Радость жизни с Богом – это для нас нужнее всего

Предлагаем вниманию читателей портала презентацию книги игумена Нектария (Морозова) «Заметки на вырост», которая состоялась в КЦ «Покровские ворота» в Москве 22 декабря 2021 года. Ведущий – Жан-Франсуа Тири, руководитель КЦ «Покровские ворота».

Что происходит с человеком во время встречи с Богом

Жан-Франсуа Тири, руководитель КЦ «Покровские ворота»:

– Добрый вечер всем вам, пришедшим в Культурный центр «Покровские ворота», и также всем вам, которые смотрите эту передачу через «Фейсбук». И добрый вечер вам, отец Нектарий, спасибо, что вы у нас сегодня вечером и что вы бываете у нас каждый раз, когда у вас новая книга выходит, – это для нас большая честь. Я не думаю, что стоит представлять отца Нектария. Если вы пришли сегодня вечером, это потому, что вы его точно знаете и знакомы с его трудами. Я скажу только, что отец Нектарий уже 21 год как монах, как служитель Церкви. Вы еще настоятель храма Петра и Павла в Саратове. И, конечно, автор разных книг, некоторые из этих книг есть в магазине, их вы можете заказывать через «primus versus» и также через сайт книжного магазина. Вы автор разных статей на Милосердие.ру, на Православие.ру, у вас есть свой блог, где у вас свои видео, проповеди, и есть также канал на Youtube, где больше «лайков», чем на канале КЦ «Покровские ворота», с этим поздравляю вас. Мы сегодня поговорим о книге «Заметки на вырост»: я задам несколько вопросов в начале, а потом это будет ваш диалог с отцом Нектарием. Поэтому готовьте ваши вопросы, они скоро понадобятся. Также можно задавать вопросы на «Фейсбуке», я их передам, если они появятся.

Книга называется «Заметки на вырост», издательство «Вольный Странник», вышла в Москве в этом году. Это записки из дневника, как я понимаю, и во введении сказано о том, что книга дает возможность увидеть процесс прорастания в душе автора. Расскажите нам о том, как родилась эта книга. Это действительно те записи, которые вы пишете и которые вы решили потом преобразовать в книгу, выбрать некоторые из них? Мой вопрос – об этой книге, о составлении этой книги.

Игумен Нектарий (Морозов):

– Большое спасибо, Жан-Франсуа. Я хочу поблагодарить вас за ваше неизменное гостеприимство, и хочу поблагодарить всех, кто сюда пришел, потому что я, честно говоря, боялся, что сегодня никого не увижу. Потому что очень многие люди, хорошо мне знакомые, по разным причинам сегодня прийти не смогли, большую часть из них так или иначе остановил мороз, который, видимо, повлиял катастрофическим образом на состояние их здоровья и на их дела. Да и сам я планировал добраться сюда минут 30–40 назад, но застрял в пути. О чем я хотел сказать сам и о чем меня спрашивает Жан-Франсуа – что из себя представляет эта книга, и почему «Заметки на вырост»? Действительно, для меня самого эта книга важна, потому что, пожалуй, она, с одной стороны, писалась дольше всего, а с другой стороны, она положила начало всему, что было написано за эти годы. Почему – потому что основу составили дневниковые записи, начиная с 1995 года. И в очень разное время эти записи делались, по очень различным поводам, и зачастую для этого не было совершенно времени – что-то писалось ночью, что-то рано утром, что-то в пути, в то время, когда еще не было современных электронных гаджетов, ноутбука не было, даже компьютера не было, писалось, естественно, от руки. Кстати, ценность этой книги, наверное, заключается в том, что значительная ее часть была действительно написана от руки. Сейчас я совершенно разучился писать ручкой, и даже когда подписываю книги на презентациях, для меня это бывает страшным страданием, потому что я сам не могу разобрать, что писал: так рука от ручки отвыкла. А вот это всё, по крайней мере значительная часть, существует в бумажном виде. Какие-то из этих заметок в виде отдельных постов публиковались, какие-то впоследствии вырастали в тексты, какие-то превращались в видео, но, по сути, из этого проросло всё написанное впоследствии. Название «На вырост» обладает как минимум двумя смыслами: с одной стороны, это то, что я писал для себя, кратко, и, как мне казалось, потом это должно быть развернуто и стать какой-то более полной формой, а с другой стороны, это очень важные для меня вещи, которые на протяжении моей жизни мне неизменно помогали, потому что я к ним регулярно возвращался. Т.е. это то, что я в какой-то момент понимал для себя как правильное, как могущее мне помочь самому на пути к Богу, как могущее меня поддержать, меня утешить, меня в самый трудный момент наставить. И это то, до чего я хотел бы в какой-то момент дорасти сам. Поэтому здесь два смысла: «На вырост» – потому что это было маленьким и должно было вырасти, а с другой стороны, потому что я писал это на вырост самому себе, потому что до многого из того, что я писал и пишу, я сам дорасти пока не могу, не получается. И, наверное, можно сказать, что это как-то очень созвучно с мыслью святителя Феофана Затворника, который очень многим своим корреспондентам, духовным чадам, с которыми состоял в переписке, советовал записывать хорошие мысли, приходящие в голову, потому что мы все находимся в различном состоянии, человек очень похож на погоду, погода его внутренняя меняется, порой меняется не совсем контролируемо, не совсем предсказуемо. И то, что для нас в какой-то момент является данностью, что мы очень хорошо осознаем, потом совершенно забывается, и мы оказываемся в каком-то мраке, а порой не только во мраке, но и в боли, и в хаосе. И в этот момент очень важно на что-то опереться: с одной стороны, безусловно, мы опираемся на Слово Божие, но, с другой стороны, когда у нас есть еще собственное слово, согласное со Словом Божиим, нам бывает легче найти опору, потому что это то, что мы нашли лично для себя, то, что нам Господь конкретно дал. Для меня эта книга является такого рода опытом.

Ж.-Ф. Тири:

– Спасибо. Вы сейчас ещё говорите о собственном опыте и о том, что вы должны опираться на собственный опыт. В книге вы рассказываете, это я хорошо помню, о том, что вы пришли к вере не из христианской семьи, и даже благодарны за это. Именно вера, как внутренний выбор человека. Не то, что мы находимся в христианской семье, в христианском обществе, и могли бы автоматом продолжать, не осознавать на самом деле, ради чего мы в Церкви. Вы перечитали ваши «Заметки»? Вы тоже нашли определённый путь? Вы сказали, что нашли, начали в 1995-м году писать. Это было в то время, когда вы обратились?

Игум. Нектарий:

– Нет, это было, когда я пришёл послушником на московское подворье Троице-Сергиевой лавры. До того я тоже писал – писал, как журналист. Там тоже вёл на протяжении многих лет дневник, но конкретно эти дневниковые записи относились к периоду какой-то совершенно осмысленной, осознанной жизни, если ещё не монашеской, но послушнической.

Это записи, которые родились из поиска ответа на вопрос: что же является для человека самым главным

Это записи, которые родились из поиска ответа на вопрос: что же является для человека самым главным? Это Господь называет в Евангелии «единым на потребу». А если говорить о предшествующем пути, то, на самом деле, с одной стороны, наша страна переживала на своём историческом пути множество различных трагедий, и вот эти 70 лет безбожия, о которых мы как-то уже привычно говорим, – они тоже были годами очень трагическими, с другой стороны, дали нам совершенно удивительную возможность, о которой нам сейчас сказал Жан-Франсуа, – не воспринимать веру, как что-то, что мы получили по традиции, что нам передано по наследству, что-то такое, в чём мы можем жить, руководствуясь неким инерционным движением, а то, что становится для нас совершенно осознанным выбором. Этот осознанный выбор в какой-то момент, по милости Божьей, удалось сделать. Потому что поиск смысла жизни совершенно логичным образом привёл к поиску этого смысла в Боге. А до того было совершенно удивительное обращение к Богу из полного неверия, от совершенно атеистического детского сознания. Мне до сих пор самому многие вещи ещё непонятны. Совершенно непонятно, почему я до 10–11 лет был убеждённым атеистом. Это трудно мне объяснить себе самому, пока я этому объяснения не нашёл, почему это было так. А вот как обратился к Богу – помню очень хорошо.

«Господи, если Ты есть, то пусть он выздоровеет»

Я уже много раз рассказывал. Не рассказывал? Это одна из самых удивительных историй в моей жизни. У нас была собака, которой на тот момент, сейчас точно не скажу, 10–11 месяцев было, немецкая овчарка. Сам возраст не столь важен, важно то, что мы её очень любили. Кто-то из наших соседей её отравил, точнее – его. Он фактически умирал, погибал, была сожжена вся слизистая. Осталось процентов 50–60 от того, что было первоначально в нём. Ветеринар, очень хороший врач, говорил, что нужно усыплять, потому что собака ужасно страдает, мучается. Не согласиться было сложно, потому что каждая минута – это было страдание, никакой надежды не было. Почему-то мы всё-таки решили ещё на день задержаться. Я первый раз в жизни обратился к Богу. С одной стороны, совершенно по-детски, с другой стороны, совершенно осознанно. Я сказал: «Господи, если Ты есть, то пусть он выздоровеет», – и ещё добавил: «Я в Тебя за это поверю». Мне, правду скажу, не свойственны корыстные прошения и тем более постановка таких условий. Я вообще в жизни редко так поступаю. Почему я так сказал – это сложно объяснить, но я очень хорошо помню эту фразу целиком. И в тот момент, когда я это сказал, я вдруг почувствовал, во-первых, отклик – это было самое поразительное, что я почувствовал, что я сказал – услышано, и в тот же момент я почувствовал, что я встретился с тем, что ни с чем не сравнимо. Это является, с одной стороны, совершенно новым, а с другой стороны, удивительно знакомым и родным, – то, с чем я встретился. Это было очень трудно уложить, что это и новое, и хорошо знакомое.

Целый ряд трагических ситуаций заставил меня искать тот смысл, который бы мог меня примирить с реальностью жизни

Это то, что происходит с человеком во время встречи с Богом. Всегда будет ощущение и нового, и хорошо знакомого. В этот день он начал выздоравливать вопреки всему и прожил ещё долгие годы. А для меня это стало первым моим шагом – даже не к вере, а уже собственно верой. Потому что в этот момент я сознательно молился Богу, обращался, но назвать меня христианином ещё сложно было, потому что была вера в Бога в принципе. Потом я прочитал в детстве Евангелие, которое, я не могу сказать, что в том возрасте – 10–11 лет – я понял, но у меня осталось ощущение боли и страшной несправедливости. Тогда таков был мой опыт прочтения Евангелия по отношению ко Христу. Мне это действительно не давало покоя. Но в более позднем возрасте я как-то сознательно к Евангелию обратился, и целый ряд трагических ситуаций заставил меня искать в жизни тот смысл, который бы мог полностью меня примирить с той реальностью жизни, которая бывает очень трагичной и с которой иначе примириться сложно. И в какой-то мере в этой книге это отражено. Не языком фактов, скорее, но тем не менее всё это в ней присутствует.

Смерть абсолютно всё проверяет собой

Ж.-Ф. Тири:

– Вот именно у меня вопрос по тому, что вы только что сказали. Когда я думаю о дневнике, я сразу думаю о дневнике Шмемана, который для меня является самым мощным чтением, которое было у меня в последние годы, потому что там отражена вся история XX века. У вас, в ваших заметках, редко присутствуют исторические события, даже если это понятно, некоторые главы отсылаются к нашей действительности. Чаще всего вы опираетесь на переживания, на встречи, которые были. Я хотел спросить: эти заметки, они откуда у вас рождаются? Они рождаются из вашей головы или от столкновения с реальностью?

Игум. Нектарий:

– Это очень хороший вопрос. Они рождаются именно от столкновений с реальностью, потому что голова за мгновение перед этим бывает совершенно пустой, и через мгновение за этим тоже такой же остаётся. А столкновение с реальностью рождает то, что мне самому необходимо в тот момент, и то, чем порой хочется с кем-то поделиться. Когда я писал, у меня не было намерения с кем-то делиться первоначально. Это намерение с течением времени только появилось. Первоначально я писал только для себя. Что касается дневников о. Александра, то для меня это одно из любимых чтений. Мы помним, что о. Александр не собирался публиковать дневники. Их публикация была уже практически решением его семьи после его кончины. На самом деле, было бы очень жалко, если бы они не вышли. Но там, в то же время, было очень много вещей, которые совершенно естественно он для публикации не предназначал, потому что носили характер откровенный и критический по отношению к тому, что в окружающей реальности присутствовало. Скажу, что и в моих дневниках присутствуют совершенно другие страницы, совершенно другие записи. Но в «Заметки на вырост» вошли именно те фрагменты, которые я считал лично для себя и других людей наиболее важными. Это ответы на те вопросы, которые возникали, возникают у меня самого и которые, естественно, задают мне люди. В то время, когда начинал писать, в основном это были мои собственные вопросы и мое собственное столкновение с реальностью. Впоследствии, конечно, это были вопросы других людей и их столкновение с реальностью, и моё столкновение с ними, как с реальностью, с людьми.

Ж.-Ф. Тири:

– Спасибо. Мой последний вопрос, и потом вам (в аудиторию) микрофон. Вы сказали, что писали эти заметки для себя, прежде всего. Хорошо. Сейчас книга вышла, поэтому, если она вышла, она вышла для нас, для читателя. Какие цели и задачи вы ставите, когда вы решили издавать это для публики? Почему вы решили, что это нужно сейчас нам говорить?

Игум. Нектарий:

– Вы знаете, у владыки Антония Сурожского есть такая мысль. Он говорит, что слово проповеди, которое, как стрела, не уязвила сердце самого проповедника, практически никогда не дойдёт до сердца слушателя. А перечитывая то, что составило основу этой книги, я очень часто понимал, что моё сердце это так или иначе трогает, уязвляет.

Перечитывая то, что составило основу этой книги, я понимал, что моё сердце это так или иначе трогает, уязвляет

Естественно, рождалась надежда, что ещё чьё-то сердце окажется тронутым. Поэтому решение и было принято. Хотя ни одна книга так долго не рождалась, потому что фактически период с 1995-го года по 2021 год этот путь занял. Это долго. Всё остальное гораздо быстрее появлялось. Но благодаря, опять-таки, тому, что есть в этой книге, всё остальное появлялось.

Ж.-Ф. Тири:

– Спасибо, я попрошу говорить в микрофон, потому что у нас прямой эфир. Те люди, которые на Фейсбуке, нас также слышали.

Реплика матери отца Нектария:

– Я думаю, что батюшка говорит о том, что гораздо позже произошло. Ему ещё не было 5 лет, когда его встреча с Господом произошла, совершенно для меня неожиданно. Мы сидели, завтракали, батюшка очень болел, постоянно, и оперировался, и когда мы завтракали, он вдруг говорит: «Бог с попом стояли смело и молились за людей, чтобы лучше было дело, всё сияло, зеленело. Птички пели, соловьи на юг летели».

Я спросила: «А почему Бог?» Он сказал: «Так надо». Ему было 4 г. 5 мес.

Игум. Нектарий:

– Для меня это очень важное и дорогое воспоминание, и оно ещё более непонятное, чем то, о чём я говорил сам. Но я сейчас говорю об осознанной встрече. Это стихотворение своё детское очень хорошо помню. Оно далеко небезупречно с богословской точки зрения и со всех прочих точек зрения. Но как-то оно у меня в 5 лет почему-то родилось, но на моё мировоззрение оно ключевым образом не повлияло. А вот то, о чём говорил я, повлияло совершенно решительным образом. Спасибо.

Вопрос из зала:

– О. Нектарий, здравствуйте. Очень рада присутствовать сегодня здесь. В первую очередь хотела бы поблагодарить вас за ваш огромный труд в написании книг, в проповедях, в блогах и соцсетях. Это очень-очень ценно для всех нас. Мой вопрос: читая вашу книгу «Труд пробуждения», буквально сейчас прочитала ваши слова, мысль о том, что после того, как человек уверовал, познал, что Бог всеведущ, всемогущ, что Бог есть любовь, от него требуется наитруднейший подвиг – всецело довериться Богу, вверить, вложить в Его руки всю свою жизнь. Я понимаю эти слова о доверии, когда складываются какие-то обстоятельства в жизни, немного это получается – доверять ему в этом. А как быть, когда есть напряжённость с близкими людьми, с мужем, в частности, из-за каких-то психологических особенностей и т.д.? Как не подменять доверие к Богу психологией или чем-то другим?

Игум. Нектарий:

– А почему возникает опасность этой подмены?

– Ну, как будто теряется связь с Богом, можно так сказать. Чувствуется, что психология, знания, – они уводят от главного: от доверия.

Игум. Нектарий:

– Вы знаете, какими-то ключевыми моментами для нас является рождение и смерть, потому что каждый из нас, существующих на земле, когда-то родился, и каждый из нас, живущих, однажды умрёт. Если мы никак не можем подготовиться к своему рождению, то подготовка к смерти совершенно естественно является для человека самым важным делом. И в то же время именно смерть абсолютно всё проверяет собой, потому что всё, что теряет значение после смерти для нас, – обесценивается. Всё, что сохраняет своё значение, приобретает необыкновенную ценность. Психология, при всей её важности, при всей занимательности, не может для нас решить вопрос подготовки к смерти. Она всё-таки перед лицом смерти отступает.

Психология, при всей её важности, перед лицом смерти отступает

Только Господь наш может ответить на все наши вопросы, связанные с нашей смертью, с тем, что будет после неё. Поэтому мне кажется, что психология никак не должна становиться между человеком и его верой, между человеком и Богом. А что касается внешних факторов, в том числе и тех сложностей, которые связаны с близкими людьми, – есть такие слова, которые каждый из нас многократно познавал и познаёт на собственном опыте. Что вода, стесняемая со всех сторон, поднимается вверх, а душа, утесняемая скорбями, устремляется к Богу. Если мы устремляемся не вверх, не к Богу, а, притесняемые скорбями, устремляемся в другую сторону, то напрасно теряем время, потому что ничто другое нас точно не утешит, и психология в том числе не утешит. Даст определённые ориентиры, определённые подсказки, облегчит нашу работу над собой, но не решит самых важных задач в жизни. И, собственно говоря, когда мы говорим о своей жизни в целом и путаемся в частностях, мы всё время забываем о главном, о том, что жизнь – это то, что не только дано нам Богом, но и продолжает даваться. Потому что никто из нас не имеет источника жизни в себе самом. Сегодня очень много говорят о таком понятии, как качество жизни, только говорящие понимают под качеством жизни очень разные вещи. На мой взгляд, качество жизни, самая главная её составляющая – это полная, полноценная, настоящая жизнь. Та жизнь, которая наполнена смыслом, и благодаря которой человек может быть счастлив. Эта жизнь может быть у человека только в том случае, если его внутренняя связь с Богом тоже является полноценной, скажем так. Она может быть различной. У кого-то она постоянная, кто-то ощущает эту связь глубоко, кто-то ощущает её в меньшей степени, но по мере того, как эта связь ослабевает, ослабевает и движение жизни в нас. По мере того, как эта связь усиливается, укрепляется, наша жизнь наполняет нас в большей и большей степени. Это распространяется на всё, в т.ч. на наши отношения с близкими, какими бы они ни были сложными. Потому что эта жизнь, которая есть Господь, – она всё для нас упрощает, а её умаление всё делает сложным. На мой взгляд, так.

– Спасибо большое.

Вопрос из зала:

– На что опереться человеку, может быть, даже не лишённому веры, в ситуации, когда вся его дальнейшая жизнь – это сплошное страдание? В частности, для человека, который, как он сам считает, осуждён, приговорён к пожизненному заключению, или для человека, которому объявили фактически неизлечимую болезнь. Вся его дальнейшая жизнь – это тяжёлое, мучительное и долгое приближение к концу. Если этот человек находится в окружении близких и дорогих ему людей – для самого человека и для тех, кто рядом с ним.

Игум. Нектарий:

– Это очень важный и, казалось бы, трудный вопрос. Когда-то в юности мне попала в руки книга Эрика Берна «Игры, в которые играют люди, и люди, которые играют в игры». Тогда она на меня произвела очень сильное впечатление. Не помню, сколько мне было точно лет, лет 18, наверное. Среди прочего, что в ней пришлось мне тогда очень кстати, была такая мысль. Берн говорил о том, что, если человек оказался в заключении, то для него шанс не сойти с ума заключается либо в том, чтобы придумывать различные варианты побега, который никогда не осуществится, либо придумать для себя какое-то дело, которое может быть ему на самом деле и не нужно, потому что он проведёт все свои дни в заключении, т.е. он никогда не воспользуется плодами того, что он делает. Т.е. ему каким-то образом нужно имитировать жизнь. По сути, в этом заключается неизбежное. Тогда это меня поразило, потому что это самое пожизненное заключение – это жизнь без веры как таковая.

Если человек не верит в то, что есть жизнь вечная, что есть Господь, то он находится в каком-то пожизненном заключении

Потому что если человек не верит в то, что есть жизнь вечная, не верит, что есть Господь, эту жизнь создавший, то он уже здесь, на земле, находится в каком-то пожизненном заключении, потому что он всё равно идёт к концу, а после этого ничего нет, и это очень страшно. Поэтому человек, не верящий в Бога, по большому счёту, придумывает какую-то жизнь для себя, точно так же, как придумывает её для себя осуждённый на пожизненное заключение человек, чтобы не сойти с ума. Это очень страшно звучит, но если вдуматься, то по сути – это так. А вот если человек имеет подлинную веру, если он понимает, для чего ему дана эта земная жизнь, то, безусловно, что-то меняется в его жизни, если с ним жизни происходит такая трагедия, он оказывается в местах лишения свободы, тем более незаслуженно, до конца своих дней, или если он сталкивается с болезнью, которая заберёт у него здоровье и жизнь. Но, по сути, для него не меняется ничего. Мне кажется, очень важно, даже когда ты здоров, пока с тобой не случилась ещё никакая беда, хотя мало в жизни людей, к которым никакая беда в жизни не приходила, абсолютно здоровых, – очень важно задаться вопросом: что я буду делать, если всё это со мной произойдёт? Что тогда оправдает мою жизнь здесь? Что тогда наполнит её смыслом? Что даст мне силы жить? Что сделает мою жизнь не напрасной? И, безусловно, ответ другой, кроме веры, я на этот вопрос найти не могу. Естественно, веры не головной, не той, которая может стать достоянием ума, – я имею в виду ту веру, которая является достоянием нашего сердца. Поэтому она является главной ценностью. Именно вера. И она является ответом на тот вопрос, который вы задали. Других ответов я не знаю. Правда.

Вопрос из зала:

– Добрый вечер, о. Нектарий. Многие ваши книги в форме интервью. Вопрос – ответ. Завтра у всех россиян важный день – встреча с Президентом. Какой бы вы задали вопрос Президенту?

Игум. Нектарий:

– Дело в том, что поскольку я не окажусь на этой встрече, я не думал над этим вопросом. Я не успеваю в жизни делать очень многих вещей, как, наверное, каждый из нас не успевает сделать в жизни всё, что ему сделать хотелось бы, для того, что сделать было бы решительно необходимо, поэтому изо всех сил стараюсь несущественное, ненужное отсекать и концентрироваться на том, что зависит от меня и что находится целиком и полностью в моей власти, потому что и этого сделать не успеваю. Поэтому не думал над этим вопросом. Честное слово.

Ж.-Ф. Тири:

– До конца встречи, может быть, появится тот вопрос, который хотели бы задать. Тогда мы вернёмся к этому вопросу.

Я искал ответ на вопрос: что же делать со смертью?

Тогда можно мы вернёмся к предыдущему вопросу, потому что очень важно. Я для себя его переформулирую. Мы все, как вы сказали раньше, обречены на смерть, кто раньше из-за болезни, кто знает, что жизнь уже скоро заканчивается. Сейчас, когда вы говорили о вере, мне было недостаточно. Вера, может быть, есть у каждого. Можно ли понимать веру, как путь какой-то? Не то, что мы уже достигли, и всё, мы оттуда уже больше не уйдём. Мы понимаем, что в жизни столько обстоятельств. Что мы предаём, забываем и возвращаемся. Дневник, это, наверное, тоже такой путь, который идёт направо и налево. Мне хотелось, чтобы вы говорили немножко об этом. Потому что иногда нам кажется, что всё – я болею, жизнь заканчивается. Веры нет, я потерял веру. Чтобы мы видели это как шаг к взрослению, к этому прирастанию, о котором вы говорите. Мне очень нравится это слово. Вот об этом мне хотелось бы, чтобы вы говорили.

Игум. Нектарий:

– Вопрос о том, каким образом мы меняемся в течение жизни, то движемся к своей цели, то удаляемся от неё? Об этом?

Ж.-Ф. Тири:

– И поэтому в перспективе вечности – это не что-то раз и навсегда. Я задаю вопрос. Может быть так: вера есть один раз и навсегда? Когда Владимир Легойда начинает свою «Парсуну», всегда задаёт такой вопрос своим гостям: а у вас сомнения бывают? Сомнения бывают? Это нормально? Это часть этой веры?

Игум. Нектарий:

– Вы знаете, Жан-Франсуа, я могу совершенно честно сказать, что у меня бывают сомнения в очень многих вещах, сомнения в самом себе у меня присутствуют постоянно, но я никогда не сомневаюсь именно в вере, никогда не сомневаюсь в Боге. Не знаю, может, это моё личное счастье, а может, это какая-то моя глубинная потребность, но именно в вере я не сомневаюсь никогда. Другое дело, апостол Павел говорит, что нужно самих себя испытывать, самих себя исследовать на предмет того, в вере ли мы, кто бы мы ни были, кем бы ни являлись в этой жизни. Кем бы мы ни являлись в Церкви, это испытание – в вере ли ты, – оно постоянно необходимо. Но жизнь существенно облегчает задачу. Она сама постоянно нас испытывает и постоянно заставляет задумываться: в вере ли мы? Для меня вера – это то, что отвечает на все мои вопросы. Мы невольно погрузились в начале нашего разговора в историю детства. Такое непростое погружение, особенно когда присутствуют люди, которые знают тебя с самого детства. Они много могут сюрпризов преподнести и никогда с этим не затрудняются. Но я помню, что в детстве ответ на самый главный вопрос у меня появился до тех пяти лет, о которых шла речь. Это был вопрос о смерти. Я вдруг понял, что есть смерть, и мысль о смерти переворачивала все мои детские представления о жизни. Я искал ответ на вопрос: что же делать со смертью? Потому что, если она есть, то всё лишено смысла.

Я вдруг понял, что есть смерть, и мысль о смерти переворачивала все мои детские представления о жизни

Если всё лишено смысла, то непонятно, для чего жить. И для меня до момента прихода к вере этот вопрос никакого разрешения не имел. Либо мысль на эту тему была для меня страданием. Потом это страдание из моей жизни ушло. Этот вопрос разрешился раз и навсегда. И, видимо, для меня очень важно от этой точки не удаляться, поэтому именно от неё и не удаляюсь.

Как любой человек, я совершаю много ошибок, я тоже нахожусь в разных состояниях. Вот я говорил, что внутренний мир человека похож на то, что происходит с погодой за окном. Она меняется неуловимым образом, но вот эта точка остаётся для меня жизненно важной, поэтому я за неё постоянно держусь. И ведь для человека, – действительно, я об этом думаю последние годы, о том, что человек, помимо всего прочего, что он должен, что его сильно обременяет, потому что мы всё время слышим о разных долгах… Сейчас есть сильное протестное движение в т.ч. в христианской среде, о том, что человек что-то должен. Это настолько сильное протестное движение, что человеку даже заповеди Евангельские трудно слушать. Я считаю, что речь идёт о каком-то долге, а они не готовы к какому-то долгу. Есть один очень важный долг у каждого человека – долг быть счастливым. Его очень трудно оспаривать. На самом деле – это не возможность, это не шанс, это действительно оказывается долг. Почему? Потому что если человек осознаёт жизнь, как дар Божий, то этим даром нужно пользоваться так, чтобы быть человеком счастливым, потому что, только будучи счастливым можно Бога благодарить по-настоящему.

Только будучи счастливым можно Бога благодарить по-настоящему

Святитель Игнатий говорит, что, как бы тебе не было плохо, благодари Бога, и через благодарение в твоё сердце войдёт утешение. Так же, как мы порой молимся, не ощущая силы произносимых слов, но постепенно мы начинаем эту силу ощущать. Так же бывает со словами благодарения, но это когда мы находимся в скорби. А ещё лучше благодарить Бога, когда мы способны быть счастливыми, в т.ч. невзирая на скорбь. Мне кажется, что каждый человек постепенно должен для себя собирать правильную конструкцию отношения к жизни, которая позволяет быть в жизни счастливым всегда. На самом деле, я убеждён, что это возможно, но это возможно только в том случае, если эта конструкция – от и до христианская. Очень подробно она представлена у апостола Павла, каким образом она складывается. Потому что, когда он говорит, что нужно всегда радоваться и непрестанно молиться, он говорит об опыте своей собственной жизни.

Этот опыт в той или иной степени достижим для каждого человека. Потому что человек такое существо, которое очень легко достигает того, чего он хочет, и очень трудно идёт к тому, что ему кажется нежелательным. Когда мы самим себе оказываемся способными объяснить, что то, о чём идёт речь в Евангелии, о чём идёт речь в Посланиях апостольских, – это то, что нам нужно и что может сделать нас счастливыми, – тогда достигать этого становится гораздо проще. Когда нам кажется, что заповеди евангельские у нас что-то очень важное отнимают, – по-детски так рассуждаем, – тогда идти к ним гораздо труднее.

Ещё одна мысль, которая кажется мне очень важной: нет ни одного человека, я практически не встречал в своей жизни, за редчайшим исключением, и эти люди со мной бы не согласились, но в каждом из нас живёт то, что называется эгоизмом, неправильная любовь к самому себе, и это очень мощная сила, разрушающая нас, разрушающая людей, нас окружающих. Но у преподобного Иоанна Лествичника есть мысль о том, что порой бес беса изгоняет, и можно для изгнания одной страсти пользоваться другой. Они всё равно есть, и пусть они приносят хоть какую-то пользу. Ну, как чревоугодие можно победить сребролюбием, и много других подобных примеров есть. Эгоизм нужно постоянно обращать себе на пользу. Он постоянно старается нас уничтожить, а его надо заставлять постоянно работать на нас.

Эгоизм нужно постоянно обращать себе на пользу

В каком смысле? Знаете, что касается правильной любви к себе. Правильная любовь к себе, христианская, порой требует самопожертвования. Можем сказать, что мученики выбирали для себя смерть, не отрекаясь от Христа, потому что они всем сердцем любили Бога. Но если мы скажем, что они делали это и по любви к себе, это тоже не будет ошибкой, потому что они знали, что со Христом им лучше, чем с кем бы то ни было, и поэтому они хотели с ним быть даже ценой своей смерти телесной. А у нас очень много поводов, чтобы, как я сказал, обратить эгоизм, а не только правильную христианскую любовь, на пользу. Нам хочется, чтобы нам было хорошо. А надо просто понять, что для нас хорошо на самом деле в любой ситуации, в т. ч. в той, о которой говорилось, когда мы сталкиваемся с какими-то трагичными обстоятельствами. Что можно сделать, чтобы нам всегда было хорошо? Вот тут наш грех нам подскажет, как вести себя правильно.

То, что не началось здесь, не может продолжиться там

Вопрос из зала:

– Здравствуйте, о. Нектарий. Вы как раз говорили про смерть. Я в своей жизни столкнулся с несколькими мыслями о покаянии. Первое – что Господь после смерти всех простит, какие бы грехи человек ни совершал. Если в последний момент, как разбойник, он покается, то войдёт в рай, что Господь всех к себе зовёт. А вторая мысль была, что, как бы человек ни каялся, он не сможет быть с Богом, потому что он всё равно всегда грешен. Только если он перед самой смертью покается, пройдет Исповедь, то только так он сможет попасть в рай. Вы не могли бы объяснить мне, по возможности, как вообще правильно относится к покаянию? К Исповеди, к покаянию, к борьбе со своими грехами.

Игум. Нектарий:

– Прежде всего, должен сказать, что на этот вопрос нет единого ответа – по одной простой причине, потому что «только Бог больше человеческого сердца», как говорит апостол, знает всё о человеческом сердце, о том, что есть в нём. А вечная участь каждого из нас определяется именно содержанием нашего сердца.

Вечная участь каждого из нас определяется содержанием нашего сердца

И нет тех весов в этом мире, на которых можно это содержание взвесить и вынести какое-то решение окончательное. Это решение может быть только у Бога. Но можно сказать так, что, когда человек живёт, это схематично говоря, человек задаёт какой-то определённый вектор движения. Либо это движение к Богу, либо это движение от Бога. У преподобного Иоанна Богослова есть такая мысль. Он говорит, что то, что не началось здесь, не может продолжиться там. Наверное, можно достаточно широко толковать эти слова. Но, прежде всего, смысл заключается в том, что, если жизнь человека с Богом или движение человека к Богу началась здесь, оно имеет шанс продолжиться в вечности. Если это движение ни в каком виде не началось, более того, если человек всю жизнь шёл от Бога, то это продолжится в вечности. Но это наше человеческое рассуждение. Оно кажется очень логичным, кажется очень здравым. Но почему я говорю, что мы не можем дать на этот вопрос какой-то единый удовлетворительный ответ, – потому что ответ этот только у Бога. Нельзя быть Богом и нельзя на этот вопрос ответить. Мы знаем, что отношение Бога к человеку – это любовь, любовь, которую невозможно измерить, ни как-то характеризовать, потому что мы о любви знаем слишком мало.

Мы о любви знаем слишком мало

Мы не имеем её в той степени, чтобы опытно о ней рассуждать, мы имеем какое-то ограниченное мнение, тем более очень трудно говорить о любви Божией. Мы видим, что отношение Бога к нам – это непрерывающаяся, неиссякающая милость. Поэтому, безусловно, наша надежда на спасение очень и очень велика. И такие, никогда не общавшиеся друг с другом в этой земной жизни, люди, как Феофан Затворник и старец Иосиф Исихаст Афонский, говорили практически одними словами об одном и том же. Они говорили, что Бог ищет повод не для того, чтобы человека осудить, а ищет повод для того, чтобы его помиловать. Самое важное, чтобы этот повод или поводы в нашей жизни действительно были. Мы порою смотрим на жизнь другого человека – и там эти поводы находим, и радуемся этому.

Но вот находить в своей собственной жизни эти поводы и фиксировать их, говорить, что в моей жизни поводов для того, чтобы Бог меня помиловал, достаточно, – трудно. Разбойник этих поводов точно не находил. Он просто сказал то, что он в это время чувствовал, и вот это самое чувство и было его спасением. Потому что каким-то образом он пришёл к итогу своей жизни. Вообще, итог жизни человека – это итог всего того, что он в своей жизни делал, думал, к чему он стремился, что он старался сделать. Мы видим поразительные примеры этого. Это не только пример разбойника. Это, например, святой мученик Вонифатий. Мы помним, какова была его жизнь. Она была не только грешной, была не только какой-то порочной до момента мученичества, – она была бестолковой, она вся из себя представляла какое-то метание. С одной стороны, он тяготился, что он так жил, что его спутники, когда им говорили, что ваш друг, которого вы ищете, за Христа пострадал, – он пьяница, он развратник, живёт какой-то непотребной жизнью, – но в нём жило то, что стремилось к Богу. Это, как некая сумма всех его стремлений, мыслей, чувств, переживаний, принесло такой удивительный плод. Как это можно предугадать? Как это можно спрогнозировать? У апостола Петра есть такие слова, – очень просто перелагая их на наш русский язык, можно сказать так: только если ты постоянно идёшь вперёд, ты не преткнёшься и тем более не возвратишься назад. И мне кажется, что каждый из нас, кто в некоторой степени обеспокоен вопросом своего спасения, должен просто идти вперёд постоянно, не останавливаясь. Не получается идти, может даже ползти. У игумена Никона (Воробьёва) есть замечательная мысль о том, что не можешь идти в Небесный Иерусалим, ползи туда на карачках. Очень ёмко и очень точно сказано. Это иногда получается, слава Богу.

Я прошу прощения, если не ответил на ваш вопрос исчерпывающе. Честно скажу, исчерпывающего ответа я здесь не могу найти и не решусь его давать, чтобы не сказать чего-то такого, что окажется неправдой в действительности.

Вопрос из зала:

– О. Нектарий, очень рада присутствовать на вашей презентации. Я хотела бы задать вопрос один. Сейчас служители Церкви больше стали разбираться в психологии, но раньше, вспомню себя в детстве, всегда священник говорил, что нужно каяться, поститься, причащаться. Всё сводилось к определённым правилам в Церкви. Никогда не говорилось, что человек – это достаточно сложное существо, в котором находятся эмоции разные, нужно стремиться к самому себе внутреннему, искать, какие рамки поставил тебе Господь, зачем ты вообще здесь существуешь. Я этого никогда нигде не слышала, потом я один раз прочитала это у Антония Сурожского. Для меня это было открытием. Когда я уже после Антония Сурожского прочитала это у вас, то для меня это было очень значимо. Мой вопрос: как вы пришли к пониманию того, что наша церковная жизнь заключается не только во внешних проявлениях: вера, Исповедь, таинство Причастия, Крещение и пр., а что человек многогранен и должен не только жить Церковью, но искать свой смысл жизни в этом бытии? Не на автомате жить, а понимать, зачем он здесь находится.

Игум. Нектарий:

– Спасибо большое за этот вопрос. Наверное, это исходно присутствовало. Объясню, почему. Потому что с самого начала было понятно, что в любом деле человек преуспевает в том случае, если он учится у тех, кто в этом деле преуспел до него.

С того момента, как я понял, что христианская жизнь – это самое главное, что есть на земле, и нет другого искусства, в котором человеку нужно было бы в такой степени преуспеть, как в христианской жизни, естественным стало искать тех, у кого можно этой жизни учиться. Я впервые для себя это осознал в конце 1980-х – начале 1990-х годов. Самому себе на эти вопросы ответить не мог, потому что книг не было, и круг общения внутри Церкви был на тот момент очень нешироким, и, собственно говоря, церковная жизнь, кто её в то время помнит, была тоже совершенно другой. Даже в силу того, что в этот момент уже хлынул поток людей в Церковь, храмов было достаточно немного, священников достаточно немного. Это было просто море, в котором духовенство немногочисленное того периода могло буквально тонуть. Поэтому возможности как-то глубоко разобрать, обсудить то, о чём вы говорите, – она была, но не в той степени, в которой, как мне кажется, это было необходимо. Мне было 19 лет, когда в мои руки впервые попал «Отечник» святителя Игнатия Брянчанинова. Это была первая святоотеческая книга, которую я в своей жизни прочёл. Она была брюссельского издания, ещё в то время у нас не издавались подобные книги. Чуть-чуть позже они начали издаваться. И когда я начал её читать, для меня это было первое соприкосновение с опытом тех людей, которые в христианской жизни преуспели более, чем кто бы то ни был. Только тогда я понял, что искусство из искусств и самое важное делание – это внутренняя работа человека над самим собой.

Искусство из искусств и самое важное делание – это внутренняя работа человека над самим собой

Та работа, которая имеет целью устранение тех препятствий, которые есть на пути к Богу. Я понял, что это является самым главным. Я понимал, что весь внешний строй жизни Церкви – это очень важно, но если нет этой внутренней работы, то всё останется, по большому счёту, без плода, потому что этот плод рождается из внутренней работы. Поэтому для меня это было с самого начала очевидно, и вот почему я вам за этот вопрос благодарен. Я, к сожалению, всё чаще и чаще сталкиваюсь с тем, что люди избегают читать святых отцов. Святые отцы кажутся им очень трудными, очень сложными, угнетающими, повергающими в уныние, порой в отчаяние. Кажется, что пропасть лежит между нами и ими, а я этой пропасти никогда не замечал, потому что для меня уже первые книги, которую я читал после «Отечника», – это были книги именно святоотеческие. Они меня совершенно не угнетали, но они открывали предо мной какой-то совершенно удивительный мир. Я видел перед собой людей, таких же, как мы, которые удивительным образом изменились, но изменились не посредством какого-то чуда, а посредством колоссальной внутренней работы. Так, по крупицам, мои представления об этой работе стали формироваться. Не знаю, ответил на ваш вопрос или не совсем. На самом деле, нужно действительно читать святых отцов и постоянно свою жизнь в свете святоотеческого учения, в свете святоотеческих наставлений проверять. Не смотреть на ту высоту, на которую они поднялись, а смотреть на то, с чего начинался их путь. Читая авву Дорофея, можно обратить внимание на то, как братья вытряхивали половики с клопами у него перед келлией, и все клопы бежали к нему и кусали его, а он по этому поводу сохранял полное бесстрастие. Можно начать с этого, а можно начать с того, что он, когда учился, смотрел на книгу, как на дикого зверя, и боялся к ней подойти, ещё в светской жизни. Насколько это было ему трудно. Можно посмотреть на те вопросы, которые он задаёт преподобному Варсонофию Великому, и Иоанну пророку, и своим наставникам, в которых показывается, насколько немощен он был первоначально, какой огромный путь он прошёл.

Очень важно видеть начало жизни многих святых, где можно видеть такую же немощь, как наша

Очень важно видеть начало жизни многих святых, где можно видеть такую же немощь, как наша, и посмотреть, куда они пришли от этой немощи, и понять, что этот путь так или иначе открыт каждому из нас. Хотя, конечно, мы, живущие в XXI веке, по многим параметрам действительно гораздо слабее, чем те, кто жили за много столетий до нас. Господь, безусловно, это знает – и поэтому на нас гораздо снисходительнее смотрит. В том же «Отечнике», древнем «Патерике» мы можем видеть примеры, когда ошибка или прегрешение – моментально за ним следовало какое-то вразумительное наказание, порой очень суровое. А с нами так не происходит. Просто потому, что с тех, кому больше давалось, был больше спрос. А мы – те люди, которые, согласно святителю Игнатию Брянчанинову, согласно немного доработавшему толкование этой притчи покойному Лазарю (Абашидзе), мы – те люди, которые пришли на брачный пир в тот момент, когда все убогие, нищие и пр. были туда призваны, они уже насытились, уже ушли, а потом господин этого дома попросил своих слуг пойти посмотреть, может, кто-то ещё остался. Вот мы – эти самые люди. По-моему, у о. Лазаря сказано очень хорошо. Как же называлась эта книга? Я сам готовил её к изданию. Как редактор. «Мучения любви», – вот там у него очень хорошо представлена эта мысль, так наглядно показано, как последних людей позвали, они зашли. Ни одного целого блюда не осталось, но осталось то, чем можно насытиться. Они это вкусили, и хозяин этого дома сказал: простите, на вас как-то не рассчитывали, но смогли вас накормить. Говорим: не нам за что-то судить или быть обиженными, когда мы тоже на это не рассчитывали. Мне кажется, что наше время – это самое время. А потом у о. Лазаря всё заканчивается так, он говорит: а теперь уже никого больше не будет. Закрываем. Есть ощущение, что мы живём в этот самый период. Он может быть достаточно длителен, но очень на него похож. Поэтому Господь к нам гораздо терпеливее, милосерднее.

Вопрос из зала:

– О. Нектарий, здравствуйте. Спасибо вам большое за ваши труды. Хотел задать вопрос: как говорить о вере, как молиться за родителей, в частности, за маму? Я сам пришёл в Церковь в 21 год. Мама крестилась осознанно в 17 лет, потом как-то стала с Богом враждовать, не знаю, относиться к Церкви без равнодушия, но с некоторым противлением. Как в таком случае можно себя вести, чтобы как-то помочь, сделать то, что от меня зависит?

Игум. Нектарий:

– Мне кажется всегда это очень трудным. Нет ничего более тяжёлого для нас, чем понимание того, что близкие, дорогие для нас люди, те, кого мы больше всего любим, находятся либо вне пути ко спасению, либо как-то противятся Богу в Его стремлении спасти, или просто противятся. Это всегда какая-то совершенно страшная боль, но я думаю, что нет никаких оснований терять надежду на то, что это положение может измениться. Это общий совет, но его никак невозможно избежать: для тех наших близких, у которых есть с Церковью какие-то противоречия, надо постараться стать той частью Церкви, которую они не могут не принимать, пытаясь дать им всё то, что им по-настоящему дорого, близко, и то, что они могут оценить лучшим образом. И чтобы при этом не было ощущения, что это в нас благодаря Церкви. Самое главное, благодаря Христу. Вместе с тем вот эту боль, которая есть в сердце, – её надо обязательно разделять с Богом, потому что именно это и послужило этому удивительному событию – Бог стал человеком. Именно эту боль Он и воспринял, став человеком, – за каждого, кто к Нему не пришёл, и кто к Нему не идёт, и кто к Нему не хочет идти. Мне кажется, что только с Ним мы эти переживания вполне можем разделить. Порой бывает так, что молишься о близких, и вдруг что-то тебе подсказывает, что ты должен в своей жизни конкретно изменить, что ты должен сделать с собою. Какую бы должен принести жертву, которая на самом деле тебе самому необходима, для того, чтобы твоя молитва обрела силу. Знаете, есть такая замечательная книга Грэма Грина – «Конец одной любовной связи. Конец одного романа». Там совершенно человеческая история описана удивительным образом. Там встречаются два человека, он – писатель, это образ самого Грэма Грина, она – замужняя женщина, с мужем, с которым главный герой знаком. Они состоят в незаконной связи, и в какой-то момент эта связь прерывается. Женщина перестаёт с ним встречаться. Он не может понять, что произошло, и он крадёт её дневник. Он даже нанимает частного сыщика. Из этого дневника он узнаёт совершенно удивительную историю. Женщина умирает впоследствии от тяжёлой болезни, буквально на пороге церкви, фигурально выражаясь. Из этого дневника он узнаёт такую вещь: они оба были атеистами, людьми, совершенно чуждыми Богу. Это была Вторая мировая война, и во время одной из их встреч, в доме, где они находились, он спустился вниз, и в этот момент взрывной волной – в дом упала бомба – выбило дверь. Его этой дверью буквально снесло. Она подошла и увидела, что он не дышит, она увидела, что он мёртв. Она опустилась на колени и стала молиться – первый раз в жизни, потому что больше ей ничего не оставалось. Когда она стала молиться, она поняла, что её молитва – это одна сплошная ложь, потому что она никогда не верила в Бога, никогда не делала ничего, что было бы Богу угодно. Она подумала, что эта её молитва станет правдой только в том случае, если она решится принести какую-то жертву. Она поняла, что эта жертва – прекратить те отношения, которые между ними были. В этот момент, когда она это поняла и это сказала, он начал дышать и встал. Он увидел её, молящуюся, и никак не мог понять, что она делает. Роман на самом деле удивительный, тем более что Грэм Грин не являлся образцом христианского благочестия и всю жизнь находился в каком-то мучительном конфликте и с окружающей реальностью, и с самим собой, но в его романах, прежде всего, в этом романе, – совершенно поразительные прозрения. Такое ощущение, что в это время Господь его рукой водил и в сердце его действовал. Человеческое сердце – это абсолютно неисследимая глубина, которую только Господь знает. Что-то подобное должно быть в нашей молитве, для того чтобы мы поняли, что Господь нас не только слышит, но в нас самих находит повод для того, чтобы сделать что-то для наших близких. Как это действует? Почему в нас должен быть повод для того, чтобы помиловать наших близких? Это с одной стороны логичная, с другой стороны, сложная система. Потому что если мы так о наших близких молимся, значит, мы их так любим. Если мы их так любим, значит, в них есть то, за что мы их можем так любить. Вот так порой это объясняется, но в действительности, мне кажется, ещё всё глубже и сложнее.

Вопрос из зала:

– О. Нектарий, добрый вечер. Я подписана на вас в соцсетях, я знаю, что вы очень активно ведёте миссионерскую деятельность, публицистическую, плюс возглавляете отдел по социальному служению Саратовской епархии, плюс являетесь настоятелем храма. Как в такой напряжённой деятельности, в таком графике можно сохранять молитвенный настрой? Как вам это удаётся?

Игум. Нектарий:

– Сложно даётся. У каждого человека есть свой естественный предел того, что он может делать без ущерба для себя, и в т.ч. для своей внутренней жизни. У святителя Феофана есть такое рассуждение о молитвенном правиле, которое применимо абсолютно ко всему, и это восходит к рассуждению на эту тему преподобного Исаака Сирина, который говорит о том, что умеренному деланию цены нет, а делу неумеренному последует исступление, а потом полное оставление этого делания. А святитель Феофан говорит, что если захочешь определить для себя какое-то правило с поклонами, положи то количество поклонов, которое тебе необходимо, чтобы чуть-чуть утомиться, потом отними от него определённую часть; отняв от него определённую часть, сделай правило постоянное. Если жить так, то очень многие вещи будет удаваться делать правильно, и мы будем находиться в достаточно хорошем состоянии. Если мы делаем больше, чем мы можем, то это постоянно нас будет выбивать из колеи, постоянно будет приводить к опустошению, но всегда весь вопрос заключается в том: больше, чем мы можем, мы делаем потому, что мы просто наполнены какой-то неуёмной активностью, или просто потому, что иначе нельзя, и ты понимаешь, что в этот момент больше некому, и ты берёшься это делать. Если первое, надо что-то в своей жизни пересматривать. Если второе, то нужно принимать, как какое-то послушание от Бога, и помнить, что молитва рождается не только благодаря нашему усердию непосредственно в ней, не только благодаря тому, сколько мы времени в ней проводим, но, самое главное, она рождается из ощущения нашей необходимости в Боге. Если наша жизнь приводит нас к ощущению, что мы в Боге нуждаемся решительным образом, что мы без Него не можем не просто творить ничего, но и просто жить, – вот из этого ощущения рождается молитва, которая присутствует в жизни человека, не только в тот момент, когда он встаёт совершить своё утреннее и вечернее правило, которое, безусловно, необходимо. Но это то, что наполняет его жизнь в другое время. Поэтому мне кажется, что нужно всё, что в нашей жизни есть превосходящего наши силы, обращать на служение тому, чтобы у нас появились это чувство, что без Бога невозможно жить, что мы в Нём постоянно нуждаемся. Знаете, как ребёнок, который заигрался, и вдруг он теряет маму. Он понимает, что он потерялся, никому не нужен и сейчас пропадёт. У него одно желание – её найти. Вот это чувство у каждого человека является одним из важнейших по отношению к Богу. Не то, когда он теряет, а то, когда он ещё не потерял, лишь бы не потерять. Вот из него молитва вырастает.

Начал читать и понял, что он не врёт

Вопрос из зала:

– Здравствуйте, о. Нектарий. У меня вопрос довольно личный, но у меня нет другой возможности, поэтому я его задаю вслух. У меня в семье есть зависимый человек. Этот человек очень близок и очень дорог мне. Я понимаю, что у него с Богом нет никаких отношений. У него нет внутреннего стержня, который ему помогал бы дальше двигаться. Собственно, от этого и происходят все его сложности. Вот если бы вы с этим человеком пообщались, какие бы слова могли найти, чтобы донести до него, как прекрасна жизнь, сколько вокруг всего прекрасного? Необязательно быть зависимым человеком, чтобы наслаждаться жизнью. Получается, что он не выполняет эту заповедь. Вы сказали, что Бог хочет, чтобы мы были счастливыми. Он эту заповедь вообще не может выполнить, потому что он изначально несчастлив. Он считает, что он и всю жизнь несчастлив был, и дальше никакого нет просвета. Какое зерно можно такому человеку дать, чтобы он увидел свет?

Игум. Нектарий:

– Вы знаете, я думаю, что опору для разговора с любым человеком, находящемся в таком состоянии, надо искать в нём самом. Дело в том, что сегодня более, чем когда-либо, трудно говорить с людьми о том, о чём хотим говорить с ними мы. И мы, по сути, можем говорить с человеком успешно только о том, о чём хочет говорить он. Просто нужно найти способ, как говорить. А вот тема для разговора, безусловно, рождается из самого человека. Когда мы сегодня говорим с людьми нецерковными и чуждыми Богу о Боге, приходится начинать с того: а зачем этому человеку Бог нужен? Человек настолько стал потребителем. Он не наслаждается своим потреблением, он страдает от своего потребления. Это проявляется абсолютно во всём. Ему нужно сначала показать, зачем ему нужно то, о чём вы хотите говорить. А ещё лучше – этот запрос найти в нём самом. Это может быть боль, это может быть страдание, это какой-то живой участок души человеческой, который сохраняется. Именно на него, на живой участок человеческой души и нужно ориентироваться, когда мы говорим, т.е. понять, чего человек хочет. Потому что, когда человек, казалось бы, не хочет ничего, не хочет даже жить и свою жизнь уничтожает, – он всё равно что-то хочет. Не умереть, не уйти из этого мира, – он хочет избавиться от страдания. От страдания, вызванного бессмысленностью этой жизни, и самая главная задача – найти ответ на этот вопрос. Это не очень легко, правильнее сказать, что это трудно, но я думаю, что это возможно, и опираться нужно именно на это, не ставить перед собой какой-то сверхзадачи. Не пытаться сказать человеку важные и правильные слова. А пытаться сказать то, что можно ему сказать в этот момент, что может стать хотя бы какой-то ступенечкой из того состояния, в котором он находится. Я когда-то, давным-давно, это было 2003 год, ехал из какой-то типографии в Москве и торопился на Подворье лавры, где ещё тогда жил, это было перед отъездом в Саратов. Я куда-то очень сильно опаздывал. Вышел из типографии, в то время ещё можно было поймать машину, просто подняв руку. Остановился какой-то человек. Я сел к нему в машину, посмотрел на него и понял, что я очень хорошо попал, потому что это сиделец опытный, я бы даже сказал, матёрый. Так и выяснилось, что он две трети жизни провёл в заключении. Соответствующим образом общался. Вёл машину то на красный свет, то по встречной полосе. Не знаю, как доехали до Подворья, для меня всё это загадка. Как нас не останавливали, не попали в аварию. Он понял, что я тороплюсь, и решил мне помочь. Он, не прекращая практически, разговаривал. Звали его Сергеем. Разговор начал с того, что недавно прочитал у святителя Феофана Затворника, что есть духовная жизнь и как она строится. Перед этим читал «Моя жизнь во Христе» святого праведного Иоанна Кронштадтского, сказал, что у него есть какие-то вопросы, и он начал говорить. Он был форточником, такая практически уходящая специализация. И действительно, когда сказал, что он форточник, то я, глядя на него, понял, что меня с самого начала в нём заинтересовало. Потому что было такое ощущение, что человек сейчас либо сложится, либо в окно машины вылезет, либо ещё что-то подобное сделает. Он был весь такой вот, очень своеобразный. И он, среди прочего, рассказал, каким образом он пришёл к Богу. Он говорил, что его арестовали последний раз в жизни, когда он от активной деятельности отошёл, и он должен был получить срок. Он говорит: «Мне в жизни надоело абсолютно всё, всё перепробовал. В моей жизни было всё, что может быть, и мне ничто абсолютно не давало ни радости, ни покоя, ничего. И в мои руки в это время попал Новый Завет. Попал именно случайно. У меня не было ни интереса, ни желания, просто больше ничего не было рядом, и я взял». Начал читать какое-то из посланий апостола Павла, и вдруг его поразила одна мысль. Он говорит, начал читать и понял, что он не врёт. И для него эта мысль стала самой важной. Он понял, что он не врёт, а раз не врёт, то то, что он говорит, – это правда. А раз это правда, то всё должно быть по-другому в его собственной жизни. Как-то его дело развернулось, его выпустили, и он совершенно завязал на тот момент, он много лет уже жил, не возвращаясь к своей прежней специальности. Вот этот момент был для него очень важен – он не врёт. У него появилась возможность на это опереться и благодаря этому вылезти из той бездны, в которой он находился. Подобный момент, он и здесь необходим. Но без помощи Божьей, безусловно, невозможно. Когда мы приступаем впервые или раз за разом к разговору с человеком, прежде всего, с близким человеком, до которого нам надо донести то, что является самым главным, надо понимать, что мы в этом случае не главные действующие лица, а всё равно для Бога эта задача более важная, чем для нас, потому что в жизни, что бы мы ни совершили, хотя часто ничего особенного не совершаем, но всё равно не совершим того, что совершил Он для того, чтобы дать человеку познание себя. Значит, Он точно и в этой ситуации сделает больше, чем мы. Обязательно нужно это понимать, что мы в этом случае действуем вместе с Ним.

Ж.-Ф. Тири:

– Я видел на вашем сайте, что вам можно задать вопрос. Вы успеваете отвечать на эти вопросы? Может кто-то задать личный вопрос? Можно его написать прямо на вашем сайте?

Игум. Нектарий:

– Знаете, написать можно, но вот это такая больная тема. Очень часто приходится сталкиваться с тем, что задают вопросы, ответ на которые можно дать только в том случае, если ты знаешь человека, задающего этот вопрос, его жизнь, и, если ты потратил на это не 5 минут и даже не час, а несколько часов, а только в том случае, если ты знаешь человека на протяжении какого-то времени. Я понимаю, что эти вопросы сейчас будут продиктованы тем, что отсутствует в жизни человека постоянное общение со священником, и нет в этой жизни священника, с которым сложились те отношения, которые позволяют этот вопрос задать. Безусловно, очень грустно, что это так. Но тем не менее расстояние, незнание жизни другого человека превращают такого рода ответ зачастую в профанацию. А порой не только в профанацию, но это просто огромная опасность человеку навредить. Точно как принимать решение о лечении человека, не имея перед глазами ни его истории болезни, ни данных обследования, вообще ничего. Просто теоретически дать ответ. Поэтому я таких ответов на сложные вопросы всё-таки избегаю.

Можно, буквально несколько слов ещё скажу. Вы знаете, ведение дневника, в числе прочих возможностей, даёт человеку возможность видеть самого себя, видеть на протяжении длительного времени, на протяжении многих лет. Возвращаться к себе к какому-то определённому, смотреть, какими мы были в те или иные периоды нашей жизни, безусловно, думать о том, какими мы хотим быть и должны быть. Но я хотел сказать о другом. На протяжении многих лет мы проводим презентации новых книг здесь, в «Покровских воротах», и я не могу не замечать одной вещи, не могу не замечать, скажем так, не только изменений в своём состоянии, но и в состоянии читательской аудитории. Я прекрасно понимаю, что какое-то доминирующее сейчас состояние – это усталость. Усталость от того, что происходит в нашей общей жизни сейчас. Усталость от ожидания того, что может происходить, и это нас всё больше и больше придавливает к земле и всё больше и больше отнимает сил, и, к сожалению, очень существенным образом влияет на нашу способность радоваться и жить той жизнью, которой Господь хочет, чтобы мы жили. Мне кажется, что очень важно не поддаваться давлению, которое нас постоянно прибивает к земле.

Чем сильнее тебя пригибает враг к земле, тем с большей силой ты должен стремиться к небу

Я сегодня вспоминал уже, цитировал покойного архимандрита Лазаря (Абашидзе), который кажется одним из глубочайших писателей церковных нашей современности. Хотя, к сожалению, уже закончился его земной и творческий путь. У него была такая замечательная мысль. Он говорил, что чем сильнее тебя пригибает враг к земле, тем с большей силой ты должен стремиться к небу. Всё то, что у нас враг с особой силой старается отнять, для нас особенно важно. Он старается отнять то, что нам нужнее всего. Радость жизни с Богом – это для нас нужнее всего, и за неё обязательно нужно бороться, потому что она даёт силы для всего остального. Скажу так, что если мы ощущаем, что мы радуемся, что мы способны радоваться о Боге, то наша жизнь проходит должным образом. Если мы чувствуем, что мы эту способность утрачиваем или даже утратили, нам срочно нужно проводить инвентаризацию всей своей жизни и выяснять, как нам к этой радости вернуться, потому что иначе наша жизнь в какой-то момент зайдёт в тупик.

Ж.-Ф. Тири:

– Мы благодарим о. Нектария за то, что он был у нас сегодня вечером. Спасибо.