Памятки сердечные

Встреча у Салгира

Симферополь. Набережная реки Салгир. Весна. Художник: Владимир Карликанов

Симферополь. 1996 год. Тёплый погожий майский день. Я иду по правому берегу реки Салгир в сторону кинотеатра «Космос» между железнодорожным мостом и проспектом Гагарина. По противоположной стороне Набережной навстречу мне медленно движется пожилая женщина со свежеструганной доской на плече. Двухметровая доска покачивается при каждом шаге, и женщине приходится её придерживать. Ей явно неудобно нести доску на щупленьком плече, и она останавливается передохнуть. Невольно останавливаюсь и я, обратив внимание на порозовевшее лицо женщины и её седину. Понимая, что женщине уже за семьдесят, здороваюсь и предлагаю помощь:

– Давайте помогу донести вашу доску! Вдвоём будет намного удобнее.

Женщина приветливо улыбнулась в ответ – видимо, не ожидала, что я заговорю с незнакомым человеком через речку.

– Доска лёгкая, просто нести её не очень удобно, – ответила она. – Сама донесу. Живу я здесь неподалёку, – кивает в сторону частного сектора.

И вдруг спросила:

– А вы верующая?

– Да!

– То-то, смотрю, вы в косынке, – и, словно давней знакомой, сообщила с особой, как бы торжественной интонацией в голосе:

– А я знала Луку! Слышали о нём?

Словно давней знакомой, она сообщила с особой, как бы торжественной интонацией в голосе: «А я знала Луку! Слышали о нём?»

– Конечно! Он недавно причислен к лику святых. О нём теперь многие знают.

– Было время, в Симферополе его все знали. Я работала в пятидесятых годах медсестрой у профессора (назвала фамилию, которую теперь, к сожалению, не могу вспомнить). У нас был сложный случай. Профессор никак не мог вылечить экзему одному важному лицу. Вот мой доктор и обратился за советом к владыке. И меня взял на приём к нему. Лука выслушал моего начальника и продиктовал рецепт, который я записала. Помню, что в состав входили свежие домашние сливки, мёд или сахар, теперь уже точно не скажу, но что-то сладкое, да лечебные травы. Какие, тоже не вспомню. И ещё земля. Мы её специально обрабатывали. Я вздохнула, понимая, что речь идёт о катаплазме, рецепт которой мне очень хотелось найти, – вот он уже почти в руках, но снова ускользает… А моя собеседница продолжала:

– Профессор меня сразу на рынок за сливками послал и стал лечить нашего больного по рецепту Войно-Ясенецкого. Я домой ходила к пациенту профессора и мазь ему на язву, как научил владыка, накладывала. Ой, знаете! – вдруг развеселилась женщина, – я ведь тогда совсем молоденькая была, и, когда впервые во двор к больному попала, пришла в великое удивление, так как в том дворе стояла настоящая карета! Представляете? Правда, уже не на колёсах, а на подставках.

– А мазь помогла? – вернула я разговор в интересовавшее меня русло.

– Конечно! Язва зажила быстро. Пациент профессора поправился. Трудно было поверить, что такое лекарство может помочь, но что было, то было. Средство оказалось чудодейственным!

– Так, может, всё-таки помочь? – снова предлагаю собеседнице донести доску вместе.

– Спасибо. Вам далеко через мост обходить, а мне до дома уже рукой подать, – ответила женщина. Она подняла доску на плечо и пошла вдоль берега разделявшей нас реки.

Иконы: обновление

Икона Божией Матери «Всех скорбящих Радость»

Сегодня многие наслышаны о чудесах, происходящих в Православной Церкви. Иногда некоторые верующие становятся свидетелями или участниками тех или иных чудотворений, совершаемых по воле Божией.

Одним из необъяснимых наукой явлений считается обновление икон. Не раз мне приходилось читать или слышать о таких чудесах с образами, красочный слой которых был скрыт от глаз людей и вдруг чудесным образом проявился.

В конце 1990-х годов я познакомилась в церкви Трёх святителей в Симферополе с прихожанкой храма Лидией Дмитриевной. В то время она работала в библиотеке Крымского медицинского университета. Высокообразованный специалист с тактичными манерами, с глубокой верой в смиренном сердце, Лидия Дмитриевна располагала к себе, и мы нередко после литургии беседовали с нею на разные темы. Чаще всего наши разговоры касались вопросов духовного порядка.

Однажды Лидия Дмитриевна рассказала мне о том, что стало причиной её прихода в церковь в условиях господства в стране тотального атеизма, особенно в молодёжной среде. Будучи студенткой, как-то раз она приехала навестить свою тётю. Тётя была верующей, ходила на службы в церковь, молилась дома перед иконами.

Женщина отвела племяннице небольшую комнату. В ней находилась кровать, а в противоположном от кровати углу стояла тумбочка. На обычной тумбочке располагалась икона, закрывая собою часть угла. Икона была тёмная, и рассмотреть, чьё изображение скрывалось под слоем бурого цвета, было невозможно.

Лидия Дмитриевна удивилась, зачем тётушка держит в доме икону, на которой ничего нельзя рассмотреть, но родственницу расспрашивать не стала, чтобы её не огорчить.

В одну из ночей Лидия Дмитриевна внезапно проснулась, словно её кто-то разбудил. Она немного полежала, а потом посмотрела в сторону тёмной иконы. И в этот момент от иконы толчком вышел свет, и образ озарился голубым сиянием. Через некоторое время сияние рассеялось, но вновь, словно под воздействием какой-то неведомой силы, свет вышел из иконы и окружил её. Так повторилось несколько раз: икона какое-то время пульсировала светом.

Утром девушка увидела, что на тёмной доске появился образ Пресвятой Богородицы с ясными красками

Лидия не могла понять, какому физическому явлению она стала очевидицей, но постепенно сон взял своё, и студентка уснула. Утром девушка увидела, что на тёмной доске появился образ Пресвятой Богородицы с ясными красками. От бурого цвета на иконе не осталось и следа.

В 1998 году все верующие в Крыму радовались благодатному обновлению образа Пресвятой Богородицы Скорбящей. В тот год, в августе, в селе Первомайское Старокрымского благочиния прихожанка церкви Иоанна Предтечи Феодосия Денисенко пожертвовала в приход икону Богородицы Скорбящей – тёмную, с тусклыми, блёклыми красками. Священник поместил икону в алтаре, чтобы её тёмный вид не смущал людей. Службы в этой церкви были нечастыми.

Через две недели батюшка заметил, что икона стала преображаться: краски посветлели, тёмные пятна с образа исчезли.

Когда верующие узнали об обновлении образа Царицы Небесной Скорбящей, то вспомнили, что в Симферополе задолго до революции на территории военного лазарета существовал храм, освящённый во имя Богородицы Скорбящей. Видимо, поэтому в Крыму был распространён образ Богоматери со скорбным лицом и молитвенно сложенными кистями рук на уровне груди. После обновления иконы многие верующие почувствовали, что явление Девы Марии Скорбящей – это предупреждение людям о предстоящих скорбях.

Люди сетовали, что Скорбящинский храм после его закрытия долгие десятилетия использовался под морг. В настоящее время в Симферополе действует небольшая церковь во имя иконы Богородицы Скорбящей.

После обновления иконы священноначалием было установлено ежегодное празднование обновлённого образа Пресвятой Богородицы Скорбящей, приходящееся на 6 ноября нового стиля. По благословению Митрополита Симферопольского и Крымского Лазаря чудотворный образ Божией Матери был помещён над царскими вратами в кафедральном соборе: тогда таковым был Свято-Троицкий собор в Симферополе, в настоящее время – главный храм женского монастыря, в котором покоятся мощи святителя Луки (Войно-Ясенецкого).

За истёкшие двадцать пять лет симферопольская икона Божией Матери Скорбящей стала широко известна в православном мире. На территории монастыря верующих встречает мозаичный образ Пресвятой Богородицы.

Священник Павел Флоренский назвал икону окошком в Царствие Небесное, в котором всегда горит свет. Нередко православная икона становится и Вестницей Неба. И верующим нельзя забывать святоотеческое учение, что честь, воздаваемая образу, возносится к Первообразу.

Незабываемая

Земля, омытая слезами,
Считает горестные дни
И шепчет скорбными устами:
«Всевышний да пребудет с нами…
Господь, спаси и сохрани!»

Людмила Горская,
поэтесса из Симферополя

Впервые я увидела Людмилу Горскую в канун Пасхи 1995 года. Была Великая Суббота. Во дворе храма Трёх святителей освящались куличи и творожные пасхи. Ярко светило весеннее солнце, и у всех было приподнятое настроение. Великопостные тёмные покровы женщины уже сменили на светлые, предпраздничные. На душе было радостно, как бывает всегда в ожидании Светлого Христова Воскресения.

И вдруг, окидывая взглядом множество молившегося во дворе народа, я буквально оторопела, заметив необычную женщину: она была в глухом чёрном свободного покроя платье до пят, в чёрном шарфе и с большим металлическим крестом на толстой цепочке, спускавшейся почти до пояса.

Статная осанка и спокойное выражение лица говорили о характере независимом и незаурядном. Красивые, хотя и тронутые возрастом черты лица мне почему-то напомнили тогда грузинских вдов, среди которых есть и всегда носящие чёрную одежду по обету. Смущал только крест на груди женщины: хотя и без распятия, но размерами похожий на священнический.

Позднее, когда мне в руки попала «Энциклопедия русского костюма», это моё смущение полностью развеялось: во многих областях России женщины носили поверх одежды подобные кресты, располагая их среди низок бус.

Кто эта женщина, я выяснять не стала, заметив, как спокойно благословил её батюшка, поприветствовав, как давнюю знакомую, и как благоговейно поцеловала она благословившую её руку.

Прошло время. Я поменяла место жительства и стала прихожанкой храма Трёх святителей. Среди молящихся в церкви нередко присутствовала и Людмила Михайловна Горская.

Время нашего конкретного знакомства точно вспомнить не могу. Знаю только, что тогда Людмила ещё вела передачи для детей на «Транс-М-на радио», а я уже выходила в эфир на Крымском радио с передачей «Православный календарь». Припоминаю, что она обратилась ко мне с просьбой поздравить в своей передаче её передачу в связи с пятилетием выхода последней к юным слушателям.

Как бы там ни было, но уже после первого разговора экстравагантный вид Людмилы Михайловны, который в православной среде особенно бросался в глаза, перестал меня смущать. За подчёркнутой маскарадностью её одежды открылось сердце искреннее, по-детски доверчивое, удивлённо и радостно воспринимающее мир и людей. Юродство – оно ведь тоже бывает разное…

О том, насколько сильно Людмила Горская любила детей, можно судить по её стихам, обращённым к мальчикам и девочкам. Многие из них публиковались на страницах крымских газет, звучали по радио, а потому известны крымчанам.

Однажды Люда поразила меня тем, что по памяти надиктовала текст молитвы, которой каждый день молилась за всех детей в мире

Однажды Люда поразила меня тем, что по памяти надиктовала текст молитвы, которой каждый день она молилась за всех детей в мире, искупая тем самым свою, приобретённую по грехам молодости, бездетность. Вот эта молитва:

«Владыко, Господи Вседержителю, будь милостив к детям Твоим, приведи их к вере и спасению, сохрани их под кровом Твоим, покрой их от всякого лукавого похотения, отжени от них всякого врага и супостата, отверзи их уши и очи сердечные, даруй умиление и смирение сердцам их. Аминь».

Смею утверждать, что такое высокое духовное состояние, как умиление сердца, было явственно присуще Людмиле Михайловне, хотя она и прикрывала его блёстками пёстрых и крикливых нарядов. Несомненно, что в последние годы жизни вера во Христа Спасителя была стержневой составляющей внутреннего мира Людмилы Горской. Мало сказать, что она глубоко почитала Бога. Людмила Михайловна носила в себе величайший дар – дочернюю любовь к Отцу Небесному. И когда в разговорах о православной вере Людмила произносила «Отче наш!», её глаза от полноты чувства наполнялись благодарными слезами. Она, как главную драгоценность своей жизни, хранила опыт преображения души – вот, была грешница, а потянулась к праведности, – но мало кому доверяла сокровенное.

В последние месяцы жизни Людмилы Горской меня не было в Крыму. Я уезжала в Россию к маме, нуждавшейся в помощи. Перед отъездом раза три навестила Люду: в это время она уже была прикована к постели. Удивительно было слышать от беспомощного человека слова, настраивавшие мою душу на мужественное и терпеливое перенесение предстоящих скорбей.

Неоднократно Людмила Михайловна повторяла мне: «Ты должна сделать всё, чтобы стать для мамы солнышком. Не бойся потерять на земле всё, даже крышу над головой. Бойся потерять свет в своей душе. Без всего можно обойтись, а вот без сердечного тепла и света мы перестаём быть людьми. Свети!»

В те дни, потрясённая мирным и высоким устроением духа Людмилы Михайловны, её спокойной отвагой перед ожидавшими её испытаниями и исходом за пределы земной жизни (а Люда чётко осознавала, что болезнь ей дана для приуготовления к смерти), я на одном дыхании написала стихотворение, которое вручила ей перед отъездом.

У меня ещё – боль.
У тебя уже – высь.
Ты держись за себя
За такую – держись!

Не сыскать в тайниках,
Не купить за гроши
Эту светлую – Спасову –

Мудрость души.

Пыл дремучих стихий –
Он угашен в крови.
Ты овечка теперь
На ладонях Любви.

В состраданье ко всем
У земного креста
Ты в смиренье стоишь,
Как невеста Христа.

Жизнь – осенний листок,
Ей дано отлетать.
За греховное всё
Покаяньем воздать

Научил тебя наш
Милосердный Господь
И твой дух укрепил,
Подчинив ему плоть.

Веры радостный луч
Из божественных сфер
Ты приносишь мне в дар
Как великий пример.

Так на ложе своём
Благодатью светись!
У меня ещё – боль.
У тебя уже – высь!

Когда я посмотрела Людмиле в глаза, то увидела, что и она тоже прощается со мной навсегда

Прощаясь с Людмилой Михайловной, неожиданно для себя со слезами и душевным трепетом, порывисто наклонившись, я поцеловала её неподвижную руку. Об этом можно было бы не писать, если бы не то пронзительное и незабываемое чувство, которое положил мне на сердце Господь, как бы говоря: «Вы видитесь на земле последний раз». Когда я посмотрела Людмиле в глаза, то увидела, что и она тоже прощается со мной навсегда. Уходить было трудно…

Сейчас, когда я приехала в Симферополь и брожу по его уютным, родным улицам, вижу, что без Людмилы Горской – странной женщины в широкополой шляпе – город наш обеднел, как беднеют декорации в театре без актёров. И родился образ: Людмила Горская была живой брошью на груди Симферополя. Теперь город эту брошь потерял, и его наряд утратил завершённость. И то, что воспринималось как чудачество, оказалось чудом.

Незадолго до смерти Людмилы Горской попечением рабы Божией Нины по принципу «самиздата» небольшим тиражом был выпущен сборник стихотворений поэтессы «Путь к Творцу».

Талантливое поэтическое слово, написанное в лучших традициях классической русской поэзии, достоверно передаёт богатый внутренний мир нашей современницы, переступившей порог Вечности ещё до своей кончины.

И я благодарю Бога за то, что Он подарил мне в жизни встречу с Людмилой Горской – поэтом, актрисой, «дамой из прошлого», прекрасным человеком, глубоко верующей сестрой во Христе, искренно и бесповоротно стремившейся в Царство Небесное.

Из жизни дяди Ивана

У воспоминаний есть свойство цепляться одно за другое. Мамин младший брат Иван Николаевич Белов, родной ей по отцу, вспоминается мне часто. Высокий, степенный, работящий – весь в отца, моего деда. Выучился заочно на лесничего в Лисино-Корпусе под Ленинградом да и проработал до пенсии по специальности в лесах возле города Люботин Харьковской области, откуда он родом. Одним словом, где родился, там и пригодился.

Ещё будучи молодым, в конце каждого лета приходил он в наш люботинский дом с тремя стопками книг – приносил школьные учебники сестре Галине, брату Виктору и мне. Поразительно мягкой души был человек, жалостливый, не раз видела слёзы в его глазах, но при этом сильный духом.

В жизни Ивана был чудесный случай, о котором рассказала мне мама, а потом и сам Иван при нашей встрече. Это было в тот период его жизни, когда он уже похоронил отца, моего деда, но ещё не женился. Работая лесничим, однажды утром он шёл быстрым шагом на свою делянку по знакомой тропе, бежавшей то по лесу, то по травянистым склонам холмов. На одной из полянок увидел Иван незнакомого седовласого старика, сидевшего у тропы. Поприветствовал Иван дедушку и пошёл дальше. И вдруг тот окликнул его по имени:

– Иван, присядь, поговори со мной.

– Я на работу спешу, некогда, – попытался отговориться мой дядька.

– Да я всё про тебя знаю, успеешь ты на свою работу, – продолжал неизвестный.

Иван удивился таким словам, вернулся и присел рядом. Дед был одет по-старинному, с холщовой сумой через плечо. Он приветливо взглянул на Ивана и сказал:

– Я хочу тебе подарок сделать.

С этими словами старик достал из сумки большую старинную книгу. Была она без обложки, потёртой. Дед подал книгу Ивану. Дядя взял её в руки, раскрыл и увидел, что книга написана старинным шрифтом с красными буквицами.

– Я не умею читать по-славянски, – признался Иван и протянул книгу, чтобы вернуть её деду.

– А ты попробуй, – сказал старик.

Иван стал всматриваться в буквы и вслух читать одно слово, потом второе и углубился в чтение. А когда оторвался, глянул вокруг, а деда-то и нет. Покричал Иван, покричал, да никто ему не ответил. Так он и пошёл на работу с этой книгой.

«Я не умею читать по-славянски», – признался Иван и протянул книгу, чтобы вернуть её деду. – «А ты попробуй», – сказал старик

Время было советское, и из-за церковных книг могли возникнуть неприятности, поэтому Иван никому её не показывал, читал дома вечерами, когда уже не ждал никого в гости. А рано утром, перед тем как уйти из дома, прятал книгу на чердаке. Многое он в ней понимал, но что-то ему давалось не сразу. Так, никак он не мог понять, что означает написанное: «Не побежден бывай от зла, но побеждай благим злое». Когда Иван рассказывал об этой истории маме, то даже записал ей это изречение на маленьком листочке бумаги, который я держала в руках в те годы.

– И в тот день, – признавался мне Иван, – когда дошёл до меня смысл непонятного прежде изречения, книга из моего дома исчезла. Я перевернул весь дом, чтобы отыскать эту Книгу мудрости, но так и не нашёл.

Позднее, когда атеизм ослабил в стране свои позиции, Иван стал прихожанином Люботинской церкви, пел на клиросе. Но он так и не смог найти ответы на вопросы, кем был тот дед и куда подевалась таинственная Книга. Скорее всего, она была либо богослужебной книгой «Апостол», либо книгой Деяний и Посланий апостольских.