Монах Николай

В те преблагословенные времена, когда сретенский приход только-только еще входил в самую яркую фазу своего роста и становления, ежедневно пополняясь все новыми и новыми прихожанами, а ежегодно увеличиваясь чуть ли не в разы; и когда на праздничных службах люди стояли уже в условиях такой неимоверной тесноты, что невозможно было поднять руку для крестного знамения, не говоря о том, чтобы куда-то переместиться без риска для здоровья – своего и окружающих, – Господь и начальствующие святой обители определили отцу Николаю, как бывшему милиционеру, дополнительное послушание «по специальности» – обеспечение порядка на богослужениях во Владимирском, очень маленьком и единственном на то время, храме обители.

И закрепился на долгие последующие годы однажды установленный обычай: перед каждением храма, выходом священников на литию, полиелей или в других подобных случаях из братского придела появлялся довольно еще молодой темноволосый монах среднего роста и плотноватого телосложения и, задержавшись на миг в проеме двери, окидывал битком набитый людьми храм таким любвеобильным и радостным взглядом, что невозможно было не прочитать в нем: «Ну до чего же я рад всех вас снова здесь видеть!»

Не теряя затем ни секунды, с решительностью арктического ледокола врезался он в самую гущу народа, а за ним – его помощники, и там, где они продвигались, чудесным образом появлялись «проталинки» – свободные коридорчики и проходы.

– Ну-ка, девочки, поплотнее друг к другу и все вместе дружным монолитом к стеночке, пожалуйста! Уж потерпите немного, родимые, потерпите, нужно освободить здесь небольшой проходик для каждения! – ласково и жизнерадостно увещевал он «девочек» – стоящую у самой солеи разнокалиберную когорту церковных старушек весьма почтенного возраста.

– Братья и сестры, а вам в эту сторону придется малость потесниться, пли-и-из! Поактивнее, друзья, поактивнее – не заставляйте меня применять силу! А то ведь я, знаете ли, очень хорошо умею толкаться! – доносилось через минуту с другой стороны, и народ, без того стоящий с плотностью сельдей в бочке, послушно пытался двигаться в указанном направлении и даже начинал блаженно улыбаться, представляя себе, видимо, живописную картину того, как отец Николай с особым знанием дела принимается толкаться.

При совершении помазания, которое проходило одновременно в нескольких местах храма, пролагание «коридорчиков» и «проходиков» требовало особого мастерства. Для этого были выработаны такие сложные траектории, что при взгляде сверху мог открыться весьма занимательный вид: в плотно стоящей массе народа затейливыми узорами двигались живые людские цепочки – медленно протекали они мимо помазующих священников и даже вытекали порой через приделы храма во двор, дабы затем, уже другим потоком, тут же влиться обратно и занять освободившиеся места.

А отец Николай неутомимо носился по всем своим «проходикам», зорко наблюдая за правильностью движения и вовремя устраняя нечаянные заторы, грозившие коллапсом.

– Помазание заканчивается! Все подошли к помазанию? – слышался наконец в разных местах храма, в приделе, где исповедовали, и даже во дворе голос отца Николая, и приходской люд, отвлекаясь на минутку от созерцания службы и занимательных дум о своих прегрешениях, смотрел на него, как на капитана трансатлантического лайнера, в очередной раз успешно проведшего свой корабль среди рифов и сохранившего в целости всех доверенных ему пассажиров.

Но как-то раз – по крайней мере о других подобных случаях лично нам ничего неизвестно – отцу Николаю привелось натолкнуться на самую настоящую скалу, чуть было не нанесшую урона его репутации и не опрокинувшую завоеванный в длительных боях с беспорядком авторитет. Пролагая очередной коридор для выхода священников на полиелей, он поравнялся с довольно уже немолодой женщиной, которая стояла, устремив в сторону алтаря взгляд, отрешенный от всего земного, и не обращала ровно никакого внимания на происходящее вокруг.

– Матушка, продвиньтесь на два шага влево! – обратился к ней отец Николай. – Будьте так любезны!

– И не подумаю, – послышался вдруг нежданный ответ. – Я буду стоять, где стояла, не трудитесь даже и просить.

– Но сюда выйдут священники… нам нужно освободить для них место… – немного опешив, пояснил ей отец Николай. – Всего на полтора шага отойдите вместе со всеми в сторону этой колонны!

– Никуда я не буду отходить! – твердо повторила несгибаемая женщина, даже не повернув головы. – Я специально пришла за два часа до начала, чтобы занять это место и как следует увидеть службу, а теперь вы предлагаете мне двигаться за какую-то колонну?! Нет и еще раз нет, не сойду я с этого места – что хотите, то и делайте!

«Ну, сейчас отец Николай ей задаст, сейчас он покажет, где раки зимуют!» – подумали, наверное, при этом многие из наблюдавших за этой сценой и, возможно, приготовились увидеть уже наконец как он «отлично умеет толкаться».

Но отец Николай повел себя самым неожиданным и странным образом: он несколько секунд с недоумением смотрел на прихожанку, а затем как-то растерянно улыбнулся и тихо отошел.

Похоже, он был обескуражен вовсе не тем обстоятельством, что женщина посмела не подчиниться его распоряжениям, а тем, что для кого-то в принципе оказалось вполне приемлемым так откровенно воспротивиться, не послушаться, тем более когда просят о заведомо правильном и необходимом для всех деле. Да и где? – В храме монастыря, во время богослужения! И ему, кажется, стало мучительно неловко за нее…

Эта женщина воспротивилась, не послушалась… В храме! И ему стало мучительно неловко за нее

Вышедшие на полиелей священники естественным образом оттеснили женщину с ее «законного» места за ту самую колонну, где она благополучно и простояла до начала помазания.

Шли годы, а неповторимый отец Николай – в его развевающейся от стремительных движений мантии, с особенной своей улыбкой, адресуемой всякому, словно лучшему другу, с непреклонно-ласковыми увещеваниями «потесниться, уплотниться и образовать “проходик”», сопровождаемыми добродушными шутками и «фирменными» словечками, – был обязательной принадлежностью всех праздничных и воскресных служб.

Но вдруг он исчез, и на многолюдных богослужениях появлялись уже только его помощники, успешно обученные всем соответствующим премудростям.

– Он серьезно болеет, лежит в своей келье, – отвечали они на обеспокоенные расспросы прихожан.

Вскоре в монастыре был выстроен новый очень просторный храм, и хотя приход по-прежнему рос и умножался, все же не требовалось теперь стольких усилий и хитроумных изобретений для обеспечения должного порядка.

Прошло еще года два. И однажды в очень яркое июньское утро двор монастыря наполнился братией, семинаристами, сотрудниками, прихожанами, а также бывшими выпускниками семинарии, теперь уже священниками, приехавшими из самых разных мест вместе с женами и детьми. Утреннее солнце, отражаясь от светлых стен двух храмов, плит новенькой брусчатки и белоснежных одеяний служащей братии, заливало ослепительным блеском все пространство монастырской площади, живыми бликами играло на лакированном дереве гроба… Отпевали новопреставленного монаха Николая. «Наш любимый “дядя Коля” умер», – с быстротой молнии разнеслась накануне скорбная весть по телефонам, мессенджерам и соцсетям.

«Дядей Колей» он просил именовать себя сам.

– Какой из меня «отец Николай»? – говорил он. – Называйте меня просто «дядя Коля»!

Монашеское отпевание продолжительное – есть время о многом вспомнить, о многом поразмыслить, осознать многое из того, что не было очевидным раньше, но с такой отчетливостью выявилось вдруг в свете величайшего, непостижимого умом события – только что завершившегося жизненного человеческого пути.

Солнце слепило глаза, услужливо высушивая вновь и вновь набегавшие слезы.

– А ведь в том, что никто не погиб и даже не пострадал в условиях той невиданной, беспрецедентной тесноты на службах, – несомненная заслуга именно отца Николая… – сказала одна молодая, но многолетняя прихожанка монастыря.

Осеняемый сладким кадильным дымом, сопровождаемый утешающими погребальными песнопениями и прощальными земными поклонами, в белом микроавтобусе навсегда покидал Сретенский монастырь монах Николай, отправляясь до Великого суда на утопающее в зелени уютное скитское кладбище.