Путь нижегородской крестьянки Фаины в лавру Преподобного Сергия

29 ноября – день рождения схимонахини Стефаниды (Хиловой). Предлагаем вниманию читателей рассказ о ее подвижнической жизни.

Схимонахиня Стефанида (Хилова)

С момента своего открытия в 1946-м году, после прекращения в ней монашеской жизни на 20 с лишним лет, Троице-Сергиева лавра вновь сделалась одним из наиболее важных духовных центров Русского Православия. Небольшое вначале братство росло год от года, благодатные мощи преподобного Сергия вновь наполнили монастырь ощутимым для всех присутствием здесь его основателя. Под кровом великого аввы Сергия нашли себе приют как убеленные сединами и опытом постриженики еще дореволюционных обителей Святой Руси, так и молодые подвижники, постигавшие науку духовного делания в лаврских стенах. Некоторые из них преуспели в этом настолько, что сами сделались старцами и прославленными духовниками, к которым непрерывным потоком текли ищущие спасительного назидания и поддержки люди. Сейчас уже понятно, что такие отцы, как архимандрит Тихон (Агриков, в схиме Пантелеимон), архимандриты Кирилл (Павлов) и Наум (Байбородин) и другие лаврские труженики были для ХХ века тем же, чем преподобные старцы Оптинские – для XIX-го. Вокруг них собирались люди, стремившиеся сохранить свою веру в непростые времена безбожия или же искренне обратившиеся к ней, вопреки всем усилиям антицерковной пропаганды.

В эти годы и Сергиев Посад, временно ставший Загорском, оказался пристанищем многих удивительных людей из числа тех, кого, несмотря на весь их непритязательный образ, говоря словами святого апостола Павла, «весь мир не был достоин» (Евр.11, 38). Привлеченные сюда благодатью Преподобного, согретые заботами и молитвами лаврских старцев, они поселились близ древних стен, в скромных домишках на узеньких и кривых улочках, раскиданных по холмам и оврагам окрест монастыря. Мало кто и вспоминал тогда, что свое советское имя город получил в честь мало кому известного революционера Владимира Загорского, погибшего от взрыва бомбы в далеком 1919-м году. Под этим «правоверным» советским псевдонимом скрывался в те времена волшебный городок, наподобие былинного Китеж-града, лежавший где-то там, «за горами, за лесами», словно бы в каком-то ином, сказочном пространстве, над которым не властны годы, а все эпохи обходят его и проносятся стороной, шурша на ветру лебедиными крыльями. Смолк, унесся этот шорох вместе с гудением подмосковной электрички или дрожью старенького рейсового автобуса – и вот он, город, куда ходили «к Троице» и крестьяне, и баре, город былинных богатырей, чудес и русского духа. И для тех, кто имел свой паспорт с пропиской Китеж-града, за зыбкою гранью Загорска открывался сияющий вход в вечный Сергиев Посад, в круг его выпавших из времени жителей, для которых тихие заветы Преподобного звучали много громче железного лязга и грохота очередной победной «пятилетки».

На самом деле им, конечно, тоже доставалось от той суровой эпохи не одни лишь отзвуки далеких крыл, и своих лебединых песен они переслушали на тяжком веку немало. Они вытягивали на своих плечах страшные и кровопролитные войны, сидели в лагерях и томились на этапах за свою веру, проливали кровавые пот и слезы на лесоповалах, колхозных полях и великих стройках. Знали вкус предательства и силу молитвы, драгоценный вес хлебной корки и сладость редкого, как подлинное Чудо, Причастия. В их сердцах гудело набатом Евангельское Слово, с которым они шли через минные поля, вой осколков и лай сторожевых собак – и ничего не боялись.

В их сердцах гудело набатом Евангельское Слово, с которым они шли через минные поля, вой осколков и лай сторожевых собак – и ничего не боялись

И здесь, в лаврских храмах, в очередях на Исповедь и к Чаше, стояли в своих простецких пальтишках и серых шалевых платках великой жизни схимницы и схимники, тайные игуменьи, священники-исповедники, блаженные и юродивые Христа ради, сотаинники Преподобного и духоносных старцев. Потом они выходили за ворота монастыря и растворялись среди серых домишек на городских улочках, в скромном быту скудных зарплат и нищенских пенсий. И мало кто мог представить, какое великое богатство веры скрывалось в этих, воистину скудельных с виду, сосудах.

Одной из таких неприметных жительниц Загорского Китежа и вечного Сергиева Посада была схимонахиня Стефанида (Хилова) – усердная молитвенница и тихая подвижница, чья жизнь почти полвека протекала под кровом Преподобного Сергия и великих старцев лавры. О ней и будет наш рассказ – к сожалению, далеко не полный.

Трудная юность

Она родилась 16/29 ноября 1922 года, в день памяти святого апостола и Евангелиста Матфея, в семье Степана и Анастасии, крестьян Нижегородской губернии. Кроме нескольких братьев, у нее также была сестра Анастасия, с которой она поддерживала отношения до самой старости обеих. При рождении будущая схимонахиня получила имя Фаина, так что в миру она звалась Фаина Степановна Хилова. Ранние годы ее жизни пришлись на очень непростое время для боголюбивого русского крестьянства, восходившего на свою Голгофу Революции, Гражданской войны и последующей принудительной коллективизации. Полной тяжелого труда и лишений была и жизнь юной Фаины Хиловой. Схимонахиня рассказывала о выпавших на ее долю испытаниях, в которых она была чудесным образом спасена удивительным действием Божественного Промысла, хранившего ее для будущих подвигов и молитв.

Первое из них случилось с ней, когда она работала в колхозе в родной деревне. В ее обязанности тогда входило ездить на санях, запряженных убогой лошаденкой, за молоком на дальнюю лесную ферму. Там она грузила на сани или повозку большие бидоны с молоком и отвозила их через глухой дикий лес на главное колхозное молочное хозяйство. Однажды, когда она везла зимней лесной дорогой груженые флягами с молоком сани, лошадь вдруг начала вести себя беспокойно, фыркать и оглядываться по сторонам. Вскоре из чащи показалась большая стая голодных волков. Как ни понукала Фаина свою лошаденку, как ни упрашивала ее скорее унести их обеих от хищников, кобылка от страха застыла на одном месте, не решаясь сделать ни шага. Отчаянье охватило и Фаину. Она лишь успела призвать Имя Божие и сказать своей лошадке: «Ну, с кого первого начнут? С тебя или с меня?» После этого ее саму настолько сковал ужас, что она не могла пошевелить ни одной частью тела. Волки вслед за своим вожаком подошли и обнюхали со всех сторон и лошадь, и неподвижно застывшую, стоя в санях, возницу. После этого вожак развернулся и ушел в лес, а за ним последовали остальные волки, не причинив никому вреда. Первой в себя пришла кобыла. Она потихоньку потрусила хорошо знакомой дорогой и вывезла сани с флягами и недвижной Фаиной к молочному хозяйству. Здесь Фаину пришлось снимать с саней, словно каменную статую – еще довольно долгое время все ее мускулы оставались как бы заледеневшими от пережитого ужаса неминуемой смерти, пока, наконец, она не пришла в себя. Чудным образом Господь сохранил ее в тот день, затворив пасти голодных волков и не позволив им повредить рабе Божией.

Чудным образом Господь сохранил ее в тот день, затворив пасти голодных волков и не позволив им повредить рабе Божией

Еще более удивительным было спасение Фаины во время налета вражеской авиации. Ее вместе с другими молодыми и сильными односельчанами отправили рыть окопы и противотанковые рвы ниже по Волге, откуда мог прорваться наступавший враг. Когда они работали, начался внезапный налет и бомбежка. От близкого взрыва Фаина упала на дно рва, и сверху ее засыпало комьями промерзшей земли. Уже наступили зимние холода, и когда ее откопали из-под завалов, она совсем застыла. Трупы погибших свезли в сельскую больницу и свалили все вместе в холодный подвал, превращенный в мертвецкую. В это время те, кто остался в живых после налета, вернулись в родное село, и кто-то из них сообщил маме Фаины, что ее дочь погибла во время бомбежки, а тело отвезли в больницу. Сердце Анастасии не позволило ей оставить дочь, пусть даже умершую, у чужих людей. Она взяла санки и на ночь глядя отправилась в село, где была больница. Здесь она разбудила врача и потребовала отдать ей тело дочери. С большой неохотой усталый доктор повел ее в промерзшую мертвецкую, уверяя, что с телом здесь до утра ничего бы не случилось. Но Анастасия принялась разыскивать среди других трупов дочь, и, наконец, нашла ее тело под другими, наваленными сверху. Оно тогда уже настолько примерзло к лежавшим рядом, что не только волосы, но местами и кожу приходилось отрывать, оставляя их части на заледеневших покойниках. Когда мать начала укутывать и обвязывать тело дочери, чтобы погрузить его на санки и отвезти домой, опытный взгляд врача заметил лишь ему приметные признаки жизни. «Постой-ка! – остановил он Анастасию. – Так ведь она жива! Как же мы этого не заметили?» Они сняли тело Фаины с санок и отнесли его в больничную палату, где постарались как можно теплее укутать ее и растереть все застывшие от холода члены. «Оставайся с ней, – сказал доктор матери, – и следи хорошенько, чтобы она все время была в тепле. Если на девятый день подаст явные признаки жизни – значит, будет жить. Если нет – то уже не поправится!»

Мама оставалась с Фаиной в больнице, как сказал врач. 9 дней та лежала практически как мертвая, отличаясь лишь тем, что ее тело было теплым – Анастасия все время следила, чтобы дочери было тепло. На девятый день, как предвидел доктор, Фаина стала глубоко и заметно дышать, постепенно возвращаясь к жизни. Болела она еще очень долго – у нее было тяжелейшее воспаление легких, и потом всю жизнь с ними были сложности, и она страдала от кашля. Мама выкармливала ее с ложки и постоянно ухаживала за ней, так что Фаина наконец смогла вернуться домой. «Вот, что значит материнское сердце! – сказал на прощанье врач. – Если бы она тогда среди ночи не настояла на том, чтобы забрать тебя, к утру ты бы уже точно умерла». Так Господь снова чудесным образом избавил будущую схимницу от неминуемой гибели, внушив Анастасии желание во что бы то ни стало привезти свою дочь домой.

Переселение под кров Преподобного Сергия

Фаина жила в родном селе до самой смерти своей мамы. Отец, ставший партийным и, к сожалению, отступивший от веры, умер рано. Но и Анастасии Степановне было не суждено прожить долгую жизнь. Она была очень работящей, благочестивой и сострадательной женщиной, отличавшейся особенными, свойственными русским крестьянам глубокой мудростью и сильной верой. Всегда содержа в своем хозяйстве корову и прочую скотину, она втайне от мужа творила милостыню, разнося молоко по домам нуждавшихся. Однажды она готовила в русской печи щи в чугунке. Достав чугунок, она попробовала стряпню на вкус, но та оказалась настолько горячей, что сильно обожгла пищевод. На месте ожога развилась раковая опухоль, и спустя год Анастасия скончалась, когда ей не было даже 60 лет. Тяжкая болезнь дала ей возможность приготовиться к кончине. Всегда всем сердцем почитавшая святителя Николая Чудотворца, она молилась Богу и Его великому Угоднику, чтобы ее кончина пришлась на день его памяти. Господь принял ее молитву, и она получила извещение о времени перехода в иной мир. В тот день она собрала своих родственников и близких и со всеми простилась, испросив прощения и молитв о своей душе и дав каждому напутствие на будущую жизнь.

Вечером, когда все разошлись, Фаина осталась с ней одна и спросила, отчего она попрощалась со всеми родными, кроме нее. На это Анастасия Степановна ответила, что хотела проститься с ней особо, наедине. «Когда я умру, – сказала она дочери, – ты здесь одна жить не оставайся. Ты еще молодая, красивая, с тобой может быть беда, если будешь одинокой. Поэтому, как только сможешь, переселяйся жить в дом старшего брата. У тебя будет три жениха, но ты ни за кого из них замуж не выходи – живи в чистоте, девицей!» Дав дочери такое наставление, Анастасия почувствовала приближение кончины и сказала: «Я сейчас буду умирать!» Она сложила руки на груди и стала открывать Фаине все, что она при этом видела. «Вот, смерть моя пришла за мной! – говорила она. – У нее в руках коса, и она стоит уже совсем рядом. Вот, смерть отрубила мне косой одну ногу!» Действительно, в этот момент ее нога потеряла всякую чувствительность. «Вот, она отсекла мне другую ногу!» – говорила Анастасия, лишившись ощущений в оставшейся ноге. Затем смерть поочередно отсекла одну за другой ее руки, и умирающая по порядку рассказала об этом. «Вот, она занесла косу над моей головой!» – сказала Анастасия и спустя мгновение замолчала навеки, скончавшись на руках своей любимой дочери и открыв той виденное ею страшное таинство смерти.

После ее ухода все случилось в точности так, как она предсказала Фаине. К ней, действительно, сватались один за другим три жениха. Мать одного из них так сильно хотела заполучить трудолюбивую красавицу Фаину себе в невестки, что пустилась ради этого на очень низкие и недостойные хитрости. Она явилась к ней в дом вместе со своим сыном-женихом, попросившись переночевать у Фаины, поскольку в собственном доме они якобы покрасили пол, и оставаться там спать невозможно. При этом она тайно подговорила сына взять девушку ночью силой, чтобы у той не осталось выбора, и она была бы вынуждена вступить с ним в брак. Фаина догадалась о том, что у ее гостей недобрые намерения. Она постелила им на кроватях, а сама забралась на печь и всю ночь молилась, чтобы Господь отвел от нее беду. По ее молитве Господь послал парню такой крепкий беспробудный сон, что он и думать забыл о внушенном матерью намерении. Когда наутро мать вошла в горницу, где тот спал, она набросилась на сына с упреками: «Что ж ты разлегся, вахлак! Мы же с тобой договорились, что ты должен был сделать!» Но время оказалось упущено, и пришлось самозваной коварной сватье и непутевому жениху возвращаться домой не солоно хлебавши.

Ей было уже около сорока, но замуж она выходить так и не захотела, хоть и была здорова и хороша собой

После этого Фаина по завету покойной матери вскоре переселилась в дом старшего брата, где прожила какое-то время под его защитой. Но по прошествии нескольких лет она задумала жить своим домом, не завися от других родственников. Ей было уже около сорока, но замуж она выходить так и не захотела, хоть и была здорова и хороша собой. Мужчины Фаине не нравились – ей казалось, что все они грубые, и от них пахнет табаком. Не испытывая склонности к семейной жизни, она скопила денег и сговорилась купить в соседнем селе дом, который принадлежал бы только ей и который не нужно было бы ни с кем делить. Она даже оставила хозяевам за него задаток, чтобы эта сделка точно не сорвалась. Однако, прежде чем вот так зажить в свое удовольствие, решила съездить в паломничество в Троице-Сергиеву лавру и поклониться святым мощам преподобного Сергия.

Это было в начале 1960-х годов. В лавре Фаина, которая всегда была верующей, пошла на Исповедь в крипту под Успенский собор. К исповедникам вышел тогда еще совсем молодой иеромонах Наум и стал принимать их покаяние. Среди прочих к нему подошла и Фаина. Открыв свои грехи, она поделилась и жизненными планами, прося благословение на покупку присмотренного дома. Отец Наум помолился, а затем сказал ей:

– Дом этот тебе покупать ни к чему — да ты его и не купишь! Приезжай сюда, в Загорск, здесь купишь себе домик и будешь работать при лавре.

– Вот еще! – Изумилась этим словам Фаина. – Да я уже и задаток за дом отдала! Зачем это мне сюда ехать?

– Да дом тот уже продали! – ответил ей строго отец Наум. – Говорю тебе, будешь жить здесь, рядом с Преподобным!

Несмотря на такое благословение, Фаина посчитала, что не вправе нарушать уже заключенный с продавцом договор, и поехала в село, где, как она думала, ждал ее собственный новый дом. Однако хозяева встретили ее с удивлением:

– Да куда же ты уехала? Больно долго тебя не было! Мы тебя ждали, а тебя все нет, и куда делась, никому не ведомо! Мы уже тот дом продали – нам за него лучше цену предложили. Так что вот тебе твой задаток – забирай!

Удивилась Фаина, что так точно сбылись слова, сказанные ей молодым батюшкой в лавре. Посмотрела, подумала – делать нечего! Надо выполнить полученное благословение. Так она вновь приехала в Загорск. Скопленных денег ей хватило на то, чтобы купить половину дома с отдельным входом на улице Овражной, 6. Отсюда до лавры было совсем близко – только спуститься по склону оврага, пройти сквозь подземный переход под проспектом Красной Армии, и ты уже на площади перед входом в монастырь. Домик свой Фаина делила со схимонахиней Ананией, прошедшей лагеря исповедницей и молитвенницей высокой жизни. Фаина считала ее своей духовной матерью, многому училась у нее и, показывая на фотографию, которая всегда висела у нее на стене, с почтением говорила одно лишь слово: «Великая!» К сожалению, о жизни и подвигах схимонахини Анании больше ничего неизвестно, кроме того немногого, что упоминала схимонахиня Стефанида в своих кратких отзывах о покойной наставнице. Видимо, под ее руководством будущая схимонахиня постигала науку умно-сердечной Иисусовой молитвы, которую творила многие годы своей жизни здесь.

Молча, опустив глаза долу, старательно перемывала она на работе сотни тарелок и другой посуды, погружаясь умом в молитву

Трудолюбивую и верующую Фаину охотно взяли работать посудомойкой в трапезную при Московской духовной семинарии и академии. На этой скромной должности она и проработала следующие 40 лет. При этом вся ее жизнь была посвящена непрестанной молитве. Она ни с кем не вступала ни в какие разговоры, особенно осудительные. Молча, опустив глаза долу, старательно перемывала она на работе сотни тарелок и другой посуды, погружаясь умом в молитву. После работы она шла в храм, прикладывалась к мощам Преподобного и стояла на богослужении, опять же, не позволяя никому отвлекать себя праздными разговорами. Из лавры она спешила домой, все так же опустив голову, чтобы не рассеиваться взглядом и не терять молитвы. Никогда, как вспоминают знавшие ее люди, нельзя было увидеть ее стоящей праздно на улице и разговаривающей с кем-то. Так, в молитвенном делании, протекали ее дни, собираясь в годы неприметной и тихой подвижнической жизни. Наставления старцев, молитва у Преподобного, труды, и снова келейные подвиги – этим жила ее душа.

Молитва за духовника

Неудивительно, что такая боголюбивая и подвижническая жизнь Фаины должна была непременно привлечь тяжкие искушения и бесовские нападки. Господь попускает случаться подобному в жизни Своих рабов, чтобы помочь им приобрести такие необходимые добродетели, как терпение, смирение и трезвение, позволяя столкнуться с бесовской и человеческой злобой и побуждая всегда обращаться за избавлением к Его всемогущей помощи. Враг же, в свою очередь, изыскивает любые средства и поводы к тому, чтобы лишить молитвенника душевного мира и завладеть его помыслами и чувствами. В случае со схимонахиней Стефанидой таким поводом явилось природное свойство ее внешности. В свои 40 лет и даже позже она продолжала выглядеть необыкновенно моложаво и отличалась внешней миловидностью. Поэтому семинаристы, многие из которых во время обучения обеспокоены не только получением духовного образования, но и поиском для себя будущей спутницы жизни, проявляли к скромной посудомойке интерес подобного рода. Они пытались с ней познакомиться, пригласить на свидание и оказывали ей прочие знаки внимания. Фаина всегда воспринимала эти юношеские ухаживания за ней студентов, годившихся ей в сыновья, с доброй усмешкой, и лишь спрашивала своих очередных поклонников:

– Да ты хоть знаешь ли, сколько мне лет?

– Ну, лет 25, не больше!

– Да мне уже 40! – смеялась она, называя свой настоящий, а не кажущийся возраст. – Я тебе в мамки гожусь!

– Не может быть! – не верили ей одни. Иные же предполагали, что она нарочно отваживает возможных женихов, чтобы скрыть уже имеющиеся у нее отношения греховного свойства. Претендент же на появление подобных слухов и суждений был у всех перед глазами.

Случилось так, что по своем переезде в Загорск Фаина оказалась не в числе духовных чад иеромонаха Наума или же кого-либо из других старцев. Промыслом Божиим ее духовником стал отец архимандрит С., занимавший в лавре довольно высокий административный пост. В числе обязанностей этого отца С. были всевозможные приемы и встречи разнообразных делегаций: высоких советских и иностранных гостей, чиновников и партийных деятелей, проверяющих из идеологических органов, надзиравших за церковной жизнью, и прочих представителей тех или иных структур советской власти. То и дело для этих встреч, на которых приходилось улаживать порой очень непростые вопросы взаимодействия монастыря с окружающей атеистической действительностью, накрывались обильные столы, чтобы за ними умащенные и умягченные лаврским гостеприимством чиновные посетители могли найти общий язык с идеологически чуждыми «служителями культа». Конечно же, на этих «дипломатических» столах, помимо различных деликатесов советского времени, наподобие красной или черной икры, дорогой дефицитной рыбы и прочих номенклатурных радостей, находилось место и коньяку или же другим алкогольным напиткам. К сожалению, это являлось необходимым условием для установления доверительного диалога – без такого общепринятого средства сперва «развязать» язык никак не получалось найти язык «общий».

В связи с такими своими служебными обязанностями отцу С. приходилось довольно часто и много выпивать, чтобы соответствовать аппетитам его посетителей. При этом обнаружилось удивительное свойство: сколько бы ни довелось ему употребить алкоголя, он никогда не бывал пьян. Такая особенность изумляла его самого, и однажды он решил испытать ее вне должностной необходимости, просто уединившись с бутылочкой. В результате ему хватило совсем немного, чтобы опьянеть, из чего он понял, что необычная сопротивляемость действию алкоголя не была его собственной природой, но давалась ему по необходимости, в связи с возложенным на него послушанием. Но этим не ограничивались искушения отца архимандрита. К несчастью, привыкнув к одним вольностям, он начал, по слухам, допускать себе и другие. Шла молва, будто он позволяет себе находиться в обществе неких сомнительных девиц, предполагалось, что он нарушает монашеские обеты.

Шла молва, будто он позволяет себе находиться в обществе неких сомнительных девиц, предполагалось, что он нарушает монашеские обеты

Эта невоздержанность очень огорчала его целомудренную духовную дочь. Однажды Фаина даже имела видение, в котором ей открылось, что отец С. это самое время проводит в компании легкомысленных женщин и ведет себя неподобающим для монаха образом. Поэтому она очень скорбела о такой его греховной немощи и молилась за своего духовного отца, чтобы Господь даровал ему покаяние и изменение столь неправильной жизни. В связи с этим у нее было весьма примечательное сонное видение. Ей снилось, что за окнами ее домика идет необыкновенно сильный дождь, а в дверь кто-то стучит. Отворив ее, она увидела стоящую на пороге высокую Жену, облаченную в черные монашеские одежды. В руках Она держала чью-то мантию, вымокшую до нитки. Войдя внутрь, Она принялась развешивать ее у горячей печки, чтобы просушить. «Ну же, помоги мне!» – обратилась Она к Фаине, подавая ей часть мантии. Вместе они стали расправлять ее и простирать поближе к теплу, высушивая скопившуюся в ней влагу. Мантия была очень тяжелой и мокрой, так что им пришлось много потрудиться, чтобы привести ее в пригодное состояние. Проснувшись, Фаина поняла, что это облачение принадлежало ее духовнику и было мокрым и тяжелым от пропитавших его грехов. А Женой, принесшей мантию в ее дом, была Сама Небесная Игумения всех монашествующих, побуждавшая Фаину помогать Ей отмаливать впавшего в соблазны духовника.

Неизвестно, насколько в действительности глубокими и частыми были падения отца С., но молва делала свое дело. Печальней же всего для целомудренной и девственной молитвенницы было то, что ее начинали подозревать не в духовной, а вполне плотской связи с архимандритом.

Ее внешние моложавость и миловидность, при том, что она отказывала в общении многочисленным воздыхателям, заставляли людей с нечистыми помыслами и воображением предполагать в ней одну из любовниц допускавшего вольности монаха. Эти клеветнические домыслы были причиной многих слез невинной подвижницы. Она даже неоднократно обращалась к старцам лавры, чтобы те разрешили ее от духовных отношений с архимандритом С., бросавших на нее такую тень подозрений и бывших поводом к домыслам и поношениям со стороны других людей. Однако старцы не давали ей на это благословения. Однажды в ответ на очередную такую просьбу отец Кирилл вывел ее из своей приемной келлии, взял за плечи и повернул лицом к Свято-Троицкому собору, где почивают мощи Преподобного Сергия. «Духовника тебе дал Преподобный! – строго сказал отец Кирилл. – Вот его и проси, чтобы он освободил тебя от него, если хочешь!»

Такие отношения между духовником и чадом, при которых чадо вымаливает своего духовника, а не наоборот, попускаются Богом для спасения того и другого

Такие не вполне обычные отношения между духовником и чадом, при которых чадо вымаливает своего духовника, а не наоборот, порой попускаются Богом для спасения того и другого. Осознав это, Фаина смирилась и несла крест молитвы за данного ей духовного отца, как и сопутствующие этому поношения, до самой его смерти. Отец С. скончался уже в начале 1990-х годов в результате несчастного случая, попав в аварию во время поездки по послушанию. Должно быть, такая неожиданная смерть была частью искупления греховных недугов, о которых так много молилась его духовная дочь. Видимо, ее молитвы исполнили свое назначение, да и отец архимандрит был уже в зрелом возрасте, положившем, как можно надеяться, конец искушениям власти и молодости. По крайней мере схимонахиня с тех пор была уже свободна от этих непростых духовных отношений. Надо сказать, что она никогда не сказала никому плохого слова о своем духовнике и не сетовала в разговорах на постигшие ее в этой связи искушения. О ее скорбных обстоятельствах знали лишь старцы лавры да совсем небольшое число духовно близких людей, которым она открывала попущенные ей трудности.

(Окончание следует.)