Паисий монах

Исполнилось 60 лет пострига Паисия Святогорца в малую схиму. Рясофорного инока Аверкия (Арсения) постриг старец Симеон в 1956 г. Имя будущему святому было дано в честь Паисия II, митрополита Кессарийского, который тоже был родом из Фарасы Каппадокийской.

Монашество Паисию Святогорцу было предречено ему еще в младенчестве и он сызмальства искал иноческого пути, а найдя его, уже не сворачивал и не оборачивался вспять. Хотя исходил монашеские тропы вдоль и поперек – он испытал на себе все образы монашеской жизни: был и в общежитии, и в особножительной обители, подвизался в монастыре в миру и в уединенной келии в пустыне, послушался в скиту у старца и удалялся на безмолвие в каливу. Он последовательно, не перескакивая со ступеньки на ступеньку, прошествовал стезей от послушника до старца-схимника, по смирению отказав себе лишь в иеромонашестве. Всецело отдал себя Христу и послужил людям тем наилучшим образом, как это может только монах, – молитвой.

В преддверии монашества

Редко кто удостаивается обетования монашеского пути с младенчества. Будущий старец Паисий Святогорец – из этого малого числа избранных. Когда его отец Продромос хотел наречь младенца при Крещении в честь деда Христоса, святой Арсений Каппадокийский по Божиему откровению увидел в новорожденном родственника не только по плоти, но и по духу: родственника-монаха! «Хорошо, вот вы хотите оставить кого-то, кто пошел бы по стопам деда. А разве я не хочу оставить монаха, который пошел бы по моим стопам?», – сказал святой.

Монашеское служение преподобного Паисия на Синае

После этого знаменательного Крещения и вскоре сразу после переселения греков из Малой Азии в Грецию, когда едва выжившему в пути младенцу-преемнику не было еще и трех месяцев, святой Арсений почил.

Однажды уже в Греции, в селении Коница, где обосновалась его семья, когда сам Арсений был еще слишком мал, а его старшие братья работали на полях, он вызвался отнести им обед. «Но как ты узнаешь дорогу?» – спросила мама. А он, как потом рассказывал, взял крест в руку, подобно святым мученикам, как он их видел на иконах, и пошел! Как он пришел именно в нужное ему место, так и не понял… Да и не это занимало его.

«Аз есмь Путь» (Ин. 14:6), – сказал Господь. А святые мученики – те, кто более всех уподобились Христу…

Потом уже, когда он сам стал помогать на поле, братья рассказывали, что идя домой, часто замечали, как Арсений намеренно отстает. Однажды подсмотрев: зачем? – они изумились: младший брат снимал обувь и босиком бежал по полю со скошенной травой, которая была очень колючей, и ступни ног были в крови… Так Арсений издетска подражал мученикам, о которых читал в житиях.

Уже с малых лет, когда дети только осваивают мир и проходят то, что называется «социализацией», Арсений был явно не от мира сего. Односельчанин будущего старца, пастух Василис Кицос рассказывал: «Как и все крестьянские дети, мы пасли лошадей на общественных пастбищах. Из наших пустяковых детских ссор стало ясно, что он был единственным, кто предпочитал не обижать, а быть обиженным. У него в кармане всегда была духовная книга, которую он часто читал нам вслух. Помню, как он дорожил своими слушателями-сверстниками. Он был готов сделать что угодно: пойти сторожить наших лошадей, носить за нас воду и тому подобное – лишь бы мы со вниманием слушали Священное Писание. Я никогда не забуду, с каким старанием и выразительностью он говорил, если речь заходила о Крестной Жертве Христа. Его речь становилась настолько образной, что ему удавалось приковать к себе внимание даже самых непоседливых детей. Я отчетливо видел в его юношеском лице радость от того, что он мог учить слову Божию столь чистых слушателей».

На Афоне. Эсфигмен

Избрав своей духовной аммой Матерь Божию, будущий прославленный и любимый всем православным миром Святогорец последовал в Ее удел – на Святую гору Афон. Он искал строгой аскетической жизни, а потому отправился прямиком в монастырь Констамонит, отличавшийся таковой. Но в день его прибытия на Афон на южной стороне полуострова пристани оградил от вторжения шторм! И жаждущий подвижничества Арсений оказался на северной стороне Афона в монастыре Эсфигмен.

Эсфигмен

Он воспринял это вмешательство непогоды как указание Божие. В конце концов, и Матерь Божия оказалась на Афоне именно благодаря буре. Придя в монастырь Эсфигмен, новоначальный Арсений однако предупредил игумена, что ищет безмолвной жизни и со временем намерен найти себе уединенную каливу. «Буди благословенно!» – ответил старец и принял его в братство.

Было тогда Арсению 29 лет. Про себя он потом будет говорить, что поздновато, конечно, стал монахом. Это при том, что в монахи он готовил себя сызмальства! Он потом будет интенсивностью подвига постоянно пытаться наверстать упущенное время. А вообще впоследствии наставлял молодежь, что до 30 лет надо уж точно определиться: кто ты – семейный или монах?

В общежительном монастыре, каким оказался Эсфигмен, братия жили одной монашеской семьей.

Был здесь и брат-столяр И. (имя его даже не упоминается в житии старца), попирающий все уставы ремесла – а плотничество, которому Арсений выучился еще в миру, он благоговейно чтил за ремесло Самого Господа! Никто из братии с этим надменно-грубым столяром и недели выдержать не мог, а Арсений, постриженный через год в рясофор с именем Аверкия, нес у него свое мученическое послушание в течение 2,5 лет. «Он бил меня, как бьют пойманного осьминога, – вспоминал потом старец, – но он очистил меня от всей внутренней нечистоты!»

Но были в Эсфигмену и утешения от встреч. Вот что писал старец: «Будучи в общежитии, я получил большую помощь от одного из отцов. Он совсем не разговаривал, ни с кем. У него была потребность беседовать со Христом. Его сердце не лежало к тому, чтобы говорить с людьми. Достаточно было просто видеть этого человека. Он помог мне больше, чем Жития Святых».

Потом точно также сам старец Паисий помогал другим: в его присутствии людям, даже далеким от истинной веры, от литургической жизни, открывающей нам Христа, становилось вдруг ясно, что все, что написано в Евангелие – правда, и она осуществима в жизни каждого из нас. Так развеселые студенты становились внезапно для самих себя монахами, а после и митрополитами.

Сам старец был точно «ходячим житием». А жития, как известно, есть лишь личные истории воплощения Слова Божия христианином в жизни своей…

«Для того чтобы прожить тогда в Эсфигмене сорок дней Великого поста, надо было взойти на настоящую Голгофу, – писал старец о своем первом святогорском поприще-монастыре. – В сутки – только одна тарелка водянистой похлебки без масла. Это было самое строгое общежитие. Первую седмицу Великого поста все отцы почти целый день проводили в церкви».

Домик старца Паисия в Панагуде

Свет Христов виден только со Креста. Потом геронда и сам станет источником Нетварного Света. Его голову так прямо и будут сравнивать с лампочкой. В церкви или в келии старца в этот момент могло находиться и большее количество людей, но необычайный белый, иногда с голубоватым оттенком мягкий Свет могли – во образ Преображения Спаса перед избранными учениками на Фаворе – видеть только трое…

Потом во время своего единственного паломничества на Святую Землю в 1982 г. старец во время молитвы переживет, по его собственным словам, «одно событие», о котором он, впрочем, так никому никаких подробностей и не расскажет. Но пережив оное, укажет сторожу Фаворского храма точное место Божественного Преображения Спасителя…

«Когда мои аккумуляторы совсем сели, то есть когда истощились телесные силы, – рассказывал старец о времени своего послушничества в Эсфигмену, – я пережил одно необыкновенное событие. Однажды ночью я стоял и молился… Вдруг я почувствовал, как что-то опускается сверху и всего меня омывает. Я чувствовал необыкновенное радование, и мои глаза стали подобны двум источникам, из которых ручьем текли слезы. До этого я много раз испытывал умиление и подобное этому, но такое посещение было впервые. Это событие имело такую духовную силу… что оно укрепило меня и продержалось во мне около десяти лет, до того момента, когда уже позже, на Синае, я несколько иным образом пережил нечто большее».

Поиски безмолвия. Филофей

Монах Аверкий (Арсений) искал, как он того и желал с самого начала иноческого пути, – безмолвия! При постриге в рясофор 27 марта 1954 г. ему предлагали сразу постричь его в великую схиму, но он ответил: «Хватит рясофора». Он полагал, что схиму надо изработать изнутри, от того еще новоначальным уже схимнически «заживо умирал». «У меня тогда был помысел сомнения: смогу ли я впоследствии исполнять схимническое монашеское правило? – вспоминал старец годы начала своего монашеского пути. – И поэтому я попросил у игумена благословение исполнять это правило уже с послушничества. Он меня на это благословил. Я попросил не от эгоизма, но из боязни, что не смогу в будущем исполнять великосхимнические обязанности. Я делал это не от гордости. «Если мне это не по силам, – думал я, – то нечего себя и обманывать».

К тому же он отказался от пострижения в схиму, так как не хотел связывать себя обетом пребывания в этой обители до последнего вздоха. И как только представилась возможность, он взял у игумена благословение на условленный при поступлении переход к безмолвию.

Но пожить скитской жизнью в послушании старца Кирилла, который пришелся ему по сердцу, монаху Аверкию практически не удалось: его насильно пытались вернуть в общежительный монастырь. Причина была бытового толка: обители нужен был такой плотник. Но старец Кирилл посоветовал ему обратиться за покровительством в монастырь Филофей. Это был особножительный монастырь, где возможностей для уединенной жизни предоставлялось больше. Спустя год незаметного подвига Аверкий был пострижен в мантию с именем Паисий в честь земляка-фарасиота митрополита Кессарийского Паисия II.

В монастыре Филофей с отцом Паисием приключилась следующая история: «Хотя от аскезы я стал похожим на скелет, однажды ночью я почувствовал искусителя – как бы женское дыхание прямо у себя над ухом. Я тут же поднялся, начал церковное песнопение и зажег свечу. Когда я исповедал происшедшее духовнику, он мне сказал: «Должно быть, в тебе есть тайная гордость. Если человек совершает такую аскезу, то подобным искушениям оправдания нет». И действительно, исследовав себя, я убедился, что иногда мой помысел говорил мне, что я что-то из себя представляю и будто бы делаю – как бы это сказать? – ну, якобы делаю что-то значительное. Ух, какая же это чушь собачья!..»

Старец Паисий на Святой Горе Афон

Пока в душе гнездятся собеседники лукавого, готовые ответить на его подступ взаимностью, оставаться на подвиг одному опасно. В одном из писем старец потом писал: «Когда в гордой душе сидит тангалашка (так старец иносказательно называл бесов – Ред.), тогда плоть, даже если она подобна скелету, постоянно будет брыкаться. Как постоянно брыкаются тощие как скелет бешеные ослы, хотя их и доводят, чуть ли не до голодной смерти, чтобы они успокоились. Поэтому новоначальному необходимо сделать рентген у своего духовного врача, чтобы он увидел сначала, чем больной страдает, и чтобы врач назначил ему лекарство и диету».

Рецепт монаху Паисию выписала Сама Божия Матерь – послужить ближним! Она взыскала с него выполнения данного Ей обета. «Еще, будучи солдатом, – вспоминал старец, – я дал Божией Матери обет: если Ее благодать сохранит меня на войне, то я три года буду трудиться на восстановлении Ее сгоревшей обители. Я думал, что поскольку стал монахом, то Божия Матерь не взыщет с меня исполнения этого обета. Но, видно, Она этого не хотела».

Произошло это так: «Я молился у себя в келье, и вдруг у меня совершенно отказали руки и ноги. Я не мог не то что подняться, но даже пошевелиться, меня сковала какая-то невидимая сила. Я понял: происходит что-то необыкновенное. В таком состоянии – словно меня прикрутили винтами к полу – я пробыл более двух часов. Вдруг, как по телевизору, я увидел с одной стороны Катунаки, а с другой – монастырь Стомион в Конице. Я с горячим желанием обернул взор на Катунаки и услышал голос – это был голос Пресвятой Богородицы, – ясно говорящий мне:
– Ты не пойдешь на Катунаки, а поедешь в монастырь Стомион.

– Матерь Божия, – сказал я, – я просил у Тебя пустыни, а Ты посылаешь меня в мир?

И снова услышал тот же самый голос, строго говорящий мне:
– Ты поедешь в Коницу и встретишь такого-то человека, который тебе очень поможет.

Одновременно, во время этого события я, как по телевизору, увидел ответы на многие волновавшие меня недоумения. Потом я вдруг разрешился от невидимых уз и мое сердце исполнилось Божественной Благодатью. Я пошел к духовнику и рассказал ему о происшедшем.

– Это воля Божия, – сказал духовник, – однако никому не рассказывай об этом видении. Скажи, что по состоянию здоровья (а я действительно в то время харкал кровью) тебе надо выехать со Святой Горы, и поезжай в Коницу».

Я хотел одного, но у Бога был Свой план. Однако впоследствии оказалось, что я перешел в Стомион главным образом для того, чтобы помочь восьмидесяти совратившимся в протестантство семьям вернуться в Православие».

Итак, в августе 1958 г. отец Паисий оказался в родных краях – в Конице, в монастыре Стомион.

Родина. Стомион

В Конице люди были рады приезду своего монашествующего земляка. На возвышенности правее входа в обитель отец Паисий сразу же вырыл могилку, поставил крест и каждый день стал возжигать здесь лампадку и кадить. Чем сильно озадачил сельчан. Дело в том, что они привыкли здесь выпивать и веселиться, даже устраивали танцы, чего рядом со святыней, по убеждению ревностного монаха, делать было нельзя. Могилка отрезвила весельчаков. По замыслу монаха, она каждому должна была напоминать о смерти.

Стомион

Так незатейливо монах начал воспитывать любочестие в своих односельчанах.

На подходе к монастырю отец Паисий установил две таблички со стрелочками. На той, что указывала путь к святым вратам, было начертано: «К священной обители Стомион – благоприлично одетые», а на другой, указующей на спуск к пляжу, он написал: «К реке Аос – неприлично одетые».

Даже дикие звери относились к новому обитателю этих мест с почтением. Особенно хорошие отношения сложились у него с медведями. Рассказывает его односельчанин пастух Василий Кицос: «Отец Паисий как-то шел в Коницу, а по дороге обнаружил медведицу, и достал он просфору и говорит: «Возьми это и уходи», – она взяла и ушла… Госпожа Пенелопа Барбути рассказывала: «Тесто для просфор отец Паисий замешивал без закваски. Он его осенял крестом, и оно поднималось».

Другой случай с медведем рассказывал сам старец. Однажды он поднимался по узкой тропинке в обитель и вел за собой нагруженного стройматериалами для реставрации монастыря осленка. На дороге он встретил медведя. Тот отошел к краю тропинки, пропуская подвижника. Старец в свою очередь делал медведю знак проходить первым. «А он, – рассказывал отец Паисий шутя, – протянул лапу, стал тянуть меня за рукав и показывать, чтобы первым прошел я».

Живя в Конице, отец Паисий никому, пожалуй, кроме сектантов, не говорил «нет». Особенно заботился о бедных. Епископ той местности благословил его обходить селения со святынями монастыря и собирать средства на восстановление обители. Бедные крестьяне приходили поклониться святыням и приносили в дар по тарелке пшеницы. Отец Паисий оставлял эти мешки с пшеницей сельскому священнику, чтобы он раздал ее самым малоимущим.

Но отец Паисий вообще всем старался оказать внимание и заботу, чем снискал авторитет. Так, что даже сектанты на его просьбу в Коницу больше не наведоваться, его послушались: нет так нет. В свою очередь и люди, обращенные отцом Паисием из сектантских заблуждений обратно в Православие, стремились помочь ему в восстановлении монастыря.

Когда позже новопоставленный игумен Стомиона спросит старца Паисия: «Почему он ушел?», тот ответит: «Я попросил Матерь Божию, чтобы Она Сама показала мне место, куда идти. И Она сказала мне: «Иди на Синай».

Синай. Пожарник духа

На Синае отцу Паисию предстояла борьба с тангалашкой – так он по завету своей родной матери по плоти никогда не произносить вслух имя искусителя шутливо называл его.

Однажды девушка, ставшая потом монахиней, спросила отца Паисия о внешнем виде лукавого: «Дедушка, а вы его видели?» – «Да! Знаешь, какой он «красивый»! – отвечал старец. – Насколько велика любовь Господа, не позволяющая увидеть дьявола! Умерло бы все человечество со страха!»

Паисий на Синае

Основываясь на своем опыте, старец говорил: «Диавол действительно преображается в человека, в животное и тому подобное. Он действительно осязаем. Это некая иная сущность, которой мы не знаем. Ты видишь его, осязаешь его, связываешь его молитвой, и он тут же исчезает прямо на твоих глазах. Материализацией это назвать нельзя – это некое промежуточное состояние».

30 сентября 1962 г. старец ушел на Богошественную Гору – Синай. Это было указание Самой Божией Матери и столь давно желанное отцом Паисием удаление на безмолвие.

Когда отец Паисий приехал на Синай, стояла сильная засуха. Дождь там идет крайне редко, но в тот год, когда приехал старец, воды не было совсем. В монастыре святой Екатерины, куда прибыл подвижник, готовили караван верблюдов, чтобы привезти воду издалека. Но отец Паисий сказал: «Подождите, не отправляйтесь за водой сегодня». Всю ночь он молился…

Разве Бог не услышит того, кто, прибыв в пустыню Египта, в своем смирении готов был подражать даже верблюдам: «Если мы не можем подражать святым отцам Египта с великой строгостью их монашеской жизни, – говорил отец Паисий, – тогда будем подражать, по крайней мере, верблюдам, которые, хотя и едят мало, поднимают большие тяжести. От многочисленных коленопреклонений у них образуются мозоли и, будучи тяжело нагруженными, они смиренно следуют за маленьким осликом. У них есть еще и такой обычай: они никогда не забывают своих благодетелей и испытывают к ним благодарность»… Старец пожалел верблюдов, подобно тому, как он жалел еще в детстве у себя на родине лошадей, за которыми носил следом седла, – он не отправил верблюдов вдаль за водой, он раздобыл воду сам!

Потом старец говорил: «Будем же всегда молиться о том, чтобы посланный Богом дождь обладал и духовным действием, чтобы он тушил тот духовный пожар, который по дьявольской злобе бушует в мире и опаляет души людей». Вот за освоением этой специальности духовного пожарного старец и отправился на Синай.

В монастыре святой Екатерины у него был маленькая уединенная келейка в башне, где в прежние времена держали сосланных на Синай. Вскоре братия монастыря узнали, что, войдя в свою келию, отец Паисий первым делом снял с кровати матрас и выкрутил электрическую лампочку, которая освещала комнату. Но и эта бедняцкая бывшая камера узников показалась ему слишком роскошным жильем – отец Паисий попросил благословения уйти в отдаленную келию святой Епистимии.

Келия святой Епистимии. Открытый бой

«Келия святой Епистимии, где мне предстояло поселиться, была уже давно заброшена, – вспоминал старец, – покинута людьми. Я ничего не просил у монастыря, не желая его обременять. Как-то мне принесли из монастыря хлеб, и я возвратил его обратно.

Воды было совсем чуть-чуть. В одной пещере, примерно в 20 м от келии, из расселины в скале по капле сочилась вода. Я сделал маленький водосборник и набирал по 3 л воды за сутки. Приходя за водой, я подставлял железную банку и, пока она наполнялась, читал акафист Пресвятой Богородице. В отдельную баночку набирал немного водички для мышек и птичек, живших при моей келии. Для стирки и прочих нужд я использовал ту же воду из пещеры. Я славословил Бога за то, что у меня была вода. Чтобы нагреть воду, я собирал хворост и сухие веточки.

Моей пищей был чай с сухарями, которые я делал сам. Я раскатывал тонкий лист теста и высушивал его на солнце. Эти сухари были настолько жесткими, что разбивались, как стекло. Иногда я варил толченый рис в консервной банке. Эта банка была и кофейником, и кастрюлей, и тарелкой, и кружкой. Все мое хозяйство состояло из этой банки да одной ложечки – чуть поменьше столовой.

Паисий Святогорец в своей келье

Вечером я пил черный чай, чтобы не спать, и в чай клал чуть побольше сахара – какую-нибудь лишнюю ложечку. Этот сахар заменял мне вторую майку. У меня была еще смена теплой одежды, потому что ночью в тех местах бывает очень холодно. У меня не было ни лампы, ни фонаря – только одна зажигалка С ее помощью я подсвечивал путь ночью, идя по каменной тропе со ступеньками. Зажигалка была нужна также для того, чтобы иногда разжигать огонь. Еще у меня было несколько запасных кремней и маленькая бутылочка с бензином для зажигалки. Больше ничего не было».

«Итак, – наставлял потом старец, – сколько можешь, полюби пустыню и невещественную жизнь и все свои материальные вещи, какие только можно, отнеси в дома нищих. Насколько можешь, упрости свою жизнь, чтобы освободиться от мирского душевного беспокойства и чтобы твоя жизнь приобрела смысл». А смысл для старца был в подвиге Христа ради – теперь Господь допустил своего подвижника до открытого боя с сатаной.

«Я спустился в монастырь, чтобы быть на Божественной Литургии. Причастившись, я особым образом почувствовал вкус Божественного Причащения. Это были Тело и Кровь Христова, – вспоминал старец Паисий. – Получив силы от этого знамения и глядя из монастыря на аскетирий, старец сказал диаволу: «Если хочешь, приходи, вот теперь повоюем».

А после писал: «Что я пережил там, наверху, от диавола за эти 15 дней, нельзя выразить. Это невозможно себе представить! Я чувствовал себя так, словно был пригвожден к кресту»; «Благодарю Благого Бога за то, что Он меня сохранил – брань была такой сильной… После этой борьбы Благий Бог – поскольку Он меня уберег – удостоил меня причаститься на Святой Вершине. Весь тот день после Причастия я испытывал такую радость, что не могу описать. Я рассыпался в прах от великой любви Божией и чувствовал Его присутствие близ себя. Поэтому враг диавол и вел против меня такую напряженную брань – желая лишить меня этого духовного радования, которое дало мне силы на долгое время…» Это и было то «нечто большее», что старец пережил на Синае по сравнению с упоминаемым утешением на десяток лет в Эсфигмену.

Но уже через два года синайских подвигов старец в письме от 1 марта 1964 г. писал: «Однако вижу, что Бог спускает меня все ниже и ниже. Сейчас, уже целую неделю я нахожусь в монастыре, потому что у меня открылась астма. Исихастирий святых Галактиона и Епистимии расположен на высоте две тысячи метров, и поэтому там я страшно мучился. Несмотря на то, что я принуждал себя остаться там, наверху, это оказалось невозможным: у меня останавливалось дыхание». Отец Паисий был вынужден вернуться на Афон.

Возвращение на Афон. Панагуда

Вернувшись в 1964 г. на Афон, отец Паисий более десятилетия жил уже той безмолвнической жизнью, о которой с самого своего прибытия на Афон просил здешнюю Игумению – Пресвятую Богородицу. Он даже в какой-то момент оказался на Катунаках, к которым тянулся, как дитя, в том видении, в котором Матерь Божия тогда все же показала ему путь в Стомион, на родину.

Паисий Святогорец

«Жизнь на Катунаках была безмолвной, беспопечительной и очень бедной, – читаем в житии старца, составленном 10 лет назад в 1994 г. иеромонахом Исааком. – Старец занимался рукоделием – вырезал на кипарисовых дощечках Распятия с предстоящими Божией Матерью и святым Иоанном Богословом. Немногие из этих иконок он продавал, чтобы иметь какие-то средства на пропитание, но по большей части раздавал их в благословение».

Внешне монотонная жизнь этих лет вместе с тем была наполнена чудесными событиями. «Молясь Христу, я ощущал некоторое затруднение. «Кто я такой, чтобы постоянно иметь ум во Христе» – говорил я себе. Был вечер после праздника Обретения главы Честнаго Предтечи, канун памяти святого апостола Карпа. Я чувствовал себя невесомым, воздушным. Никакой охоты спать у меня не было. Начало светать. До девяти по-святогорски (около шести часов утра) я еще не уснул. И тут я увидел, как исчезла одна из стен моей келии… Я увидел Христа – в свете, на расстоянии примерно шести метров от меня. Я видел Его сбоку. Волосы у него были светлые, а глаза голубые. Он ничего не говорил, только смотрел – не прямо на меня, а как бы чуть в сторону. Я видел все это не телесными глазами. Тут телесные глаза открыты ли, закрыты ли – ни какой разницы нет. Я все это видел очами душевными.

Увидев Его, я подумал: «Как же они могли в такое лицо плевать? Как же они – не боявшиеся Бога люди – могли к такому лицу прикоснуться? Как же они могли вколачивать в это тело гвозди? О Боже мой!.. Я не могу описать словами эту красоту…Я никогда не видел ничего подобного ни на одной из Его икон. Одна только – не помню, где я ее видел, – была немного похожа…»

Рассказывает архимандрит Порфирий, игумен монастыря святого Иоанна Предтечи в Пиерии: «Год 1979 можно считать очень важным для духовного поколения отца Паисия. Это тот самый год, когда cтарец оставил скит Животворящего Креста и переселился в скит Панагуды».

О своем служении людям старец говорил: «Приходят люди, говорят мне о своих страданиях, и мой рот наполняется горечью, словно я наелся горького лука. Но зато когда приходит кто-то, чье состояние более-менее хорошо, или кто-то из тех, кто приходил раньше, и рассказывает, что его проблема разрешилась, я говорю: «Слава Богу! Вот меня угостили кусочком халвы!» Когда со мною делятся своей болью – даже на осколках стекла сидеть и по колючкам ходить не так чувствительно. Если кто, действительно, страждет, то я готов и умереть, чтобы помочь ему».