«Любомудрцев безумье являя»

Проблема культуры в Византийской гимнографии занимает пусть не первенствующее, но достаточно важное место^[1], поскольку как раннехристианская, так и византийская религиозная поэзия в той или иной мере ставит вопрос о месте человека в этом мире. «Что есть человек?» — это вопрос не только Псалмопевца Давида, но и святых Ефрема Сирина, Григория Богослова, Романа Сладкопевца. И культура, как определенная жизненная оболочка, способ жизни естественно не могла не отразиться в византийской гимнографии.

Рафаэль. Афинская школа (философия). Ватикан, 1511 г.

В этой статье мы рассмотрим отношение византийских гимнографов к античной культуре, а также определенные представления о христианской πολιτεία.

Восприятие византийских гимнографов античного наследия было сложным и неоднозначным. С одной стороны, античная культура считалась источником заблуждения и зла, жилищем демонов. Подобное восприятие имело свои основания: именно греческие философы, такие как Крескент, Кельс (II век) или Порфирий натравливали римские власти и невежественную толпу на христиан, в своих трактатах (как например Порфирий «Против христиан») высокомерно издевались над «сектой невежественных галилеян», а император-философ Марк Аврелий бросал христианских мучеников львам и осуждал на смерть своего собрата по философии — св. Юстина Философа. Христиан под пытками заставляли приносить жертвы перед прекраснейшими творениями Фидия и Паррасия, проще говоря — идолами. Античные мифы с их подчеркнутым аморализмом не могли не вызывать законного омерзения у благочестивых христиан.

С другой стороны, христиане трезво понимали необходимость определенного сосуществования, а следовательно и диалога с Римским государством и обществом, а значит — и с культурой.

Подобное понимание присутствует в произведениях многих отцов и учителей Церкви — св. Юстина Философа, Климента Александрийского, блаженного Августина. Христианство оказалось открытым для усвоения всего ценного и полезного, что содержалось в античной культуре, хотя и не принимало его духа.

Подобное противостояние и заимствование, притяжение-отталкивание просматривается в целом ряде гимнографических памятников, прежде всего — в знаменитом «Акафисте».

Вопрос о времени происхождения Акафиста достаточно сложен^[5], тем не менее, ряд ученых^[6] считает, что он мог быть создан св. Романом Сладкопевцем в тридцатые годы VI века. В 530 году св. император Юстиниан закрывает византийскую академию и, возможно, именно с этим событием связана 18 строфа гимна (9 икос)

В этом икосе превосходно выражена сущность античной культуры — это культура исканий, культура непрестанного задаваемого вопроса χαῖρε, ὅτι ἐμωράνθησαν οἱ δεινοὶ συζητηταί·— радуйся, ибо обезумели искусные совопросники (другое значение — спорщики или искатели).

Реальность нового человечества, воплощенного в Пресвятой Богородице, делает философов («любомудров») — немудрыми, ибо вся их деятельность — непрестанное вопрошание: им нужна не истина, а поиск истины, не результат, а процесс. И если перед ними появляется полнота истины, это повергает сих «взыскателей» в подлинное безумие, ибо тогда они ясно ощущают свою ненужность, ибо они способны только на вопрос, но не на ответ, на исследование, но не на славословие. Одним из ключевых слов здесь является πολύφθογγος — «многозвучный» . Здесь можно вспомнить слова Апостола Павла:

«Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий». (1 Кор.13, 1)Таким образом, античная культура обречена, ибо не имеет любви, это культура слова, вопроса, а не любящего, животворящего дела.

Другое ключевое слово — τεχνολογος, т.е. «искуснословец», или искусный интеллектуал. То, что автор Акафиста не чуждался искусной, или изящной словесности, показывает высочайший уровень его поэтического мастерства. Очевидно, здесь имеется в виду нечто другое — то, что в современном языке именуют «технологиями» — «политическими, социальными, интеллектуальными» и т.д. Осуждается взгляд на слово и разум, как на средство манипуляции и игры, создание фикции и мифов. Неслучайно в Акафисте говорится, что «увяли поэты (или создатели) мифов». Миф, интеллектуальная игра разбивается, сталкиваясь с истиной.

На место знания рационального и дискурсивного приходит ведение сверхрациональное, «превыше ума». Богородица становится источником ведения, которое носит жизненный, практический и жизнеутверждающий характер: «радуйся, из бездны незнания Извлекающая», это — благодарность за избавление из глубин адовых. Античности была в принципе чужда тесная связь жизни и знания, напротив, для христианства она является определяющей. «Благодарим Тебя, Отче, за жизнь и ведение (ὑπὲρ ζωῆς καὶ γνώσεως), которое Ты даровал познать нам через Иисуса, Отрока Твоего» — говорится в раннехристианском памятнике «Учение двенадцати Апостолов народам»^[8]. Это знание — надежный корабль человека в его жизненном плавании, и оно приводит человека в спасительную гавань.