Бревно в глазу

Иван Шмелев в автобиографической повести «Богомолье» вспоминает, как в детстве осматривал трапезный храм Троице-Сергиевой Лавры. Заметив, что его внимание особенно привлекла роспись, на которой изображены грешники с сучком и бревном в глазу, монах пояснил, что эта картина разъясняет евангельскую притчу, и привел слова Спасителя: «Что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?» (Мф. 7, 3).

Ребенок, остро реагируя на образ, не унимался и спросил: «Зачем воткнули ему бревно... ведь больно?», но монах невозмутимо ответил: «Нет, не больно», и добавил: «Так изображено для понимания».

«Нет, не больно!» Надо признать, что ответ монаха очень точно отразил чувство, которое испытывает человек, привыкший осуждать. Ему действительно не больно: он не страдает ни за осуждаемого, ни за себя, поскольку бревна своей страсти совсем не ощущает. И того «понимания», о котором говорил мальчику монах, у осуждающего других тоже нет. Бревно, торчащее из его глаза, ничуть не мешает ему подмечать даже малые проступки — сучки в глазах окружающих и, более того, считать себя вправе вторгаться с неловкими попытками излечить, исправить другого: «Дай, я выну сучок из глаза твоего» (Мф. 7, 4).

Довольно распространенная ситуация. На воскресной Литургии «постоянная» прихожанка подходит к женщине, сделавшей земной поклон, и важно указывает: «По воскресным дням земные поклоны не совершаются». Она так «вытаскивает сучок из ее глаза», полагая, что делает добро ближнему. Но разве она знает, что в этот миг творится в чужой душе, каким чувством отчаяния, взывания к Богу о помощи или, наоборот, благодарности о минувшей беде вызван этот поклон? Да, земные поклоны по воскресеньям уставом не предписаны, потому что каждое воскресенье — это малая Пасха. Но если человек его делает, он же не совершает преступления. Зачем бесцеремонно вторгаться в чужую молитву покаяния или благодарности? Прихожанка же полна чувства собственной значимости и торжественно несет свое бревно далее.

Страсть осуждения, наверное, самая распространенная и вместе с тем малозаметная из всех остальных пороков. Неприметно, но всеохватно вторгается она в нашу повседневность, во все моменты жизни, как пыль проникает во все щели. Наблюдающий за своей внутренней жизнью с ужасом замечает, что процесс осуждения почти безостановочен и неподконтролен. Человек постоянно осуждает всех и вся независимо от того, где он находится: в храме, дома, на работе или на улице. Если, например, с грехом чревоугодия можно как-то совладать, пересилить свое хотение, то осуждение, как зловредная и едва различимая пыль, незаметно забивает душу.

Надо уяснить, что осуждение других крайне опасно, ибо этот грех наносит тройной удар: он направлен против Бога, попирает любовь к ближнему и несет вред самому осуждающему.

Осуждая других людей, человек похищает суд у Бога, присваивает себе функции, присущие только Богу. Как единственный Творец всего сущего Господь обладает абсолютным ведением души каждого человека, с ее пороками и достоинствами. Только Богу в полной мере открыты внутренняя борьба и скрытые от мира слезы покаяния. Человек же, позволяющий себе, не задумываясь, с легкостью осуждать других, даже не понимает, что творит, настолько незначительным ему кажется собственный грех. Он словно бы говорит: «Господи, мне виднее, чем Тебе, в чем этот человек прав, а в чем его надо поправить, что поставить ему на вид».

У японского писателя Юкио Мисимы есть рассказ, в котором об одном и том же совершенном преступлении рассказывают преступник, свидетель и потерпевший. Все они, например, описывают куст, возле которого оно было совершено, но делают это совершенно по-разному. В этом рассказе писатель замечательно показал, что мы ни о чем не можем судить объективно, поскольку каждый человек смотрит «со своей колокольни». Никто, даже благонамеренный человек, не застрахован от погрешностей в своем мнении о поступках и словах другого. Тем более нам не ведомы чужие мысли, чувства и мотивы поведения. По этой причине Господь убеждает нас не вникать в чужие несовершенства и не судить поступки других людей, но наблюдать за собственным поведением и замечать неправду в своем сердце. Ведь свои помышления и расположения нам открыты более, нежели чужие. По этому поводу апостол Павел мудро замечает, что «если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы» (1 Кор. 11, 31).

Когда мы оправдываем себя, а других судим строго, мы лицемерим, то есть подходим с разной мерой к себе и окружающим. Но Спаситель определенно сказал, что, «каким судом судите, таким будете судимы; и какой мерой мерите, такой и вам будут мерить» (Мф. 7, 2). Значит, изрекая строгий суд о другом человеке, мы тем самым лишаем себя Божия снисхождения. У нас всех есть врожденные недостатки и приобретенные страсти: явные нам и от нас скрытые, потому что человек смотрит субъективно и на себя самого. И все наши несовершенства Господь покрывает Своей безграничной любовью, если человек удерживает себя от осуждения.

«Пролог» передает рассказ о смерти нерадивого монаха, который, на удивление братии, умирал с радостью и надеждой. На просьбу открыть причину своей беспечальности умирающий сказал, что, когда с сокрушением признал себя повинным во многих грехах и ожидал самого строгого суда Божия, то услышал от ангелов: «При всем небрежении ты был незлобив и никого не осуждал», — и тут же запись всех его грехов была уничтожена. «Так, — заключается в «Прологе», — исполнилось над ним слово Христово: Не судите, да не судимы будете (Мф. 7, 1)».

Разве тот инок один во всем монастыре имел недостатки? Но он не смел даже взглянуть на чью-либо жизнь, чтобы оценивать ее и, более того, порицать брата, а смотрел только на себя и сокрушался о своих грехах. Ибо, как сказал авва Моисей, «безумно оставлять своего мертвеца (то есть свою душу, изнемогающую в согрешениях) и идти плакать над чужим мертвецом».