Иерей Георгий Машталер: «Мы, христиане, должны сделать мир лучше»

Не каждый день приходится общаться с внуком белогвардейца и сыном русской княжны. А мне повезло – да еще и в рамках «географического» цикла. Наша беседа о Белой армии и родовых традициях, нелегкой жизни в эмиграции после «Русского Исхода» и уюте Люксембурга, женах-проповедницах и подростковых проблемах, отношении к СССР и дружбе с католиками, трудностях приходов на Западе и необходимости самосовершенствования – с настоятелем храма в честь Апостолов Петра и Павла Люксембурга Западно-Европейской епархии РПЦЗ, доктором химических наук и специалистом по патентам иереем Георгием Машталером.

Иерей Георгий Машталер с прихожанами

– Отец Георгий, если не ошибаюсь, вы – потомок белоэмигрантов в третьем поколении. И, наверное, зная об этой принадлежности, задавать вопрос о вашем воцерковлении было бы несколько странно (а по традиции, разговор со священником в рамках нашего «географического» цикла мы начинаем именно с этого вопроса). Но все же – расскажите и о своем духовном становлении, и о вашей семье.

– Да, так и есть… Я родился в 1959-м году в Аргентине. Я внук Бориса Машталера, подпоручика Добровольческой Белой армии. Он служил у генерала Корнилова. Борис Николаевич родился в 1902-м году в Киеве. Окончил в 1919-м году гимназию с «золотой медалью» и сразу пошел добровольцем в Белую армию, чтобы сражаться против большевиков.

Борис Николаевич Машталер (1923) – Показательно: отличник учебы лучше разобрался в происходящем и сделал правильный выбор.

– Да, и, как вы понимаете, он пошел в Белую армию, видя, что творится у него на Родине, тем более что после Брест-Литовского мира, когда немцы оказались в Киеве. И он ревностно желал России другой судьбы. В 1920-м году он эвакуировался с осколками армии генерала Врангеля в Галлиполи, а через год со своим полком очутился в Болгарии. Там он окончил Сергиевское Артиллерийское училище в чине подпоручика, переехал во Францию в 1923-м, где работал шофером такси. Там он встретил свою будущую супругу, у них родился сын, мой отец Владимир, и дочь, моя тетя Ксения. А в 1947-м году они отбыли в Аргентину. Об этом я еще расскажу подробнее.

Я же родился в Буэнос-Айресе, в семье Владимира Машталера и княжны Елены Гагариной. В семье Гагариных была традиция: называть всех родившихся детей мужского пола через поколение Григориями или Георгиями, а на обучение отдавать их либо на минералогию, либо на изобразительное искусство. Среди наиболее известных представителей этой династии – три поколения ученых, собравших редкую коллекцию минералов количеством 3000 экземпляров.

– Серьезная, надо сказать, коллекция.

– А Григорий Гагарин же был вице-президентом Художественной академии Санкт-Петербурга, и именно им расписаны стены и своды Преображенской церкви в Баден-Бадене. Так вот, пока мой дедушка был таксистом, с 1923 по 1947, как я сказал, встретил мою бабушку, Татьяну Владимировну Рогову, из русской семьи, проживавшей в Риге. Мой прадед со стороны бабушки был инженером путей сообщения и во время Гражданской войны в России. Его семья, к счастью, не пострадала, хотя и подвергалась сильным притеснениям. Бабушка же уехала в конце 1920-х годов в Париж, встретила деда, они венчались в Галлиполийской церкви, родилась сперва моя тетя, Ксения Борисовна Машталер (теперь Первышина), а в июле 1937 года в Париже родился мой отец.

Так вот, мой отец прибыл с семьей в Аргентину, окончил университет, встретил мою маму. Дедушка со стороны мамы, князь Григорий Георгиевич Гагарин, с семьей после «Русского Исхода» очутился в Сербии, которая приняла многих эмигрантов. Сербия позволяла ученым, инженерам, физикам, да всем специалистам работать по специальности. Не то, что, например, во Франции, когда люди приезжали после окончания университетов из России и, к сожалению, не могли работать по специальности, потому что их дипломы на Западе не признавали. Известны случаи, например, когда князья и профессора становились таксистами.

Борис Николаевич Машталер в Болгарии

– А сербы русское образование признавали?

– Да, и, к чести Сербии, она позволяла русским учиться, продолжать работать и оставаться теми, кем они были. Профессор оставался профессором, инженер – инженером, писатель – писателем, и священник – священником. В Сербии родилась моя мама. Она была дочерью минеролога князя Григория Георгиевича Гагарина. Когда Тито к пришел к власти, они вынуждены были уехать в Дрезден. И после Дрездена мой дедушка и бабушка с детьми, с моей мамой и ее сестрой Марианной, отбыли в Аргентину. Там отец встретился с моей мамой. В 1959-м родился я, в 1960-м – мой брат, и сестричка – в 1966-м году. Мой брат, иерей Александр Машталер, кстати, сейчас служит в русской церкви юрисдикции Московской Патриархии под Парижем. И после его рождения мы вернулись во Францию, где проживали с 1961 по 1965, еще 2 года – снова в Аргентине, и в 1967-м окончательно осели во Франции. Жили у дедушки с бабушкой на юге, потом под Парижем, в Медоне, где жили святитель Иоанн Шанхайский и Марина Цветаева.

– У меня уже голова идет кругом от масштаба перемещений и круговорота событий!

– Надо сказать, что мы учились с братом в аргентинской школе, а уже потом – во Франции. В семье в основном использовался русский язык. Но, отвечая на вопрос о вере…

– Да, это все-таки очень интересно, хотя, как уже сказал, вполне понятно.

– Мы были воспитаны в вере. Дедушка и бабушка были верующими. Бабушка вообще происходила из семьи старообрядцев.

– Неожиданно.

Белая эмиграция, куда бы она ни бежала от большевиков, везде первым делом задумывалась о строительстве церкви

– Но она относилась к поповскому толку. Как вы знаете, под Ригой старообрядцев довольно много. Поэтому мы были воспитаны в вере. Белая эмиграция ведь, куда бы она ни бежала от большевиков, везде первым делом задумывалась о строительстве церкви. И в первое время службы совершали в бараках, в гаражах. Условия были тяжелые и скромные. Надо сказать, что мне и брату сильно помогло наше членство в юношеской организации «Витязи» в Париже, которая существует до сих пор. Там мы учили русскую историю, поэзию, закон Божий. Так что – да, ничего удивительного, мы с детства воспитывались в православной вере.

Мой дедушка участвовал в строительстве храма в Буэнос-Айресе. И надо сказать, что в нашем православном воспитании очень помогло окружение. Покойные архиепископ Антоний (Бартошевич), отец Александр Трубников, отец Михаил Декастельбажак (рукоположенный в священники святителем Иоанном Шанхайским), отец Михаил Артемович были для нас настоящими примерами. Мы с братом ходили в храм, читали и пели под руководством регента, Константина Кирилловича Малинина. Постепенно происходило наше воцерковление. Как вы понимаете, в условиях эмиграции третьему поколению русских было довольно сложно, поскольку шла сильная ассимиляция. Было много смешанных браков. Церковность терялась. Поймите, когда мне было 20 лет, при живом дедушке, России моего деда уже не было. Советский Союз для нас – не русская культура, а политическая система – был нам враждебен. Так многие считали в эмиграции. А мы были воспитаны своими священниками в вере, посещали службы, учились. Я учился в университете вплоть до защиты докторской диссертации. Мы старались сохранить то, что любили и ценили в русской культуре.

Храм святых апостолов Петра и Павла

– Именно эти благочестивые примеры – сначала членов вашей семьи, а затем и духовенства – подтолкнули вас к решению стать священником?

– Я не принимал решения стать священником…

– Как же так?

– Просто потому, что я был диаконом, служил в Женеве, нашел работу в 2008-м в Люксембурге в патентном бюро и смог тогда помогать покойному протоиерею Сергию Пуху, который построил храм. Служил он вплоть до 85-летия, и по решению архиепископа Михаила (Донскова), правящего архиерея Женевской и Западно-Европейской епархии РПЦЗ МП, мне предложили стать священником. Отказаться было трудно в той ситуации… В общем, вот уже скоро будет 10 лет, как я служу в храме Святых Первоверховных апостолов Петра и Павла.

– Вы упредили мой вопрос о том, как же получилось, что Люксембург стал вашим новым домом. Получается, что сначала это вакантное место, и уже потом – место служения.

– Да, я нашел здесь работу. Еще до 2008 я работал с патентами, кроме того, еще и являясь химиком по специальности. Служил в Женеве, а потом все как-то сложилось – и вот я здесь, в Люксембурге.

Юбилейный престольный праздник в 2019 году

– Первое впечатление от страны. Может, был культурный шок? Что особенно бросалось в глаза в части менталитета местных, общественных правил и установок, вообще жизни в Люксембурге?

– Люксембург – очень маленькая страна! Всего 600 000 жителей. Многие приезжают из Германии, Бельгии и Франции, потому что уровень жизни довольно высокий. Менталитет… Довольно приятная страна. Здесь очень спокойно. Социальное благополучие, для жизни семей с детьми и учебы в школах – отличное место. В Люксембурге много лесов и есть где погулять. Инфраструктура – замечательная, в этом нужно признаться. Жизнь легкая, все рядом. Люксембуржцы – спокойные и приятные люди, с которыми с удовольствием можно пообщаться.

Здесь очень спокойно. Жизнь легкая, все рядом. Люксембуржцы – спокойные и приятные люди

– В такой маленькой стране, наверное, и православных совсем немного. Приходы каких юрисдикций действуют в Люксембурге? Много здесь сегодня наших соотечественников?

-– В 1928-м году здесь уже была православная община. Так что скоро мы будем праздновать 100-летний юбилей. Здесь действует один русский приход, есть общины румын, сербов и греков. Русскоговорящих здесь, в Люксембурге, порядка 5000, включая приезжих из Украины и Белоруссии. Самая большая община у румын.

– Расскажите о русском приходе Апостолов Петра и Павла. Сначала – об истории его основания.

– Сразу по прибытии в Люксембург русской общиной была основана домовая церковь в Вильце в 1927-м году. Священником стал отец Георгий (Соколов), прослуживший вплоть до своей отправки в Волынь в 1928-м. Домовая церковь, оборудованная в одной из комнат фабричной столовой, переделанной под казарму для русских рабочих, собирала по выходным 175 бывших кадетов и офицеров, занятых на кожевенной фабрике Вильца.

Следующим священником стал отец Евгений, бывший полковник Трещин, рукоположенный в Медоне (где мы жили) под Парижем в 1929-м году. С 1934 года домовая церковь переместилась в Мертерт, где и просуществовала до 1966-го. Но отец Евгений со временем не смог больше служить (он умер в 1966-м году). Затем из Брюсселя прибывали священники (отец Димитрий Хвостов и отец Чедомир), и службы продолжались сначала в помещении, предоставленном протестантами, а затем католиками. Сменил отцов Димитрия и Чедомира в 1974-м году священник Сергий Пух, благодаря которому у прихода появился свой храм. Отец Сергий выступил инициатором строительства и вложил в него личные средства, полученные от продажи дома. Храм был освящён 12 июля 1982 года в честь Святых первоверховных апостолов Петра и Павла. Фрески были расписаны архимандритом Киприаном (Пыжовым) из монастыря Святой Троицы, Джорданвилль, США.

Успение, 2021

– На сегодняшний день община большая? Состоит из русских, или же есть представили других национальностей, в том числе местные?

– Да, можно сказать, что община у нас довольно большая. На большие праздники – 300 человек, для нас это много. Надо сказать, что Люксембург все-таки центральное место. Приезжают с юга Бельгии, с запада Германии, из Франции. И храм у нас довольно большой.

Община состоит в основном из русских, но приходят и грузины, и сербы, и принявшие Православие коренные жители европейских стран. Это очень интересно, и я сам лично крестил несколько таких людей.

– А что стало для них мотивацией в принятии Крещения?

– Произошло это благодаря русским женам. Мужья стали интересоваться Православием через своих супруг, а затем и присоединились к Церкви. Вот, например, есть у нас одна прихожанка из Украины. Муж ее – люксембуржец. Он постепенно пришел к вере через супругу, а я его лично крестил. И теперь он даже активно участвует в приходской жизни.

– Поделитесь особенностями приходской жизни. На каком языке совершаете богослужение? Есть какие-то особенности в совершении служб, возможно, сложились местные традиции богослужения?

– Церковная жизнь у нас довольно развитая. Я работаю на полставки, чтобы была возможность служить на двунадесятые и значимые праздники, на Страстной седмице и в другие важные дни. Есть много смешанных семей, дети которых хотя и говорят по-русски, но им интересно иногда слушать ектеньи и части богослужения на разных языках. Сейчас мы служим литургию со вставками молитв на французском, сербском, немецком, английском и, конечно, церковнославянском. Но это не препятствие. Люди с пониманием относятся к тому, что служба совершается на разных языках. Надо помнить, что святитель Иоанн Шанхайский, когда был правящим архиереем в Западно-Европейской епархии, служил на местных языках. Он служил и по-французски, и по-фламандски… И ему это не препятствовало, потому что его цель как святителя – распространять Православие. Потому что важно, чтобы люди понимали язык богослужения.

– Насколько вовлечены в жизнь общины сами прихожане? Забота о благоустроении прихода и финансовые вопросы лежат полностью на плечах священника, или глубоко сознательные прихожане активно эту нагрузку разделяют? Насколько «живым» можно назвать приходской совет и приходское собрание?

– Как и везде за рубежом, есть люди, особенно сестры, которые вникают в нашу жизнь, но их довольно мало. Храм всегда чист, мы постоянно занимаемся содержанием здания и ремонтом. Я бы, конечно, хотел, чтобы гораздо больше людей участвовало в этом. Но люди заняты, у них семейная жизнь, работа. Храм поддерживается нашими усилиями в надлежащем состоянии. Каждый вносит свою лепту и помогает по мере возможностей. Есть те, кто помогает финансово, в том числе довольно крупными пожертвованиями (но это довольно редко). Люди дают столько, сколько могут – слава Богу за это!

Каждый вносит свою лепту и помогает по мере возможностей Люди дают столько, сколько могут – слава Богу за это!

Приходской совет у нас живой, и мы сообща решаем приходские вопросы. Но, конечно, в течение последних двух лет все несколько остановилось из-за пандемии. Центр нашей жизни, тем не менее, – это богослужение.

– А что касается образовательных, благотворительных, социальных проектов – получается что-то делать?

– Есть воскресная школа, но развивается она с некоторым трудом, потому что люди слабо воцерковленные. Сложно дать понять родителям, что важно воспитывать детей в Церкви. Но мы с пониманием относимся к этим людям, поскольку они в основном выходцы из бывшего СССР. Но школа развивается, несмотря на трудности.

Что касается социального служения, средств на это у нас довольно мало. Помогаем, как можем, тем, кто обращается за помощью.

С одним прихожанином у нас был проект создания центра по изучению Православия и взаимодействия с разными приходами из России. К сожалению, этот проект немного угас из-за ковида. Сложно найти средства и помещения. И это меня несколько волнует. Мы ведь стараемся служить во славу Божию, и в нашем мире это становится все сложнее. У людей другие интересы…

Также мы сотрудничаем с Русским центром в Люксембурге и принимаем участие в мероприятиях, проводимых посольством Российской Федерации.

Община

– Расскажите о самых ярких событиях жизни прихода последних лет.

– Два года тому назад мы праздновали 90-летие прихода, когда появилась первая община русских. Это самое важное событие.

– Получается (и нужно ли) взаимодействовать с представителями инославных конфессий и других религий?

– Обязательно! Храм наш был построен 40 лет тому назад, и вскоре мы будем праздновать годовщину события. Землю мы получили благодаря правительству, которое предоставило нам участок земли, и мы смогли построить храм. Конечно, мы обязательно участвуем в разных мероприятиях. На праздник Люксембурга и нас, и представителей других конфессий католики приглашают в кафедральный собор. Это очень важно, потому что в Люксембурге важно иметь связь с представителями местной конфессии, то есть с католиками. Надо сказать, что здесь католичество имеет очень сильные позиции. Они нам, кстати, помогали и помогают. У нас хорошие связи, мы их также стараемся поддерживать и участвовать в культурных событиях Люксембурга. Католики помогают не только нам, но и румынам, и сербам, и грекам.

– Как складываются отношения с государством? Вы упомянули, что государство предоставило землю под храм. Есть ли поддержка со стороны власти, или, наоборот, препятствие деятельности общины?

– Отношения у нас административные. Если мы хотим что-то переделать в храме, надо обратиться в администрацию, получить разрешение. Следует сказать, что у нас хорошие отношения с ними, и они нас понимают. Но они любят, чтобы их уважали. Надо все же уважать Люксембург и их культуру. Они следят за этим очень внимательно.

– Вы ведь работаете. Почему не хотите (или не можете) оставить светскую должность и полностью посвятить себя служению? Считаете ли, что священник должен работать?

– Общины у нас на Западе не очень богатые. Редкие храмы имеют средства содержать священника. Я сам работал вообще всю жизнь. И многие священники работают, хотя приход и обязан поддерживать своего батюшку. Я работаю на полставки, и Церковь мне тоже что-то дает за мое служение.

А должен ли работать священник? Ну, это зависит от страны и обстоятельств. Богатый приход может установить священнику зарплату. Но уровень жизни и цены в Люксембурге довольно высоки. Так что надо работать.

– С какими серьезными духовными вопросами от прихожан вы, как пастырь, сталкиваетесь в своем служении?

– Болезнь нашего века – семейные отношения. Очень серьезные проблемы: болезнь мужа, детей или жены, потом разводы… Жизнь может не складываться. Бедность – также серьезный вопрос. Некоторые люди приезжают и думают, что здесь рай. Но, к сожалению, это не так. Мы стараемся помочь. Но, увы, не можем все взять на себя.

– Что считаете вызовом времени для православного человека? Возможно, конкретно в Люксембурге.

– Подростки, когда вырастают, бросают Церковь. И для меня это очень печально. Родителям сложно заставлять детей посещать храм. Когда ребенок взрослеет – это интересно. В это время он может задавать серьезные вопросы, а родители могут на них отвечать. К сожалению, этого нет. Я сталкиваюсь лично с подобными проблемами.

– Главный урок за годы священнического служения?

– Приход у нас увеличивается, храм становится маленьким для всей общины. Я радуюсь! Но, как мы знаем, храм посещает только 2–3% наших людей. Остальные не хотят воцерковляться. Это – печальная правда жизни.

– В завершение задам наш традиционный вопрос. Какие слова из Священного Писания или святых отцов особенно воодушевляют и поддерживают вас в трудные минуты жизни? Возможно, с этим даже связана какая-то история.

– Знаете, я бы привел в ответ на этот вопрос слова, сказанные Богом преподобному Силуану Афонскому: «Держи ум свой во аде и не отчаивайся». Это сложная мысль для всех. Мы, священники, желаем спасения людей, желаем, чтобы люди приходили и воцерковлялись. Через духовную жизнь мы становимся лучше, от этого становится лучше и мир вокруг нас. Вспомним преподобного Серафима Саровского, который привлекал людей, и люди приходили к нему за духовной благодатью, ответами на вопросы, исцелениями. И когда мы становимся лучше, мир становится лучше. Вот что я стараюсь объяснить тем, кто приходит в храм. Мы, христиане, должны сделать мир лучше!