«Священство – самое страшное дело на земле»

В наши дни, когда некоторые служители алтаря Христова с легкостью слагают с себя сан и уходят в мир, нам будет полезно вспомнить мучеников за веру. Еще совсем недавно, менее 100 лет тому назад, они соглашались скорее умереть, чем пойти на такой шаг. Одним из таких исповедников Христовых был румынский старец архимандрит Феофил (Бэдой; † 17 июля 2010 г.).

Архимандрит Феофил (Бэдой) Я в монастыре Сымбэта-де-Сус. Отец Феофил (Пэрэян), к которому я пришел, отлучился на время, и я решил прогуляться к озеру, что за монастырской оградой. Там увидел группу отдыхающих монахов. Посреди них, словно охраняемый всеми, стоял старый монах, низенький ростом, с негустой бородой и весь седой. Я, любознательный по натуре и охочий до разговоров, подошел к ним:

– Бог в помощь! Откуда вы, отцы?

– Бог в помощь! Мы из монастыря Слэник, из Арджеша, – отвечает один из них, молодой.

– А я знаю там кое-кого, – говорю, – отца Феофила (Бэдоя)!

И вдруг этот старенький монах поворачивается ко мне и со всей серьезностью говорит:

– Кого?! Этого вора, этого негодяя? Да он сбежал из монастыря, его нет больше у нас!

Я с недоумением и некоторым испугом посмотрел на него: как так? У батюшки, о котором я столько хорошего узнал из книг, оказалась такая дурная репутация в Слэнике? Остальные молчали, пряча улыбки в бороды. Тут один, видя, что я совсем сбился с толку, подходит ко мне и весело говорит:

– Да вот же он – отец Феофил (Бэдой), настоятель Слэника!

Отец Феофил (Бэдой) родился 11 сентября 1925 года. В монастырь поступил 20 февраля 1944 года и монашеский постриг принял 30 марта 1947-го. В том же году был рукоположен в иеродиакона, 14 июля. В 1968 году, уже пройдя школу страданий – 7 лет изгнания из монастыря по диавольскому декрету 1959 года^[1], рукоположен в иеромонаха.

Беседа с аввой Феофилом

– Эх, парень, молодость проходит в искушениях, а старость в немощах. Голос у меня стал слабым, всё слабое. Остался я с одним глазом и одним зубом. Но что поделаешь, надо идти вперед. Так говаривал авва Витимион.

Закончи я хоть все школы мира сего, самые высшие школы, ни одна не была бы так полезна для меня, как школа страданий. Выгнали меня из монастыря 15 января 1961 года. Мне было 36. Я оставался в Слэнике с аввой Витимионом (Жупаном, мы так его называли) и отцом Иосифом из села Корбь. Отец Никодим и отец Гавриил уже сидели в кутузке. Я чудом избежал тюрьмы. Бог хранил меня, иначе я бы не выдержал, просто умер бы. Вот так вот.

Итак, проповедовал я тогда в «Войске Господнем»^[2]. Делал это с большой любовью, готов был всю молодежь привести в монастырь. И вот 14 октября 1960 года пришел к нам в скит товарищ Бэрбулеску, инспектор по делам культов Арджешской области, самый злой из всех людей, каких я только видел в жизни. Сказал мне: «Я пришел с тобой познакомиться, потому что ты единственный монах во всей области, которого я не знаю. Познакомиться и сказать тебе, чтобы ты уходил». – «Я не уйду, товарищ, никуда. До весны не уйду отсюда». – «Уйдешь, я тебе это обещаю».

Так оно и вышло, как он сказал. Однажды ночью ворвались ко мне Бэрбулеску и трое-четверо секуристов^[3] с ним. А у меня в одной из комнат был спрятан отец Бобок, он болел, бедняжка, и я за ним ухаживал.

«Где Бобок?» – спросил он. – «На что он вам, господин? Оставьте его в покое, он болен». Они нагрянули к нему, и что тут услышали мои уши… Какую грязь, какие оскорбления на него изрыгали!

– Били его?

– Нет, не били. Арестовали, а меня выгнали из монастыря. «Куда ты сейчас пойдешь?» – спросил инспектор. – «В Корбь». – «А почему не во Влэдешть?»^[4]. Я не хотел возвращаться в свое село, а им невдомек было, почему я, будучи монахом, не могу вернуться домой. «Мне не к кому больше возвращаться во Влэдешть. Родители мои умерли». И тогда меня отпустили в Корбь, заставили только подписать заявление, в котором я просил, чтобы меня расстреляли, если найдут в скиту.

– Сколько лет вы провели по принудительному поселению в Корбь?

– Пять лет. До ноября 1966 года.

– И вас там оставили в покое?

– Да куда там! Вызывали в милицию постоянно. Когда я возвращался оттуда, еле держался на ногах, шатался хуже пьяного. «Бандит, ты почему не женишься?» Из «бандитов» меня никак не выводили.

«Бандит, ты почему не женишься?!» – орали в милиции. Из «бандитов» меня никак не выводили

«Слушай, ты! Такие же, как ты, женятся и живут себе с женой, так, по отдельности. Что скажешь на это?» – «Я скажу, что кто женился, тот должен соблюдать все законы брака. Я так знаю. А кто не женился, тот соблюдает все законы безбрачной жизни».

В другой раз я спросил допрашивавшего меня: «Вы ведь тоже давали присягу, военную, не правда ли?» – «Да, давал». – «И что, нарушили ее?» – «Нет, никогда!» – «Так вот, я тоже давал клятву, монашескую. И не могу нарушить ее ни за что на свете». И знаете, что он ответил? «Ты хорошо делаешь, что не нарушаешь ее». Представляешь себе?

– Вы хранили монашеские обеты и в миру, будучи гражданским.

– Свято хранил, отче, с Божией помощью! Были у меня искушения со стороны служителей сатаны, за мной следили, за каждым моим шагом, за всем, что я делал. И я по причине такого стресса все 5 лет, пока жил в Корби, вообще не мог уснуть, если только с таблетками.

Но сатана и лично борол меня. Если бы вы видели, на кого я тогда был похож, одна кожа да кости, вы бы прослезились от жалости. И на меня на такого, в этом моем жалком состоянии ополчился бес блуда. Я так молился, отче, чтобы Бог избавил меня от него, что от проливаемых слез на полу собирались лужи. Сестра Вета спрашивала меня, почему я плачу, а я отвечал, что плачу от тоски по монастырю, не мог же я открыть ей причину.

И тогда я увидел, что секуристы хуже бесов: от бесов помолишься Богу и избавишься, а от секуристов… Я плакал, пока не упаду без чувств. Мать Гавриила говорила потом: «Если бы вы только знали, сколько пощечин получили от меня, ваша святость!» – «Как это?» – «А я только так могла привести вас в чувство».

***

Говорил авва Феофил:

– Когда меня рукополагали, я молил Бога: «Господи, избавь меня от зависти и алчности!» Они портят хорошие отношения с людьми. Я не копил денег и всё, что делал, делал для монастыря. Накупил много книг – это наследие, которое оставляю моим «воинам». Есть у меня и кассет 700 с проповедями, церковной музыкой, записями разных моментов из жизни.

Священство – это не профессия, а Божественная миссия

Еще говорил авва:

– Священство – самое страшное дело на земле. Когда священник служит, у него справа рай, а слева ад. Священник даст ответ за каждую душу из своего прихода, если она погибнет. Священство – это не профессия, а Божественная миссия. И у меня душа болит, когда вижу молодых людей, направляющихся изучать богословие, будущих священников, не задумываясь о том, в какое ярмо они впрягаются.

***

Когда отец Феофил после 1990 года поехал с монастырским экономом за покупками в Питешты, его остановил какой-то горожанин и гордо заявил:

– Батюшка, я – евангелист.

Батюшка удивленно посмотрел на него и ответил:

– Я знаю только четырех евангелистов. А ты откуда взялся?

Неожиданный ответ ошеломил «евангелиста». Батюшка уже успел далеко уйти, а «евангелист» всё стоял, не сходя с места. Не шевелился, как вкопанный, провожая авву взглядом, пока он не исчез в толпе.

***

Часто я слышал, как он говорит:

– Дискотеки, сектантские молитвенные дома и ярмарки выходного дня – это уста адовы. Кто продает и покупает в воскресенье вместо того, чтобы пойти в церковь на Святую Литургию, тому не будет никакого прибытка, один ущерб! Так говорят святые отцы, и я верю, что так оно и есть!

***

Еще сказал отец Феофил:

– В жизни у меня было много желаний, о которых я молил Бога, чтобы Он их исполнил, если они Ему угодны. Так, мне очень хотелось построить храм, ведь в нем нас будут поминать как при жизни, так и после смерти, пока будет существовать Церковь. Где служат Святую Литургию каждый день, там много благословений изливается от Бога. Вы знаете, отцы Церкви говорят, что самое большое доброе дело, которое ты можешь сделать за день, – это отслушать Святую Литургию. И меня переполняет радость, когда я смотрю на три воздвигнутых храма и вижу, что в них каждый день совершается суточный круг богослужений по монашескому чину со Святой Литургией.

Когда я впервые поехал на Святую Землю, то увидел там, как возвышенны и исполнены мира богослужения, совершаемые ночью. Святые отцы говорили, что ночная молитва – золотая, потому что ум так не возмущается помыслами, как днем.

Ночная молитва – золотая, потому что ум так не возмущается помыслами, как днем

Рассеяние ума на молитве приводит к душевному охлаждению, и душа не получает столько пользы, как когда ум собран на молитве и мы проливаем слезы.

Вернувшись из Иерусалима, я собрал своих «воинов» и стал советоваться с ними, как бы нам ввести у себя ночные службы. И так мы стали совершать полунощницу и утреню в полночь. С тех пор я увидел благословение Божие, ибо община стала расти численно, а также, надеюсь, духовно и материально^[5].