Автор этой статьи, Иеремия (Джереми) Маккеми, на момент ее написания был мирянином. 29 июня 2021 года он был рукоположен в сан священника в кафедральном соборе прп. Серафима Саровского в городе Даллас штата Техас в юрисдикции Православной Церкви в Америке. Сейчас он служит на приходе в честь свт. Амвросия Медиоланского в городе Роанок штата Вирджиния.
Иерей Иеремия Маккеми. Фото: stots.edu
***
Мой путь в Православие был непростым (но и не должен быть таким). Он побудил меня (и до сих пор побуждает) стать тем человеком, которым меня задумал Господь, и осознать свое место в Его Теле – Церкви.
Принятие Православия – это онтологическое изменение, охватывающее все ваше существо
Когда человек становится православным, его называют «новообращенным», подчеркивая, насколько большие перемены он должен испытать. Принятие Православия – это не просто признание, что одна система верований превосходит другую. Это онтологическое изменение, охватывающее все ваше существо.
Чтобы процесс обращения был подлинным, нужно пережить встречу с мистическим Телом Христовым, а не спрашивать: «Что мне здесь нравится? Из чего я могу выбирать?» Это вам не «кафейное христианство». Наоборот, мы должны позволить себе «разбиться о Скалы» и переродиться в чад Всевышнего Бога.
Один из ярчайших образов этого перерождения – птица феникс. Помню, читал о том, как Гарри Поттер, сидя в кабинете профессора Дамблдора, удивился, увидев, как птица профессора сгорает в огне. Позже она переродилась, и началась новая жизнь. Древние православные авторы также проводят параллель между возрождением феникса и смертью ветхого человека, а вслед за тем – нашим воскресением во Христе.
Мой путь
Я вырос в консервативной христианской семье, которая придерживалась харизматической протестантской традиции, где практикуется «говорение на языках». Посещал внеконфессиональные церкви большую часть моей юности и студенческих лет. Любил ходить на такие богослужения в течение нескольких лет и продолжал это делать в колледже, потому что они казались живыми, а не полными «мертвых традиций».
Однако после окончания колледжа я разочаровался в современной американской церковной жизни, которая зачастую сводилась к пусканию пыли в глаза и эмоциям, но не было подлинного и преображающего присутствия Святого Духа. Начал диалог с другими христианами, а также атеистами через интернет-блоги. Эти диалоги заставили меня обратить внимание на взгляды, о существовании которых я даже не догадывался. В итоге я пришел к выводу, что «все ошибаются, и я не знаю, как должна выглядеть настоящая Церковь». Мы с женой года на два бросили ходить в храм, и я посвятил себя изучению Библии и церковной истории.
В конце концов связался с несколькими церквями в моем районе, но не смог ни одну из них назвать своим домом, потому что в любом случае «все они ошибались». По крайней мере, таким образом я мог выбирать то, что мне нравилось.
Я был руководителем общего молитвенного пения (worship leader) на богослужениях в течение многих лет. В какую бы церковь ни приходил, в конечном итоге помогал им с музыкальной составляющей богослужений. Находил в этом удовлетворение. Восторг от службы обычно длился около часа или двух: когда после церкви выходил на автостоянку, ко мне возвращались беспокойство и пустота.
Беспокойство и пустота
Что делать с этими неприятными ощущениями? Для меня, как для типичного американского христианина, ответ казался очевидным: нужно больше заниматься «служением Богу». Один день в неделю я общался с бездомными, в другой день – с невоцерковленными, в третий день ходил на изучение Библии, участвовал в тюремном служении, в воскресных утренних богослужениях и т. д. В период безработицы сотрудничал с различными духовными сообществами почти каждый день.
Хотя желание служить Богу достойно восхищения, я знал, что чего-то не хватает. Как бы активно я ни занимался богоугодными делами, приятные эмоции от пережитого события исчезали, и я оставался со своими беспокойством, опустошенностью и даже временами одиночеством. Пытался справиться со своим грехом, насколько мог, но он взял верх. Я был рабом своих греховных желаний, а мое саморазрушительное поведение причиняло боль и мне, и другим.
Что-то должно было измениться.
Что такое Православие?
Я попробовал харизматическое движение, вращался в прогрессивных христианских кругах и даже подумывал о создании собственной домашней церкви. Ни на один вопрос не было удовлетворительного ответа.
Мой духовный наставник предложил мне изучить «Восточное Православие» (он сам не был православным, но у него были православные друзья). Я пренебрежительно отмахнулся от него, сказав, что читал о православных в своих учебниках по истории: «Они не более чем Римско-католическая церковь Востока». Он ответил, что Православие гораздо больше, чем я думаю: в нем есть скрытая глубина и сокровищница духовных знаний. Я всегда прислушивался к его мнению и решил отложить этот разговор на более позднее время.
Каждый раз, когда имело место расхождение во мнениях, я обнаруживал, что больше согласен с Православной Церковью, чем с самим собой
Мои духовные поиски продолжались. Как я уже сказал, с одной стороны была большая занятость, а с другой стороны – пустота. Но я обнаружил кое-что странное: я продолжал «натыкаться» на православных христиан в своих онлайн-дискуссиях, а также на их богословие во время чтения различных материалов. Каждый раз, когда имело место расхождение во мнениях, я обнаруживал, что больше согласен с Православной Церковью, чем с самим собой. Примерно через год я вздохнул и решил, что пришло время прислушаться к совету духовного наставника.
Как и многие другие искатели истины на западе, я начал с книг митрополита Каллиста (Уэра) «Православная Церковь» и «Православный путь». Это хорошие труды для начинающих, они помогли мне понять некоторые аспекты веры и традиции Православной Церкви. Прочитав эти книги и побеседовав с православными блоггерами, я решил, что осталось лишь посетить православный храм.
Несколько месяцев я собирался пойти в православный храм, но боялся подвести людей. В конце концов решил, что, не страшась мнения других, пойду туда, куда поведет Господь. Для меня это был важный шаг.
Я имел напряженный разговор с человеком, который был в то время моим пастором. Хотя не всем было обязательно говорить с пастором перед уходом из церкви, но я каждый раз помогал на утреннем воскресном богослужении. Пастор был разочарован моим решением уйти, и я чувствовал себя немного виноватым, что его подвел. Сказал, что это может быть только на месяц или два. Понятия тогда не имел, что мне уготовал Господь.
В «чужой стране»
Жена согласилась пойти со мной на службу в местную греческую православную церковь, чтобы получить какой-нибудь опыт богослужебной жизни.
И мы совсем потерялись.
Половина службы была на греческом языке; священники кадили; многие прихожане опоздали на час (мы оказались в храме одними из первых – пришли всего на пару минут раньше); люди то стояли, то сидели; была (как нам показалось) процессия, где священник выходил с какой-то блестящей посудиной в руках, и все становилось торжественным; вокруг нас разговаривали на греческом (почти все там были греками); и мы понятия не имели, что происходит. При постоянном пении я задавался вопросом: когда же они начнут настоящую службу? В какой-то момент произнесли проповедь, которая, хотя и была короткой, коснулась моего сердца, и мне очень хотелось услышать больше.
Постояв (и немного посидев) два часа, верующие начали молиться на панихиде. Я посмотрел на супругу и прошептал: «Ты готова уйти?» Она решительно кивнула, и мы вдвоем быстро вышли как раз в тот момент, когда люди двинулись вперед, чтобы получить антидор.
«Что там сейчас совершалось?» Мы оба задавались этим вопросом, спеша к машине. Пытаясь быть позитивным, я сказал: «Это был интересный культурный опыт».
Вскоре мы решили посетить русский православный приход, который находился немного дальше. Когда вошли в храм и огляделись (как всегда, с непонимающим видом), к нам подошел улыбающийся пожилой священник и объяснил, что они собираются впервые служить частично на церковно-славянском языке. Мы кивнули и сказали: «Хорошо, спасибо, что сообщили», а я подумал: «Слав… что?», не зная слова «славянский»! В этом священнике было что-то глубокое и любящее, и, хотя литургия нас утомила, я почувствовал в сердце желание вернуться.
К тому времени моя жена решила прекратить свои «эксперименты» с Православием, хотя и не возражала против того, чтобы я продолжал изучать эту веру. Честно говоря, я не мог ее винить. И если бы не сильная и непреодолимая тяга в моем сердце, я бы тоже в тот момент бросил Православие.
Поскольку я вырос в харизматических кругах, я привык к живым выступлениям, словам на больших экранах проекторов, веселой музыке и занимательной, а порой и эмоциональной проповеди, на которую уходила большая часть богослужения. Это было как бы «воскресное утреннее шоу».
Для меня церковь должна была более-менее следовать такому формату богослужения:
- Вступительная песня
- Объявления
- Еще три-четыре песни
- Проповедь (которая должна занимать большую часть службы)
- Призыв к алтарю[1]
- Заключительная песня
Каждый раз, посещая православный храм, я обнаруживал, что все жду начала службы! Именно тогда я понял, что подсознательно воспринимал воскресное утреннее богослужение как проповедь со вступительным актом.
Копать глубже
Однажды я услышал, что гораздо ближе к моему дому находится еще один православный храм. Так я побывал в англоязычном карпаторосском приходе и встретил там весьма приветливых людей. У меня состоялась пара бесед со священником, который порекомендовал мне книгу «Введение в Православную Церковь», чтобы ближе познакомить меня с православным богослужением, богословием и самим устройством храма.
Православие неоднократно «бросало мне вызов»: многие понятия были чужды такому американцу и приверженцу «харизматического» христианства, как я
Православие неоднократно «бросало мне вызов»: многие понятия были чужды такому американцу и приверженцу «харизматического» христианства, как я. Мне было тяжело признать особую роль Пресвятой Богородицы; молитвы святым; устоявшиеся чины богослужений, которые нельзя изменить по своей прихоти; подчинение священноначалию; притязание Православия на звание истинной Церкви; и, как ни странно это будет звучать, – неоднократные просьбы о милости Божией во время богослужений. «Не все ли мы уже спасены? Зачем же все время просить у Бога милости?» – думал я.
Но в то же время многое меня обрадовало: как только я привык к другому стилю служения, я понял, что в нем невероятная красота. В православном церковном богослужении не оказалось «рок-звезды» или «пастора-суперзвезды», который взял бы на себя роль «центральной фигуры» воскресного утра. Вместо этого я обнаружил, что Евхаристия празднуется как реальное присутствие Тела и Крови Христа среди нас, и именно это находится в центре внимания – незримое присутствие Христа. И об этом даже не столько говорят, сколько признают, переживая службу.
В каком-то смысле здесь все скромно, без претензий. Да, есть священнослужители в облачениях, каждение ладаном и звон колоколов. Но никакого воскресного утреннего «рок-концерта», никакой «мотивационной речи», никаких нелепых преувеличений и никаких «сильных эмоций». Вы просто должны прийти с готовым сердцем и встретить здесь Бога.
Я также понял, что призыв к алтарю (который ввели во времена ривайвелистского движения[2]) отсутствует в типичной воскресной утренней службе (называемой Божественной литургией). Это стало меня беспокоить. Как можно спасать прихожан без призыва к покаянию? Конечно, чтобы ответить на этот вопрос, следует сформулировать его более правильно: что значит быть спасенным?
В Православии спасение – это не событие, которое происходит с нами (т.е. молитва о том, чтобы Иисус вошел в наше сердце), чтобы мы могли избежать ада и потом попасть в рай. Скорее, это образ жизни и ориентация (всем своим существом) на Христа и Его Крест. Наше стремление – достичь тесного единения с Ним в этой, а затем в загробной жизни. В большинстве случаев этот процесс нашего преображения является длительным.
В этом смысле православные христиане – это те, кто «спасается», а не «уже спасен».
Истинная ранняя Церковь
Посетив карпаторосский приход, я несколько месяцев колебался. Часть меня была готова отказаться от «скучных» православных служб и вернуться к чему-то более шумному и эмоциональному. Мне было трудно участвовать в богослужении. Кроме того, некоторые из вышеупомянутых богословских аспектов были для меня сложными.
Итак, целые месяцы я изучал письменные труды древней Церкви, созданные в течение 120 лет после смерти и Воскресения Христа. У многих протестантов есть желание вернуться к «ранней церкви»; и довольно многие (включая и меня в то время) думают, что ко времени Константина Великого Церковь стала полностью языческой.
Но эти труды, особенно апостольских мужей, развеяли все мои предположения относительно того, как выглядела ранняя Церковь. Пришлось признать, что большая часть всего, что я узнавал, противоречила фантазиям о ранней Церкви, которые были у меня в голове.
Мне волей-неволей пришлось признать, что Православная Церковь и есть та ранняя Церковь, которой она сама себя называет
Я узнал, что уже тогда были епископы и христиане, добровольно им подчинявшиеся; Евхаристия (причащение) считалась приобщением истинных Тела и Крови Христа; службы носили литургический характер; только крещеным верующим разрешалось оставаться до окончания богослужения, когда совершалась Евхаристия; не было упоминания ни о каких музыкальных инструментах, использовавшихся на богослужении; были особые дни и периоды поста (особенно Великий пост) и многое другое. И все это у первых поколений христиан!
По мере изучения истории ранней Церкви мне волей-неволей пришлось признать, что Православная Церковь и есть та ранняя Церковь, которой она сама себя называет. Однако не это убедило меня перейти в Православие. В конце концов, какая польза от внешней структуры и формы служения, если нет внутренней жизни?