Дверь Божия

Апостольская фамилия

Вспоминаю первую смену в ковидном госпитале в Сокольниках… Сердце говорит: «Это было в солнечном душистом мае». Календарь строками Марины Цветаевой уверенно сообщает другое: «Спорили сотни колоколов. День был субботний: Иоанн Богослов»… 9 октября 2021 года.

Почему перепутались в моей голове май с октябрём?

Пройдя собеседование и отучившись на двухдневных курсах по уходу за больными, я получила большую инструкцию от координатора и была добавлена в чат добровольцев госпиталя в Сокольниках. Для выбора смены открылась большая таблица, разделённая по датам и времени, в которую разным цветом были внесены имена и фамилии людей. Предстояло определиться и записаться. Одно дежурство – 3,5 часа, или 210 минут, или 12600 секунд. Много? Мало?

Красные – наставники (отвечают за всю смену, помогают новичкам.) Розовые – новички (первый раз). Синие – священники. Все остальные – их было большинство – чёрные. Большой весёлый разноцветный добровольческий муравейник, в котором у каждого свой маленький труд, а вместе – благое дело. Охватывало волнение: вдруг меня встретят словами: «О-о-о! Явилась! Ну-ка, покажи свои умения, поглядим на вас, по объявлению набранных!» Откуда во мне это было?

Я стала смотреть фамилии наставников, дабы определить наиболее лояльного к моим возможным несовершенствам, и увидела человека с абсолютно апостольской фамилией – Рыбакова Мария. Рыбакова! Почему-то подумалось мне, что она, добрая и простая, увидев в своём улове не хемингуэевского яркого марлина, а неумелого новичка-карася, не выкинет обратно в житейское море, а приготовит к труду как следует, по всем наставничьим правилам.

Ровно два месяца назад я выписалась отсюда и вот, говоря образно, завершаю круг – вернулась помогать

Встретились у метро в полдень. Маша стояла, залитая солнцем, очень красивая, светлая, с идеальной укладкой, словно собралась на премьеру современной пьесы. Её спокойствие и приветливость передались мне, и всю смену в госпитале я, как цыпленок за утёнком в сказке Сутеева, старалась не упускать её из виду, постоянно опасаясь, вдруг я потеряюсь, и что тогда? Я сказала Маше, что ровно два месяца назад выписалась отсюда и вот, говоря образно, завершаю круг – вернулась помогать. Было тепло и солнечно, мы шли по территории госпиталя, и если бы наставники распределяли роли в сказке «Двенадцать месяцев», то Марии безоговорочно досталась бы роль нежного цветущего Мая.

Одевали меня, как королеву Елизавету на бракосочетание, – в несколько рук, со всех сторон, аккуратно, быстро и чётко: «хирургичка», комбинезон, скотч, перчатки, скотч, ещё перчатки, скотч, бахилы, скотч, наклейка, скотч. Я только стояла, раскрыв рот, и понимала, что никогда не запомню всего этого. Очки обработали изнутри жидким мылом, и водрузили на нос, когда они подсохли. Потом надели респиратор, и показалось, что я нырнула, задержав дыхание. Вынырнуть не получилось – воздуха в маске стало с гулькин нос. Я посмотрела на Машу: она спокойно стояла, и все остальные тоже дышали. В масках. Я поглубже вздохнула, и потихоньку воздух начал поступать. Совсем потихоньку. Но начал.

Мария всю смену была со мной, без тени раздражения и менторских нот всё объясняла и показывала. Я потихоньку освоилась и перешла к уверенным действиям: немного покормила свою первую госпитальную бабушку, потом говорила с ней, хотя она мне не отвечала, а я все болтала, будто не замечая этого, и в её глазах постепенно теплел огонёк жизни. Потом мы носили судна и горшки, обрабатывали их, смывали, относили обратно пациентам и постоянно что-то делали. «Хирургичка» под комбинезоном была насквозь мокрой, но странное дело: Гермес, видимо, приделал к моим кроксам небольшие крылья, и передвигалась я легко, немного по воздуху, почти не касаясь пола.

А потом увидела свою койку. Ту самую, с которой два месяца назад смотрела в единственное окно, держала под подушкой «Пасху красную» и болтала ногами в золотой пижаме. Я остановилась и уставилась на неё глазами гостьи из Зазеркалья. Совершенно другая женщина занимала «мою кровать» – я же стояла по ту сторону себя. Нынешняя «хозяйка», должно быть, ушла в туалет. На тумбочке – стандартная таблетница и несколько бутылок «Святого источника». Я попросила сфотографировать меня там, и даже фото странным образом долго не получалось, упрямо отказываясь отображать прошлое.

С каким наслаждением я сняла маску, когда смена закончилась и мы разоблачились в раздевалке! Можно было дышать. Дышать!

С каким наслаждением я сняла маску, когда смена закончилась и мы разоблачились в раздевалке! «Хирургичка» из светло-салатовой стала мокрой и тёмно-изумрудной, а душ был самым высшим наслаждением. Можно было дышать. Дышать! Вдох, выдох.

«Не знаю, хватит ли у меня сил сюда вернуться, – честно сказала себе я, – всё же это не каждому под силу. Очень большая нагрузка. Помогать можно по-разному. Не все могут выдержать такие нагрузки».

Да, именно так я себе сказала – откровенно, без лукавства, и уже через несколько дней записалась в красную зону во второй раз, потом в третий, и… Много наставников встретилось на моём пути, и все они оказались замечательными, добрыми и интересными людьми, как в сказке «Двенадцать месяцев». Я прибилась к их костру и отогревалась в тепле и заботе, потихоньку обрастая умениями и навыками.

Именно первый шаг был очень нелёгким. Если не испугаться и не свернуть – дальше открывается потрясающая дорога

Теперь я и сама наставник, десятки смен за плечами, не представляю свою жизнь без этого служения. Да, дышится спокойно, сил намного больше. Я сама встречаю новеньких у метро и обучаю премудростям и тонкостям служения в ковидном госпитале, иногда показываю «свою койку», и каждый раз, подходя к ней, думаю, как удивительно изменилась моя жизнь. Но первый шаг, именно первый шаг был очень нелёгким. Если не испугаться и не свернуть – дальше открывается потрясающая дорога.

И теперь, заходя на территорию госпиталя в любую погоду, я словно попадаю в день своей первой смены: шумит май, ветер обдувает лицо, я доверчиво шагаю за Машенькой Рыбаковой, совершенно не зная, что меня ждёт. Сердцем лишь чувствуя что-то хорошее. Настоящее.

Замечательный был день. «Спорили сотни колоколов. День был субботний: Иоанн Богослов». 9 октября 2021 года.

«Дверь Божия всегда отверста ударяющему в неё»

Знаете, о чём я мечтала, вторую неделю томясь на больничной койке? Думаю, не угадает никто. Всего лишь помыть голову и нормально расчесать волосы – элементарные действия, которые становятся такими важными в условиях физической немощи.

Вернувшись в госпиталь добровольцем, я часто предлагаю тем, кто лежит долго, эту нехитрую процедуру – помыть голову сухим шампунем. Без воды и смывания. Простое и понятное счастье.

Светлана лежала на животе, в маске, под большим аппаратом, беспрерывно подающим кислород через толстую трубу. Волосы у неё были совершенно невероятного оттенка: напоминали и солнечные веснушки, и бордовые кленовые листы, совершенно спутанные от постоянного лежания на подушке.

Я стала понемногу, аккуратно наносить пену шампуня, а Светлана лежала тихо и всё удивлялась, неужели смывать не придётся. Какая хорошая вещь!

А потом я заметила, что она плачет: дома болеет сын Алёша. Как он? Вдруг плохо? Сможет ли вызвать скорую? Успеет ли?

Утешение – то, что любой доброволец может беспрепятственно пронести в «красную зону», причём в неограниченном количестве

Утешение – то, что любой доброволец может беспрепятственно пронести в «красную зону», причём в неограниченном количестве. Мы стали говорить об Алёше, о том, как он родился маловесным, и молока не было, но нашли кормилицу, да! Закаливали. Богатырь вырос. А однажды сам себе в дневнике «пятёрок» наставил и вместо подписи учителя написал «я». Посмеялись.

– Какая же тяжёлая у вас работа! – вздохнула Светлана.

– Это не работа, что вы, это после работы. Мы ведь добровольцы.

– А ради чего же вы здесь? Я думала, вы санитары, – удивилась Светлана.

– Ради Христа, – ответила я, отметив про себя, что практически вся голова вымыта и расчёсана, и остался последний, самый серьёзный колтун.

Светлана повернула голову и посмотрела прямо на меня. Глаза у нее были зелёные, немного темнее у самого зрачка: такие бывают исключительно у рыжих от природы людей.

– Я верю в Христа. Я хочу встретиться со священником. Это возможно?

Я смотрела на неё и вспоминала себя здесь же, но три месяца назад – как ко мне пришёл батюшка, которого позвал доброволец, и какая это была невероятная радость.

Теперь волосы Светланы были аккуратно расчёсаны и переливались в искусственном свете госпитальных ламп солнечным спектром всех возможных оттенков.

– Конечно, – ответила я, – священник придёт, я обязательно передам вашу просьбу.

– Если можно, принесите, пожалуйста, крестик, самый простой. Я тоже хочу быть со Христом.

«Дверь Божия всегда отверста ударяющему в неё; милосердие радуется обращающемуся, благость простирает к нему руки свои» (преподобный Ефрем Сирин).

Передайте, что я люблю его…

«Советую тебе купить у Меня золото, огнём очищенное, чтобы тебе обогатиться и в белую одежду чтобы одеться, и чтобы не была видна срамота наготы твоей, и глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть» (Откр. 3:18).

Волонтеры заступают на дежурство, натягивая на себя белые непроницаемые скафандры, которые скроют их от мира болеющих и выздоравливающих, оставив для контакта только глаза. Глаза под специальными очками должны хорошо видеть, потому изнутри очки искусно мажут слоем мыла, и от того, насколько умело нанесён слой, зависит скорость запотевания и острота зрения.

Зачем они приходят снова и снова, не получая за это вознаграждения, после работы, учёбы, зачастую вместо желанного отдыха? Ответ прост до невероятности: здесь, в этом временном ковидном госпитале, переполненном пациентами и сотрясающемся от страха, кашля и лихорадки, их ждёт Христос.

Здесь – Христос. Может, это Он – сухонькая строгая бабушка, измученная болезнью, которая отказывается есть и пить

Может, это Он – сухонькая строгая бабушка, измученная болезнью, которая отказывается есть и пить? Понемногу, с уговорами, как в детстве, «за маму, за папу», пару ложечек, несколько глоточков, происходит «чудо пяти хлебов и двух рыб», и вот она уже открывает глаза, сильнее пожимает руку. Слушает голос правнука в трубке, которую держит волонтёр: мальчик звонит, захлебываясь от восторга, рассказывает, что выпал снег, что нужно лепить снеговика с ведром и носом-морковкой, а вот глаза – из чего? «Из чего глаза делать, а, бабуль?» Улыбается. Выпишется домой – научит.

– И снеговика, и снежную бабу вылепим, милый.

Или это Он – седой голубоглазый старичок, не понимающий, почему вместо привычных потолков в квартире – серые трубы, и люди в белом, и лиц их не видно. Страшно, как же страшно! Борется, никого не подпускает, срывает кислородную маску, снимает подгузник. Слушает тихий рассказ волонтёра о том, что госпиталь похож на космический корабль, потому что размещён в выставочном центре. А вокруг старинный парк Сокольники, в котором охотились ещё русские цари. И белки бегают – уже переодели шубки на зимние и выпрашивают орешки. Успокаивается понемногу: даёт себя переодеть, перестелить постель, выпивает через трубочку большую чашку ароматного сладкого чая. Дома ждёт дочь – тоже болеет, сердце страшится за неё. Она сама на пенсии, но для отца – всё тот же тёплый кулёк, перевязанный розовой лентой, который он получил в роддоме из бережных рук акушерки, всучив ей коробку шоколадных конфет, и нежность накрыла с головой, а ведь хотел исключительно сына.

– Выздоравливай, доченька, я тоже постараюсь.

Или это Он – оба лежащие под кислородом, но в разных концах космолёта старички-супруги, недавно отметившие изумрудную свадьбу?

– Передайте ему, что я его люблю. И пусть лежит на животе, как врач велит. А то он трубку не берёт, глухой стал. Предпоследняя палата. Как его зовут? Как апостола – Петенька. Его мне Бог дал, таких больше нет.

Волонтёр, как почтовый голубь, летит в другой конец корпуса, находит адресата и передаёт устное послание. Пётр Иванович, услышав слова жены, обнимает волонтёра и плачет.

– Таких, как моя Ниночка, нигде нет. Если бы я всю жизнь искал, не нашёл бы. Это Божья воля. Он мне её подарил, мою любовь на всю жизнь. Будет воля Бога – всё сложится. Нет – хоть в лепёшку расшибись, ничего не получится. Вчера мы причащались здесь, батюшка приходил. Хоть и врозь, а всё же вместе. Помни, дочка, с Богом ничего не страшно.

Волонтёры не имеют права вносить и выносить что-либо из «красной зоны», и никогда не нарушают этот запрет, лишь покупают у Господа «золото, огнём и мечом очищенное» (Откр. 3: 18), законно оплачивая его собственным сердцем и трудом.

«Не бойся, только веруй» (Мк. 5: 36).