Одна семья Христова

Прихожане церкви в Бостоне

Наша Бостонская церковь на Троицу становится похожа на райский сад: с обеих сторон лестницы – цветущие гортензии и азалии, а там, за дверями, в таинственном мерцании свечей – церковь-красавица в изумрудном облачении, березовые ветви кланяются Божией Матери, и даже воздух кажется наполненным утренней росой и радостью.

– Это ты всё придумала, – говорит мне дочь друзей. – Не вижу никакой росы. Нет ее.

Машет обиженно рукой на экран компьютера. Маленькая еще, не понимает.

Троица 2020 года. Служба по трансляции из Ютьюба. Прихожан – человек 50, больше впускать нельзя. Все в масках, на расстоянии двух метров друг от друга. А потерянности и тревоги нет: настоятель отец Виктор Болдевскул всю эту странную весну был вместе с нами: утешал, наставлял, советовал, ободрял. «Настоящий пастырь», – говорит мама. Службы начали транслировать сразу же по объявлении карантина, и тотчас воцарилась какая-то спокойная и отрезвляющая бодрость, и вместе с пением хора даже мысли начали выстраиваться стройнее.

В нашем хоре на пюпитрах разложены аккуратные папки с нотами для каждого голоса: «Литургия», «Всенощная», «Двунадесятые праздники». В папке «Литургия» хранятся ноты с двумя десятками Херувимских: сербская, киево-печерская, царская… Перед каждой службой наш регент Николай Георгиевич Гансон сам выбирает песнопения.

Помню, как-то раз на Литургии в день памяти святого праведного Иоанна Кронштадтского регент неожиданно выбрал самую простую Херувимскую – старо-симоновскую, которую в последний раз до этого мы пели лет, может быть, пять назад. После службы я подошла к регенту с круглыми глазами:

– Коля, вы знали, что старо-симоновская была любимой Херувимской отца Иоанна Кронштадтского?!

– В самом деле?

– Ну да! Я читала об этом в воспоминаниях игумении Таисии, настоятельницы Иоанно-Предтеченского Леушинского монастыря.

– Как удивительно… Нет, я об этом не знал.

***

Николай Георгиевич – внук приснопамятного епископа Митрофана (Зноско-Боровского), выдающегося священнослужителя Русского Зарубежья.

Я видела владыку один только раз, когда он был в Бостоне незадолго до своей кончины. После Литургии он остался для пастырской беседы. Я сидела среди наших прихожан, ловивших каждое слово любимого владыки, и витала в облаках. Владыку я совершенно не слушала, потому что напряженно думала о какой-то своей глупой проблеме, разрешения которой нетерпеливо ждала. «Ну когда же, когда? – думала я – Когда же это решится???»

– Когда? – услышала я вдруг громкий вопрос владыки, внимательно смотревшего прямо на меня мудрыми и добрыми глазами. – Когда? Когда Господь соизволит.

Посмотрел, помолчал и продолжил беседу. А я так и осталась сидеть с открытым от изумления ртом.

«Когда? – вдруг услышала я голос владыки Митрофана. Он внимательно смотрел на меня. – Когда Господь соизволит»

– Что это с вами такое? – подошла ко мне наша прихожанка, добрейшая Лиля Финкель.

– Лиля… это… а может наш владыка быть ясновидящим?

– Ну, может, наверное. Мы же подвижников и святых среди живых, увы, не угадываем. Вот я ездила как-то в наш Свято-Троицкий монастырь в Джорданвилле, и архимандрит Киприан сам стал меня по монастырю водить и всё показывать. Ну, ходим мы так час, второй, у меня уже ноги болят. Плетусь за отцом архимандритом и думаю: «Ну ладно, я – молодая, а архимандриту-то далеко за восемьдесят. Неужели он не устал?» А он оборачивается и говорит мне: «Да ничего, я привык».

Отошли уже ко Господу и владыка Митрофан, и архимандрит Киприан – великий иконописец Русского Зарубежья.

***

Лиля Финкель скончалась от рака три года назад. Ей было 52. Неутомимая и милосердная труженица, в Москве она помогала детскому дому, из чего потом стараниями владыки Пантелеимона и самоотверженных работников родится православная служба помощи «Милосердие», а в Бостоне Лиля приводила в церковь своего воспитанника – слепого мальчика с абсолютным слухом, подпевавшего нашему хору чистым и светлым голоском. Для этого мальчика, Мэтью, Лиля вручную набирала шрифтом Брайля инструкции для конструкторов «Лего». Она сама придумала обозначения для каждой из тысяч леговских деталей, а потом вместе с Мэтью создала сайт «Лего для слепых», на котором бесплатно для всех выкладывала свои инструкции.

Мэтью написал в компанию «Лего» о Лиле и ее бескорыстной работе, и через два года после ее кончины компания официально издала инструкции Брайля для слепых. В одном отзыве к статье о Лиле и Мэтью, которую опубликовала газета «Вашингтон Пост», читатель написал:

«Даже невозможно себе представить, сколько времени и терпения потребовалось, чтобы создать самую первую такую инструкцию. Эта женщина – просто святая».

Кто они – люди вокруг нас?

Матушка Ирина Лукьянова, к которой, когда я увидела ее в самый первый раз, захотелось прижаться как к родной, столько в ней было теплоты. Профессор университета Леонид Херетц – наш церковный староста, образец выдержки и рассудительности. Его мудрой и чуткой жене Саррочке можно позвонить в любое время дня и ночи, и она найдет, как поддержать и утешить. Вера Митрофановна Гансон, дочь владыки Митрофана, помнящая дни ангела, кажется, всех наших прихожан и успевающая каждому сказать доброе слово. Ее скромные и милосердные невестки Мишель, Наташа и Катя.

А приснопамятный архимандрит Иоасаф (Маклеллан)… Начальник Русской духовной миссии в Иерусалиме, американец, прекрасно знавший русский и церковнославянский языки. Блестящий профессор Принстонского университета, в 2009-м, незадолго до своей кончины от рака в возрасте 47 лет, писавший:

«По принятии монашества самый плохой день в Джорданвилле или Иерусалиме был для меня несравненно прекраснее, чем самый лучший день в Принстоне, Брауне или где бы то ни было еще…»

Архимандрит Иоасаф регентствовал одно время в нашей бостонской церкви. Светло-рыжий, с сияющим от радости лицом, на стихирах Пасхи, когда мы доходили до «Что ищете Живаго с мертвыми; что плачете Нетленнаго во тли?», он вскидывал изумленно руки, искренне дивясь через 2000 лет неведению мироносиц. Мы в хоре и теперь – в память о нем – делаем так же.

***

Люди вокруг нас… Память скачет из Бостона в Москву, в храм, где крестились и мама, и я, к другому приснопамятному и горячо любимому пастырю – протоиерею Владимиру Романову, настоятелю храма Воскресения Словущего в Брюсовом переулке, моему первому духовному отцу, удивительному батюшке, чьи советы по сей день помогают мне в жизни:

• «Что значит: зачем исповедь? Вы же вещи стираете, в химчистку сдаете? А ведь душу тоже надо стирать и в химчистку сдавать».
• «Стоите ждете исповеди – читайте про себя 50-й псалом».
• «Искушения, обиды, разочарования – усилить молитву нужно. Возьмите Псалтирь, по ней молитесь».

Благодаря отцу Владимиру я встретила митрополита Питирима (Нечаева). Какой это был благородный, мудрый и светлый пастырь! Помню, я спросила владыку, как изменить свою жизнь, и он ответил, что если мы хотим, чтобы обстоятельства нашей жизни изменились, нам вначале нужно измениться внутренне.

Митрополит Питирим наставлял: если хотите, чтобы обстоятельства жизни изменились, сначала внутренне изменитесь сами

Как-то раз я пришла к отцу Владимиру, начитавшись «современной духовной литературы», с восторженно горящими глазами и приобретенной от «мудрости» мигренью. Отец Владимир только покачал головой:

– Не надо вам это читать. Читайте беседу преподобного Серафима о цели жизни христианской.

Я попросила брата найти для меня эту беседу. Павел, мой брат, в 1990-е помогавший в восстановлении Марфо-Мариинской обители и первым из нашей семьи крестившийся, принес мне брошюрку.

– Вот читайте и думайте, – сказал отец Владимир. – Книги нужно выбирать внимательно, чтобы душу свою хранить спокойной и светлой, как чистое озеро.

Протоиерей Фома Реске

А нынешние мои пастыри, дорогие бостонские отец Виктор и отец Фома Реске. Отец Фома и матушка Ирина как-то неожиданно навестили меня на Пасху, когда я заболела. Стук в дверь – на пороге отец Фома и матушка с огромной корзиной пасхальных вкусностей.

***

Скольких замечательных людей встретила я и в московском храме, и в бостонском! Недавно ушедшие от нас Евгения Димитриевна и Владимир Павлович Руденко, на своем примере показавшие, как может и в наше время прожить жизнь настоящая православная русская семья. Анна Александровна Бардова, когда-то учившаяся в консерватории в Париже, исключительно подтянутая и собранная, одним, кажется, взглядом поддерживающая в церкви образцовый порядок, невзирая на свои 90 с лишним лет. А ее ровесница добрейшая Тамара Павловна Ползик?..

Глядя на эту интеллигентную даму с неизменно ласковой улыбкой, даже и не подумаешь, какая у нее невероятная судьба и как в этой судьбе отчетливо виден спасительный и непостижимый Промысл Божий.

Тамаре Павловне было 13 лет, когда ее чудесным июньским днем 1941 года отправили из родного Ленинграда погостить на лето у бабушки и дедушки в Белоруссию, в городок Чаусы. Война началась через две недели. Бомбежки, обстрелы. 15 июля в Чаусы вошли немцы. Бабушке и дедушке Тамары Павловны фашисты велели пришить к одежде желтые звезды, а вскоре всех евреев собрали и объявили им о переселении.

– Я держалась за бабушку, – вспоминает Тамара Павловна, – но вдруг к нам подошел полицай – я до сих пор помню его фамилию: Киселёв – и сказал оставить меня здесь: «Ведь она русская». Бабушка, услышав, что я могу остаться, обрадовалась: будет кому написать и сообщить новый адрес. Бедная… Так их и увели в обшей колонне из 600 человек, стареньких и испуганных, и в ту же ночь всех расстреляли на берегу реки Прони…

Их увели, стареньких и испуганных, и в ту же ночь всех расстреляли. Девочка осталась одна

Тамара осталась одна. Пожалев, ее взяла к себе соседка Вера Перцева-Богданова. Тамаре изменили документы, чтобы скрыть еврейское происхождение, и вместе с несколькими малышами ее крестили в соседней избе. Наступила зима. У Тамары не было теплой одежды. Ее привели к полицейскому участку и велели что-нибудь взять из горы сваленных вещей, принадлежавших расстрелянным.

– Я взяла белый шерстяной платок: мне показалось, что он бабушкин…

Полтора года девочка прожила у чужих людей, ежечасно опасаясь ареста и расстрела. А потом ее – худенькую, маленькую, тихую ленинградскую школьницу – угнали на работу в Германию. Местные жители, увидев, как Томочку увели в жандармерию, решили, что ее расстреляли, и так и сообщили на запрос, пришедший из Ленинграда после освобождения Чаус от фашистов. А девочку угнали в Эльзас-Лотарингию, а еще через год – в соседний Саарбург.

Тамара Павловна Ползик в Богоявленском храме г. Бостона Ничуть не обозленная, не ожесточившаяся, Тамара Павловна, всю жизнь хранившая бумажную иконку Одигитрии (Путеводительницы) – Божией Матери Тихвинской, которую нашла в раннем детстве, зла не помнит, но помнит каждого доброго человека, которого Господь посылал на ее пути.

– Добрая женщина средних лет, Анна Ивановна, с которой мы жили в одном бараке, делилась со мной едой и всячески опекала меня. А потом случилось чудо, и Господь послал мне моих спасителей. В один из дней, когда немцы гнали нас ранним утром на работу на железнодорожный вокзал Саарбурга, ко мне вдруг подошла девушка и украдкой сунула какую-то еду. Позже я узнала, что эта девушка – Франс – помогала многим пленным. Ей удалось как-то договориться с охранником, и она увела меня из лагеря и спрятала в бомбоубежище, а потом привела в дом, где она жила с семьей своей сестры. Семья Лонсдорферов приютила меня, и целый год я жила у них как член семьи. Обед начинался с молитвы. А по воскресеньям мы всей семьей – девочки обязательно в шляпках и перчатках – ходили в собор. Это было торжественное событие. Помню, Малю Лонсдорфер сказала мне, что если помолиться, то желание обязательно исполнится. Я молилась о возвращении домой, к маме…

Вернуться было непросто. Отношение к угнанным после войны было подозрительным и предвзятым. Тамаре объявили, что таким, как она, в Ленинграде не место, и потому высадили ее на железнодорожной станции в Луге, что в 140 км от Ленинграда. Растерянная семнадцатилетняя девушка вышла на станции, совершенно не понимая, что делать и куда идти: въезд в Ленинград был разрешен только тем, у кого был паспорт с ленинградской пропиской.

– Господь меня хранил. Совершенно незнакомая добрая женщина, у которой в паспорте была прописана дочь одних со мной лет, которой не было в тот день с матерью (!), привезла меня в Ленинград, в дом моих родных на улице Радищева. Встреча с мамой была удивительной. Я не помню слез. Помню только, что мама, которая единственная из всей семьи не верила, что меня расстреляли в Чаусах, как вошла, так и села на пол у дверей…

На маму Тамары Павловны вскоре поступил анонимный донос, что ее дочь была в немецком плену, и маму тут же уволили из Военно-медицинской академии, где она работала.

– Удивляюсь сейчас, что только уволили. Господь сохранил нас обеих. Я начала ходить в храм. Ничего еще не знала, ничего не читала, всё пришло откуда-то изнутри.

Так началось Тамарино воцерковление. Не вступившая в комсомол девушка закончила 2-й Ленинградский медицинский, поступила на работу в Институт Пастера, вышла замуж, и вскоре у них с мужем родился сын Женечка, которого крестили втайне от коллег и знакомых.

– Время было опасное, а с моим прошлым мне приходилось быть очень осторожной. Как-то я встретила в церкви нашу уборщицу. Мы молча посмотрели друг на друга и потом никогда об этом не говорили.

Сын Тамары Павловны стал большим ученым. В Америке, куда они все вместе эмигрировали в конце 1980-х, Тамара Павловна начала ходить в антиохийскую православную церковь, а потом уже в русскую.

«Главное – надо заглядывать в себя. Может быть, ты обидел кого-то и не заметил? Не винить никого, а заглядывать в себя нужно»

– Я думаю, милая, что Церковь и благодать Божия смягчают и удерживают нас. От злобы, раздражения, зависти. Главное – надо заглядывать в себя. Может быть, ты обидел кого-то и не заметил? Не винить никого, а заглядывать в себя нужно. А по жизни идти по совету святителя Филарета Московского:

«Памятуй бывшее, положись на Господа в будущем, употребляй во благо настоящее».

***

Служба Троицы. Вглядываюсь в компьютерный экран, где звенит под нашим голубым со звездами церковным небом-куполом ликующее «Кто Бог велий яко Бог наш?», и вспоминаю всех, живых и ушедших, бостонских, московских, петербуржских, самарских… Мы все вместе, все, живые и отошедшие ко Господу, здесь мы или нас не видно, – мы все вместе в церкви, одна семья Христова.