«Человек должен видеть в храме не копоть, а небо»

Публикуем заключительную часть воспоминаний настоятеля храма Рождества Христова в Измайлове архимандрита Александра (Елисова).

Архимандрит Александр (Елисов)

• Часть 1 – «Мое сердце поражала эта живая святость…»
• Часть 2 – «Я сорок лет странствовал по загранице…»

«Знамение»

Наше знакомство со святыми чаще всего происходит через общение с их иконами. Смотришь в храме на образ и вдруг понимаешь, что он открывается перед тобой.

С детских лет у меня перед глазами стоят иконы Божией Матери. Какая-то особая связь существует у меня с Ее иконой «Знамение». Несколько раз я понимал, что она сопутствует мне на жизненном пути. Первое «Знамение» – неискусную, простенькую иконочку – я увидел у моей бабушки Евдокии Петровны. Образ стоял у нее в уголке, перед ним теплилась лампада, поэтому он всегда виделся ясно.

Затем в Троицком храме, где я прислуживал, я встретился с очень чтимой у нас в Нижегородской губернии иконой «Знамение» Серафимо-Понетаевской. Взгляд Божией Матери на этой иконе очень особый, и она производила на меня глубокое впечатление.

Приехав во Францию, в Париже, на Трехсвятительском подворье, я снова встретил «Знамение» – замечательную фреску отца Григория (Круга).

Икона Божией Матери «Знамение» Серафимо-Понетаевская В Ницце, служить куда я был назначен, я увидел на своде Свято-Никольского собора, в центральной апсиде, ту же икону Божией Матери.

Когда я приехал в Иерусалим, у меня в кабинете, прямо над головой помещалась… икона Божией Матери «Знамение», под которой висел фотопортрет Патриарха. Таким образом я, занимаясь кабинетной работой, постоянно был под надзором иконы Божией Матери и Святейшего (смеется). Под их покровом я проводил там свои дни.

Я очень чту Иерусалимскую икону Божией Матери (чудотворная Иерусалимская икона Божией Матери – главная святыня храма Рождества Христова в Измайлове. – Ред.). С первого раза, как я ее увидел и поклонился ей, она произвела на меня очень сильное впечатление. Глубоко чувствуется исходящая от нее вековая благодатная сила. Это сокровище храма.

У чудотворной Иерусалимской иконы Божией Матери в храме Рождества Христова в Измайлове, 2024 г.

Под омофором святителей

Первым моим небесным покровителем стал святитель Алексий, митрополит Московский, Киевский и всея Руси, чудотворец, чье имя я носил в миру. Его значение для меня огромно. Думаю, что и по жизненному пути я пошел под его благословением, под его омофором. У нас в Нижнем Новгороде есть очень красивый Благовещенский монастырь на берегу Оки, он был заложен по благословению святителя Алексия. Для меня это тоже было очень значимо.

Как меня назовут в монашестве, я не имел ни малейшего представления. Уже во время пострига я услышал: «Брат наш Александр…» И понял – теперь я Александр. Дальше я пошел по жизни уже с еще одним святителем.

Ну а кроме того, я и родился на празднование памяти трех святителей: Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого.

Божественная литургия в день памяти священномученика Александра I, папы Римского (святого покровителя отца Александра). Храм Рождества Христова в Измайлове, 2024 г.

Поэтому у меня вокруг целый сонм архиереев, начиная с древних и заканчивая уже более современными. Конечно, современными настолько, насколько святитель Алексий самый молодой из них (смеется). По Божественному Промыслу они все время находятся рядом со мной через людей, которые ведут меня по жизни и к которым я всегда обращаюсь. Я очень благодарен Богу, что у меня такие небесные покровители.

Преподобный Серафим

У нас в Нижнем Новгороде особо чтим преподобный Серафим Саровский. Как раз перед революцией состоялась его канонизация, сюда были массовые паломничества, поэтому икон преподобного Серафима в этой местности было несметное количество. Благодаря верующим людям, которые хранили эти иконы, можно было знакомиться с преподобным Серафимом.

С детства помню у одной знакомой, как говорили – «дружки» моей няни Александры Ивановны, к которой мы ходили пить чай, в уголке была икона преподобного Серафима Саровского с медведем. Очень красивая, лубочная немножко, она оказывала сильное впечатление на мое детское восприятие, я смотрел и удивлялся: надо же, медведь стоит такой огромный, а рядом этот дедушка сгорбленный кормит его чем-то… Для меня эта икона была своего рода «окном» к почитанию преподобного Серафима Саровского.

Надо сказать, тайное паломничество к его пустыньке сохранялось и в советское время. Там была режимная зона, и открыто приехать было просто невозможно. До Дивеева еще можно было добраться на автобусе, а дальше уже какой-нибудь попутной машиной, хотя и это было трудно – все люди в этой местности свои, друг друга знают, а тут вдруг появляется постороннее лицо. Видимо, их предупреждали, что бывают такие случаи, когда приезжают разные мракобесы, и, естественно, «мракобесы» старались добираться до пустыньки пешком. Ходили в пустыньку и мы. Шли через лес. Лес там сосновый, сосны красивые, их хвойный запах я помню до сих пор.

Сейчас на месте источника преподобного Серафима Саровского уже стоит часовенка, купальня. А в то время не то что купальни, а даже и воды-то особенно не было – все забили, зацементировали… Как рассказывали мне маленькому взрослые, заливали место источника цементом, а источник раз – и появлялся чуть дальше, все равно пробивался, давал о себе знать, всегда имел жизненную силу.

Любовь объемлющая

Когда я приезжаю в Нижний Новгород, всегда иду к себе – в Троицкую церковь, где прислуживал в детстве. Посещаю могилы служивших здесь священников, которых знал, поминаю их в молитве, вспоминаю детские годы. Каждый из батюшек остался в памяти какими-то своими добрыми впечатлениями. Несмотря на многие трудности их жизни, они были очень добры и внимательны, старались нас, ребят, немножечко подбодрить, поддержать: то немножко денежек дадут на мороженое, то каких-нибудь фруктов, то что-нибудь еще.

Когда я приезжаю в Нижний Новгород, всегда иду к себе – в Троицкую церковь, где прислуживал в детстве

У нас на приходе не было монашествующих, и мой батюшка, отец Виктор, тоже был из белого духовенства. Он прожил очень трудную жизнь. Родился он в годы войны, закончил школу, ушел в армию и служил под Витебском – от него я слышал очень добрые воспоминания о Белоруссии.

Он вел меня по пути к священству, что-то подсказывал, о чем-то я сам спрашивал его. В то время свободное общение батюшек с молодежью было довольно затруднено, их строго предупреждали, чтобы никакой молодежи на приходе не было, поэтому все происходило «подпольно». Тем не менее в какой-то момент я уже открыто приходил туда. Через батюшку я что-то узнавал о духовенстве, об их отношении к происходящим событиям, видел их семейную и, конечно же, церковную жизнь. Это было для меня опытом прямого знакомства с Церковью.

Митрофорный протоиерей Виктор Сидякин (+1997)

Отец Виктор опекал и просвещал меня духовно, давал мне молитвословы, акафистники. Священное Писание, Библию я получил из его рук. Она до сих пор у меня – дореволюционного издания, на церковнославянском языке. Иногда он отдавал мне старые церковные календари. Тогда получить календарь на новый год – это была целая история! А если Журнал Московской Патриархии попал тебе в руки, это было просто благословение Божие! Это была такая ценность, что за этими журналами мы гонялись: Господи, хотя бы только на день-два взять полистать, почитать, картинки посмотреть. Сегодня та действительность уже, наверное, воспринимается вынужденной, но нужно признать, что люди воспитывались в таком твердом духе веры, который помог им не сломиться самим и передать веру другим поколениям.

Каждый из наших батюшек прошел через свои испытания и имел свою жизненную ношу. Был у нас один заштатный старенький протоиерей, вернувшийся из лагерей, и ему, совсем старенькому, позволялось время от времени, хотя бы раз в месяц, послужить литургию. Он был такой заслуженный батюшка, митрофорный, но физически уже очень слабенький. Это священник, сформировавшийся еще до революции, и для меня было огромной ценностью пообщаться с такими людьми, пусть и на склоне их лет. Даже просто видеть, как эти священники совершают литургию, как молятся, как приобщаются – все это был для меня каким-то живым опытом соприкосновения с дореволюционной Церковью.

Другие батюшки были, конечно, моложе. Они имели образование. Отец Виктор окончил Московскую духовную академию, отец Владимир Романов (из всех он единственный еще жив) – Ленинградскую духовную академию. Был еще один батюшка – отец Федор – без особого образования, но пронизанный духом приходского служения, которому посвятил всю свою жизнь. Отец Андрей…

Моя встреча с монашеством состоялась через серафимо-дивеевскую сестру Александру, алтарницу нашего храма

Очень дороги для меня встречи с двумя нашими алтарницами – сестрами Серафимо-Дивеевского монастыря. Преподобный Серафим пророчествовал монахиням: настанет время, и вы покатитесь, как горох… Действительно, когда монастырь закрыли, они «раскатились»: кто-то уехал в Муром, кто-то постарался устроиться где-нибудь недалеко при храмах. Одна из сестер, матушка Александра, очень добрая и внимательная ко мне, рассказывала мне много личных воспоминаний о монастыре. Помню, что она была очень благоговейна в храме: всегда на месте, всегда трудилась, обо всем заботилась. Вся ее жизнь после Серафимо-Дивеевского монастыря была связана с храмом, она даже жила при нем в маленькой комнатушечке. Больше у нее ничего и не было. Моя встреча с монашеством как раз и состоялась через эту серафимо-дивеевскую сестру, матушку Александру.

Самые дорогие для меня человеческие проявления неразрывно связаны с главной христианской добродетелью – любовью к Богу и ближним. Той самой, которую я видел в своих духовных воспитателях – любовью, не различающей людей по категориям, сословиям, должностному положению, уровню достатка, образования… Любовью объемлющей, любовью к человеку как таковому.

Зиждется она на смирении и покаянии. Человека, который настроен на покаяние, ощущаешь сразу. Даже по первым словам, жестам, выражению глаз понимаешь, когда имеешь дело с человеком покаянного духа, тем, кто понимает свое внутреннее недостоинство, не превозносится, не старается выделить какие-то свои особенные дарования и таланты, покрасоваться.

Проповедь в Неделю ваий. Храм Рождества Христова в Измайлове, 2024 г.

Когда люди пытаются произвести впечатление некими знакомствами или обстоятельствами жизни – «Ой, я там-то была, я с тем-то виделась, я у такого-то отца исповедовалась!» – мое расположение к ним охладевает. А бывает, приходит человек и просто говорит: «Помоги мне… Ничего у меня не получается. Я что-то делаю, стараюсь, а чего-то мне не хватает…» С человеком, который так смиренно настроен, начинаешь беседовать совсем по-другому. Это уже залог понимания и какого-то доверия: тот, кто имеет покаяние в сердце, не предаст, не будет подл по отношению к тебе, ему этого просто не позволит покаянное устройство ума и души. К сожалению, сейчас такие люди очень редки даже в церковной среде, а потому образуется некая духовная пустыня. Люди постепенно уходят в себя, замыкаются, внешний мир для них становится враждебным, они воспринимают все и всех в штыки, утверждаясь в какой-то своей мнимой правоте, которая в принципе, по учению святых отцов, является прелестью. И эта прелесть сегодня свойственна очень многим людям, отчего развиваются душевные болезни. Здесь я наблюдаю это даже больше, чем в Иерусалиме.

«Всё Евангелие соткано из сокровищ…»

Часто наше духовное рождение происходит через Евангелие. С него свой духовный путь начинали многие святые отцы. Они, еще совершенно далекие от святости, приходили в храм и, услышав евангельское чтение, вдруг понимали, что Бог обращается именно к ним. Через это прикосновение Бога с ними что-то происходило, некоторые из них уходили из мира в пустыни и монастыри. Помните, что говорит Христос своему тайному ученику Никодиму? «Истинно, истинно говорю тебе, если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие…» (Ин. 3: 5) Вот это духовное рождение иногда начинается со слышания Священного Писания.

Каждая евангельская мысль только тогда доходит до твоего сердца и ума, когда твое сердце готово ее принять

Каждая евангельская мысль только тогда доходит до твоего сердца и ума, только тогда открывается тебе в своей глубине, когда твое сердце готово ее принять. В другой момент она может тебя не тронуть. Ты упускаешь ее, проходишь мимо, как мы идем мимо прохожих по улице и не видим их лиц. Подобное недавно случилось со мной в алтаре. Я пришел перед службой, ко мне подходили под благословение – и я, кажется, всех благословил. Вдруг вижу – какой-то парень ходит, я его не видел никогда. Спрашиваю: «А ты кто?» – «Я, – говорит, – только что подходил под благословение». Он подходил ко мне, был рядом, стоял лицом к лицу, а я его не видел…

Но есть в Евангелии такие моменты, которые трогают сердце каждый раз, когда читаешь. Сколько раз я ни читал бы повествование о воскрешении праведного Лазаря, оно всегда, еще со студенческой скамьи, умиляет меня до слез. Для меня эта история настолько трогательна и проникновенна… Никто, кроме ангелов, не видел Воскресения Христова, даже стража у гроба не видела, как Он воскрес. Никому из людей этого не было дано. А у воскрешения Господом праведного Лазаря было столько свидетелей! Какая щедрость и ценность этого свидетельства! Лазарь – четверодневный труп. «Господи! – говорят Христу, – он уже смердит, не отворяй камня». И вдруг по слову Господню этот труп оживает, он наполняется благодатной жизнью, которая для него лично стала уже каким-то особым откровением Божиим, подвигшим его после к служению в епископском сане. Конечно, это очень трогательно.

С детьми детско-юношеского хора храма Рождества Христова в Измайлове, 2024 г.

А как глубоко проникновенен и объемлющ текст, который читают на празднование памяти преподобных!

«Вся Мне предана суть Отцем Моим: и никтоже знает Сына, токмо Отец: ни Отца кто знает, токмо Сын, и емуже аще волит Сын открыти. Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы: возмите иго Мое на себе и научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем: и обрящете покой душам вашим: иго бо Мое благо, и бремя Мое легко есть…» (Мф. 11: 27–11: 30)

Всё здесь сказано, весь жизненный сценарий прописан. И всё Евангелие соткано из таких сокровищ.

«В каждой из кончин дорогих мне людей особенно открывался Бог…»

Встреча с Богом – это очень, очень деликатный момент, который крайне трудно облечь в слова. Чаще всего Господь открывался мне в событиях моей жизни, связанных с определенными людьми и их уходом. Помню, как умерла моя бабушка Евдокия Петровна, и ее отпевали в церкви. В тот момент у меня было полное внутреннее ощущение, что я на этом отпевании стою где-то действительно рядом с Богом. И бабушка как бы дает мне некий завет, хоть я уже ее и не слышу: «Вот так ты должен жить». В этот момент в моем сознании очень многое изменилось. Мне было 16 лет. Конечно, после у меня еще были какие-то юные порывы, идеи о своей дальнейшей судьбе, но через кончину бабушки и ее погребение мне действительно открылся Бог. Я чувствовал, что Он рядом.

Через кончину бабушки и ее погребение мне действительно открылся Бог. Я чувствовал, что Он рядом

Такое случалось и в других обстоятельствах подобного рода. Когда Господь вдруг забирает кого-то близкого, с кем ты уже сроднился, кто является в некоторой степени уже частью тебя. По-человечески ты начинаешь думать, что ты или другие не сделали чего-то, чтобы это предотвратить, ищешь какие-то внешние объяснения… И только потом вдруг понимаешь: а ведь Господь-то был рядом. Господь стоит и смотрит, смотрит на тебя, Его благая воля ничего противного тебе не делает – твоей духовной судьбе, внутреннему духовному изменению. Она открывает тебе что-то новое. Увидь это! Забудь человеческие объяснения, разного рода человеческие причины совершившегося… Это все происходит по воле Божией. Господь рядом в этот момент, и, если бы Его не было рядом, перенести все это было бы невозможно. Но Он здесь, и это совершается Его святая воля. Это не ошибка человека или какого-то медицинского инструмента. Это Бог, без воли которого и волос не выпадает из головы человека, так устрояет. В каждой из кончин дорогих мне людей мне особенно открывался Бог.

«И это небо должно быть отверсто…»

Все годы моего священства Господь дает мне силы точно так же относиться к служению, как я относился к нему с первого дня – со всей ответственностью и желанием Ему послужить, с глубоким благоговением перед священнодействиями, перед Евхаристией. Ты чувствуешь одновременно и свою человеческую никчемность, и высоту данного тебе Богом служения, когда твоими руками хлеб и вино прелагаются в Тело и Кровь Христовы. Это Таинство непостижимо, умом его принять невозможно. Весь смысл священнического служения стоит превыше человеческого ума.

В богослужении мы приобретаем силу. Если мы перестанем служить, а станем «отрабатывать», будем просто исправителями треб, всё обессмыслится. Люди должны видеть нашу молитву, нужно помочь им войти в богослужение, чтобы они прониклись им и сами молились. Без богослужения нет Церкви.

Вся забота священника должна быть направлена на богослужение, он должен любить его, он должен дышать им, он должен жаждать его

Смысл Церкви не только в оказании какой-то социальной помощи, в теоретическом просвещении… Нельзя заниматься только внешними формами служения, оставляя главное. В Евангелии Господь определяет: «Ищите же прежде Царствия Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6: 33) Это правило церковной жизни: прежде всего молитва, все остальное приложится. Будет молитва – будет и социальная помощь, и образовательный процесс, и все бытовые вопросы решатся. Поэтому вся забота священника должна быть направлена на богослужение, он должен любить его, он должен дышать им, он должен жаждать его. А кроме того, та среда, в которой оно совершается, должна быть идеальной. Нужна большая, постоянная, благоговейная забота о храме. Нужно стараться, чтобы все было чисто, опрятно – безупречно. Потому что невозможно совершать служение в неподобающем месте, которое не соответствует высоте производимых тобой действий. В человеке, пока он живет на земле, все органы чувств должны быть задействованы в восприятии богослужения, через которое ему подается благодать. Глаза должны видеть святые и теплые образы, легкие – вдыхать в себя благодатные запахи. Ничто не должно отвлекать человека от молитвы, а все должно направлять его к ней. Человек должен видеть в храме не копоть, а небо. И это небо должно быть для него отверсто.