отношении к иконам. Но грамотность приходит не сразу, для этого требуется много лет. Вообще, недолжное отношение к иконам – это не проблема современного мира, это было и раньше. Помню, как я, сотрудник Центрального музея древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублёва, зашел однажды в недавно открывшееся подворье монастыря. Там сидели прекрасные женщины, но с насупленным выражением лица, и сердито бормотали в мой адрес: «Музей какой-то придумали, иконы отдавать на специальное хранение! Веками с ними ничего не было, висели и висели, а теперь увозите, чтобы хранить!» Переубедить их может только время и просвещение. Но вспомним, что иконы знаменитого «Звенигородского чина» нашли в 1918-м году в церковном сарае, под грудой дров. Ведь кто-то их выбросил? А они оказались шедеврами мирового масштаба… В наше время атеизма и равнодушия церковное понимание культуры вообще и тем более христианской культуры чрезвычайно важно.

Наш музей как раз и призван выполнять эту просветительскую функцию.