Мой духовник отец Иулиан

Старец Иулиан (Лазар) исповедует монаха Пимена (Влада). Скит Продрому, ок. 2015–2016 гг.

Вот, дорогие мои, мы и видимся с вами снова!

О чем я хочу сейчас поговорить? Думаю, вы все слышали, что старец Иулиан из скита Продрому отошел ко Господу! Не далее как вчера было погребение.

Отец Иулиан… Обычно мы называли его «старец». Он был словно авва из «Патерика». Знаете, как там рассказывается: «Авва такой-то…». Мы это слово употребляли, здесь все привыкли называть его старцем.

Отцом с материнским сердцем, вот кем был для меня старец

Каким был старец? Кем он был для меня? Отцом с материнским сердцем, вот кем был для меня старец. 28 лет он был моим духовником. А что такое 28 лет? Это ведь больше половины жизни. Старец меня терпел, выслушивал, всегда проявлял огромное терпение со мной. С чем бы я ни пришел, он всегда принимал меня с любовью. С любовью, терпением, снисхождением. Никогда не было такого, чтобы он стал нервничать или у него не нашлось на тебя времени. Всё, что делал, он делал из любви.

Старец… Сейчас о нем стало слышно. Сейчас о нем заговорили.

Он отошел ко Господу в возрасте 97 лет, вы только подумайте! 97 ему исполнилось сейчас, в январе. 8 января. Представьте себе, до какого возраста дожил наш старец, который родился в 1926-м году в селе Ворона уезда Ботошань.

Вы видите, скольких людей дал уезд Ботошань? В их числе Эминеску^[1] и многие другие. Отец Клеопа тоже родился в этих краях, он тоже был оттуда. Много духоносных монахов дали миру эти места.

Что же сказать о старце? Посмотрите, у меня есть фотография, уже не помню, когда ее снимали, лет 7–8 назад, когда я был у старца на Исповеди.

Да. Старец. Старец Иулиан… Он жил в простой семье там, в Вороне, лет до двадцати, когда решил уйти в монастырь. Вкратце расскажу вам о том, как он сам описывал свой уход в монастырь. Со своим соседом – оттуда же, из того же села.

Как-то они надумали:

– А давай и мы уйдем в монастырь!

Их души услышали зов Бога. Но старец понимал:

– Если скажу родителям, они не дадут на это согласия. Как и всякие родители: «Да куда ты пойдешь в этот монастырь?» Так что лучше давай не будем говорить им. Уйдем, а уже потом сообщим.

И что же сделал старец? Написал им письмо, оставил его в доме, положил аккуратненько и ушел с соседом, чтобы поступить в Нямецкий монастырь. В Нямецкий монастырь, который находится недалеко от монастыря Сихастрия. Они подумали: «Уйдем туда».

А в письме он написал так: «Мы идем в Нямц, а где окажемся – сообщим вам». Ведь тогда, после Второй мировой войны, времена были очень тяжелые, кругом нищета, и люди нанимались на работу, где только найдут.

Но не написал, мол, «мы уходим в монастырь». Просто написал: «В Нямц». Поэтому можно было подумать, что он пошел туда искать работу, поработать, пока заберут в армию, заработать копейку. Так что было неизвестно, где они, но там они написали: «Мы вам сообщим, где окажемся». И отправились пешком.

Три дня шли до монастыря. Дошли до города Тыргу-Нямц, свернули там к Нямецкому монастырю. И Бог устроил так, что на перекрестке в селе Вынэторь одна дорога сворачивала в Сихастрию, а другая вела дальше, в Нямецкий монастырь. И тут выходит им навстречу монах из Нямецкого. И заговаривает с ними:

– Куда путь держите?

– Да вот, нам тоже хотелось бы в Нямецкий.

– А откуда вы?

– Да из Вороны, Ботошань.

– Так идите в Сихастрию, у вас же там свой настоятель имеется!

А настоятелем там был отец Клеопа. И монах говорит им:

– Он же тоже из ваших краев. Так что лучше идите туда!

Вот как устроил Бог, чтобы он пошел в Сихастрию.

И помчались они, как на крыльях, по дорожке этой, и пришли в Сихастрию с той стороны, где колокольня. Пришли туда и встречают эконома. Кажется, это был отец Каллиник (Лупу).

– Ну, что скажете, ребята?

– Да вот, и мы пришли в монастырь.

– А откуда вы?

– Из Ботошань.

– Да вы же оттуда, откуда наш отец настоятель. Пойду-ка я позову отца настоятеля.

А тут и сам отец Клеопа подходит:

– Ну, как дела, ребята?

– Да вот, отец настоятель, так-то и так-то. Пришли, хотят остаться.

– О-о-о! Великий Бог и Матерь Божия! – воскликнул отец Клеопа. – Сегодня утром двое ушли из монастыря, и двоих же привела Матерь Божия!

А тем утром двое послушников ушли в армию. И Матерь Божия привела других двоих, отца Иулиана и его соседа. Так началась их жизнь в монастыре Сихастрия.

Не буду вдаваться в подробности здесь, лучше расскажу, что еще помню из того, что сказывал старец. А старец сказывал, что примерно через год пребывания в монастыре с ним произошло такое искушение. Рассказываю вам со слов самого старца.

Был в монастыре один послушник, и мало-помалу он разговорился с отцом Иулианом, который был тогда братом Иоанном:

– Слушай, ты знаешь, мне кажется, нам надо с тобой уйти куда-нибудь в пустыню, чтобы проводить жительство такое… более суровое. Или податься в монастырь ближе к нашим краям.

Так, потихоньку-полегоньку, и вот, на тебе! – брат Иоанн, у которого еще не было опыта, пошел у него на поводу.

– Пойдем со мной! Давай уйдем, вот посмотришь…

То есть искушение состояло в том, что ему удалось вырвать его из монастыря. Чтобы уйти неведомо куда. И вот, однажды послушник этот говорит ему:

– Давай сначала сходим домой, к своим, а потом пойдем куда-нибудь подальше. Посмотришь, мы найдем себе место!

Тогда брат Иоанн – отец Иулиан – говорит:

— А как же я зайду к своим, что я им скажу?

У него ведь уже были длинные волосы, за год, представляете себе, отросла и бородка.

А тот говорит:

– Знаешь что? Чтобы твои тебя не узнали, вымажи лицо сажей.

И сам вымазал его. Мажет он ему лицо головешкой и приговаривает:

– А ты говори, что ты немой! То есть это я скажу твоим родителям, мол, брат этот немой, он не может говорить. И они с этой сажей тебя не узнают.

Пришли они туда, в его родительский дом, и тот заговорил:

– Мы двое странников из невесть какого монастыря. – А дело было к вечеру. – Примете нас на ночлег? Со мной здесь еще один брат, но он немой, он не может разговаривать.

Старец Нектарий (Лазар; 1934–2015). Фото: Джордже Крышнян А родители Иулиана:

– Да как же не принять? Милости просим!

Усадили их за стол, а комнаты для гостей у них не было. Поэтому накрыли на стол на улице от всей души, принесли затем подушки, одеяла и постелили им, чтобы они могли поспать. И отдохнули они там, в его отчем доме, а родители так и не поняли, что брат Иоанн – это их чадо. Наутро они сразу же объявили, что уходят. И тогда отец Иоанн написал записку и положил под подушку: «Это я, такой-то». И ушли.

А родители пришли, подняли подушку, чтобы убрать постель, и находят записку:

– О горе нам! Да как же так? Это был наш сынок, а мы и не знали!

И переходили послушники наши с места на место, пока отец Иоанн не понял наконец, что брат этот вовсе не собирался останавливаться ни в каком монастыре. А когда понял, сказал себе: «А ну-ка, постой, да это же искушение! Он выдернул меня из монастыря». Скорехонько схватил свою котомочку – и бегом назад, в Сихастрию.

Отец Клеопа принял его обратно, Иоанн испросил у него тогда прощения – ну, он же был еще юнец, – и остался там, в Сихастрии.

Потом его забрали в армию, года через два. Забрали в армию, он пошел, отслужил, а в это время отца Клеопу перевели в Слатину, тогда из Патриархии его попросили принять монастырь с несколькими монахами. Я спрашивал старца:

– А если бы ты был тогда в Сихастрии, ты бы пошел с отцом Клеопой в Слатину?

– Конечно, пошел бы! Но я был в армии. А когда вернулся, пришлось остаться в Сихастрии. И я туда вернулся.

И принял он потом постриг, как вы знаете: диакон, священник, духовник, а в 1977-м году, то есть когда старцу было около 50 лет, он пришел на Святую Гору Афон.

А на Святой Горе тогда было очень трудно, монахов не хватало, и в Патриархии согласились отправить туда нескольких. И он пришел, если хорошо помню, с отцом Макарием, который был оттуда же, из Сихастрии, и с отцом Нектарием. Которые уже отошли ко Господу еще до старца.

Иеродиакон Макарий (Тэнасе; 1926–2014). Фото: Джордже Крышнян Да, отец Макарий долгие годы был старшим параклисиархом (пономарем, екклесиархом) там, в Продрому. Занимался храмом, облачениями, всем. Он был там. Да. А отец Нектарий какое-то время провел в Провате, а потом перешел туда же, в скит Продрому. А отец Иулиан, когда пришел на Афон, первые 4 года провел здесь, в скиту Лаку. Жил в келлии Благовещения, тогда там был один лишь отец Неофит, диакон. И 4 года он провел там за послушание, и был тихим таким.

Рассказывал мне:

– Иду я однажды собирать инжир. Залез на смоковницу, а ветка возьми и тресни подо мной. И я с этой смоковницы полетел прямо на камни.

Ударился он о камни головой. И, конечно, сразу же потерял сознание. Пролежал он там без чувств какое-то время на скале, потом очнулся, потрогал голову и видит кровь. А до келлии, вот беда какая, подниматься надо было в гору метров 200. И он изо всех сил, все больше ползком, но смог добраться до келлии, к отцу Неофиту.

Когда тот его увидел с разбитой головой, в крови, говорит ему:

– Так, сиди спокойно, не шевелись.

Быстро уложил его, перевязал, сел на мула и поспешил в монастырь Григориат. Там был монах-врач, разбиравшийся в этом, но, представьте себе, туда пришлось добираться почти 5 часов. И он пришел туда с мулом, взял этого монаха-врача и привез сюда. Тот оказал ему помощь, перевязал, наложил лекарство, какое знал в то время. А ехать в больницу старец отказался. Сказал:

– Я пришел на Афон и с Афона ни шагу не сделаю, не хочу никуда ехать.

И так врач оказал ему помощь, Матерь Божия помогла, и он пошел на поправку.

Пробыл он 4 года здесь, в Лаку, затем перешел в Продрому. И стал там служить^[2], исповедовать, и мало-помалу взял на себя духовничество. Все стали исповедоваться у него. Даже те, кто не поднимался на вершину Афона, стали приходить к нему исповедоваться^[3].

Когда был в силе, он восходил на Афон, спускался назад. Старец очень любил пустыню, уединение, у него всегда было желание побродить по горе в надежде встретить отцов-пустынников. Он очень любил безмолвие. Поэтому потом, когда исповедовал целыми днями, он всегда выделял часок, чтобы выйти на природу и пройтись по лесу. Ведь после Исповеди он нуждался в тишине, чтобы очиститься, помолиться. Да.

В 1993-м году к старцу пришел и я. И стал исповедоваться у него, как только пришел на Афон. Сколько же терпения находил для меня старец. Всегда! Ведь на Исповедь идешь не чтобы чем-нибудь похвастаться, ты идешь с тем, в чем согрешил. Делом, помышлением. Всем. И старец терпеливо слушает меня, дает советы.

А еще у него было такое обыкновение: кроме того, что у него находилось много терпения, любви, смирения, снисходительности, он всегда отсылал нас к Священному Писанию. Лежало у него Священное Писание там, на столе. И он говорил:

– А ну-ка, посмотри там! Что сказано Коринфянам (или у того-то и того-то)? А ну, что ты там видишь, у того-то?

И велел открыть Священное Писание и зачитать оттуда вслух точное выражение. Говорил:

– Вот, видишь, что оно говорит? Возьми это на заметку. И смотри.

Афонский скит Продрому. Фото: Сильвиу Клуч

Именно на ту проблему, которая у тебя была, он давал ответ из Священного Писания. А если отсылал меня к Ветхому Завету, к Исаие, куда-нибудь еще, то я долго искал и с трудом находил нужную главу, стих. А он говорил:

– Да-а-а. Как я погляжу, ты не очень-то читаешь. Тяжеловато находишь его!

То есть он делал большой упор на чтение Священного Писания. Чтобы дня не проходило без того, чтобы мы хоть капельку почитали Священное Писание. Так что Священное Писание было для старца главной книгой. Он его читал каждый день. И оно у него было испещрено пометками разных цветов, по значимости стиха. Всё-всё-всё! И старец постоянно сыпал цитатами из Священного Писания. Он его знал наизусть.

Священное Писание было для старца главной книгой. Он его читал каждый день

Да. Много терпения у него было. А сколько людей прошло под его епитрахилью за эти годы! Но он всегда и бесконечно был снисходительным.

Он был недоволен, когда я собрался идти к другому духовнику:

– Иди, иди. Ну, как же не пойти? Всё мое благословение тебе.

Никого не останавливал: «Я же твой духовник, я запрещаю!» Ничего такого с ним не было:

– Ну, что же, иди…

И тот, конечно же, шел к другому духовнику, а через месяц-другой или больше возвращался назад. И старец никогда не говорил: «Так ты же ушел! Я не приму тебя». Нет:

– Да! А как же не принять? Давай!

Потому что, как правило, никто не находил духовника лучше. Но некоторым казалось, что так они чего-то ищут. И все всегда возвращались к старцу.

У старца имелась своя благодать. У него была своя стать, своя любовь, что тут говорить! Он был живым святым. Я всегда говорил о нем так: «Един от древних». То есть он был словно живой авва из «Патерика». Таким был старец, со всей своей простотой, любовью, терпением.

Однако не буду долго затягивать слово, просто мне хотелось сказать вам несколько слов о старце. Может, со временем я расскажу о чем-нибудь еще, но пока что пусть будет примерно так.

И старец наш – годы мало-помалу утекали, и он подошел к этому возрасту. Вы представляете себе? Еще два года назад он еще исповедовал. А потом старец потихоньку занемог. Да и отец Харитон, который ухаживал за ним, старался оградить его и однажды сказал:

– Ну, всё, хватит. Он устает. Старец больше не может. Давайте дадим и ему отдохнуть, побыть в покое.

Так что последние два года старец провел в покое. Мы захаживали к нему, но так, только чтобы повидать. Услышать маленький совет… мы старались ходить к нему как можно реже. Не хотели утомлять, зная, что старец столько лет всегда, хотел он этого или нет, пробыл в нашем распоряжении. Каждую неделю или хотя бы раз в 2–3 недели я обязательно был там, у старца.

В последний раз, когда был у него, помню, я пробыл там около часа. Отец Харитон говорил:

– Смотри, сильно не утомляйте его.

– Нет, отче!

Со мной был еще один монах. А старец:

– Постойте, постойте. Побудьте еще! – всё говорил он, и мы у него побыли.

Мы остались, и он рассказывал нам о чудесах, о чем-то еще, и как всегда всё – с любовью. Ведь шутку ли он рассказывал или стихотворение, – у него ведь в запасе были такие красивые стихи, – он всегда говорил это с огромной любовью.

Это был старец души. Именно так, как я сказал вначале: отец с сердцем матери!

А в последние 5 лет он всегда, не каждый раз, но часто, повторял:

– Давайте исправлять свою жизнь. Станем лучше, будем больше молиться, ведь приближается большая война. Очень скоро будет война.

Да, в последние годы он прямо так и говорил все время:

– Еще немного осталось, и начнется война.

И посмотрите, война началась! А ведь совсем недавно, за несколько лет до этого, старец говорил нам:

– Приближается, ребята, приближается великая война! Будем же исправлять свою жизнь. Слишком много зла совершено было в этом мире. И война на пороге.

И, видите, его слова оказались не напрасными. Действительно, то, о чем он говорил, началось.

Да. Дорогой наш старец! Теперь у нас есть свой молитвенник там, на небесах. Ушел на покой старец после долгой жизни, проведенной в подвигах. Вы только подумайте, сколько же лет он безвылазно провел на Афоне? Сколько их? Я сейчас не подсчитывал, но думаю, лет 47. 47 лет ни разу не покинув Афона. Вошел сюда и более не вышел. Здесь, у ног Пресвятой Богородицы!

С великой любовью и терпением он вручил свою жизнь Матери Божией. И мы чувствовали это всегда. Старец святой жизни, старец огромной любви и кротости.

Да попечется же о нем Благий Бог там, куда он отошел, и да вселит его в месте мирном, покойном, радостном за все труды, которые он подъял здесь, на Афоне, и, прежде всего, за то, сколько терпения он проявил с нами. Да будем и мы причастны его молитвам! Да ходатайствует он о нас оттуда.

Я еще буду рассказывать о старце, потому что многое осталось несказанным, а сейчас просто хотел в нескольких словах сказать о нем, поскольку сейчас он отошел ко Господу.

Да помогут нам Благий Бог и Матерь Божия молитвами нашего старца! Помоги, Господи!