«Сколько жизней можно спасти…»

Когда кто-то из детей его паствы шел вразнос, архиепископ Штутгартский Агапит (Горачек) оставлял все свои архиерейские дела и просто общался с этим подростком. Он ходил с ним в кино на фильмы, которые тому интересны, слушал вместе с ним музыку, отнюдь не классическую, сидел в порою шумных кафе, пока тот не приходил в себя. И это при том, что сам владыка Агапит с юности полюбил долгие, по Афонскому уставу, богослужения.

Наша Церковь прощается с владыкой Агапитом. Его любят во всем мире. В России, где он часто путешествовал на каникулах со своими приходскими мальчишками и девчонками по глубинке, – столь же горячо, как и в Германии. О пути на подлинную Родину – это автобиографическое интервью новопреставленного на праздник Вознесения Господня архиерея.

Родина

Архиепископ Штутгартский Агапит (Горачек) – Владыка Агапит, расскажите, пожалуйста, о себе. Где родились? С детства ли были православным?

– Родился я во Франкфурте-на-Майне. В семье эмигрантов. Крещен и воцерковлен с младенчества. Мои родители – русские. Только дед по отцовской линии Яромир – чех, и то обрусевший. Он сам из Праги, но учился в Петербурге – на железнодорожника. Параллельно с ним, только на архитектурном факультете, училась моя бабушка. Познакомились, поженились. Дед получил участок на Транссибирской железнодорожной магистрали – за Архангельском, в Кеми. Там уже и родились и мой отец Владимир, и дядя Гриша.

Дед умер рано, в 1919-м году, во время Гражданской войны. Его родственники из Праги стали хлопотать о переезде к ним молодой вдовы с двумя младенцами на руках. Но выехать она смогла из Советского Союза только через 8 лет. А до 1927 года, пока Дзержинский собственноручно не подписал пропуск, ей пришлось ждать в Кеми. Вот такое было славное государство. Вдова с маленькими детьми могла выехать из него только после того, как в Москве этот террорист даст резолюцию на выезд. Если знать расстояния между Кемью и Москвой, можно догадаться, на что им оставалось надеяться.

– Вам известно о жизни родных в эмиграции до вашего рождения?

– Прага 1920-х годов – это цвет русского общества: ученые, профессура, офицеры. Много интересных людей. Мой отец примкнул там к молодежи, которая собралась вокруг владыки Сергия (Королева). Этот пражский епископ привечал студенчество, устраивал с ними чаепития. Когда потом, в 1945-м году, к Праге подступали Советы, мой отец, уезжая из города последним поездом, зашел к владыке Сергию и стал уговаривать его также ехать в Германию. Тот отказался: «Не могу оставить паству».

В Германии отец сначала остановился в лагере для перемещенных лиц Менхегоф под Касселем, где они познакомились с мамой, уроженкой Харькова, также оказавшейся в эмиграции.

Первая волна эмиграции не строила храмов. Представители первой эмиграции были не очень церковными людьми

Отец стал издателем журнала «Посев». Это было политическое, антикоммунистическое издание. Его делали русские люди, которые стремились к освобождению России от большевизма. Занятия политикой не мешали отцу быть верующим, церковным человеком.

– А там, в эмиграции, были православные храмы?

– Первая волна эмиграции не строила храмов. Они сидели на чемоданах и ждали, что смогут вернуться в Россию. И ничего не делали. Молиться – молились. Но, кстати, представители первой эмиграции на самом деле были не очень церковными людьми. Владыка Иоанн (Максимович) Шанхайский и Сан-Франциский на соборе 1938 года читал доклад: «Только 4% общества является церковным», – говорил святитель про эмигрантов.

– И сейчас процент не больше?

– Ничего не меняется. Это поразительно.

– У нас один исследователь замечал: атеистов в России в 1870-м году было больше, чем в 1970-м. До революции много было поверхностных верующих, а к концу XX века наоборот – храмы разрушены, но люди, пройдя через все испытания, уверовали покрепче. Говорят, именно в храме эмигранты обретают родину?

– Да, когда приехала вторая эмиграция, они уже понимали: в России Сталин, туда обратного пути нет. Началось храмостроение.

А по детским годам во Франкфурте-на-Майне я помню барачного типа храм Воскресения Христова. Когда мне было 7 лет, я попал в алтарь. Это стало очень важным моментом в моей жизни. Там служил отец Леонид, граф Игнатьев – сын киевского губернатора, внук русского посла в Константинополе. Он стал моим духовником.

Еще школьником я понял, что ресурсы этого тела ограничены. Меня это угнетало

В 1965-м году, в основном по инициативе моего отца, хотя он был из первой эмиграции, во Франкфурте-на-Майне был построен Никольский храм. Отец стал там старостой, я вырос на приходе.

Помню, еще школьником я понял, что ресурсы этого тела ограничены. Меня это угнетало. Я был спортсменом, причем хорошим, но в этой перспективе саморазвития я уже тогда осознал, что отчет времени жизни идет на нет.

– Каким видом спорта занимались?

– Баскетболом, конечно! (смеется. Владыка очень высок – О.О.)

Зияния

Послушник Александр Горачек – Как вы выбирали себе профессию?

– Сначала я поступил на архитектурный факультет в Дармштадте. Я, в общем-то, любил архитектуру. Но так как все известное мне с детства окружение жило политическими идеями антибольшевизма, а я о революции в России мало что знал и в политике не очень разбирался, то в какой-то момент решил, что надо изучать историю, политологию, философию. Но я допустил ошибку, а может быть, это была и не ошибка, – не знаю. Вместо того чтобы остаться и заниматься всем этим в тихом уютном Дармштадте, я перевелся в университет родного мне Франфурта-на-Майне. А это был достаточно радикально настроенный город: здесь уже прошла студенческая революция 1968 года, отсюда началась сексуальная революция и т.д. Франкфуртская профессура по своим воззрениям была левой, совершенно чуждой духовного поиска.

Все доклады, которые я пытался делать на семинарских занятиях по исторической кафедре, вызывали шквал нападок со стороны левых профессоров и студентов. Допустим, я делал сообщение о Брестском мире: как Троцкий с Лениным вели этот чудовищный торг. Это же был сплошной обман! Россия в их планах вообще уже не фигурировала – была сырьем для Всемирной революции. Представляете, что начиналось во время моего выступления в аудитории? Я очень тяжело всё это переживал. Понял, что так дальше продолжаться не может.

Доклады, которые я пытался делать на семинарских занятиях, вызывали шквал нападок со стороны левых профессоров и студентов

По философии – всё то же самое. Какой-то кошмар. Выступает, например, немецкий профессор и говорит: «Маркс в своей модели будущего общества не приводит никаких аргументов в пользу того, что для общества и человека то, что он предлагает, будет являться благом. Этического оправдания у его социальных построений нет». Профессор это просто констатирует как факт. Так его «заклевали» иранские студенты: «Как это так?! Да здравствует Ленин! Рабочее движение!» и т.д. Они просто были на каком-то другом уровне восприятия. Причем сидели они на деньгах шаха, который отправлял иранскую молодежь в Европу и оплачивал им учебу. Но зачем философия тем, кто бредит рабочим движением и революцией? Они потом и устроили эту странную иранскую революцию 1979 года, по сути, ставшую социалистической. Вот такая атмосфера была и на философском факультете.

Но и на политологическом было не лучше. Скука ужасная! Греческая демократия, социальное моделирование... Меня, было, заинтересовал А.А. Зиновьев. Русский ученый-логик, философ. Тоже, впрочем, выдворенный как диссидент из Советского Союза. Писал книги, в которых давал срез советского общества: «Зияющие высоты» и др. Но вот ты прочитал один из его мастерски написанных сборников, – а он владел словом, – и ты понял всю его философию. А дальше-то что? Опять голод.

Учеба во Франкфуртском университете – это какой-то заунывный период.

Никаких отношений между профессурой и студентами, как это обычно бывает, когда вокруг преподавателя формируется сообщество учеников, там не складывалось. Всё было разбито.

Божия Матерь плачет

Храмовый праздник в Штутгарте

– Как этот период разломанного человеческого общения для вас завершился?

– В 1978-м году в Торонто проходил Всезарубежный съезд русской молодежи. Мы поехали туда с Мишей Назаровым. Он из правых, монархист. Работал секретарем журнала «Посев», который издавал мой отец. Из Торонто мы отправились в Нью-Йорк, там провели недельку. Потом я навестил в Ютике моих дедушку и бабушку по материнской линии. Решил поговеть в Свято-Троицком монастыре в Джорданвилле. Был Успенский пост, как раз перед праздником. В обители я застал чудотворные образы Божией Матери: Курскую Коренную и Страстную, плачущую. Маленькая бумажная иконка, которая находилась дома у одной греческой семьи, вдруг стала плакать. Этот образ объехал всю Америку. Пресвятая Богородица на самом деле плакала. Я пришел, стою в центре храма. На аналое лежит Курская Коренная, а слева от нее – Страстная, и я вижу: у Божией Матери на щеке слеза – свежая такая, полная слеза. Я, конечно, был впечатлен. Духовник обители архимандрит Антоний (Ямщиков) меня исповедовал.

Братия очень хорошо меня приняла. Думаю, потому, что большая их часть была из чешского Ладомирова^[1], где они еще по Праге знали моего отца. И потом, я приехал из Европы, а для них, живущих уже в Америке, с ней были связаны самые щемящие воспоминания времен еще Второй мировой войны. У вас же тоже в России с Великой Отечественной войной связаны светлые воспоминания русского народа за XX век?

«Тарань! Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!»

Архим. Нафанаил со скаутами в лагере для перемещенных лец Фишбек. 1945-46 гг.

– Да, несмотря на все ужасы войны, многие тогда прозрели. Стали открываться храмы.

– Так и в Америке у них то время и в целом Европа вызывала положительные ассоциации. Мы, зарубежники, в таких поездках особенно чувствуем единство: приезжаешь в Америку, в Канаду, и тебя встречают там как родного. А тем более я приехал из Германии.

Дело в том, что в эмиграции, особенно второй волны, очень многие прошли через Германию. Одно время здесь оказалось около 30 архиереев. В одном только Мюнхене было тогда 14 приходов, а по всей Германии – около 150. Народ, убежавший от Сталина, селился в немецких лагерях для перемещенных лиц; их здесь наши архиереи воцерковляли. Молодежь в этих лагерях переженилась, покрестилась, повенчалась, получила катехизацию и разъехалась во все концы света, но благодарную память о здешнем священстве сохраняет.

Однажды в монастыре преподобного Иова Почаевского в Мюнхене, где-то в 1985-м году, когда владыка Нафанаил (Львов) еще жив был и находился в обители на покое, – звонок в дверь. Открываем, стоит мужчина – по стилю американец: модные ботинки, штаны. «Здрасьте, – говорит он по-русски. – Можно к владыке Нафанаилу?» – «Да-да, конечно, – говорим. – Вы в курсе, что он болен, в постели». – «Да, – отвечает. – Я хотел бы его проведать. Я был его шофером».

У них даже такой эпизод был. Как-то раз владыка Нафанаил, он тогда еще архимандритом был, услышал, что в какой-то лагерь приехали англичане, пригнали грузовики и уже собираются устроить репатриацию. Он тут же сел в машину и поехал туда. Подъезжают – ворота лагеря закрыты, а за ними видно: стоят грузовики, и уже какая-то суматоха. Они с этим шофером переглянулись: «Благословите таранить?» – спросил тот. «Тарань! Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!» – благословил владыка (тогда еще архимандрит). Он всю жизнь произносил букву «р», не картавя, а как будто с английским акцентом. Машина, кстати, была снабжена английским и бело-сине-красным флажком. И вот, водитель газанул и на полном ходу снес ворота. Они выскочили из машины, и владыка начал тех, кого уже загнали в грузовики, спускать обратно: «Слезайте! Ни за что не уезжайте! Вас хотят репатриировать!» Британские солдаты растерялись, увидев священнослужителя.

Нафанаил предотвратил тогда передачу СССР около 600 человек, находившихся в лагере под Гамбургом

Отступили. Архимандрит Нафанаил предотвратил тогда передачу СССР из английской оккупационной зоны около 600 человек, находившихся в лагере под Гамбургом.

Понятно, что когда потом ты, приехав из Германии, встречаешь в Америке этих спасенных людей и их потомков, они тебя очень тепло встречают. Наше единство подпитывается вот такими опытами самоотверженного служения пастырей своей пастве и помощи народа Божия своему архиерею.

Еще одно потрясение

Отец Владыки Владимир Яромирович. Франкфурт Пасха. (1955)

Там, когда я гостил в американском Джорданвилле, много произошло разных событий – всего не перескажешь. После праздника Успения владыка Лавр (Шкурла), в 2001-м году он станет нашим Первоиерархом, вызвал меня и дал мне дело Соколова по убиению Царской Семьи.

– А как оно попало к владыке Лавру?

– Генерал М.К. Дитерихс, которому от Белой армии А.В. Колчаком было поручено вести следствие об убиении Царской Семьи, сделал себе копию следственного дела Соколова. Просто перепечатал на печатной машинке. Это был четвертый экземпляр из четырех: две копии сделал сам Соколов, плюс оригинал. Пасынок генерала Дитерихса передал эти документы в Джорданвилль, попросив опубликовать дело. Владыка Лавр вызвал меня к себе и сказал: «Мы не можем издать дело, так как у нас нет историка, который мог бы досконально откомментировать его». Он попросил заняться этой работой издательство «Посев».

– А где остальные копии?

– Одна из копий, знаю, лежит в Гарварде, еще одна только в 1997-м году попала в Россию. У князя Лихтенштейнского почему-то оказалась часть этого следственного дела, и он обменял ее на фамильный архив, который хранился после Второй мировой войны в российских запасниках.

Мой отец потом вообще получил все фотографии этого дела: Ганина яма, Поросенков лог, урочище Четырех братьев...

– Удивительно, что Господь, благословивший вашего отца заниматься этой историей, призвал его к Себе в год прославления Русской Православной Церковью Заграницей Царской Семьи именно в день их памяти: 17 июля 1981 года.

– Да, отец успел издать эту книгу. Следователи до сих пор пользуются ею, потому что материалы дела там опубликованы полностью.

– Что вы чувствовали, когда, будучи еще студентом, везли через океан дело об убийстве Царской Семьи на груди?

– Это всё меня, конечно, потрясло. Это очень важный момент для всей моей жизни. Я вернулся в университет, и мне было уже не до учебы.

Когда община начинается с дружбы

Александр (будущий Владыка Агапит) и Михаил Горачеки. 1970 г.

– Как вы оказались в монастыре?

– В Европе православного монашества как такового не было, разве что только выходцы из Почаева. У нас из них был владыка Павел (Павлов), духовный сын владыки Виталия (Устинова). Он был епископом в Англии, Бразилии, Канаде. В Германию приехал помогать тогда уже старенькому владыке Филофею (Нарко), архиепископу Берлинскому и Германскому. Взял на себя все текущие дела. Он был замечательным епархиальным архиереем. Великий подвижник. Мой отец очень дружил с владыкой Павлом, он часто ночевал у нас, когда бывал во Франкфурте. Благословил меня на монашество. Он же постригал и рукополагал в иеромонахи владыку Марка (Арндта).

– Как вы познакомились с владыкой Марком?

– Я его знал еще по франкфуртской общине, до пострига. К тому моменту, когда мои дела в университете после возвращения из Америки пошли похуже, он служил уже в Висбадене. Стал там сам подвизаться по Афонскому уставу, вокруг него образовалось братство. Это были мои друзья. Отец Николай Артемов, ныне служащий священник кафедрального собора Святых Новомучеников и Исповедников Российских и святителя Николая в Мюнхене, тогда уже женился. Наташу, ныне матушку, я тоже уже давно знал; они раньше меня перебрались в Висбаден к владыке Марку, тогда еще архимандриту. Это был давнишний круг моего общения, некогда меня втянул в него старший брат Михаил. Они все были постарше меня: когда мне было 13 лет, им было уже по 18, но я как-то подтянулся и, когда ходили гулять, примыкал к ним. А потом я вот и в Висбаден стал ездить. Там был очень строгий устав: вставали раньше четырех утра, Полунощница, кафизмы, каноны, каждый день литургия. Как мне всё это нравилось!

– Владыка Марк называл висбаденский приход «наш малый рай, из которого мы были изгнаны».

– Да, когда владыку Марка хиротонисали в 1980-м году, он переехал в монастырь преподобного Иова Почаевского в Мюнхен. Я последовал за ним. Так в 24 года я стал послушником. И вот с тех пор мы уже 40 лет как вместе.

Чем отличается духовная жизнь от политики?

Монастырь преподобного Иова в Мюнхене

– О женитьбе и не помышляли?

– Я потом шутил, что поехал в Америку искать себе невесту, а получилось всё наоборот. Там, в Джорданвилле, я впервые соприкоснулся с почаевской традицией и понял, что это моё. Она стала мне родной в мюнхенской обители. А политический опыт: НТС (Народно-трудовой союз российских солидаристов), «Посев» – меня всё это уже как-то не удовлетворяло. Отец издавал «Посев», – и я помогал, конечно, в верстке журнала; мой крестный отец Евгений Романович Островский занимал руководящие должности, одно время возглавлял НТС, – и я тоже участвовал в этом движении. Крестный довольно часто приглашал меня в ресторан, мы сидели, общались. Но в политике надо постоянно взвинчивать себя, ставить себе какие-то цели. В духовной жизни ты, наоборот, ждешь, как будет действовать Господь.

Там, в Джорданвилле, я впервые соприкоснулся с почаевской традицией и понял, что это моё

– Спустя 20 лет после пострига состоялась ваша архиерейская хиротония. Для вас символично, что она совпала с прославлением в Русской Православной Церкви Заграницей святителей Игнатия (Брянчанинова), Феофана Затворника, Филарета Московского?

– Владыка Лавр в своем напутственном слове наказал мне пользоваться писаниями этих трех святителей. Сестры Гефсиманской обители со Святой земли подарили мне сразу же после хиротонии икону с частицей мощей святителя Феофана.

– Вас владыка Марк вообще назвал «самым одаренным архиереем».

– Многое тогда сошлось. Курская-Коренная икона присутствовала. У нас в то время фактически Синод заседал. Владыка Иларион (Капрал), наш нынешний Первоиерарх, из Австралии прилетел. Многовато для меня. Сестры со Святой земли подтянулись: игуменья Моисея (Бубнова) из Спасо-Вознесенского Елеонского монастыря и матушка Елисавета (Шмельц) из Гефсимании, а также мать Магдалина. И потом, это уже был 2001 год, в России ощущался церковный подъем. До этого архиерейские облачения купить было очень трудно. Разве что греческие. Но мы хотели русские! А раньше такие облачения шились где-то частными руками на домах. Приобрести их для наших архиереев всегда было проблемой. А мне подарили полный комплект облачений всех цветов! Поэтому владыка так и сказал.

Последнее слово – за Господом

Владыка Марк и владыка Агапит. Престольный праздник в Висбадене

– Говорят, всё наше время в плане церковной истории можно считать большим подарком от Господа. Как вы полагаете?

– Да, для Русской Церкви времена очень благоприятны. Этим надо пользоваться. Тот факт, что вообще восстановление канонического общения между Русской Православной Церковью Московского Патриархата и Зарубежной состоялось, – невероятное событие. Много всего позитивного происходит. Епархии сейчас в Русской Церкви растут. Новых рукополагают архиереев.

– У нас, можно сказать, епископ, когда поставляется на кафедру, воспринимает все население своей епархии хотя бы потенциально в качестве своей паствы.

– Конечно.

– А архиерей Русской Православной Церкви Заграницей как воспринимает свою паству?

Первоочередной задачей для меня как архиерея является забота о духовенстве

– В чем заключается, прежде всего, задача архиерея? Воспитывать священство, которое потом опекает паству. Понимаете, у нас две трети священников трудятся на гражданской работе. Община их не содержит. Так у нас устроена приходская жизнь. Первоочередной задачей для меня как архиерея является забота о духовенстве. Приходится буквально уговаривать народ как-то поддерживать священников, чтобы богослужение стало возможным. Конечно, были миссионеры-просветители, как святитель Николай Японский. Но при существующем раскладе на миссионерство может просто не оставаться сил. О каких там проблемах окружающего нас социума можно говорить, когда приход не готов кормить своего священника? Что говорить уже про диаконов, чтецов, вдов? В IV веке Римская Церковь кормила 1800 вдов. А сколько их там христиан было? Рим – миллионный город. Христиан где-то 10%, значит, скажем, около 100 тысяч. И при этом только вдов у них столько было на содержании. Наверно, люди тогда были более жертвенные. Отдавали десятину.

– А десятину, кстати, никто не отменял.

– Да. Но если бы ее действительно платили, тогда было бы место и социальным работам, и программам по воспитанию детей и молодежи, чтобы они не калечили себя наркотиками, не делали абортов. Сколько жизней можно спасти…

А люди как-то рассеялись, каждый думает о себе. Как правило, сегодня приход опирается на каких-нибудь пару человек. Как из этого выйти? Содержание священника – это соборная проблема. Иногда батюшки бывают искусные, они умеют как-то народ привлечь. А другой не умеет так выстраивать отношения. Но всё равно служба идет! А это самое главное. Вот что надо ценить.

Какой бы он, батюшка, ни был: грубый, Лексус ему нужен последней модели, Мерседес – пускай! Но если служба идет – это уже достижение из достижений. Жалко, конечно, что у священников бывают такие запросы.

– Как людям не соблазняться?

– Однажды преподобный Антоний Великий задался вопросом: почему есть богатые и бедные? Самый элементарный вопрос, от которого сейчас весь мир страдает. Особенно в России эта сложившаяся двуклассовость общества, с делением его на бедных и богатых, остро ощущается. Есть те, кто имеют деньги, и те, кто их не имеет. Преподобный Антоний по этому поводу просто стенал: «Почему так?!» А Господь ему и говорит: «Не твоего ума дело!» И молчит – вот и всё.

– Как научиться жизнь по-евангельски?

– В отношении духовной жизни у меня такой опыт. В монастыре, когда ты начинаешь с послушниками как-то специально заниматься, требовать от них чего-то, – всё мимо! Для себя я вывел такое правило: ты живешь своей жизнью и ждешь, когда Господь откроет тебе доступ к твоему ближнему. Но для этого, конечно, надо иметь определенные условия. В монастыре-то понятно: все насельники – единая семья. Но такое даже между супругами бывает: живут вместе и не знают, что они духовно близки. В духовной жизни ты ждешь и смотришь, как будет действовать Господь.