Иконописица Елена Нейгум: «Я приходила в собор, и он захватывал меня величием своего пространства»

В начале лета 2019 года супруг иконописицы Елены Нейгум принял решение удаленно работать в США, и они с четырьмя чемоданами приехали в Америку. В трех Лениных чемоданах были книги: альбомы знаменитых иконописцев Георгия Гашева и архимандрита Зинона (Теодора), книги с образцами древних икон – вся библиотека, которую она собирала. Это был очень тяжелый багаж, но она понимала, что без этих книг не сможет продолжать свою деятельность, потому что они были для нее не только источником информации, но и источником вдохновения.

И первым священником, которого они встретили на севере штата Нью-Йорк в до того абсолютно незнакомой им Америке, был иконописец. И духовный дом здесь им удалось обрести гораздо быстрее, чем Лена предполагала. Сейчас, спустя четыре года, Елена и Павел Нейгум называют приход в Филадельфии своим духовным домом.

Иконописица Елена Нейгум

Модели для папы-художника

– Вся моя семья – православная, и сама я всю жизнь в храме. Мои мама Нина Алексеевна и папа Николай Иванович – оба из Пензенской области. Там учились в институте, там познакомились. Потом их, как молодых специалистов, распределили в город Ульяновск, где я и родилась.

Папа мой, профессиональный художник, занимался классической живописью. С детства помню его акварельные и графические работы. Мы с младшей сестрой Катей – погодки – обе родились на летнюю «Казанскую» – 21 июля. И свадьба у родителей тоже была 21 июля. Мы с детства знали, что Божия Матерь «Казанская» – наша небесная покровительница.

В детстве мы с сестрой были для папы-художника живыми моделями

В детстве мы с сестрой были для папы живыми моделями. Отец рисовал наши портреты. Мама вспоминала, как папа ставил натюрморт (яблоки, груши), а мы были маленькие и не понимали, что это натюрморт: подойдем и возьмем яблоко или грушу. Сейчас я, как художник, понимаю его чувства, потому что натура становится уже другая и приходится что-то по памяти дорисовывать. Так что творчество было в нашей жизни всегда: папины книги о художниках, его переписка с художниками, которую я нашла совсем недавно. Он писал преподавателям в Москву, Санкт-Петербург, и они ему отвечали. Он отправлял им свои работы – они присылали замечания. Когда я приезжала домой, всегда находила что-то новое: рисунки, скетчи, живописные работы, письма.

Игумен Иувеналий (Марков), дядя Елены Мама с ее техническим складом ума училась на инженера, так что они сошлись как две противоположности – творчество и техника.

В маминой семье было четверо детей. Мамин младший брат, игумен Иувеналий (Марков), служит в Мордовии в Чуфаровском Свято-Троицком монастыре.

Мамина младшая сестра, рясофорная послушница Антонина Маркова, начинала свой иноческий путь в Параскево-Вознесенском монастыре тогда Пензенской епархии, а сейчас трудится на приходе.

Так что наша семья всегда была близка к Богу, и все мои детские воспоминания связаны с церковью.

Моя бабушка – мамина мама – жила в городе Сердобск Пензенской области, и мы с сестрой каждое лето проводили у нее и всегда ходили в величественный Михаило-Архангельский собор, построенный в начале XX века, с приделами в честь святителя Николая и Казанской иконы Пресвятой Богородицы. В 1937 году собор приспособили под воинский склад, благодаря чему он и сохранился.

Михаило-Архангельский собор в г. Сердобске Пензенской области В то время, когда мы с мамой, бабушкой и тетей (матушкой Татьяной Исаевой) ходили в собор, настоятелем там служил схиархимандрит Михаил – архимандрит Модест (Кожевников), который был нашим духовником и крестил мою сестру. При нем в соборе велись большие работы по благоустройству. До назначения в 1991 году в собор новообразованной Мордовской епархии отец Модест нес послушание в Успенской Почаевской лавре, где в 1960 году принял монашеский постриг, а позже учился в Московской духовной академии.

Летом каждое воскресенье мы молились в этом храме. Хотя город небольшой, иконы, написанные для этого собора, и фрески там – потрясающие. Сам собор внутри выполнен в голубых тонах. Мамина младшая сестра матушка Антонина пела в соборе на клиросе и всегда брала меня с собой. Так что я за ней по всем послушаниям ходила «как хвостик» и она для меня была как вторая мама. И сейчас, когда моей мамы уже нет на этом свете, она остается моей духовной мамой.

Тогда мне было лет семь и была я метр ростом. Я приходила в этот собор, и он захватывал меня величием своего пространства.

У меня не было другого пути, как через иконописное творчество быть ближе к Богу. Что еще я могла Ему предложить?

Моя душа и сейчас не вмещает воспоминаний о соборе, об иконописных образах, и я по памяти воспроизвожу их. Так что у меня не было другого пути, как через иконописное творчество быть ближе к Богу. Что еще я могла Ему предложить?

Иногда я думаю, что, может быть, было бы полезно прийти к Богу, узнав и исследовав другие религии и верования. Но Бог с детства вел меня за ручку, и другого опыта, как быть рядом с церковью – в просфорне или на клиросе, у меня не было.

Когда мне было лет десять, мамин брат принял постриг в Троице-Сергиевой лавре, отучился в духовной академии и вернулся в Мордовию – в Санаксары.

На послушаниях в монастыре

– Что вы помните о монастырской жизни в Санаксарском и других возрождавшихся в середине 1990-х обителях?

– В 1995 году вся наша семья определилась со своим жизненным путем: игумен Иувеналий подвизался в Санаксарском монастыре, а позже в Свято-Троицком; одна мамина сестра – в Параскево-Вознесенском монастыре, вторая – матушка Татьяна Исаева – пекла просфоры на приходе в Мордовии. Тогда наша епархия была единой Пензенско-Мордовской, а потом произошло разделение, и мы с мамой и сестрой стали ездить в Мордовию навещать родственников.

Санаксарский мужской Рождество-Богородичный монастырь – самый известный в Мордовии. Это удаленное от мира место с особой духовной атмосферой. Мы приезжали туда раза два, а каждое лето я проводила в Параскево-Вознесенском женском монастыре в селе Пайгарм. На территории монастыря была воинская часть, и в начале 1990-х годов часть корпусов еще не были возвращены.

Параскево-Вознесенский монастырь в с. Пайгарм

Первое, что нужно было обители, – это храм, и когда мы приезжали, я видела леса, на которых стояли художники и воссоздавали фрески. Служб еще не было. Я открывала дверь, входила и издали смотрела, как художники писали лики и одеяния святых. Мне было тогда лет 12–13 – и снова бурный всплеск эмоций! В обитель мы ездили лет семь, пока мне не исполнилось 18 лет. Жили в кельях. Там у меня были разные послушания. На Параскевинском источнике тогда непрерывно по графику читался акафист великомученице Параскеве. Подъем – в 6 утра, и для детей исключений не делали. Потом утреннее правило в 6:30 – а утром так хотелось поспать! Но благодаря дисциплине мы приобретали духовный опыт и учились жить по установленным правилам (это о том, что в чужой монастырь со своим уставом не лезут!). Потом была служба, за ней – послушания.

Святой источник в Параскево-Вознесенском монастыре

Когда я стала взрослее, меня назначили в помощь церковнице в Троицкий собор, который был уже восстановлен: протирать иконы, следить, когда нужно включить-выключить свет, помогать готовиться к службе… Какое-то время я была на послушании в трапезной. Монастырь большой, своих насельниц вместе с трудницами – около ста человек. Обитель расположена в трех часах езды от Санаксарского, и оттуда в обитель часто на больших автобусах приезжали паломники. Очень много нужно было готовить, посуду мыли вручную.

Это было время возрождения веры, возрождения церковной жизни, время энтузиазма. Все приезжавшие самоотверженно помогали на разных послушаниях. Сами сестры таскали кирпичи, все восстанавливалось женскими руками, и мы, как могли, помогали.

В 2008 году началось строительство колокольни, в январе 2010 года был освящен храм в честь великомученицы Параскевы. В настоящее время Параскево-Вознесенский женский монастырь продолжает обустраиваться: восстанавливаются хозяйственные корпуса, возрождаются монастырские подворья.

Как я выбирала между храмом и… банком

Потом наступил период, когда нужно было определяться и поступать на учебу. Моя сестра тоже имеет склонность к рисованию, но она пошла учиться в экономический. И я тоже пошла в экономику, несмотря на то, что в монастырях стремление к иконописи не оставляло меня. Но когда мне было 18 лет, у нас в семье наступил сложный период: папа тяжело заболел, и через 10 месяцев его не стало. Мама сказала, что у нас нет другого варианта, как помогать себе самим, поэтому надо учиться чему-то практичному.

Я поняла, что должна вернуться к иконописи

В то время искать работу молодому специалисту в церкви было сложно. Храмы были небогаты, и вообще церковная среда предполагала, что ты сам должен что-то дать храму. Поэтому мы решили, что я пойду учиться на экономиста. Я отучилась в Ульяновске, продолжая посещать храмы и читать духовную литературу, покупала книги с иллюстрациями икон. Получила диплом и стала работать в банке, но мои детские впечатления, влияние церкви меня не оставляли. И я поняла, что должна вернуться к иконописи. Мой супруг Павел меня поддержал.

В 2009 году мы уже переехали в Санкт-Петербург, и там волна красоты небесной снова захватила меня.

Возвращение к иконописи

В храмах Санкт-Петербурга много икон, на которые ты смотришь и ощущаешь, что они несут благодать Божию. По интернету я стала искать, какое учебное заведение может меня принять, ведь мне было 24 года, и я думала, что начинать учиться уже поздно. Мне казалось, что время упущено, что прошедшие пять лет не вернут меня к живописи. Но я нашла настоящего преподавателя. Владислав Михайлович Авдеев – человек особенный, воцерковленный и глубоко духовный. Он преподавал в Российской христианской гуманитарной академии в Санкт-Петербурге – она до сих пор существует на Фонтанке. Владислав Михайлович попросил меня принести мои работы. Я помнила слова мамы, что если учиться, то не поверхностно; если заниматься, то всерьез. Я дополнительно поступила на курсы по технике портрета для того, чтобы лучше понимать письмо ликов на иконе. Я принесла свои работы, хотя сейчас понимаю, что той весной оценка педагога была мне авансом.

Владислав Михайлович сказал, чтобы я приходила осенью. Я не могла дождаться, и вот пришло время, когда я окунулась в атмосферу работы, в атмосферу молитвы перед началом написания иконы, ведь там все имеет определенное значение: цвет одежды, положение рук…

Я помнила слова мамы, что если учиться, то не поверхностно; если заниматься, то всерьез

Все в семье старались поддержать мои начинания. Первой моей иконой был образ святой Параскевы – педагог узнал о монастыре и предложил мне написать ее икону. Потом были иконы Казанской Божией Матери, святителя Николая Чудотворца, которого также почитает наша семья. Все эти иконы передавались в храмы. Каждая икона, по моему внутреннему ощущению, создается для чего-то. Я знала, что у моего дяди о. Иувеналия не было возможности приобрести иконы, и понимала, что есть еще много бедных храмов, которым нужны хотя бы 1–2 рукописных иконы. Каждая икона у меня была как благотворительный проект. И с этим чувстврм у меня получалось именно то, что я хотела написать. Верю, что Господь мне помогал.

Я пробовала писать иконы с мыслями, что когда-то кому-нибудь они пригодятся. Но ничего не шло! А как только находишь приход, священника, которым икона нужна, все складывается. Так быстро я недавно написала образ святителя Николая Японского.

С иконой свт. Николая Японского

В академии нам показывали и лучшие образцы иконописи и примеры того, какой икона не должна быть.

Как звезда с Востока

– Лена, какие иконописцы сейчас являются для вас примером?

– Иконописец Георгий Гашев (после монашеского пострига – монах Никита), который подвизается и трудится в Псково-Печерском монастыре. Я даже ездила в монастырь и хотела встретиться с Георгием. Тогда я думала, что надо узнать, какой пигмент используется, и у тебя получится так же. Но нет. Все зависит от человека и искры Божией в нем. Работы Георгия Гашева произвели на меня очень большое впечатление. В Санкт-Петербурге я нашла несколько больших альбомов с его работами, которые привезла с собой в Америку.

Иконописец Георгий Гашев (в центре) с о. Мелхиседеком в Псково-Печерском монастыре

Еще одним примером для меня является архимандрит Зинон (Теодор). Именно встреча с о. Зиноном в начале 1980-х годов предопределила творческую судьбу и молодого Георгия Гашева. В течение восьми лет Георгий учился у о. Зинона, под его руководством писал иконы в Троице-Сергиевой лавре, Свято-Даниловом и Псково-Печерском монастырях.

Работы Георгия Гашева можно увидеть в храме Христа Спасителя и в Свято-Даниловом монастыре в Москве, в Преображенском и Андреевском соборах и в церкви Спаса Нерукотворного в Петербурге, в Валаамском, Псково-Печерском, Валдайском и Зеленецком монастырях, на Новом Валааме в Финляндии, в православных приходах Франции, Англии, Швеции и Канады. Это иконописец, который войдет в историю, и по его работам мы уже сейчас учимся. Он, как и о. Зинон, работает в каноничной византийской технике. Он пришел как звезда с Востока, привнес свою манеру письма и оживил иконы в каноническом стиле. Смотришь на них и думаешь: как такое можно написать? Потрясающие линии! Потрясающие лики! Потрясающе работает! И думаешь: почему я не увидела эти линии? Это тот стиль, к которому я не приблизилась, но для меня это образец.

– Как вы можете определить свою технику?

– Это каноничная византийская техника. Та техника, которая пришла к нам из Византии, которую принес на Русь Феофан Грек и которую Андрей Рублев вывел на новый уровень, дал нам новое понятие иконы. Хотя сначала я думала, что живописная икона несет больше информации.

– Поясните особенности каноничной византийской и живописной техник иконописи.

– Есть два вида иконописи – каноничный византийский и живописный стили.

Для византийского стиля характерны вытянутые фигуры, которые пришли к нам из архаики, строгие лики, не отражающие эмоций, удлиненные кисти рук – все эмоции сосредоточены внутри образа. Это дает ощущение присутствия в этих фигурах неземного. Когда подходишь к такой иконе, сразу понимаешь, что за строгостью лика, строгостью линий есть что-то большее – окно в горний мир и обратная перспектива, то есть икона «смотрит» на человека.

Лица святых, их позы и жесты акцентированы таким образом, чтобы передать духовное послание. Часто лики написаны крупно и смотрят прямо на зрителя, усиливая эффект живого общения.

Задача иконописи – отобразить небесную реальность, которая не подчиняется земным законам времени и пространства

Этот подход характерен для икон византийской и древнерусской традиции. В отличие от западного искусства, которое стремится к иллюзии реализма, задача иконописи – отобразить небесную реальность, которая не подчиняется земным законам времени и пространства.

Живописный стиль пришел в Россию из Европы в XVIII–XIX веках, и он более нам понятен. Если иконописец изображает, например, Распятие, показывает страдания на лике Спасителя, то смотришь на икону и сразу же начинаешь сострадать Христу. Если смотришь на изображение святителя, то он тебе понятен, потому что выглядит как человек тебе близкий. Этот стиль стал особенно популярным в Санкт-Петербурге, в Москве.

Иконописец, когда определяется со своей техникой письма, выбирает или живописный стиль, или византийский. Оба стиля равноправны, оба каноничны. К живописному стилю особенно тяготеют художники с классическим образованием, потому что они могут выразительно написать Евангелие, пряди волос, выражение глаз…

В моем сердце от увиденных папиных картин откликается живописный стиль, а из детства, от увиденных в храмах образов – византийский, поэтому мне близки оба стиля, но с возрастом я стала более тяготеть к византийскому. В нем вечность, история, а так как византийские образы пришли к нам из III века, ты как будто возвращаешься в ту эпоху и понимаешь, что именно так выглядел Спаситель, Божия Матерь, ангелы, святые…

В начале XIX столетия в Российской империи стал популярным живописный стиль и иконы в византийском практически не реставрировали: они старели, покрывались копотью. Почти все иконописцы перешли на европейский живописный стиль, и только в конце XIX века вновь возродился интерес к византийским образам: их начали реставрировать, и мир открыл для себя красоту византийской иконы. В начале XX века и Европа заинтересовалась каноничной иконой, и их художники удивлялись, как мы сохранили потрясающую технику византийского письма.

В Америке меня встретил священник-иконописец

У Воскресенского собора в Токио. Июнь 2019 г. – В 2019 году вы отправились в Америку…

– В начале лета 2019 года супруг принял решение удаленно работать в США, и мы с четырьмя чемоданами – один супруга и три моих – приехали в Америку.

В моих чемоданах были книги: альбомы Георгия Гашева, которые мне дороги, книги с образцами древних икон, техники иконописи. Вся моя библиотека, которую я собирала. Это был очень тяжелый багаж, перевес, но я понимала, что без этих книг не смогу продолжать свою деятельность. Эти книги были для меня не только источником информации, но и источником вдохновения. Когда я чувствовала, что надо что-то восстановить в голове или вернуться в определенное духовное состояние, я открывала эти книги, смотрела на образцы и понимала, что я на правильном пути. Мне нужно работать и сохранять эти традиции.

Нашей главной задачей было найти жилье. Павел нашел квартиру в городе Олбани на севере штата Нью-Йорк. Он поехал первым в июле, а я должна была приехать на месяц позже.

Павел знает, что мне нужно, чтобы рядом была православная церковь, и он нашел в Олбани храм Рождества Богородицы. Через месяц приехала я с котом.

Разобрали чемоданы и в первое воскресенье пришли в церковь. Там я встретила настоятеля храма протоиерея Алексия Дункана, который, как оказалось, тоже иконописец. На приходе много молодежных проектов. До ковида он почти каждый год ездил с группами молодежи в Тихвинский монастырь Ленинградской области, где молодые прихожане помогали в восстановлении монастыря.

Отец Алексий меня приободрил, подарил несколько книг и сказал, что и здесь можно найти пигменты, я смогу продолжить писать иконы, и мой труд здесь может пригодиться. Вначале у нас не было знакомых, только Бог. Не было машины, и мы все носили «на себе» или ездили по делам при помощи появившихся со временем знакомых.

Настоятель Радосте-Скорбященского храма в Филадельфии прот. Валерий Сухолобов с митрополитом Николаем

Весной 2020-го прихожане-американцы из храма в Олбани поехали в Филадельфию, где они раньше жили, в местный русский храм и пригласили нас с собой. Сходили утром на литургию, и настоятель отец Валерий Сухолобов нам сказал: «Это ваш дом». Для нас, у которых в США почти не было знакомых, эти слова прозвучали так тепло!

Когда мы переезжали, то понимали, что оставляем свой дом в Петербурге и пока не создали свой дом здесь. И тут слова отца Валерия! И когда мы вернулись в Олбани, то приняли решение, что переезжаем в Пенсильванию – в Филадельфию, как можно ближе к этой церкви.

Радосте-Скорбященский храм в Филадельфии

Наша аренда заканчивалась в августе. Мы взяли грузовик, кота и сняли квартиру, которую нам показали по интернету. Мы посмотрели по карте – от дома 15 минут пешком до этого храма, и подписали договор аренды. И вот уже четыре года живем здесь. Очень ценю этот приход, где и отец Валерий, и матушка Елена всегда могут поддержать.

Мы творчеством расширили церковное пространство

– А как с вашей профессией, с вашим творчеством?

– Однажды матушка Елена обратилась к прихожанам и спросила, кто может что-то полезное сделать для храма, для прихода. Тогда никто не знал, что я пишу иконы. Муж мне сказал: «Скажи, что ты рисуешь. Скажи, что можешь с детьми заниматься рисованием». Для меня это был новый опыт, потому что до этого я никогда не занималась с детьми. И мы решили обучать ребят рисованию.

Как я боялась этих уроков! Но Господь все мудро устраивает.

Мы потрудились и открыли при храме художественную студию, главная концепция которой – пространство для детей. Мы раздвинули церковное пространство и детей вовлекли в это пространство. К каждому празднику они сами украшают храм, перед Рождеством бегут украшать елку, потому что никто не будет их ругать, даже если ребенок разобьет стеклянный шар. Дети откликаются на добро и красоту, становятся открытыми. У нас на приходе сложилась потрясающая атмосфера взаимодействия с ребятами разных возрастов, и они активно принимают участие в жизни прихода.

С учениками в студии

Как-то у ребят возник интерес к лепке из глины. Я, как художник, одобрила это их желание и решила познакомить их с разными видами творчества. Так мы начали заниматься скульптурой. Заказала им профессиональную глину, пластилин. И выяснилось, что у ребят формируются великолепные навыки в лепке. У нас нет возможности приобрести гончарный круг, но они сами руками лепят замечательные вазы, сушат их, раскрашивают. Теперь каждое воскресенье они творят на выбор: или рисуют, или шьют, или лепят…

Наша детская художественная студия – благотворительная

Не в каждой семье есть деньги, чтобы возить ребенка в профессиональную художественную студию. Наша студия – благотворительная. У нас нет спонсора, и среди прихожан пока не нашлось того человека, который мог бы оказывать нам финансовую поддержку. Нам помогают отец Валерий и матушка Лена, сколько могут жертвуют родители, мой супруг. У нас нет излишков, все покрывается доллар в доллар. Но я верю, что Бог нас укрепляет и дает нам все необходимое.

У меня есть несколько учеников, которые занимаются по субботам. Это дети от 7 до 10 лет, которые живут в нашем районе Филадельфии, и родители в состоянии приводить их на занятия профессиональной живописью. У меня немного учеников, потому что в каждого я стараюсь вкладывать максимальное количество знаний. Если кому-то интересны пейзажи, я развиваю талант ребенка в этом направлении, если интересуют портреты – мы больше занимаемся техникой портрета.

На занятии по иконописи

Дети занимаются каллиграфией. Я купила им перья, и они учатся писать молитвы. Для них это открытие, новый мир.

Так что студия из того места, которого я сначала боялась, превратилась в место творчества, радости, вдохновения.

Рождественские открытки для больных детей Одни из любимых наших проектов – благотворительные. По интернету я нашла проект Cards for Hospitalized Kids («Открытки для детей, находящихся в больнице»). В Рождественский и Великий посты я закупаю краски, и мы рисуем открытки и пишем добрые пожелания для больных детей. Детям очень нравится оказывать такую эмоциональную поддержку своим сверстникам. Мы складываем открытки в большой конверт и отсылаем в госпиталь в штате Иллинойс, а уже они рассылают открытки по другим госпиталям.

– Лицом к лицу с такими детьми вы со своими воспитанниками не встречаетесь?

– Нет, потому что эти дети лежат в госпиталях типа хосписов. Им не разрешают контактировать с другими детьми, и эта открытка, возможно, последняя в их жизни.

Я постоянно нахожусь в поиске: что еще можно с детьми сделать?

Наши дети бегут в студию, когда еще не закончился обед – я даже не успеваю выпить чай. Они подбегают со словами: «Пойдем рисовать, пойдем шить!» Каждый раз они приносят идеи.

Прошло три года, а мне кажется, что я всю жизнь была с этими детьми. Для меня студия – это место, куда постоянно хочется возвращаться.

Духовный дом на другом континенте

– Что для вас сейчас дом?

– Скажу о духовном доме, который в разные периоды своей жизни я обретала в разных местах. В детстве моим духовным домом был Михаило-Архангельский собор, в юности – Параскево-Вознесенский монастырь, где я проводила 2–3 летних месяца. В Санкт-Петербурге духовного дома я найти не смогла. Там большие храмы, монастыри, но именно общин там я не встретила. Но даже в Санкт-Петербурге, хотя там в храмах много прихожан и поначалу никто тебя не запомнит, вероятно, теплые отношения можно выстроить, если быть на приходе долгое время. Я понимаю, что любые приходы имеют право быть, хотя у меня есть и иные примеры: приход храма святителя Николая Чудотворца в городе Рузаевка, на котором трудятся отец Алексий Исаев и моя тетя матушка Татиана; приход моего дяди игумена Иувеналия в совхозе Садвинтрест Ромодановского района Мордовии. Но у них небольшие храмы и небольшие общины: после литургии можно устроить общий обед, практически все приходящие друг друга знают и друг другу помогают. И у них действительно духовная семья.

В США мне удалось обрести духовный дом гораздо быстрее, чем я предполагала

В США мне удалось обрести духовный дом гораздо быстрее, чем я предполагала. Мы на приходе четыре года, и это именно наш духовный дом. Это не физический дом, который остался у меня на родине, дом с родными, с которыми мы очень близки и по которым я скучаю. Но духовный дом – здесь. И для меня очень важно, что я могу что-то для прихода сделать. Несмотря на усталость, я всегда благодарю Бога, что у меня есть это место.

– Существует мнение, что в США очень мало православных храмов и до ближайшей православной церкви надо ехать 5–6 часов. Пример вашей семьи говорит о другом…

– Здесь православному человеку есть и где помолиться, и где реализовать себя, свои таланты. В США гораздо больше возможностей познакомиться с другими Поместными Церквами: Русской, Сербской, Болгарской, Американской, Греческой, Румынской… Познакомиться можно и с Коптской, Эфиопской церквами, на фестивалях есть возможность узнать об их культуре, в том числе об иконописи, песнопениях, богослужении, обычаях, которые в определенной степени отличаются от русского Православия, адаптированного к русскому менталитету. И все это – не выезжая из страны.

И, конечно, много здесь приходов Московского Патриархата и Русской Зарубежной Церкви, особенно на Восточном и Западном побережье страны.

На мой взгляд, в Америке очень много христиан и очень много добрых, участливых людей. Ты можешь прийти в церковь и что-то спросить, что-то попросить. И тебе никто не откажет. Есть группы прихожан и благотворительные фонды по раздаче еды, одежды. И всему этому можно научиться.

Может быть, мне повезло, что на моем пути встречались в основном люди, которые готовы поучаствовать в твоей жизни. Русские православные приходы в Америке также нуждаются в людях. Здесь каждого видно, потому что из-за рабочего графика не так многие люди могут постоянно ходить в храм. И любого, кто придет на богослужение 3–4 раза, запомнят, с ним познакомятся и, если он чувствует желание быть полезным, дадут эту возможность. Поле деятельности огромное: книжный клуб, киноклуб, молодежные встречи, паломничества, православные лагеря, культурные фестивали, танцевальные коллективы и молодежные хоры, изучение языков, помощь бездомным, нуждающимся прихожанам православных миссий стран Карибского бассейна, Пуэрто-Рико, Гаити…

– В каких храмах, монастырях вы были в Америке?

– С Божией помощью мы побывали в православных храмах Антиохийской Церкви, Коптской Церкви, Греческой Церкви, в русских православных церквах, в Троицком монастыре в Джорданвилле на севере штата Нью-Йорк, в греческом монастыре св. Антония в штате Аризона, и все эти общины объединяет христианское братолюбие, радушие, с которым нас встречали.

Православные церкви за рубежом часто интегрируют элементы местной культуры и архитектуры, что позволяет им гармонично вписываться в окружающую среду. Это проявляется в выборе материалов для строительства, стилистических акцентах или даже в функциональных решениях, адаптированных к климатическим условиям региона. Такая гармония между традицией и местными особенностями позволяет православным общинам сохранять свою духовную идентичность, создавая при этом уникальные красивые храмы.

– А как вы видите свою жизнь лет через 5–10?

– Надеюсь на благословение Божие на труды по иконописанию и благоустройству Божиих храмов, а также на скорую встречу с семьей в России.

Имбирные пряники