Как я пришел к вере,
или Невыдуманные истории о моих встречах с Богом

Надеюсь, этот автобиографический рассказ подтолкнет верующих людей к тому, чтобы они освежили в памяти свой приход к Богу, свою живую «первую веру», а неверующих – к тому, чтобы задумались над ее обретением.

Встреча первая

Иерей Тарасий Борозенец. Фото: vk.com

Я родился и рос в типичной неверующей и нецерковной семье в Союзе Советских Социалистических Республик. Отец был крещен в младенчестве, как я выяснил позже, мама не была крещена. Бабушки и дедушки, родители никогда ничего не говорили мне ни о Боге, ни о вере в Него, ни о душе, ни о загробной жизни.

Первая встреча с Ним случилась, как я сейчас понимаю, когда мне было лет 9–10 и я учился в 3 или 4 классе. Именно тогда я всерьез задумался о смерти. Мне говорили, что смерть – это просто уничтожение. Вот ты был и вот тебя уже нет. Смерть случается с каждым. Все умрут, то есть перестанут существовать и исчезнут.

Я никак не мог себе это представить. Не мог понять, как это – исчезнуть. Ведь я есть, есть мои мама и папа, моя сестра, дедушки и бабушки, все люди вокруг. И если они есть, как же они могут не быть? Возможность уничтожения существующего просто не вмещалась в моей голове, на инстинктивном уровне отторгалась сердцем.

Я понимал, что все умирают, но не понимал, как это в принципе возможно. Как смерть может уничтожить жизнь?! Ведь для жизни совершенно естественно просто быть и никогда не заканчиваться.

Если же каждый, в конце концов, уничтожится, думал я, тогда зачем и ради чего жить, учиться, работать, создавать семьи, рожать и воспитывать детей, любить, наконец? И почему все живут, как ни в чем не бывало, как будто смерти нет, хотя все знают, что она есть и что после нее со временем совершенно ничего не останется, даже памяти?

Возможность уничтожения существующего просто не вмещалась в моей голове, на инстинктивном уровне отторгалась сердцем

Я задавал все эти вопросы маме, отцу, другим взрослым, но они ничего вразумительного мне не ответили. Говорили, что надо просто жить и не задумываться, что все так живут и что это нормально, что я вырасту и сам все пойму. Пытались меня как-то развеселить, отвлечь от тяжелых мыслей.

Но я не хотел отвлекаться и развлекаться. Я хотел разобраться и решить этот важнейший для себя вопрос, который, как я позже узнал, философы называют «экзистенциальным», а писатели «проклятым».

Душа моя терзалась, сердце болело, я просто ходил и оплакивал себя, своих родных, всех людей, жизнь, которая так или иначе будет потеряна и превратится в смерть, в небытие, в ничто.

Когда это состояние стало невыносимым, я вдруг с абсолютной и несомненной ясностью ощутил, понял, что я не буду уничтожен, не исчезну, но буду жить всегда, что смерть – не уничтожение, а смена образа существования, переход из одной формы жизни в другую. Другими словами: душа как моя внутренняя жизнь бессмертна. Понятно, что тогда я и слов-то таких не знал – душа, бессмертие, бытие, небытие, Бог. Но реально ощутил именно то, что они описывают.

Это было не логическое, рациональное заключение, не вычитанные откуда-то или услышанные от кого-то мысли. Нет. Это был духовный опыт откровения вечной жизни, как я сегодня понимаю, опыт первой встречи с еще безымянным Богом, Который, видя мои мучения, прикоснулся Своей нетварной благодатью к страдающему детскому сердцу и утешил его, при этом не открывая Самого Себя. Он дал мне ровно то, в чем я нуждался.

После этого я уверовал, что жизнь неуничтожима, а значит, имеет смысл, хотя я еще не знал, в чем этот смысл заключается. На то время этого мне было вполне достаточно, и я продолжил беззаботно жить дальше.

Встреча вторая

Относительно беззаботное детство закончилось в выпускном классе, когда стало понятно, что после его окончания у меня два пути – или в вуз, или в армию.

К тому времени Советский Союз распался, и я с семьей оказался в независимой Украине. Об украинской армии тогда писали и говорили самые ужасные вещи – голод, дедовщина, рабский труд солдат на вышестоящее начальство. Совсем не хотелось потратить два года своей жизни на все это, при этом рискуя своим здоровьем и жизнью. Бывали тогда и трагические случаи, когда из армии возвращались калеками или в гробах.

От состояния тревоги и неуверенности в своем будущем я отвлекался чтением русской классической литературы – Льва Толстого, Достоевского, Куприна, Бунина. Бывало, за день прочитывал по тому из собрания сочинений, правда мало что понимая.

Больше всего из прочитанного меня поразила сцена из «Войны и мира», когда русские солдаты, готовясь к Бородинскому сражению, прочитали молитву «Отче наш», зная о том, что завтра многие из них погибнут, многие будут покалечены. Меня это настолько тронуло, что я переписал текст молитвы Господней и стал время от времени его читать.

«Война и мир» Толстого стала для меня первым Евангелием

Тогда я впервые услышал эти святые слова, от которых веяло бесстрашной верой, мужественной надеждой и спокойной любовью к Отцу. Никаких христианских книг в доме никогда не было. «Война и мир» Толстого стала для меня первым Евангелием.

Настала ночь перед решающим третьим вступительным экзаменом в университет. Первые два я сдал на четверки. Третий надо было сдавать на пять, чтобы набрать тринадцать проходных балов. Четверка меня уже не устраивала.

Перед сном я несколько раз с напряжением прочитал «Отче наш», лег и, переживая, молился уже своими словами, без конца повторяя «Господи, помоги». Когда тревога достигла пика, я вдруг второй раз в жизни ощутил абсолютно ясную уверенность, что завтра все будет хорошо и у меня все получится. Поэтому я успокоился и заснул.

На следующий день, стоя перед дверью, за которой проходил экзамен, я судорожно повторял ответы на вопросы по экзаменационным билетам.

Двери открылись, я вошел, вытащил свой билет, в котором оказались именно те вопросы, которые я только что повторил. Поэтому я не только ответил на отлично, но еще и заслужил похвалу главы экзаменационной комиссии, сказавшего: «Вот такие студенты должны учиться на нашем историческом факультете!»

Казалось бы, произошло явное чудо, и я тут же должен был поверить в Бога, но нет. Как только мое имя оказалось в списках зачисленных, я сразу же забыл о молитве, о чудесной сдаче экзамена, о Боге.

Встреча третья

Началась «взрослая» студенческая жизнь – аудитории, лекции, семинары, библиотеки, общага. Мои однокурсники рассказывали, что тогда в студенческих спорах я занимал откровенно атеистическую позицию, иронизировал над верующими в Бога. Интересно, что сегодня я этого не помню. Видимо, мой атеизм на первом курсе был слишком поверхностный, так что последующий приход к вере его просто вытеснил из сознания.

На первом курсе я увлекся исторической наукой. Мне казалось, что изучение истории позволит мне понять самого себя, ответить на вопросы: кто я? почему и зачем существую?

Однако уже к концу курса я разочаровался в способности истории быть учительницей жизни. Стало очевидно, что так называемая историческая наука крайне ограничена по своим источникам и методам исследования, противоречива, сомнительна и относительна по результатам. Сколько историков – столько и мнений, оценок, предположений. История в принципе не может стать основой для прочного систематического мировоззрения.

На втором курсе у нас появился курс философии, преподавал который Георгий Юрьевич Поляков, сыгравший в моей жизни большую роль, ничего для этого особо не делая. Он просто был самим собой, преподавал в сократовской манере, вопрошая, выслушивая наши ответы, критикуя и высмеивая их, доводя до раздражения и интеллектуального ступора. В эти моменты его коронной фразой была: «А вы говорите “купаться”. Холодно купаться».

С его подачи я живо заинтересовался философией, надеясь в ней найти ответы на свои экзистенциальные вопросы. Ницше, Сартр, Камю, Бердяев, Кьеркегор, Достоевский привели меня к осознанию того, что, видимо, Бог все-таки есть. Правда, для меня это было в целом убедительным выводом, теорией, а не опытом. Я уже принимал понятие о Боге, но еще не знал Самого Бога. Говоря словами Блеза Паскаля, я тогда имел дело с мертвым Богом философов, а не с живым Богом Авраама, Исаака и Иакова.

В конце концов, я разочаровался и в философии. Во-первых, потому что философы не могут ни в чем друг с другом согласиться, прийти к общим твердым выводами. Напротив, каждый новый философ ставит под сомнение, опровергает предыдущих, стремится создать свое новое учение, которое будет раскритиковано и опровергнуто последующими. И так без конца.

Философия дает человеку массу очевидно правильных и полезных советов, но не дает никаких сил для их воплощения

Во-вторых, философия дает человеку массу очевидно правильных и полезных советов, особенно в сфере нравственности, но не дает никаких сил для их воплощения. В итоге философы многое знают и понимают, но чрезвычайно мало из этого могут реализовать на практике своими собственными силами. В абсолютном большинстве случаев фактическая жизнь философа противоречит тому учению, которое он считает истинным. Неизбывное противоречие между теорией и практикой – ахиллесова пята философии, ее незаживающая рана.

В то время Георгий Юрьевич, который оказался еще и римо-католиком, пригласил меня поступить в Колледж католической теологии имени Фомы Аквинского, который был создан в Киеве доминиканским орденом для ведения миссионерской деятельности через образование. Там бесплатно на высоком уровне преподавали философские и богословские дисциплины, древние и современные языки, для выпускников-католиков была реальная возможность продолжить учебу за рубежом в системе католических учебных заведений. Колледж был открыт для всех желающих. Там вместе с католиками учились протестанты и православные, верующие и неверующие, еще ищущие вроде меня.

В колледже я впервые оказался в среде верующих молодых людей, для которых Бог, душа, спасение были не просто понятиями и словами, но их жизнью. Я впервые увидел, как люди молятся, общаются с Богом, не играя, но делая это искренне и просто. Я понял, что вера – это не теория, но реальная жизнь, которая захватывает и подчиняет себе всего человека.

«Не могут же все эти хорошие люди верить в ничто, жить ради фикции или иллюзии! – подумалось тогда. – Должно же за их внешними делами и словами стоять нечто реальное!»

Так передо мной со всей силой встал вопрос моей личной веры в Бога. У меня возникла насущная потребность опытно проверить и убедиться, есть Он или нет. Если есть, то вступить в общение с Ним.

И я стал молиться: «Господи, если Ты есть, то откройся мне. Если Ты действительно существуешь, то яви Себя».

Тогда всех студентов колледжа пригласили на освящение недавно возвращенного властями и реконструированного католического собора святого Александра, который до сих пор находится над Майданом Независимости. До этого там долгое время был городской планетарий.

7 октября 1995 года прошла торжественная церемония освящения, в конце которой стали давать слово присутствующим католическим иерархам, а также единственному представителю Православной Церкви.

Все католические священнослужители как один говорили о безбожном тоталитарном советском времени, на смену которому пришло новое время свободы, дающее возможность людям верить в Бога. Их речи больше были похожи на выступления политиков, а не духовных лиц.

Особенно это стало заметным, когда слово взял православный священник, представляющий Украинскую Православную Церковь. Не знаю, как его зовут. Единственный из всех выступающих он говорил о вере в Бога и Спасителя Иисуса Христа, вере единой, святой, соборной и апостольской Церкви, той вере, которую впервые исповедовал первоверховный апостол Петр.

Именно во время его краткой проповеди я вдруг ощутил прикосновение Божие к моему сердцу, очевидное присутствие Христа здесь и сейчас, со мной и во мне. Этот опыт был настолько силен и ярок, настолько полон и неоспорим, что в нем невозможно было усомниться. В тот момент я скорее мог усомниться в своем собственном существовании, но не в открывшемся моей душе Господе.

В тот момент я скорее мог усомниться в своем собственном существовании, но не в открывшемся моей душе Господе

Так Спаситель развеял мои сомнения, ответил на мою молитву и явил мне Себя. Так, наконец, произошло мое обращение ко Христу. Заодно Он указал мне Свою Церковь, в которой мне нужно креститься. Христос коснулся моего сердца через слова православного священника. Поэтому сразу стало ясно, что мне нужно принять Крещение именно в Православной Церкви.

До этого, в силу обучения в католическом колледже и общения в большей мере с ребятами-католиками, я склонялся к крещению в Католической церкви. К тому же там проповедовались прекраснодушные экуменические идеи. Нам говорили, что Православие и католичество по сути ничто не разделяет, между ними нет существенной разницы. Это ветви одного дерева. Все их отличия – внешние, формальные, а не принципиальные. Просто римо-католичество в отличие от Православия обладает большей полнотой, его традиция имеет вселенский масштаб, охватывая кроме Православия и другие традиционные христианские направления.

Только позже, уже после моего крещения в Православии, я увидел расхождение этих сладких слов с официальными документами Римо-католической церкви, в которых православные объявляются схизматиками (раскольниками), на свою погибель не признающими над собой власть римского папы, а также не разделяющими догматические нововведения католицизма (филиокве, непорочное зачатие Девы Марии, чистилище).

Вдохновленный свершившимся обращением, я обратился к учащемуся в колледже православному знакомому, чтобы он помог мне с Крещением. Станислав, так его звали, пономарил в храме Воскресения Христова, еще именуемого Афганским, который находится прямо возле Киево-Печерской лавры. Туда я и стал ходить на службы, готовясь к Крещению.

Вместе с этим читал Евангелие, Закон Божий, посещал огласительные беседы, ощущая незримое присутствие Божие в своей жизни.

Встреча четвертая

Вообще, с момента обращения вся моя прошлая жизнь, включая все ее горькие и страшные моменты, приобрела стройность и полноту, стала осмысленной и завершенной. Оказалось, что все, что со мной когда-либо случалось, было не случайным, но подчинялось таинственной и невидимой воле, Промыслу Божию, Который в итоге привел меня к Себе.

Трудности и проблемы никуда не ушли. Изменилось внутреннее отношение к ним

Трудности и проблемы никуда не ушли. Подчас они даже усиливались и усложнялись. В этом плане моя жизнь внешне не изменилась. Изменилось внутреннее отношение к проблемам. Пришло ясное осознание своей защищенности Богом, возможности бесконечно брать у Него силы для преодоления всех греховных искушений и житейских вызовов.

В это время со мною случилось событие, в котором Бог явил мне Свою силу для преодоления человеческой злобы. Я все еще жил в общежитии. И, как обычно, утром пошел в общий умывальник, чтобы почистить зубы. Во время этого занятия почувствовал сильный удар в спину. Обернулся и увидел вдрызг пьяного старшекурсника с налитыми кровью глазами, которому нужна была жертва для избиения. Случалось в нашей общаге и такое.

При этом я нисколько не испугался и оставался совершенно спокойным, не чувствовал к нему никакой злости, обиды или страха. Было всецелое доверие воле Божией. Я просто стоял, смотрел на него, спросив только: «Что ты делаешь?»

Случись такое до моего обращения, у меня была бы совершенно другая реакция. Я или убегал бы, или защищался. Делал бы что-то, чтобы защититься. Видимо, именно в таком благодатно-мирном состоянии человек способен подставить левую щеку, когда его ударили по правой.

Видимо, он что-то почувствовал. Потому что перестал махать руками. Стоял и смотрел ничего не понимающими глазами. Потом резко повернулся и ушел, бормоча что-то похожее на извинения. Может, мое неожиданное спокойствие его обезоружило. Бог знает.

Для меня это был урок явной помощи Божией, Его духовной защиты и победы мирной доброты над откровенной человеческой злобой.

Встреча пятая

Я продолжал ходить в храм, ожидая, когда же меня допустят ко Крещению. Это тоже произошло особым, таинственным образом, благодаря еще одной встрече со Христом. Будучи на службе, я услышал евангельское повествование о том, как Господь проповедовал перед народом с лодки апостола Петра на Генисаретском озере, потом приказал рыбакам закинуть сети, и они вытащили огромное количество рыбы, хотя до этого безрезультатно трудились всю ночь.

«Увидев это, Симон Петр припал к коленям Иисуса и сказал: выйди от меня, Господи! потому что я человек грешный. Ибо ужас объял его и всех, бывших с ним, от этого лова рыб, ими пойманных; также и Иакова и Иоанна, сыновей Зеведеевых, бывших товарищами Симону. И сказал Симону Иисус: не бойся; отныне будешь ловить человеков. И, вытащив обе лодки на берег, оставили все и последовали за Ним» (Лк. 5: 8–11).

От этих слов я заплакал, ощутив то же, что и апостол Петр. Свою страшную греховность, свое абсолютное недостоинство пред Богом, священный ужас от Его живого присутствия здесь и сейчас. Вместе с тем я чувствовал бесконечную благодарность и сердечную радость о явленном мне милосердии Божием, несомненную надежду на спасение. Потом только я узнал, что святые отцы называют это духовное состояние радостопечалием, или умилением.

Сразу же по завершении службы ко мне подошел Станислав и сказал, что Крещение назначено на завтра. Видимо, Господь посчитал, что я уже готов.

Примечательно, что и в этот раз переживание мною духовного опыта встречи со Христом было связано с именем апостола Петра. Впоследствии я подобно ему сподобился стать «ловцом человеком». Но это уже другая история.

Так завершился мой путь к Богу и сразу же начался другой путь – путь с Богом. Жизнь разделилась на до и после. Был заключен мой личный завет с Богом, который как печатью был удостоверен Таинством Святого Крещения, продолжился в церковной жизни, в изучении святых отцов, в том, что ими называется «брань духовная», в принятии священного сана и нынешнем церковном служении.

Встреча шестая

Единственное, что еще можно добавить. С приходом в Православие пришло несомненное понимание того, что я – русский и никто другой.

С приходом в Православие пришло несомненное понимание того, что я – русский и никто другой

До этого были сомнения. И потому, что рос я в смешанной семье: отец – украинец, мать – русская. Хотя языком общения в семье всегда был русский. И потому, что со школы подпал под влияние украинского национализма. Так что при получении паспорта письменно заявил себя украинцем.

В 1990-е на Украине быть украинцем было выгодней, комфортней. Тогда за публичную русскость особо не преследовали. Разве что могли быть трения или конфликты на бытовом уровне. Националистическая пропаганда тогда только набирала обороты и еще не успела проникнуть во все поры украинского общества. Но всем уже было ясно, что будущее независимой Украины связано с интеграцией в западную культуру, экономику, политику, с ее освобождением от «тоталитарных последствий имперского российского ига».

После Крещения вопрос, кто я по своей национально-культурной принадлежности, встал с новой силой. Снова были сомнения, мучения, переживания, споры с друзьями. И снова вопрос, как и все другие ключевые и кардинальные вопросы в моей жизни, разрешился резко, просто и ясно, в результате интуитивного откровения свыше.

Во время чтения какой-то очередной книги о русских социал-демократических деятелях, которые думали о судьбах русского народа (названия не помню), мне вдруг стало совершенно ясно, что я – русский и не могу быть никем другим. Русский по духу, вере, культуре, языку, а не по национальности. Национальность здесь как раз совершенно не важна. Главное, какие ценности и святыни живут в твоем сердце, кем ты сам себя считаешь, перед чем и/или кем преклоняешься, ради чего и/или кого живешь.

Православие стало той духовной дверью, через которую я вернулся к своей Родине. Обретение небесного Отечества привело к обретению земной Родины. Обращение ко Христу привело к возвращению в Россию, сначала в переносном, а затем и в буквальном смысле. Чувство Родины, ощущение Святой Руси, объемлющей и небесную, и земную Русь, осознание себя ее органичной частью – вот тот неоценимый дар, который я получил и опытно пережил благодаря приходу в Православие. Наиболее емко этот опыт выражен во фразе «русский – значит православный», которую неслучайно приписывают Федору Михайловичу Достоевскому.

Для него, как и для Федора Ивановича Тютчева, Россия – предмет живой религиозной веры, а не мертвого, «эвклидова» разума. Это значит, что она «не доказуется, но показуется» в опыте непосредственного личного откровения Божия. Ее являет и открывает благодать Христова. Открывает кающемуся, смирившемуся и уже готовому к принятию сердцу.

***

В Россию можно только верить. И в Бога можно только верить. Одна вера вытекает из другой. Две эти веры нераздельны и неслиянны. На них, как на несущих столпах, зиждется русский народ, русская государственность, русская цивилизация.