Школа свободы и любви архимандрита Софрония (Сахарова)

Познайте Истину, и Истина сделает вас свободными (Ин. 8:32). Только познавший Истину может так писать о свободе, как это делал архимандрит Софроний (Сахаров). Однако конечная цель свободы не в самой свободе, а в любви, как нас этому учит великий подвижник XX века.

Истину мы познаем в Самооткровении Бога. Он может открывать Себя внутри моего духа – именно потому что я со-образен Ему как образ Божий от Сотворения, и соприроден Ему: в Таинстве Святаго Причастия мы приобщаемся Его Божественной природы, а в Таинстве Исповеди отреваем от себя все, что супротивно ей. Он открывается христианину и при чтении Евангелия. Заповеди Христовы – также Самооткровение Бога. Мы склонны полагать, что это повеление нам, и отсюда все наши неудачи. Это рассказ Бога о Себе Самом, убеждает нас отец Софроний.

«Я не в силах исполнить Твою заповедь… – молился этот подвижник. – Ты Сам приди и вселись в меня и твори заповеданное Тобою».

Архимандрит Софроний не понимал адогматической веры: это не Путь, и Истина, и Жизнь (Ин. 14:6), а отсутствие таковых. «Наступают времена, – говорил еще учитель и сотаинник отца Софрония преподобный Силуан Афонский, – когда путь ко спасению будут находить образованные люди». Так и отец Софроний полагал, что «академическое образование в наше время стало [даже] монаху более необходимо, чем в прежние века». Впрочем, предостерегал от возможной подмены: «уклониться от крестного пути Евангелия и идти к соединению с Абсолютом посредством знания – гносиса». Вообще всю новозаветную гносеологию он сводил к любви, единению с Богом через любовь.

Старец Софроний (Сахароов)     

Евангелие постигается только опытно. Преподобный Силуан увещевал в Евангелии всматриваться, как Он, Сын Человеческий, действовал. Если мы научимся усваивать себе пусть только образ действий Спасителя, Он Сам придет и вольет в эти новые мехи (Мф. 9:17) Жизнь Свою. «Если мы проявляем себя в плане земли так, как явил нам Себя Воплотившийся Бог, то значит Дух Святой действует в нас».

Самым непогрешимым критерием того, что это так, а значит, собственно христианства, преподобный Силуан и его ученик считали любовь к врагам: «Само Воплощение Сына Единародного есть любовь к врагам». Человек и становится способен ее проявлять только тогда, когда родится свыше (Ин. 3:3), то есть даст воплотиться в себе Христу, чтобы Он уже действовал во исполнение заповедей. «И Воплощение, и Крещение, и Воскресение все было действием Бога, а не человека Христа. И это „образ” нам (ср. Ин. 13:15), это основной принцип всей нашей аскетики».

Отец Софроний не признавал безаскетического и безцерковного христианства. «В духовном существовании человека ничто, исходящее от Бога как дар, – [а подаются нам Дары Христовы именно в опыте Литургии], – не усваивается без подвига».

Нет христианина не подвижника. А аскеза – это и есть духовный подвиг и упражнения. Она может включать в себя положительные формы действия: возрастание в добре и работа любви, но предваряется и сопутствуется и отрицательными формами – борьбой с действующим в нас «законом греха». А тут и нужен весь арсенал аскетических упражнений, только важно помнить, что «никакая система аскетических упражнений, не преследующая сохранение Христовых заповедей, не приводит к цели». А что есть цель? «Бытие твари по образу Триединого Божества есть смысл и цель Церкви».

Архимандрит Софроний     

«Как Един Бог и Он же Троица Лиц. В своем финальном осуществлении и Человек должен стать Единым Человеком во множестве ипостасей». Однако «ясно, что каждый член Церкви должен достигнуть полноту подобия Христу, даже до тождества, иначе не осуществится единство Церкви по подобию единства Святой Троицы». Отец Софроний приводит слова преподобного Симеона Нового Богослова: «Невозможным будет вечное пребывание в единстве человека с Богом при несовершенном подобии Богу», и добавляет: «Эти слова должно распространить и на единство человека с человеком».

В этом раю единения нераспятых нет. От того нам и предложена заповедь о любви – вплоть до любви к врагам (Мф. 5:44), ношение тягот друг друга (см. Гал. 6:2), потому что «любовь не есть нечто, уже данное нам: ее нужно стяжать подвигом нашего личного самоопределения». Потому-то и «сила греха не в том или ином относительном внешнем действии, а в факте глубокого духовного самоопределения».

Аскетические упражнения – только средства, цель же Сам Бог, являемый в Евангелии в отсветах их. Они также могут соответствовать отрицательной форме действования: пост, воздержание, целомудрие, бдение, нестяжание и как вершина: послушание. Это уже самое трудное – отречение от своей собственной воли. Начинается оно с того, что «мы просто становимся внимательными к нуждам окружающих нас людей», но возводит до предельных откровений: «Вне культуры послушания живое постижение тайны соборности – не дастся».

Как сокрыта от нас будет и тайна свободы: «В подлинно святом соборе – нет места иерархии, ни борьбы за преобладание или превосходство». Ибо «первым симптомом освобождения [является] нежелание властвовать над кем бы то ни было; последующая ступень – внутреннее раскрепощение от власти других над тобою».

Так открывается внутритроический образ бытия, когда все происходящее есть исполнение мною и осуществление в моей жизни воли Божией. «Через послушание человек разрывает тиски эгоистической замкнутости» и распахивает свое бытие Божественным откровениям Бога о Себе Самом. Ибо «в подвиге послушания дух человека научается отдавать себя на распятие».

Здесь-то и происходит искомое отождествление со Христом – в нас начинают действовать уже [положительные формы аскетических упражнений]: молитва, сострадание, смирение, любовь. Это собственно свойства Бога.

«Вся жизнь Спасителя – пример для нас. И мы должны молиться при всяком обстоятельстве (см. Ин. 13:15), особенно опасном и трудном, чтобы превратить всю нашу жизнь в молитву». Одни из самых потрясающих слов отца Софрония: «Слова литургии – это слова, которыми Бог сотворил Небо и землю».

Участвуя в Бого служении, я становлюсь со-творцом, и также, как Сотворший, несу ответственность за мироздание. Отсюда все рассуждения богослова о космическом характере молитвы [как и греха]: спасаясь спасаем [и наоборот].

«Спасаемся [же] мы в высшем смысле через соучастие в Страстях Христовых за нас». «И нам Он дает осязать Его раны (Ин. 20:25), когда мы входим действенно и разумно в совершающееся в час литургии». Это животворящий опыт. Но дан сотаиннику Голгофской жертвы и опыт другой…

Жить по-христиански нельзя, по-христиански можно только умирать. «Сострадание «убивает» того, кто исполнен состраданием, – свидетельствует отец Софроний. – И в этом смысле можно сказать, чтобы остаться живым, мы должны жить с «закрытыми глазами»… Но духовному человеку необходимо идти навстречу с этим океаном страданий всего человечества, чтобы как-то уподобиться Христу, Который дал нам образ», пример (Ин. 13:15), как мы должны жить и чувствовать».

«Если мы осуждаем только самих себя, – [это и есть опыт сораспятия], – то сострадание наше миру действенно бывает для множества других». Молитва из покаянной достигает Гефсиманской глубины и через Голгофскую сопричастность подвижник осуждает себя на ад. «Это и есть тайна святых. Погружая себя во ад, монах смиряется ниже всякой твари и через это освобождается от действия в нем всякой греховной страсти: нет ни гордости, ни властолюбия, ни осуждения, ни похоти, ни любостяжания – ничего греховного».

«Велико только одно, – говорил преподобный Силуан, – смирить себя, ибо гордость мешает нам любить». Так ад покаяния сменяется на пройденный Господом ад любви: «…происходит некий странный обмен: любовь отдает себя, свою силу и жизнь тем, кого любит, в ответ же воспринимает на себя или в себя страдания возлюбленных». Но есть, однако, со времен Крестной Жертвы Спасителя «в бытии мира сей дивный закон: умирая в пределах земли, любовь воскресает в вечности в безмерно умноженной силе»!