Христианские образы на монетах Византии:
благочестие или утилитарность?

В нашей первой статье^[1] с изложением аргументов сторонников профанного статуса репродукций икон (технических копий священных изображений) был кратко упомянут, но не проанализирован следующий:

«В истории Византии примерами десакрализации технических копий сакральных образов являются монеты с образами Христа, Богородицы и святых, о чем писал Иоанн Кантакузин».

В.С. Кутковой проводит понятную аналогию современных нам тиражных икон с чеканкой византийских монет

Наш уважаемый оппонент В.С. Кутковой в качестве довода за то, что древние ромеи не почитали копии святых образов, приводит аргумент, на который ссылаются многие противники печатных икон и сторонники терпимого отношения к размещению любых священных изображений на бытовых предметах. В.С. Кутковой проводит понятную аналогию современных нам тиражных икон с чеканкой византийских монет, которые были «в ходу во времена всех Вселенских соборов».

«На деньгах тогда, – поясняет автор, – чеканились именно изображения святых: Божией Матери и даже Спасителя, то есть налицо тиражное воспроизведение образов первообразов»^[2].

Об отношении к таким образам на монетах писал И.Катакузин, «Диалог с иудеем» которого автор последовательно (по преемству) цитирует в своем докладе, статье^[3] и монографии^[4].

Монета-иконка Иисуса Христа (со следами вторичного использования). Солид. Золото. 705 г. Византия. Юстиниан II (685–695, 705–711). Гос. Эрмитаж, Инвентарный номер: ОН-А-Аз-3952     

И. Кантакузин занимал императорский престол в 1341–1354 годы, но на момент написания «Диалога» (создан в период между 1361 и 1373 гг.) был уже ученым монахом. Он разъясняет еврею Ксену суть иконопочитания:

«Еще понятней, что мы поклоняемся иконам не как божествам, тебе будет из следующего. О денежных знаках ведь и сам ты, уж конечно, знаешь, – что на одних из них отчеканены образы Христа, на других – Его Матери или кого-нибудь из святых. Но нас мало, а вернее сказать, никак не занимает их почитание. Ибо не для почитания прообразов было придумано делать их отпечатки на серебре или на золоте. Мы их наносим как своего рода знак достоинства монеты, а кроме того, чтобы показать, что монета принадлежит христианам. Поэтому, и на землю их при случае бросая, предавая огню и переплавке, истирая, разламывая, а при сделках и торговых операциях предавая в руки нечестивых [т.е. иноверцев. – В.Н.], мы не смущаемся»^[5].

Признаемся, что поначалу этот аргумент показался нам «неубиваемым». За это говорил авторитет Византии, да и самого Кантакузина, который был человеком образованным, воспитанником сенатора Константина Паламы (отца будущего святителя Григория Паламы). Кантакузин председательствовал на Константинопольском Соборе 1351 года, принявшем Томос о православности учения святителя Григория. Как богослов Кантакузин был автором текстов, написанных с целью защиты и популяризации учения святителя Григория Паламы…

В разные века в Византии к монетам вообще и к священным изображениям на них в частности относились по-разному

Но все же истина дороже, поэтому пришлось погрузиться в тему. И мало по малу общая картина прояснилась, выявив интересные детали: как на самом деле в разные века в Византии относились к монетам вообще и к священным изображениям на них в частности.

Монета Михаила Итала

Заметим, что, несмотря на уверения самого В.С. Куткового в неприятии им иконолатрии, в его суждениях о работе иконописца можно усмотреть некое магическое отношение к труду художника. Ведь по уверению автора именно иконописец «врабатывает» в икону благодать Святого Духа, и икона становится святыней Церкви как предмет (!) вследствие той уникальности («характира», в терминологии В.С. Куткового), которую ей сообщает церковный художник, а не вследствие отношения образа к первообразу изображенного на иконе (в своей статье автор делает акцент на первом, а не на втором)^[6].

На это можно заметить, что процесс чеканки монеты, т.е. техническое копирование образа, тоже привносит в каждый экземпляр монеты индивидуальные черты вследствие износа матрицы, чеканки на разных монетных дворах, заметного или малозаметного брака и т.п. Конечно, это не та индивидуализация, которую придает изделию художник и иконописец даже при создании копии (списка) иконы, однако и ее можно считать своеобразным характиром (χαρακτήρ), хотя и техническим.

Интереснее другое сравнение. На наш взгляд, похожее магическое отношение к монете как предмету было у византийских ромеев, причем даже у весьма образованных.

Ярким свидетельством этого является одно письмо Михаила Италика (Μιχαήλ Ἰταλικός) (ок. 1090–1157). Он был философом и ритором, учеником литератора Феодора Продрома. Современники называли его «вторым Платоном». В Константинополе в лечебнице монастыря «Пантократор» он читал врачам лекции о Гиппократе (460–370 до н. э.) и Галене (129–200). С 1143 года и до своей кончины Италик был митрополитом Филиппополя (совр. Пловдив, Болгария).

В письме к актуарию (лейб-медику) названной медицинской школы Михаилу Пантекнесу Михаил Италик пишет, что посылает ему в дар золотую монету, которую он называет номисмой Константина Великого и описывает так: на одной ее стороне изображены «божественнейшие (θειότατοι)» император Константин и Елена, а на другой – Христос в «римском духе». На монете также изображен крест, по кругу – надпись «римскими знаками (характирами, χαρακτήρ)», т.е. на латыни. Италик уверяет своего адресата в том, что ему не потребуются никакие медицинские средства, если он будет носить монету «не только как амулет против пагубных последствий природы, поскольку она несет на себе отпечаток победоносного Креста, но [в монете] присутствует неизъяснимая сила, свойственная этому предмету, которая исходит не от какого-то магического искусства… но от некоей божественной силы, которая, возможно, была введена в монету инструментами чеканщиков, и которая [эта сила] дает носящему ее защиту от злых сил»^[7].

Сам Михаил Италик был одарен этой монетой из рук императрицы Ирины, приняв монету в качестве отличительного знака при получении титула учителя врачей. Первоначально монета уже была оформлена как медальон. «Таков был отличительный знак доктора того времени и такую силу предохранительную от всякого зла скрывал он в себе», – замечает исследователь^[8].

Во времена Михаила Италика в обиходе были монеты, появившиеся после реформы императора Алексея Комнина 1091/1092. Старые монеты к середине XII века были изъяты из обращения и забыты. В XII веке в Византии уже не помнили, что на монетах Константина I еще не было образов Христа, который впервые появился лишь в конце VII века, а широкое распространение получил с середины IX века.^[9] Поэтому в реальности дар Михаила Италика мог быть любой золотой византийской монетой с описанными выше изображениями^[10].

В.В. Гурулева полагает, что М. Италик, как и его современники, принимали за Константина и Елену самые обиходные в монетных типах образы: императора и императрицу или двух императоров. Интересно, что реальное изображение святого Константина (в нимбе) впервые появилось через полвека после смерти Михаила Италика в правление Алексея III Ангела (1195–1203). На этих монетах святой в нимбе изображен рядом с действующим императором. А парный образ Константина и Елены чеканился только после захвата Константинополя крестоносцами на медной монете Латинской империи в первой половине XIII века.^[11]

Специалисты считают, что монета Михаила Италика могла быть солидом Юстиниана II второго периода его правления в 705–711 годах. Подобную монету со следами вторичного использования (припаянным оглавием для крепления цепочки) В.В. Гурулева обнаружила в коллекции Государственного Эрмитажа. Этот солид, превращенный в «константинат», соответствует описанию Италика: 1) на аверсе: погрудное изображение Христа «сирийского» типа с короткими вьющимися волосами, с усами и едва намеченной бородой, позади головы – крестчатый нимб, по кругу латинская надпись dNIhSChSRЄX RЄGNANTIЧM («Господь наш Иисус Христос, Царь Царствующих»); 2) на реверсе: две персоны, держащие Голгофский крест (безбородая персона может быть принята за женщину); надпись по кругу DNIЧS [ТINIANЧSЄT] TIbЄRIЧSPPA («Владыки наши Юстиниан и Тиберий, вечные августы»). Место крепления оглавия ориентировано на ношение монеты образами императоров к зрителю^[12].

Понятно, что Италик дарил другую монету, но данный образец может служить примером описанного им оберега.

Византия. Юстиниан II (705–711). Константинополь. Солид. Золото. Диам. 20 мм. Вес 4,66 г. ГЭ. Инв. № ОН-А-Аз-4800. Источник: Источник: Гурулева В.В. К вопросу о монете-обереге Михаила Италика     

Как видим, в XII веке в Византии монета с христианскими образами и знаками наделялась двойным действием: 1) силой, исходящей от Бога через указанные образы и знаки; 2) силой самой монеты, в которую эта сила была введена «инструментами чеканщиков». Подобное мы видим и у В.С. Куткового, у которого рукописная икона обладает благодатью Святого Духа, сообщенной иконе как предмету руками, трудами и талантом иконописца, поскольку «икона пишется духовным опытом изографа в синергии со Святым Духом»^[13].

Технические копии священных изображений в Византии

Единственным способом тиражирования святых образов в Византии была чеканка их на монетах и изготовление оттисков печатей

Единственным способом тиражирования святых образов в Византии была чеканка их на монетах и изготовление оттисков печатей. О том и другом святые отцы говорят вполне уважительно.

В первой статье уже приводились цитаты из творений защитников иконопочитания преподобного Феодора Студита и святителя Никифора о печатях^[14], поэтому только кратко упомянем их.

Преподобный Феодор Студит нередко использовал в качестве примера печать и ее множественные «механические» оттиски для объяснения, кому воздается поклонение в иконе^[15].

Константинопольский патриарх Никифор на примере множественных оттисков одной печати доказывал неизменность образа Христа:

«…так как Христос един, то едина по виду и икона Его, и изображения Его одинаковы, исходя всегда от одного первообраза подобно тому, как, например, от одной печати получается много оттисков. И хотя по различию времени и условий места они и отличаются несколько по виду и форме и умножаются, но печать остается той же самой»^[16].

Моливдовул (свинцовая вислая печать). Мануил I Комнин. Византия, 1143–1180 гг. Государственный Эрмитаж. Инв. № М-7905. Аверс: Иисус Христос. Реверс: император Мануил     

Сказанное означает, что умножение несовпадающих образов (создание оригинальных характиров, по В.С. Кутковому) в глазах святителя не является достоинством художников, но всего лишь извинительно в силу человеческой немощи. В другом месте святитель Никифор прямо пишет, что от мастерства живописца зависит только степень достижения подобия образа первообразу, а отнюдь не сакральный статус иконы, как уверяет В.С. Кутковой^[17].

От мастерства живописца зависит только степень достижения подобия образа первообразу, а отнюдь не сакральный статус иконы

О достоинстве образа на монете святитель Никифор свидетельствует неоднократно. Так, в своем Втором опровержении он упрекает императора-иконоборца примером Христа, «повелевшего чтить изображение кесаря».

«Когда искушавшие показали монету, Он не сказал: плюйте и попирайте ее или сделайте что-либо иное бесчестящее и позорящее, хотя Он был Бог и имел власть над всем, но “воздадите кесарево кесарю и Божия Богови” (Мф. 22:21). Что это иное, как не оказание высшей чести? Говоря одинаково о том и другом, как бы устанавливая закон, Он повелел воздавать подобающее Богу также и Кесарю, идолопоклоннику и язычнику. О, нечестие и безумие христоборцев! Христос не бесчестил изображения Кесаря, а именующие себя христианами подвергают бесчисленным поношениям икону Христа…»^[18].

Если буквально понимать сказанное, то, по мысли святителя, Христос повелел воздавать Богу честь, чеканя Его образ на монетах, как язычники чеканили портрет римского императора. Хотя святитель Никифор, скорее всего, имел в виду любые изображения Христа, а не только на монетах.

В Третьем опровержении святитель хвалит императора Константина Великого, «главу Православия», за то, что тот

«…заставил исчезнуть идольское заблуждение <…> И кроме того, в честных храмах, воздвигнутых им Богу, он ясно и великолепно изобразил на иконах священные символы великого божественного домостроительства, чудеса, знамения и страдания, а также и святых Божиих, – равно устрояя изображения на сосудах и в других местах, чтил их…»

Что еще может сравниться с этими делами благочестия? Патриарх Никифор добавляет:

«Самые храмы громко и ясно возглашают о его Православии, и не менее – до сих пор еще сохранившиеся изображения на чеканенных им монетах»^[19].

Святитель Никифор ставит в один ряд священные христианские изображения в храмах, на иконах, сосудах и монетах

Из сказанного видно, что святитель Никифор ставит в один ряд священные христианские изображения в храмах, на иконах, сосудах (очевидно священных) и монетах, причем утверждает, что монеты «не менее» перечисленного свидетельствуют о Православии их эмитента. Скорее всего, патриарх Константинополя, как и митрополит Михаил Италик, за монеты Константина («константинаты») принимал гораздо более поздние – с образами Христа и Богородицы, так как при жизни Константина из христианских символов на монетах чеканился только императорский штандарт – лабарум с едва различимой христограммой. Но в данном случае важно другое: святитель высоко ставит священный образ на монете, не уничижая его как единственно возможную техническую копию своего времени.

Христианские образы на византийских монетах

Процитированное выше высказывание Иоанна Кантакузина (ок. 1295–1383) об образах Христа, Богородицы и святых на денежных знаках звучит убедительно только для тех, кто совсем не знаком с историей византийской нумизматики.

Дело в том, что «сакральная нумизматика» Византии, т.е. использование священных христианских изображений на монетах империи, прошла за тысячу лет долгий путь от первых робких попыток использования христианских символов в IV веке (монограмма Христа, крест) до полного иконоподобия монет в X–XI веках с последующим угасанием интереса к святым образам на монетах в поздней Византии.

Лабарум Константина I на реверсе фоллиса. 327 г. Верхняя надпись: SPES PVBLIC (Надежда народа). На аверсе: профиль императора и надпись CONSTANTINVS MAX AVG (Константин Великий Август)     

Магненций (350–353). На аверсе – портрет императора, на реверсе – христограмма     

Характерной чертой византийской нумизматики было предназначение монеты «служить действенным инструментом благочестия, instrumеntum pietatis своего собственника (эмитента) и временного обладателя (плательщика)»^[20]. В качестве нательных образков и оберегов монеты использовались уже после их выхода из денежного обращения (это тоже технические копии святых образов того времени), а названное предназначение осуществлялось в самом его процессе. «Зримым выражением этой функции являлось иконоподобие монеты» – сознательное уподобление иконному образу, пишет М.Н. Бутырский, специалист по истории Византии и нумизматике^[21].

По его мнению, иконоподобие монеты появляется в том случае, когда совокупность изображения и надписей (монетный тип) не столько удостоверяет монету как платежное средство, сколько репрезентирует ее в качестве объекта для «молитвенного созерцания и помышления». В Византии такое иконоподобие подготавливалось в процессе развития духовной культуры, которое дало возможность увидеть в монете «символическую модель взаимообщения Божественного и человеческого миров»^[22].

Как отмечает М.Н. Бутырский, предпосылками к этому послужили высказывания уже ранних отцов Церкви. Так, святой Игнатий Богоносец (II в.), как бы продолжая евангельские слова Спасителя о подати кесарю монетой с его образом (Мф. 22: 15–22), писал:

«Ибо есть как бы две монеты, одна Божия, другая мирская, и каждая имеет на себе собственный образ, неверующие – образ мира сего, а верующие в любви – образ Бога Отца через Иисуса Христа»^[23].

Мысленное восхождение к Богу при созерцании монеты появилось в Церкви довольно рано

Таким образом, мысленное восхождение к Богу при созерцании монеты появилось в Церкви довольно рано. Отсылки к образу императора на монете были частым примером в спорах иконопочитателей с иконоборцами, в том числе на Седьмом Вселенском Соборе.

Христос на солиде Василия I Македонянина (867–886). Это первое в истории византийской нумизматики изображение тронного Христа, предположительно воспроизводящее мозаику Хрисотриклиния (одной из дворцовых зал). Круговая легенда: IHS ХRS REX REGNANTIUM (Иисус Христос Царь Царствующих). Константинополь. 867–886 гг.     

Во второй половине IX века появляются документальные свидетельства о сакральной идентичности фигур на монете официальным портретам василевсов и иконным образам, на которые распространялись требования общегосударственного (почитания императора) и церковного культа (иконопочитания) соответственно^[24].

В правление Михаила VII (1071–1078) в отношении монет произошла смена «дворцового» топоса восприятия Христа «церковным».

«Произошедшая смена отразила сакрализацию сферы денежного обращения, сопровождавшуюся отходом от былого доминирования в ней государственно-правовой символики над религиозной», – полагает М.Н. Бутырский^[25].

Наиболее полно переориентация иконографии монет на выражение чисто христианских идей выразилась в чеканке «анонимных фоллисов» (ок. 970–1092). В конце X–XI веков впервые бронзовые монеты стали нести на аверсе погрудный образ Христа Пантократора, как и на солидах. У образа Христа впервые на византийских монетах появились именные инициалы IC–XC и полное имя «Эммануил», используемые дотоле только в иконописи, а титулярный эпитет «Царь царствующих», ограниченный нумизматикой, переместился на реверс. На совмещении этих легенд была построена богословская программа «анонимных фоллисов», выражавшая двойное понимание Христа – Спасителя человечества и Властителя мира.

«Логика развития идеи Всевластия Господа требовала признания Его также единственным и безусловным собственником монеты, что объясняет анонимность подобных эмиссий», – пишет М.Н. Бутырский^[26].

По этой же причине «анонимность» можно отнести только к действующему императору, поскольку постоянным эмитентом считался Христос, образ Которого на монете был подписан Его именем. Анонимные фоллисы часто использовались в качестве наперсных образков, особенно на периферии Византии, однако сама молитва лишь предполагалась, оставаясь делом держателя монеты.

Анонимный фоллис. Класс G. Атрибутирован Роману IV (1067–1071). Аверс: Христос Пантократор. Реверс: Богородица Оранта     

Спаситель является безусловным собственником монеты земного христианского царства, а император – временным, но легитимным Его заместителем

Почти одновременно с «анонимными фоллисами» (с 930-х гг.) некоторые типы монет высших номиналов стали сопровождаться инвокативными^[27] легендами (надписями) с прошением о помощи императору как постоянному собственнику монеты. В Византии «уподобление императора Христу мыслилось как иконическое и миметическое». В нумизматике это означало, что Спаситель является безусловным собственником монеты земного христианского царства, а император – временным, но легитимным и полновластным Его заместителем (наместником на земле). «Подобный статус распространил на монарха право условной собственности на ту же монету и обеспечил действенность инвокативной легенды на ней», которая начиналась словами «Господи, помоги» или «Богородица, помоги»^[28].

Константин X (1059–1067). 2/3 милиарисия. На аверсе – Богородица Оранта, на реверсе – легенда «Богородица, помоги Константину деспоту Дуке»     

С IX по XII века византийские императорские печати и монеты высшего достоинства были близки по тематике и иконографии. При этом в нумизматике молитвенные прошения систематически дополняли образ власти с X века.^[29] А такие прошения, как «Господи, помоги рабу Твоему», могли быть отнесены как к эмитенту – императору, так и временному обладателю монеты, в чьих руках она окажется^[30].

Моливдовул (свинцовая вислая печать). Алексей Комнин (ок. 1057–1118), византийский император (с 1081). Аверс: Сошествие во ад – Воскресение Господне. Реверс: Алексей Комнин и св. Георгий (с нимбом)[31]   

Относительно инвокативных легенд на монетах М.Н. Бутырский пишет:

«Текст уверительного содержания в символическом присутствии образа-гаранта его действенности, распространяющейся не только на царей, но на каждого обладателя этих предметов, создают общий контекст, придающий монетам… характер амулетов-апотропеев, наполненных благодатной силой. Инвокативная легенда сформировала облик и символическую действенность» подавляющей части византийских монет, «обусловив символическое перенесение на них функций сакрального молитвенного образа и выведя их в сферу частного религиозного опыта»^[32].

В поздневизантийский период иконоподобие монет исчезает

М.Н. Бутырский утверждает, что максимального «иконоподобия» византийские монеты достигали в постиконоборческий период, в X–XI веках, когда солиды, милиарисии и их фракции были наиболее близки к иконе эстетически и функционально. «В поздневизантийский период иконоподобие монет исчезает»^[33].

То есть в XII–XV веках происходит постепенный упадок интереса к святым образам на монетах. Напомним, что Константинополь окончательно пал в середине XV века (1453), а Иоанн Кантакузин (ок. 1295–1383) жил примерно за сто лет до этого, т.е. в период нарастающего упадка.

Обратимся труду Кантакузина.

В «Диалоге с иудеем» богословствующий экс-император и ученый монах убеждает еврея Ксена в том, что христиане отнюдь не поклоняются иконам как идолам^[34]. Ради сохранения памяти «о чудных делах Христа», пишет он, «мы и пишем, и чтим, и любим иконы Христа, Его божественной Приснодевственной Матери и других святых людей. <...> Как Божеству мы поклоняемся только Христу, – где написан Его образ». Иконам Приснодевы Марии и святых христиане поклоняются относительно, а не как божествам, «выказывая почитание, мы пересылаем честь их прообразам» за их подвиги в честь Христа.

Примером того, что «честь, воздаваемая образу, переходит к первообразу», является императорское повеление, по прочтении которого слушатели увенчивают «императора похвалами и благодарностями; многие же прикладывают грамоту к своим головам». Этим они воздают честь не хартии и чернилам, а «переводят честь на царя и перед ним склоняют свои шеи, обременяемые грамотой»^[35].

Золотой гиперпирон Иоанна V Палеолога и Иоанна VI Кантакузина. Ок. 1347–1353. Аверс – Богоматерь Оранта в стенах Константинополя, реверс – Христос, коронующий двух Иоаннов     

Базиликон, 1347–1354 гг., серебро. Аверс – Иисус Христос, реверс – Иоанн V и Иоанн VI Кантакузин. Константинополь     

Далее Кантакузин говорит о том, что образы Христа и Богородицы чеканятся на монетах «не для почитания прообразов», поэтому «мы не смущаемся» при их уничижении (падения монет на землю, разрушения, переплавки и т.п.).

«Ибо мы настолько далеки от того, чтобы служить образам как божествам, что если образ, написанный, допустим, на доске или на стене, оказывается почему-либо стертым, то ничего другого в стене, кроме прежней стены, и в доске, кроме дерева, мы не видим и при случае предаем их и огню»^[36].

Последнее замечание Кантакузина о пренебрежении веществом вполне согласуется с учением отцов-иконопочитателей, например, преподобного Иоанна Дамаскина:

«А что не веществу поклоняюсь, ясно; ибо когда бывает разрушено изображение креста, сооруженного, если бы случилось, из дерева, то дерево я предаю огню, равным образом и вещество икон»^[37].

Турноза, 1347–1354 гг., биллон. Аверс – крест со звездами и B в четвертях, реверс – Иоанн V и Иоанн VI Кантакузин. Константинополь   

Святые образы на монетах имели только утилитарный смысл и чеканились не для обращения в молитве к их первообразам, а как знак достоинства монеты

Что касается целей изображения святых образов на монетах, то из слов Кантакузина следует, что в его время (или в его представлении?) святые образы на монетах имели только утилитарный смысл и чеканились не для обращения в молитве к их первообразам (как было в период максимального иконоподобия монет), а как знак достоинства монеты. Например, на аверсе золотых гиперпиронов чеканился образ Богородицы среди стен Константинополя, серебряных базиликонов – образ Иисуса Христа, полубазиликонов – образ святого Димитрия, биллоновых торнес – Крест и т.д. На реверсе монет периода совместного правления Иоанна V Палеолога и Иоанна VI Кантакузина изображались соответственно фигуры императоров-соправителей.

Гораздо сложнее проблема небрежного или оскорбительного отношения к изображениям на монетах. Судя по словам Кантакузина о почитании подданными императорской грамоты не только в словесной форме, но и телесными действиями (возложением ее на голову), вряд ли императоры остались бы равнодушны при виде попирания ногами их образов на монетах (этого не терпели и императоры-иконоборцы). Однако в нашем распоряжении нет документов, позволяющих узнать, как Кантакузин и другие поздние императоры Византии относились к возможному или реальному поруганию их образов на монетах.

По мнению М.Н. Бутырского, приведенные выше слова И. Кантакузина означают, что

«…в палеологовскую эпоху изменилось отношение к святому образу на монетах. Его выполнение лишено тщательности, былое иконоподобие сменилось знаковостью. За этим просматривается не столько умаление символической роли образа как такового, сколько падение интереса к монетам в функции его носителя в завершающий период истории Византии»^[38].

Заключение

Рассказ о священных изображениях на монетах Византии логично завершить словами М.Н. Бутырского – признанного специалиста в области византийской нумизматики, на работы которого мы в основном опирались в своем исследовании данной темы.

М.Н. Бутырский считает, что в Ромейской империи «христианское мировоззрение сакрализовало само восприятие монеты». В доказательство этого он приводит один эпизод из жития константинопольского юродивого Никета (начало VII в.), который поразил всех вкушением пищи в Великий Пяток (вместо строгого поста, т.е. голода). На вопрос, почему он так делает, юродивый молча показал медный фоллис достоинством в 40 нуммиев. Этим Никет хотел сказать, что постился 40 дней как Христос в пустыне, а что сверх меры, то от бесов.

«…Такой брутальный предмет, как медная монета, – делает вывод М.Н. Бутырский, – обретает язык и силу богословской аргументации, становясь еще одним звеном в сложнейшей иерархии символов, соединявших в сознании византийцев земное и небесное»^[39].

В качестве другого яркого примера сакрального характера изображения на монете М.Н. Бутырский рассказывает эпизод из жития святого преподобномученика и исповедника Стефана Нового (†767) (память 28 ноября/11 декабря), пострадавшего в период иконоборчества, в том числе и за то, что, доказывая связь образа на иконе с первообразом (ипостастью, т.е. лицом) изображенного на ней, попрал ногой монету с портретом императора-иконоборца Константина Копронима (741–775)^[40]. Тем самым святой Стефан совершил «тягчайшее государственное преступление – “оскорбление величества”»^[41].

М.Н. Бутырский полагает, что движущим стимулом развития византийской нумизматической иконографии является менявшаяся со временем «степень вовлеченности монеты в акт богообщения»^[42].

Так он пишет об основной массе известных нам монет:

«Выстраивая их в хронологический ряд, можно наблюдать, как постепенно происходит расставание с римско-античными традициями в императорской символике и портрете, как в легендах (надписях на монетном поле. – В.Н.) на смену победным лозунгам приходят смиренные обращения ко Христу, как сама титулатура правителей дополняется утверждениями их благочестия и Православия»^[43].

Монеты IX–XI веков, отличающиеся особым разнообразием иконографических типов, с наибольшей полнотой воплощают идею византийской теократии: на одной стороне монеты чеканилась государственная символика, на другой – христианская, представленная знаком креста или святым образом^[44].

На пике функционального иконоподобия (X–XI вв.) монета была превращена в реальный инструмент личного благочестия правителя

В этот период «денежный знак со штемпельным отпечатком (лика Спасителя, Богородицы, святых) воспринимался современниками как парадигма иконного образа, точное подобие идеального прототипа-протографа. <…> На пике функционального иконоподобия (X–XI вв.) монета была превращена в реальный инструмент личного благочестия правителя, созданный посредством объединения зримого образа святого и легенды-инвокации, призывающей о помощи эмитенту-государю»^[45].

В это время «Византия, в стремлении насытить социальное пространство образами Христа, Богородицы и святых, регламентировала, систематизировала и довела до максимума их присутствие на своих монетах. Сакральную полноценность образа, наряду с иконографией, гарантировал и должный качественный уровень его выполнения»^[46].

На закате Византийской империи – в палеологовский период XIII–XV веков – иконоподобие монет сменилось знаковостью и схематичностью, а отношение к ним со стороны эмитента – императора – сильно изменилось: благочестие уступило место рациональной утилитарности, выразителем чего являются приведенные выше слова Иоанна Кантакузина.

Тем не менее М.Н. Бутырский полагает, что в Византии «монета в качестве материального восприемника священного изображения» могла «отождествляться с иконой», поскольку, согласно Актам Седьмого Вселенского Собора, поклонение относится к образу, а не к веществу. Поэтому восприятие святых образов на монетах не отличается от восприятия любого священного изображения^[47].

«Равноценна ли монета иконе? – вопрошает ученый. – Почему бы нет, если святой образ, запечатленный на ней, лишь техникой исполнения отличен от сложенного смальтой или писанного темперной краской?»^[48]

В силу сказанного, по мнению М.Н. Бутырского, «связь между иконопочитанием и оформлением монетного поля, никогда не декларированная, по всей видимости, современникам представлялась безусловной. Икона, как и монета, являла собой изображение – лик и имя»^[49].

Таким образом, аргумент В.С. Куткового и его сторонников против тиражных копий святых образов, опирающийся на одно единственное уничижительное высказывание И. Кантакузина о сакральных изображениях на византийских монетах, теряет свою силу. Цитата из «Диалога» И. Кантакузина не отменяет и не умаляет многовекового религиозного почитания святых образов на монетах в предыдущий период истории Византии. А использование монет в качестве апотропеев (оберегов) и наперсных иконок сохранялось до конца существования империи ромеев и даже позже.

С другой стороны, подтверждение сакрального статуса христианских образов и знаков на монетах Византии призывает нас обратить внимание на современные нам денежные знаки, на которых тоже присутствуют христианские символы. Но это уже иная тема, которую, если будет возможность, мы рассмотрим в другой раз.