Церквей ваших не оставляйте

Знакомый мне священник перестал поминать Патриарха. Неизвестно, как далеко зашёл он в противлении, однако, боюсь, обычный «ревнительский» путь к расколу повторится. Почти в каждом подобном случае это выглядит сходно. Сначала человек не видит оснований своих поступков и мыслей. Он допускает своеволие и осуждение, будучи занят подробным критическим разбором слов и поступков вышестоящих лиц. Интересная мысль посещает его: сделать конфликт идейным. Право же, лучше представить это борьбой принципов, стоянием за правду, против экуменизма и унии, а вовсе не банальным брюзжанием в адрес начальства. Его, отца N, украсит роль защитника самого важного и дорогого, тогда как иерархи ‒ объекты его критики ‒ окажутся не просто людьми с несовершенствами, допускающими ошибки, но лицемерами и изменниками, посягнувшими на святое. По сему поводу примеряется тога ревнителя чистоты Православия, а пафосная театральность входит в привычку.

Печальная реальность разрыва канонической и литургической связи с иерархией терзает Поместные Церкви

Литургическое поминовение Патриарха и епархиального епископа – залог канонической общности, как бы маячок, подтверждающий своевременный выход на связь, распознавание «своего» от «чужого». Однако упоминание за богослужением «Великого отца и господина нашего Святейшего Кирилла, Патриарха Московского и Всея Руси и господина, преосвященного епископа С-ского…» болезненно отзывается в самолюбии, заставляя переживать униженность перед теми, чьи самые низкие, злодейские скрытые мотивы он раз за разом поставлял перед мысленным взором.

Увы, печальная реальность разрыва канонической и литургической связи с иерархией терзает Поместные Церкви. Не только Русскую, но и Элладскую, Сербскую, Румынскую, Болгарскую. Ежегодно значительное число клириков в разных местах «хлопают дверью», извещая о своем намерении отложиться. Видимая простота действия подталкивает новые души к совершению этого духовного самозаклания.

«Непоминающий»: этапы разрыва

В его устах обличение, в руках его знамя истины, он «истинный христианин», учитель веры

Отложиться от «зараженного ересью архиерея» – только начало. О, если бы «непоминающим» двигали соображения осторожности, благоговения, осознания хрупкости веры и опасения нечаянно пасть! Тогда бы он постарался выйти из отношений, смущающих совесть, прилепившись к архиерею, чье правоверие к него не вызывает сомнений. Зилота интересует другое. Не существует внутренних целей воздержания и самодисциплины. В его устах обличение, в руках его знамя истины, он «истинный христианин», учитель веры, подобен Максиму Исповеднику и Фотию, и долг его – одолеть изменников и врагов веры. Каждый шаг обставляется и провозглашается им наиболее громким образом.

Первый тупик: как быть с поминающими Патриарха? Множество друзей и братьев по вере оказываются на другом берегу стремнины. «Необходимо как-нибудь срочно заставить остальных думать, как я, присоединиться ко мне, а всего лучше ‒ поступить в послушание мне, иначе дело моё будет казаться слишком малозначительным, чтобы не сказать ‒ идиотской глупостью», ‒ рассуждает он. В попытках продавить идею отступничества иерархии ревнитель домышляет, расцвечивает в тона судьбоносного выбора цитаты из выступлений иерархов, отдельные эпизоды церковной дипломатии. Тут-то и происходят подлинное каноническое отступление и раскол, который, по словам Златоуста, не лучше ереси, и степень вины за который столь велика, что не смывается даже мученической кровью. Каноны разрешают блюсти совесть и не иметь общения с ложноучащими. Но прежде соборного определения не дозволяется выносить собственный суд и тем более обвинять в еретичестве кого-либо во всеуслышание.

Совестные дилеммы и полутона мало интересуют «истинного христианина». Он сыплет готовыми обвинительными вердиктами вроде: «лжепатриарх», «лжеепископы», «разбойничья иерархия», «христопродавцы», «иуды» и прочие. По одному собственному решению ему не составляет труда низвергнуть иерархию, перестать признавать духовные звания, считать своих оппонентов лишенными сана и благодати совершения таинств, называть по фамилиям… Постыдная самодеятельность!

Примитивная апология раскольников

Свое положение раскольник расценивает как определенное и прочное. Достаточно один раз сказать волшебную формулу: «Прещения в мой адрес еретичествующих епископов вменяю ни во что», ‒ и: «чик-чирик, я в домике», ‒ наступает состояние полной безмятежности. «Непоминающий» становится неуязвим и самодостаточен, не нуждается ни в засвидетельствовании своего канонического статуса, ни в субординации. Воистину памятник человеческой самоуверенности и утраты здравого смысла!

Раньше или позже «непоминающий» встанет перед фактом своего разрыва не с одной иерархией Церкви, но и с ее полнотой, продолжающей сохранять верность каноническому порядку. Выбор небогат: признать отступниками всех принадлежащих к мировым Поместным Церквям либо согласиться, что цели спасения души достигаются без диссидентских истерик с заламыванием рук и метанием громов и молний.

Раскольники с жаром предаются тому, что умеют и знают лучше всего, – продолжать раскалываться!

На данном моменте «истинное христианство» впадает в умоисступление. Анафемы и ругательства оказываются едва ли не единственным его вдохновением. Меж полюсов своего девиза ‒ «Ортодоксия или смерть» ‒ оно избирает второй, то есть смерть: неуклонное духовное разложение под отравляющим действием яда злословия.

Ряды зилотов разделяются. Некоторая часть всерьез считает себя последними и единственными на всем земном шаре хранителями истинного Православия; «умеренные» вступают в спор с этим самодовольным вздором. «Непримиримые» не сдаются, они упрямо стоят на своем. Их опасения несложно понять: а что, если в качестве не «единственно и исключительно истинной» их юрисдикция окажется никому не нужна?

На почве обсуждения отношения к мировым Поместным Церквям происходят многочисленные разделения. Раскольники с жаром предаются тому, что умеют и знают лучше всего, – продолжать раскалываться! Недавние соратники по борьбе, они хронически не переносят друг друга, огревают прещениями, извергают из сана, отлучают и признают благодать не действующей… Право, комично, если б не так грустно.

Болезненный, искривленный мир раскола

Ригоризм – сущностная основа движения «непоминающих». Ригорист не желает видеть сути дела, за которое взялся, а выбирает внешнюю видимость и служит ей. На увещания совести такой человек отвечает не делами совести, а удвоенным, утроенным упорством. Неважно, зло ли выходит из поступка или добро. С дотошностью он следует выбранной программе и игнорирует любые обстоятельства или отрицательные последствия своих действий.

То, что психология «непоминающих» представляет духовное повреждение и срыв, доказывает одновременно несколько признаков. Дробление – характернейший из них. Так же, как раскольники-старообрядцы некогда разделились на десятки толков и согласий, не имеющих общения друг с другом, современный мир «истинно православных церквей» составлен десятками юрисдикций, являющимися, как правило, не более чем сектами или самосвятами. В Греции насчитывается около 20 враждующих друг с другом раскольничьих групп; в России их около десяти.

В то же время внутреннее брожение охватывает большинство раскольничьих групп. Любой из «непоминающих» являет отдельную единицу, печётся о своей собственной неприкосновенности. Вот вам тайный, не афишируемый источник вдохновения: в вопросах вероучения быть самому себе головой, толковать каноны по собственному усмотрению. Лидеры раскольников признают: «Я боюсь положить запрет в служении на своего клирика даже на десять дней, поскольку он уйдет к другим». Некоторые и впрямь успели покочевать уже между нескольких юрисдикций. Чуть что-то не нравится – возникает желание нового, более «истинно православного» сообщества. Нередки самочинные хиротонии с нарушениями. Больно видеть, как, начав однажды с пристрастного исследования чужих прегрешений, «непоминающие» приходят к ужасающему расстройству канонической дисциплины.

Трудно понять, чего больше во всём этом: консерватизма и заботы о строгом следовании Преданию или же современного диссидентства и свободы слова? Зилотство оказывается знаком уныния и неспособности наладить собранную, аскетическую молитвенную жизнь. «Расцерковление» ‒ не в одном обмирщении; им сопровождается любая остановка в духовном развитии. Переход на позиции политизированного «протестного движения», пропагандистская война с иерархией вполне отвечают образу внутреннего застоя и охлаждения в вере.

Совет недоумевающим от Златоуста

«Церкви грозят две опасности, ‒ пишет известный греческий автор, архимандрит Епифаний (Феодоропулос), ‒ с одной стороны, приводимый в движение диаволом экуменизм, а с другой – душепагубный фанатизм, который в конце концов ведет к ужасным богохульствам и ересям и затемняет истину. Да убоимся этих зол, и да минуют они нас. Не будем уклоняться ни направо, ни налево, но шествовать – царским путем».

Немногочисленные примеры, в которых архиереи и клир прекращали поминовение священноначалия, всегда были вызваны чрезвычайной крайностью обстоятельств. Например, в обстановке жестоких советских гонений 1920–1930-х и неопределённости с наследованием поста Патриаршего Местоблюстителя некоторая часть Русской Церкви под началом митрополита Кирилла (Смирнова) отказалась подчиняться митрополиту Сергию (Страгородскому). Монастыри Афона после самовольного «снятия» Патриархом Афинагором анафем с католиков в 1965 г. прекращали на некоторый срок возношение его имени за литургией. Тем не менее Афон сегодня продолжает признавать каноническую юрисдикцию над собой Патриарха Варфоломея (Архонтониса), ведущего подчас рискованную экуменическую политику. Риторике ультиматумов большинство святогорского братства предпочитает тон братского вразумления своего Первоиерарха.

Не секрет, что для Русской Православной Церкви экуменизм, соглашательство также представляют проблему. Приходят на память размытые формулировки по церковно-дипломатическим и церковно-политическим вопросам, высказывания либерально настроенных священников и отдельных официальных лиц. Естественно не соглашаться с подобными заявлениями и оппонировать им. Однако не меньшее беспокойство вызывают назойливая раскольничья агитация и демарши «непоминающих». Необычайно легкомысленно и опасно отважиться на разрыв с Церковью в условиях, когда допускающие модернистские, расходящиеся с духом Предания сентенции находятся в меньшинстве, а соборный голос Поместной Церкви выражает здравое учение.

Пример разрешения дилеммы сложного морального выбора в церковной истории дает святитель Иоанн Златоуст. «Церквей ваших не оставляйте, общение (со священноначалием) имейте, дабы не произвести раскол в Церкви, а подписей своих (под сомнительными, противоречащими учению и канонам документами – А. Р.) не ставьте», ‒ говорил он своим ученикам накануне беззаконного изгнания из Константинополя. Вот общее правило для православных христиан, как ревновать о вере, не удаляясь в раскол. Благой выбор для христианина заключается в том, чтобы ограждать себя одновременно и от лжеучения, и от соблазнов личного произвола.