Юлия Тарасова: «Если тебе что-то дается, то не за твои дела, а по любви»

«Дети.pro плюс» – так называется благотворительный проект поддержки особого детства, всестороннего развития и абилитации детей с тяжелыми множественными нарушениями при московской православной службе помощи «Милосердие». Здесь учитываются способности и потребности каждого конкретного ребенка – с ним работают по заранее составленному индивидуальному плану. Также медицинские специалисты и педагоги консультируют родителей, помогая им лучше понимать своих особенных детей.

Руководитель проекта Юлия Тарасова пришла в сферу помощи детям с инвалидностью в каком-то смысле неожиданно для себя. По первой специальности Юлия – инженер. Позже, уже работая в проекте, она закончила магистратуру в Московском государственном психолого-педагогическом университете (МГППУ) по программе «Психолого-педагогическое сопровождение слепоглухих и лиц с тяжелыми множественными нарушениями». Мы поговорили с Юлией о проекте «Дети.pro плюс», о ее личном пути к Богу и о понимании своего служения.

День Рождения в «Дети.pro плюс»

История проекта

– Как появился проект «Дети.pro плюс»?

– Проект был задуман в 2014 году. Мне дали задание: разработать профессиональный проект, который работал бы на базе государственных учреждений. То есть нельзя сказать, что я жила-жила и вдруг решила заниматься «особыми» детьми. Скорее так: я ничего об этом не знала, поэтому согласилась. Вероятно, это Провидение, потому что, если бы знала, как это сложно, может быть, еще бы и подумала (улыбается). Но тогда я решила: «Почему нет?» Мне сказали: «Вот есть организации, у которых это более-менее получается. Поезди, посмотри и сделай нам приблизительно так же или лучше». Я ездила в Питер, где познакомилась с опытом благотворительной организации «Перспективы», ходила в наши московские «флагманские» организации, занимающиеся «особыми» детьми, – Центр лечебной педагогики, «Пространство общения» (где занимаются коммуникацией с неговорящими или ограниченно говорящими детьми). Но у нас вышло что-то свое, ведь у каждого свой опыт и свои условия.

Я ничего не знала об «особых» детях, поэтому и согласилась взяться за проект. Думаю, это Провидение. Если бы знала, может, еще бы и подумала

Я написала этот проект на бумаге: сколько должно быть детей, сколько взрослых, какими компетенциями эти взрослые должны обладать, чтобы подход к каждому ребенку был индивидуальным и максимально продуктивным, сколько на это нужно денег, какие ставки можно оформить на государственной базе и так далее.

Так появился проект «Дети.pro плюс». И за людьми, которые каждый день были «в поле» с детьми, закрепилось название «личный взрослый», потому что мы начали работать с детьми-сиротами. Отправной точкой работы было создание привязанности, так как дети без привязанности не развиваются. Три года назад проект с сиротами, который начинался в 2015 году, стал отдельным направлением работы. Он называется «Сопричастие», у него своя команда. Подопечные – все те же, но уже не дети, а подростки (некоторым около 18 лет).

А сейчас мы работаем в семьях и, наоборот, стараемся, чтобы наш сотрудник, который помогает семье, понимал, что у ребенка есть родители, и не перетягивал на себя их функции. Даже если родитель что-то делает неправильно, он имеет на это право. Так что наши сотрудники, помогающие детям из семей, называются тьюторами.

Юлия Тарасова, руководитель проекта «Дети.pro плюс»

– А почему такое название?

– Название такое потому, что я пришла из бизнеса очень модной (смеется). Мне хотелось, чтобы название было коротким, точно отражающим смысл и прогрессивным – не каким-то таким милым, как, знаете, бывает: «Лучики» или «Цветик-семицветик». Вообще, я с уважением отношусь к детям, с которыми работаю. У нас в проекте нет концепции «я – такая вся умная, здоровая и прекрасная – сейчас снизойду до тебя и буду тебе помогать, делать тебе добро», нет такой вертикали «добрый взрослый помогает несчастному ребенку и его семье». Наши отношения горизонтальные: вот есть семья, в ней ребенок, и мы равны.

Для меня эти дети – просто дети. Если вы какое-то время с ними побудете, то перестанете обращать внимание на особенности их развития

Для меня эти дети – просто дети. Если вы какое-то время с ними побудете, то перестанете обращать внимание на особенности их развития, а просто начнете видеть поставленные задачи и личные качества каждого – «здесь я канючу, тут мне лень, это не хочу, а вот ради этого я, наоборот, сейчас три раза подтянусь». Наша классическая школа психологии говорит, что «особый» ребенок проходит те же стадии развития, что и обычный, просто медленнее и по-своему.

Так вот, говоря о названии, «Дети» – потому что мы работаем с детьми, «pro» – так как мы понимаем, что у этих детей есть особенности, и чтобы с ними работать, нужны профессиональные компетенции. Ведь есть такая крайность: «Ты болен. Я буду тебя так любить, что все буду за тебя делать!» А у нас за это для сотрудников штрафные санкции. Если вы что-то сделали за ребенка, напротив вашей фамилии будет минус (улыбается). То есть надо ждать, когда ребенок сделает сам. И поэтому тоже «pro» – игра слов: «pro детей».

«Плюс» в названии появился как раз тогда, когда проект с сиротами отделился, а мы стали работать с семьями. Это означает «ребенок плюс семья, плюс ближайшее окружение, плюс большой социум», а также то, что ребенок вырастает, то есть взгляд становится дальше, шире, в перспективу.

Сотрудники

– Какие специалисты у вас в штате?

– Когда мы работали с детьми-сиротами, у нас в штате были психолог, дефектолог, логопед, музыкальный терапевт, физический терапевт и так называемые «личные взрослые», или тьюторы, то есть специалисты, за каждым из которых был закреплен конкретный ребенок, чью жизнь он сопровождал. На аутсорсе у нас были врачи – узкие специалисты запрашивались для консультации конкретного ребенка.

Сейчас у нас в штате психолог и дефектолог, а все остальные сотрудники выполняют трансдисциплинарные функции. «Трансдисицплинарный специалист» – это термин из ранней помощи. Этот специалист совмещает разные области знаний для того, чтобы качественно сопровождать ребенка ежедневно, а если требуется более глубокая оценка какой-то ситуации, он обращается к более узким специалистам.

История про то, как ребенок «растаскивается» по кабинетам, где каждый специалист работает только над чем-то одним, очень далека от тех целей, которые ребенку нужно достичь. Поэтому была выстроена система, в которой есть один ключевой специалист, ведущий ребенка: он знаком с основами дефектологии, физической терапии, безопасного перемещения, психологии, а также способен осмысленно реализовывать программу развития ребенка.

Ольга Хинчук, координатор волонтеров

– А откуда эти специалисты?

– Делаются руками каждый раз, готовых нет. Поначалу мы с главным врачом Марфо-Мариинского медицинского центра Ксенией Коваленок брали людей даже без педагогического образования. В какой-то степени это было оправданно, так как многие логопеды, дефектологи и другие специалисты настолько специальны, что не способны выйти за привычные рамки. Поэтому нам проще было взять людей из других областей, у которых не был замылен взгляд, которые были открыты к восприятию нового и готовы увидеть ребенка таким, какой он есть, без накладывания на него медицинских шаблонов («если ДЦП – это такая-то судьба, а если умственная отсталость – такая-то»).

Отбор специалистов у нас очень серьезный: в последний раз из 50 кандидатов мы выбрали троих

А теперь мы находимся на таком уровне развития, что у нас работают люди с образованием, потому что базовые знания все-таки нужны. Но отбор у нас очень серьезный: в последний раз из 50 кандидатов мы выбрали троих. То есть 50 человек мы пропустили не только через собеседование, но и через пробный день работы «в поле», чтобы понять: из них только трое подходят для работы в нашем концепте. Это люди с профильным образованием, но готовые выходить за классические рамки, сосредоточиться на функциональности: «Я делаю это, чтобы что?»

Семьи

– Сколько у вас сейчас подопечных семей?

– Сейчас – 17. У нас на стационарной базе в сопровождении 10 семей. Сейчас мы будем объявлять новый набор, так как этих детей мы довели до 2-го и 3-го класса школы, соответственно, школа занимает большую часть их времени. Мы уже вынуждены отпустить их в жизнь. И, честно говоря, они к ней адаптированы. Ходят слухи, что я специально отбираю наиболее перспективных детей. Конечно, это не так – просто мы с ними много работали в новом ключе. Но сами слухи появляются из-за того, что наши дети компенсированы и функциональны.

Так что скоро придут новые дошкольники. С детьми желательно работать в утреннее время, когда у них еще есть ресурс. Мы будем работать в двух программах – сопровождение дошкольников и сопровождение первого года школы для адаптации. Когда к нам приходят новые семьи, я рассказываю родителям о проекте и говорю, что потребуется и их участие в нашей программе. Но это не происходит часто, потому что мы, как правило, ведем детей 2, 3, 4 года.

Также у нас 7 семей на выезде. Это программа тьюторского сопровождения на дому. Ровно тот же концепт мы переносим в домашнюю обстановку. То есть ребенок не посещает наш стационар, он даже может посещать регулярный детский сад или школу. И часто в таких семьях нам приходится решать проблему, когда ребенок как раз ничего не посещает. Мы вынуждены выяснять отношения с местными детскими садами, которые не принимают наших подопечных детей.

– Чем отличается работа с детьми из семей от работы с детьми-сиротами?

– Есть расхожее мнение, что с ребенком из семьи проще, чем с ребенком-сиротой. Ведь в семье ребенок не обделен вниманием родных. С одной стороны, это так. Но с другой стороны, как правило, в семье сложный ребенок требует такое количество ресурса, что семья становится просто-таки геройской. Получается, что семье как раз и не хватает определенного объема поддержки. Как помочь ребенку-сироте, гораздо понятнее, чем как помочь семье. У семьи есть жилье, им, возможно, помогают и другие родственники, например бабушка. И тем не менее у семьи возникают такие трудности, что если ей вовремя не помочь, то ребенок рискует в будущем стать сиротой, потому что семья может не выдержать, устать от накапливающихся и нерешаемых проблем и все равно поместить ребенка в стационарное социальное учреждение.

– Как меняется жизнь семьи с «особым» ребенком, когда в ней появляется ваш сотрудник?

– Мы хотим «перехватить» семью, когда у нее еще есть ресурс и желание, когда родители еще не перегорели. Начинать оказывать помощь лучше всего на этом этапе. Там, где еще есть активная мотивация, первое, что меняется с появлением нашего сотрудника, – снижается уровень стресса, уровень невротизации семьи. В первую очередь это касается мамы, потому что теперь у нее перед глазами есть листочек (как правило, он прикреплен на холодильнике), который называется чек-лист, и, глядя на него, она четко понимает, что надо не во все направления сразу бежать, а совершать какие-то действия последовательно. С одной стороны, этот чек-лист регулирует действия и позволяет женщине понять: «Я хорошая мать, я делаю, но делаю посильно и достаточно. Я все сделала по чек-листу и могу позволить себе сесть и выпить кофе». То есть появляется некая стабильность, которая снимает этот гиперневроз, при котором тревога подменяет собой все. А дальше, по мере того как ребенок осваивает что-то новое или мы справляемся с чем-то негативным в структуре дня, стресс еще больше снимается, и появляются силы, чтобы сделать еще что-то. То есть, по сути, у родителей происходит высвобождение ресурса для жизни.

Личное

Юлия Тарасова

– Как получилось, что вы сами стали заниматься с детьми, а не только администрировать проект?

– Мне нужно было разобраться в том, как сделать проект эффективным. Соответственно, пришлось вникать и в специальность – в психологию, в педагогику, в новые подходы, получить не только знания, но и опыт. Область новая – ведь дети с тяжелыми множественными нарушениями развития сравнительно недавно признаны обучаемыми. Поэтому нет такой системы работы с ними, которую можно было бы просто взять и перенести в новый проект.

– Лично вам вообще легко с детьми?

Мне с детьми легко, потому что они еще не обросли какими-то условностями. С ними можно побыть собой

– Легче, чем со взрослыми. В моем детстве моя мама говорила, что я очень люблю детей, хотя сама я думала: «Да нет!» Я вообще не мягкая, не пушистая ни разу (смеется), у меня нет такого: «Ой, ребенок!» и сразу обниматься с ним. Для меня это прежде всего человек, просто небольшой. Мне с детьми легко, потому что они еще не обросли какими-то условностями, они открытые, и мне тоже не нужно соблюдать какие-то условности, так что мы можем вместе плевать на воду, ползать и так далее. Мне это нравится – можно побыть собой. Когда выходишь из этого детского мира во взрослый, все гораздо сложнее.

– Для вас «Дети.pro плюс» – это в первую очередь работа (как заработок) или служение?

– Наверное, в первые три года это было именно служение. Но обратная сторона такого служения – выгорание (во всяком случае, так случилось у меня). Хотя, может быть, это было не до конца служение. Ведь говорят, что если служишь, то не выгораешь, – Господь восполняет твои силы. Возможно, у меня было так, что я как бы служу, но в глубине души жду каких-то благ. В какой-то момент блага не наступают, а ты понимаешь, что очень устал, а что-то, чего хотелось, не реализовалось, не было дано. У меня в этот период были разные кризисы, переосознания. С Богом не надо вести товарно-денежный обмен: «Смотри, как я служу, как пощусь! У Тебя нет шансов не дать мне то, что мне хочется!» Так это не работает. И мне было сложно понять, что если тебе что-то дается, то не за твои дела, а по любви.

В каком-то смысле со своим проектом я прошла эту историю, как с ребенком: если я много-много суечусь и без конца в работе, значит, я вроде как хорошая, но потом вдруг начинаю понимать, что позаботиться о себе – это тоже моя ответственность. Постепенно я стала менять подход. У меня любимая работа, даже, скорее, призвание. Но еще у меня есть ответственность, чтобы я спала, ела, была здорова, отдыхала вовремя, а не когда выносят, и таким образом более продуктивно делала свою работу – то, что считаю важным.

– Какие именно вопросы, связанные с верой, волновали вас в юности?

– Я понимала, что с миром что-то не так, смотрела вокруг и не могла понять, что происходит. У меня было ощущение, что вокруг какой-то хаос, я в нем не ориентируюсь, не понимаю, как он устроен, как себя в это встроить, как найти здесь свое место. И главный мировоззренческий вопрос: есть ли Бог? Если есть Бог, то какой Он? Чего Он ждет? Пусть Он мне объяснит, что вокруг происходит!

Когда моя семья воцерковилась, то были какие-то цитаты из Евангелия, притчи, еще что-то. Я за это цеплялась и пыталась понять что-то. Например, фразу «жена да убоится мужа своего». Я спрашивала: «Почему “да убоится”»? И оказывалось, что люди не копали дальше и не знают, что за этой фразой стоит, забывали другую фразу – о том, как должен муж заботиться о жене. То есть у окружающих знания были поверхностные. А я начинала размышлять, возникали новые вопросы, на которые не было ответов.

И дальше со мной было то, что, наверное, происходит со многими: тебя выбрасывает в этот мир, ты обо что-то бьешься, что-то пытаешься понять… В моем случае чудесным образом, может быть, потому что я очень искренне искала эти ответы, или просто по милости Господь Сам в какой-то момент меня из этого достал. Это не потому, что я очень хорошая (смеется). До сих пор не понимаю, почему это произошло со мной. Но я очень хотела узнать – вот как нищий ищет хлеба. Я себя не обманывала в этих исканиях, видела: «Вот тут и тут неправда». Но, скорее всего, это произошло по любви. И у меня вопросов не осталось никаких, все стало понятно. Говорить об этом мне сложно, это очень личная тема.

Ты понимаешь, что это не красные дорожки, не фанфары, а тесный путь, но по нему надо идти

Дальше еще сложнее, потому что не могу сказать: «Господи, я не знала! Если бы Ты мне открыл, я поступила бы по-другому!» Дело в том, что я знаю, и Он знает, что я знаю (улыбается). Так что это следующий этап, когда ты знаешь, и тебе надо идти по этому пути. И тут ты понимаешь, что это не красные дорожки, не фанфары, а тесный путь. Он становится все теснее, неудобнее, но по нему надо идти. Иногда не идешь, а лежишь…

– Изменился ли ваш круг общения после того, как вы стали заниматься проектом «Дети.pro плюс»?

– Очень изменился. У меня осталась пара друзей юности, осталось несколько друзей с моей прошлой работы, но процентов на 80 и 90 меня теперь окружают другие люди.

– Не возникает ли желания вернуться к прежней деятельности?

– Мне все время было там плохо, некомфортно. Может быть, это происходит с людьми, у которых есть предназначение, но они им не живут. Вот у тебя вроде бы все хорошо, как будто не на что жаловаться, но внутри постоянно что-то немножко поднывает. Мысли о возвращении возникают только потому, что, как я сказала, идти периодически тяжело и страшно. Как некий ментальный якорь («Если что, я инженер, если что, я быстро туда»), это возникает – раньше чаще, теперь реже.