Протоиерей Георгий Ларин из американского города Наяк детство провел в китайском Шанхае, который во время Второй мировой войны находился под японской оккупацией. Эта часть войны для многих из нас, возможно, до сих пор остается малоизвестной, и воспоминания батюшки позволяют лучше понять, что же тогда происходило в Азии и как там жили русские люди.
Святитель Иоанн Шанхайский. Литургия на острове Тубабао
– Отец Георгий, всю Вторую мировую войну вы провели в китайском Шанхае, под японской оккупацией. Когда она завершилась капитуляцией Японии, вам уже было почти 11 лет. Помните ощущения своего военного детства?
– Японцы особенно не трогали нас, потому что мы были белые русские эмигранты и не находились в состоянии войны с ними. Это Советский Союз и США сражались с Японией. В районе, где мы жили – недалеко от Шанхайского кафедрального собора, который построил владыка Иоанн Шанхайский и Сан-Францисский – ходили японские патрули. Они устроили комендантский час, когда никому не позволялось выходить на улицу. Если патрульные кого-то видели в это время, то стреляли без предупреждения.
Но владыка Иоанн часто в это время выходил из своей келлии рядом с собором, навещал больных по ночам, если кому-то требовалась помощь – японцы никогда не трогали его. Это просто чудо Божие – он идет, а они его как будто не видят, хотя владыка проходит буквально мимо них.
Это просто чудо Божие – он идет, а они его как будто не видят, хотя владыка проходит буквально мимо них
– Японцы уважали владыку Иоанна?
– О да! Многие из них были суеверными. До них доходили сведения, что этот человек исцелял больных. Они это знали, особенно офицеры, и не трогали его.
– Во время японской оккупации в какой-то момент руководители русской общины Шанхая стали пропадать один за другим. Когда никто больше уже не хотел занимать эту должность, согласился только владыка Иоанн. Его никто не трогал?
– У нас в Шанхае был Эмигрантский комитет, в который входили, конечно, только белые эмигранты, советских там не было. Но этих людей стали убивать. Видимо, советская агентура мстила тем, кто не вернулся в Советский Союз. Когда убили одного председателя, второго, никто уже не хотел занимать эту должность. Тогда владыка Иоанн стал председателем комитета. И его действительно никто не трогал – ни японские оккупанты, ни китайцы, которые заняли город потом.
– Однажды вы с друзьями решили похулиганить и забежали в японскую казарму. Что это было за озорство?
– О да, такое действительно было. Японцы были, конечно, язычники. У нас в Шанхае они устраивали разные военные лагеря. Например, во Французском клубе рядом с нашим домом они организовали свои казармы. Когда никого не было, я и еще пара приятелей забрались туда и нашли их капище, где стоял какой-то их истукан. Мы решили бороться с язычеством, бросили этого истукана в бочку с дождевой водой и смотались. Мы думали, что сделали хорошо, но, когда рассказали все владыке Иоанну, он очень строго сказал: «Никогда это больше не делайте, так нельзя».
Мы решили бороться с язычеством, бросили этого истукана в бочку с дождевой водой и смотались
– Теперь-то вы понимаете, что очень сильно рисковали? Ведь если бы попались, то расправа была бы очень суровой.
– Конечно, понимаю. Если бы я тогда знал, что мне угрожает смерть, то никогда бы этого не сделал. Но мальчишкой я даже не задумывался об этом, считал, что мы делаем благое дело, боремся с язычеством, и Господь нас сохранит.
– Вы видели смерть во время войны, совсем рядом?
– У нас в доме жили русские соседи, у которых была дочка – совсем маленькая, лет 5–6. Однажды во время бомбежки девочка выбежала в садик, и шрапнель попала ей прямо в голову. Она скончалась на месте. Увидев это, ее папа сказал, что больше не может верить в Бога. Он не мог простить Ему гибель своего ребенка и перестал ходить в церковь. Я не знаю, как потом сложилась судьба этой семьи после отъезда из Китая – в то время я был еще маленьким и ни с кем не переписывался.
Японские пехотинцы передвигаются по разрушенной улице Шанхая во время боя
– Вы понимаете, почему Господь попускает смерть детей?
– В детстве меня занимал вопрос, почему Бог попустил, чтобы царь Ирод убил всех Вифлеемских младенцев. Я спросил об этом владыку Иоанна, и он мне сказал: «Давай допустим, что Бог вмешался». Я говорю, что тогда эти дети не были бы убиты. Он тогда мне ответил: «Да, правильно. Но подумай, где бы они оказались, когда Христа вели на распятие? Они могли бы находиться в толпе, которая кричала: ‟Распни Его!” И тогда многие из них попали бы в ад. Но сейчас все эти младенцы в раю, мы почитаем их мучениками за Христа». Он очень хорошо объяснил, и мне все стало понятно.
– Может быть, ту девочку, которая погибла от шрапнели, Господь таким образом тоже спас от чего-то?
– Я тоже думал об этом. Может быть, Господь допустил, что она скончалась так мгновенно и не успела почувствовать боли. Если бы этого не случилось, она могла бы вырасти, отпасть от Церкви, стать неверующей. Могло произойти что угодно, и ее жизнь пошла бы совсем в другую сторону. Мы этого просто не знаем, а Господь Сам вступился – и случилось вот так, как будто случайно. Но, как говорил владыка Иоанн, «случайно ничего не бывает».
– Чем война, пережитая в детстве, является для вас сейчас? Как вы ее вспоминаете, что чувствуете?
– Американцы часто бомбили Шанхай, потому что там располагались японские военные объекты. У нас в доме было бомбоубежище, но наша семья считала, что лучше всего во время воздушной тревоги находиться не в каком-то подвале, а в храме. Родители брали нас в собор, там не проводилось никакого богослужения, но мы просто пережидали бомбежку и молились. Слава Богу, за всю войну в собор не попала ни одна бомба.
– Владыка Иоанн тоже находился в соборе во время воздушных ударов?
– Он находился в своей келлии в архиерейском доме в нескольких шагах от собора, и никуда не уходил.
– Когда война закончилась, вы и ваши родители почувствовали облегчение?
– О да, конечно! Это все почувствовали. Война кончилась, все стало мирно, прекратились все эти бомбежки. В магазинах появилось продовольствие. Ведь во время войны все было по карточкам, и если у вас их нет, то даже хлеб вам не продадут. Так же и с капустой, и с рыбой, и с другими продуктами. Мама ходила на базар, и нужно было иметь эти билетики, чтобы что-то купить. Все было ограничено, продавали только определенное количество в одни руки. Когда война закончилась, жизнь стала возвращаться в норму.
Русская свадьба на фоне Богородице-Владимирского собора. О. Тубабао (Филиппины), 1950 г
– Что еще изменилось в вашей жизни с наступлением мира?
– По большому счету, ничего не изменилось. Мы жили в трех кварталах от нашего собора, минут 15 пешком. Во время японской оккупации мы продолжали ходить на богослужения, родители брали нас туда – сестер, меня, брата.
Но потом в Китае началась гражданская война, и Советы поддерживали красных, которые захватили власть. Из СССР приехали дипломаты, заняли здание русского консульства в Шанхае и начали уговаривать нас, белых эмигрантов, вернуться: дескать, вы не беспокойтесь, все изменилось. Владыка Иоанн говорил, что нельзя этого делать, там ничего не поменялось, там такая же богоборческая власть, и к эмигрантам будет такая же ненависть.
Конечно, мой отец, который воевал в Белой армии, прекрасно знал, что такое Советский Союз, и не поверил в эту пропаганду. А мамин брат, дядя Коля, поверил и взял советский паспорт.
– Как сложилась его судьба?
– Мама очень долго искала его и в конце концов нашла, когда мы уже жили в Австралии. Он приехал к нам. Я помню, он был похож на какой-то скелет. Долго смотрит в одну точку и все время курит. Я его спрашиваю: «Дядя Коля, как там, в Советском Союзе?» – а он курит, курит, курит…
– Как ваша семья оказалась в Австралии?
– С приходом коммунистов русские были вынуждены эвакуироваться из Шанхая. Люди бросали все, брали с собой только то, что можно унести в руках. Моим родителям пришлось оставить дом. Я помню, папа дал мне какой-то мешок в руки, и я его понес. Не помню уже, что в нем было.
Специальный комитет русских эмигрантов очень долго искал, куда можно было бы уехать. Многие страны отказались принять такое большое количество беженцев. Родители рассказывали мне, что большинство хотели сразу перебраться в Америку, но США тогда не особенно принимали эмигрантов.
Единственной страной, которая согласилась приютить нас, стали Филиппины. Нам разрешили поселиться на острове Тубабао – там никто не жил, поскольку почти каждый день были сильные бури. На этом острове находилась старая военная база США, и после войны американские солдаты оставили кровати, палатки, другие вещи, даже съестные припасы, консервы.
Все это досталось нам. Но кто будет ставить эти палатки? Пришлось моим родителям и другим взрослым заняться этими работами. Нас было до 6 тысяч человек, мы стали устраиваться, разделили лагерь на несколько кварталов. В каждом была своя кухня, в нашем районе на кухне работала моя мама. Люди сами ставили палатки, устанавливали кровати, натягивали сетки – потому что ночью невозможно было спать из-за комаров. Я помню, мы, дети, тоже закрывали свои сетки, и всю ночь так проводили.
Почти каждый день шли проливные дожди, но они были очень кратковременными. А потом все тучи исчезали, снова появлялось солнце. Мы там жили 11 месяцев, и для нас, детей, это было счастье: не нужно ходить в школу, везде пляжи, мы все время купались. Повсюду росли пальмы с кокосами. Мы сами не могли лазить за ними, но появились филиппинцы, взрослые, и наши родители платили им какие-то копеечки, чтобы они доставали нам эти кокосы. Мы пили это очень вкусное кокосовое молоко и ни в чем не нуждались.
– А как же тайфуны?
– Владыка Иоанн обходил остров с молитвой, и все время, пока мы там жили, была прекрасная погода. Но как только все уехали оттуда, и там уже не было владыки, пронесся невероятный тайфун, который снес весь наш лагерь, ничего не осталось.
– В 1949-м году владыка Иоанн добился от Конгресса США решения принять русских беженцев. Большинство обитателей лагеря на Тубабао отправились в Америку. Почему ваша семья поплыла в обратном направлении, в Австралию?
– У моей старшей сестры Татьяны была крестная, которая еще до революции в Китае вышла замуж за начальника британской полиции в Шанхае и уехала с ним в Австралию. Потом они «выписали» туда нашу семью. У нас началась новая жизнь, мы с братом и с сестрами поступили в австралийские школы, все стало обустраиваться. После учебы я поступил на хорошую должность в крупной компании. В голове у меня уже был бизнес, а Церковь стала отходить на второй план.
Владыка Иоанн все это провидел и писал мне письма, которые я берегу до сих пор. Он писал: «Я думаю, ты уже забыл, как любил прислуживать мне в церкви. Ты думаешь уже по-другому». Таким образом владыка дал мне понять, что знает, что я уже интересуюсь другими вещами.
Я просил его взять меня к себе келейником, но он в одном из писем написал: «Нет, мне бы хотелось, чтобы ты поступил в нашу Свято-Троицкую семинарию в Джорданвилле и в конце концов стал бы священником». Я подумал и решил оставить светскую работу и ехать в семинарию. Я верю, что это Божий Промысл, на который мне указал владыка Иоанн.