Василий Нестеренко: «Зло падет от одного вида правды»

11 мая в Манеже открылась грандиозная персональная выставка Василия Игоревича Нестеренко, народного художника России, академика Российской Академии художеств, под названием «Мы русские, с нами Бог!» Выставка продлится до конца июня, мы приглашаем всех на Манежную площадь, 1 – посетить выставку, которая во многом отражает актуальные события и переносит нас в наше славное прошлое. Мысленно обращаясь к прошлому, к событиям и героям, которые некогда послужили своими подвигами России, мы можем и сегодня созидать, бороться, трудиться и приближать победу, которая нам всем так необходима, без которой не будет России.

"Письмо недругам России"     

– Василий Игоревич, расскажите нашим читателям о себе: как вы начали ваш путь в художественном творчестве, и почему именно эти героические страницы нашего прошлого, которые вы изображаете на своих полотнах, вам особенно близки?

– Мне пришла в голову вот какая мысль: то, чем я занимаюсь – живописное искусство – оно требует взгляда, а у нас – текст. В этом уже заложена некоторая сложность.

Да, идет выставка, на которую можно прийти и посмотреть работы. Выставка масштабная, там есть огромные многометровые исторические полотна, там есть и небольшие работы. Выставка охватывает масштабный временной отрезок нашей истории, начиная от Смутного времени и заканчивая сегодняшним днем. Отражена и Великая Отечественная война, и война в Сирии, и специальная военная операция на Украине.

"Избавление от Смуты", 400х830 см, холст, масло, 2012 г.     

Одна из моих последних работ – это пятиметровый холст «Защитники Новоросии». На выставке много пейзажей: меня очень интересует, в частности, образ Родины. На выставке много и портретов: тема «героя нашего времени» мне тоже очень интересна. Сложно, конечно, о живописи говорить словами. Но попробуем…

– У нас довольно «продвинутая» в этом смысле аудитория, и нам не раз удавалось представить изобразительное искусство литературными средствами. Так что не сомневайтесь!

Нам всем необходимы какие-то основополагающие фигуры, которые формируют фундамент нашего миропонимания – конечно же, это герои, общие для всей России.

Василий Игоревич: вы родились в Павлограде, вы – человек из эпохи, которая объединяла нас: всю Великую, Малую и Белую Русь. Все мы жили вместе и не мыслили другого будущего…

– Павлоград сейчас «прогремел» в прямом и переносном смысле, благодаря взрыву боеприпасов на каких-то складах. Я все время говорю (чтобы не было путаницы с Павлодаром), что это место очень легко запомнить.

Дело в том, что известный всем литературный герой – Николай Ростов из «Войны и мира» – служил в Павлоградском гусарском полку.

Гусарские полки были расквартированы в основном на Украине (Сумской полк знаменитый, Ахтырский полк, Павлоградский полк…). Что такое город Павлоград? Он был подарен Императрицей Екатериной II своему сыну Павлу I. Он расчерчен, как крепость, на прямоугольные улицы. Потом, следующая чаcть его истории – это была столица западного Донбасса, место шахтеров, куда, как на все комсомольские стройки, приезжали со всей страны – вместе с ДнепроГЭСом поднимали Донбасс, западный Донбасс в том числе. Это Новороссия, которая никогда Украиной не была.

В мое время мы считали, что наша столица – Москва, а не Киев, хотя и Киев – тоже столица.

– Конечно, ведь у нас никогда не было разделения на «украинцев» и «русских»…

– Никогда не разделяли! Но когда это разделение вдруг пошло – после развала СССР, – мы с моим другом считали (так нам хотелось верить), что искусство должно объединять народы. И особенно – русский, украинский и белорусский народ.

Я сделал две большие выставки: две в Киеве, одну в Севастополе (тогда это была еще украинская территория). И вот, выставка в Киеве получилась по-настоящему грандиозной: на мой взгляд, это был такой способ объединения наших народов. Потому что уже тогда пошли центробежные тенденции на Украине очень сильные, уже была «оранжевая» власть. Но тем не менее теплилась надежда, что все будет нормально.

– А ведь в России тогда тоже пытались «раскачивать» ситуацию… И все-таки не случилось того, что случилось на Украине. А как вы думаете: люди тут сыграли главную роль, или, может быть, какие-то исторические «фетиши» или антигерои, которые «подняли на борьбу» людей?

– Но ведь все это уже было в истории Украины, к сожалению. Все уже было раньше.

Я могу привести тут такой пример. Когда в 1654-м году была Переславская Рада, то что произошло? Казаки подали прошение Алексею Михайловичу, с тем чтобы войти в состав Русского государства. Алексей Михайлович не очень с этим спешил, потому что это сразу бы привело к войне с Польшей (а такая война только что закончилась), у нас не было Смоленска, у нас не было Можайска, у нас вообще-то вся ситуация была «не очень» – а тут снова надо было бы воевать! Поэтому не спешили.

И тогда украинские казаки заявили, что в противном случае они присягнут турецкому султану. И в Москве поняли, что граница в таком случае пройдет уже не по Черному морю, а по Туле или еще где-то! Нет-нет, давайте, давайте… Поэтому вместе с Запорожьем к России перешли земли, которые подчинялись Запорожскому войску – фактически те места, где сейчас идет война.

Ну, хорошо, их приняли… Тут же началась война в Польше. И первые успешные действия Алексея Михайловича привели к победам: было сражение у Можайска, мы вернули Смоленск, и так далее… И что тут произошло? Часть запорожцев сказало: «Нет, не хотим больше с Москвой, а давайте мы присоединимся к Польше!» В результате масштабная война с поляками продлилась 13 лет: половина запорожцев воевала на стороне России, половина – на стороне Польши. В какой-то момент объединенная Европа вместе с их католическим лидером вообще потирала руки: можно было даже не вмешиваться, потому что русские воевали с русскими! Поляки даже не вмешивались: украинцы с русскими перемешались в этой войне… То есть было то же самое. Калька XVII века: то, что происходит сегодня на войне, длилось тогда 13 лет!

Дай Бог, чтобы сейчас этого не произошло.

"Отстоим Севастополь"     

Давайте вспомним, как, например, началась Крымская война, в которой Россия впервые сражалась со всем миром – включая Австралию, Новую Зеландию, Северную Америку, всю Европу, Ближний Восток, Северную Африку… Что это было? Это была «битва за ясли Господни». Кто ее спровоцировал? Парижский архиепископ Сибур: католики подбили турок, чтобы те отобрали приоритет служения в Святой Земле у православных. Россия вступилась – и началась Крымская война! Каждый солдат, воевавший на той войне, знал, что это сражение за «ясли Господни», за Вифлеем и Иерусалим. Ну, это ли не пример и не показатель того, что Россия опять взяла на себя сложную миссию самопожертвования?

То же самое было во время войны на Балканах, когда прогремело имя Скобелева, в 1878-м году. И Достоевский, по-моему, писал, что «у России не будет врагов больших, чем те, кого она освобождает». Эти маленькие народы, которые тоже православные… И так и произошло.

Достоевский писал, что «какая-то маленькая статья в парижской бульварной газетенке будет их радовать больше, чем десятки тысяч русских, которые положили свою жизнь за то, чтобы защитить их дома, их семьи, их жен и детей от Османского ига». И вот, пожалуйста: все это произошло, Достоевский правильно предчувствовал! То же самое мы видим и сейчас в мире.

Есть, конечно, и другие примеры. Например, Афон, который объединяет всех православных. Приходишь в Болгарский монастырь – такое невероятное гостеприимство, – в монастырь Святого Георгия на Афоне (Зограф). Потрясающая служба, почти такая же, как у нас (церковнославянский язык у нас с болгарами практически не отличается). Или у сербов – а сербы вообще на нашей стороне!

Вид русского Свято-Пантелеймонова монастыря на Афоне     

Но вот этот раскол, этот водораздел прошел по душам людей и в этих странах, к сожалению: начинает он и Сербию захватывать, и Черногорию, которая страдает от своего ужасного выбора (вольно или невольно, но сделала же!)

– И мы видим, какому беспрецедентному давлению подвергается сегодня правительство Сербии в связи с тем, что Сербия не желает принимать сторону государств, наложивших санкции на Россию, и сегодня все направлено на то, чтобы поссорить Сербию с Россией.

– На этой выставке «Мы русские, с нами Бог!» представлена моя картина «Распятие». Она сделана в 1999-м году, эта работа часто используется другими художниками в храмовых росписях, повсюду. И вот, ее создание совпало с бомбардировками Сербии и Белграда, с разрушением монастырей в Косово.

"Распятие"     

Я вспоминаю Патриарха Алексия, который никогда не повышал голоса, но тогда он говорил гневно. Один раз он так говорил – когда разрушались православные святыни в Югославии, это было возле моей картины. Многие увидели под ногами Спасителя на Кресте – Иерусалим. И многие увидели в этом намек на горящий Белград. 78 дней американцы бомбили Белград. Мирный город, Белград похож на московские новостройки. Как это вообще возможно себе вообразить? Но это было, это история. Как относиться нам к этому, если сами сербы начинают забывать… Так же точно – 78 дней – опасность была над Черногорией: бомбили в трех местах эту маленькую страну, которая сейчас ополчилась против нас. Зачем? Ей никто не угрожает, наоборот: русские приезжают и живут там…

Это обидно сознавать, но всегда мы должны помнить о том, что сказано в Апокалипсисе: «Зло падет от одного вида правды». Поэтому эту правду надо сохранять в себе, в своей душе: она встанет, эта правда, и покажет свое лицо. И тогда ничего не нужно будет делать: зло просто падет…

– Василий Игоревич, многие задают себе вопрос: вот, художник – в принципе, он сродни иконописцу?

Я сейчас читаю работу священника Павла Флоренского «Иконостас», в которой он размышляет над творчеством иконописца, над представлением иконы. Он пишет, что такое икона, как иконописцу «является образ», и многое другое. И, в частности, отец Павел Флоренский пишет: «Чтобы нарисовать табуретку, художнику (даже очень талантливому) желательно иметь эту табуретку перед собой. А насколько важнее, когда художник дерзает изобразить икону – образ Божий!»

Как происходит зарождение картины, что это за наитие, которое получает художник?

– Да, конечно. Особенно если это не просто картина, а церковная роспись, или мозаика, или икона. Это очень сложный момент, и наши предки попытались ответить на этот вопрос, дав описание художника на Стоглавом Соборе (это описание Андрея Рублева). Ну, конечно, сложно даже не просто быть похожим на Рублева, но и подумать о таком сходстве! Но к этому нужно стремиться, нужно двигаться в этом направлении. Но достичь его творческих высот, конечно, невозможно! Ведь Андрей Рублев посмертно практически сразу был канонизирован! Да к нему и при жизни люди относились, как к святому. Кстати, его образ «Троицы» – это вершина, я считаю, духовного русского искусства.

«Храм Гроба Господня»     

– Сразу вспоминаются известные слова: «Если есть ‟Троицаˮ Рублева – значит, есть Бог!»

– В одном из храмов, где я работал – в храме Святого Пантелеимона в Старом Руссике (самый большой русский храм на Афоне) – образ «Троицы» центральный – именно рублевский! То же самое мы сделали в главном барабане Воинского храма в Москве: рублевская «Троица». Почему? Потому что это напоминание о высочайшем взлете духа, о высочайшем мастерстве. Сама Троица водила рукой Андрея Рублева!

На Афоне есть у меня такой сюжет: «Троица», с одной стороны которой – три монаха, которые возобновили русский монастырь после многолетнего запустения, а с другой стороны – те русские люди, которые по-особому относились к Троице. Во-первых, это преподобный Александр Свирский, новозаветный Авраам, которому было видение Святой Троицы, преподобный Сергий Радонежский, которого невозможно представить без образа Пресвятой Троицы, и это Рублев – воплотивший Троицу в красках так, как никто другой. И это своего рода ориентир для иконописца.

А второй ориентир для меня и для моих коллег, с кем я работаю, – это Александр Иванов. Это великий художник, который всю жизнь посвятил духовным сюжетам. Ну, и, конечно, я пытаюсь находить свой путь, потому что считаю: церковное искусство должно развиваться. Ведь наша Церковь – это не Церковь мертвых, а Церковь живых.

Церковное искусство должно развиваться. Ведь наша Церковь – это не Церковь мертвых, а Церковь живых

Искусство должно идти вперед, оно не должно замыкаться в догмах, которые, например, были в византийскую эпоху (есть такое мнение: дескать, надо равняться на то время, – да нет!). Надо прошлое учитывать, но делать так, как велит душа сейчас. Это сложный момент – как не уйти с канонического поля, не отойти от канона, но вместе с тем искусство церковное должно развиваться и идти вперед. Как, например, Васнецов: он показал, как можно развиваться в русле канона, но делать новое. Примеры есть, но это сложно, необходимо чувствовать, от чего нельзя уходить. Но оставаться на месте тоже неправильно – жизнь развивается, идет вперед. Но это огромная ответственность для художника, особенно если ты в храме работаешь и для храма, – это очень сложный момент.

Я помню, когда я год прожил в монастыре на Афоне (мы с моими коллегами расписывали храм), – это было и легче, но это было и тяжелее. Но поскольку ты, хочешь или не хочешь, ведешь там образ жизни, какой ведут монахи в монастыре, – это легче. И все равно, не зря говорят: чем ближе к церковной ограде, тем больше искушений. Злые силы работают больше. Но что делать? Не прятаться же от ответственности.

А ответственность большая, потому что верующие люди, я убежден, могут почувствовать красоту Небесного Иерусалима во время богослужения – литургии. Когда церковная живопись и церковное пение, соединяясь с церковной службой, создают подобие Небесного Иерусалима на земле.

Если хор фальшивит, а живопись – криво, косо, непонятно, что – Небесный Иерусалим распадается

И вот, если хор фальшивит, а живопись – криво, косо, непонятно, что – Небесный Иерусалим распадается! Вот какая ответственность лежит на художнике! Очень большая, поэтому, будь добр, не фальшивь!

– Вы очень хорошо сказали о новом и старом искусстве, о том, что каждый художник должен следовать своему голосу, но вместе с тем оставаться и в рамках канона. Об этом, кстати, исчерпывающе пишет отец Павел Флоренский, что горе тем художникам, которые хотят выразить что-то свое в оторванности от традиции – только для того, чтобы «запечатлеть для истории» свое имя. Ну, я перефразирую. Канон необходимо переработать, пережить, осознать, в конце концов…

– Но сохранить при этом…

– Сохранить – и выразить что-то свое. Тогда Господь дает. Относительно недавно в этой же студии авторы ломали копья относительно художников «новой волны», «нового слова в живописи». Но ведь этим «болеет» и музыкальное творчество, а на самом деле – люди так делают себе имя…

– «Я так вижу…». Есть такое понятие, как «рисунок отпечатка пальца». На самом деле, нет ничего более индивидуального, чем твой отпечаток пальца. И что ты для этого должен делать, чтобы показать свою индивидуальность? Ничего! Уже для этого все сделано. Так вот, с искусством, я думаю, все обстоит все-таки не совсем так!

– Когда я смотрю на ваши полотна, мне кажется у вас очень много и от наших гениальных русских живописцев – Васнецова, Сурикова, например, отчасти даже Поленова. Я не большой специалист, могу ошибаться, но ваша живопись очень реалистичная. И тут вопрос: этот реализм – он нарочитый, специальный, или обусловлен самим жанром, сюжетной линией?

– Я бы не сказал, что такой уж сплошной реализм – все мои работы романтические. Что ни возьми, даже военные сцены – такой флер романтизма, который свойственен только мне, как я считаю. А что касается художников, моих предшественников, то, конечно, я у каждого что-то беру. А когда я еще был студентом, я делал копии. Копировал. И я понял, что, например, когда я копирую Ван Дейка, я проживаю жизнь человека XVII века. Я чувствую, что он думал – это совершенно особый опыт, но я знаю, о чем он думал.

«Псково-Печерская обитель»     

– Но только по картинам, да?

– Конечно: я делал копии с его произведений и чувствовал, как его душа открывается мне. То же самое было с другими, например, с испанскими художниками, с Микеланджело и так далее. Я чувствовал их мысль.

Потом, когда я восстанавливал храм Христа Спасителя, там немножко иначе было: там не копии, там творческое содружество, соработничество, я бы сказал, с теми художниками, которые расписывали первый храм. Почему? Потому что остались очень плохие по качеству изображения, из которых, пожалуй, можно понять только композицию. Например, Семирадского я делал, графа Сорокина… Даже непонятно, мужчина или женщина находится в группе персонажей, потому что невозможно увеличить композицию. Итак, композицию сохраняю, а дальше – наполняю своими образами, своим цветом, все делаю свое. Ну, как бы побыв немного человеком XIX века.

«Храм Христа Спасителя»     

– Это страшно интересно. Дело в том, что накануне восстановления храма Христа Спасителя я встретился с очень интересным человеком – художником, отчасти даже философом Валерием Балабановым. Он работал главным художником Центрального телевидения СССР. Это было одно из моих первых интервью на радио – мы писали беседу у него дома. И он показал мне картину, на которой был изображен храм Христа Спасителя, отражающийся в воде бассейна «Москва». И Валерий Балабанов много размышлял над тем, возможно или невозможно восстановить храм в том великолепии, в каком он был создан…

–А я скажу свое впечатление от храма Христа Спасителя. Я помню, конечно, Балабанова, мы пересекались в строящемся храме. Мои ощущения были такими: когда начали восстанавливать Казанский собор на Красной площади (в советское время на этом месте был общественный туалет – и великий наш советский архитектор «прославился» тем, что создал туалет на месте престола)… Вдруг начали восстанавливать Казанский собор! Я тогда делал диплом «Триумф Российского флота» – это самое гнусное время было, начало 1990-х, и я помню, как каждый день ходил мимо этого храма, который строили. Какое это было чудо – на Красной площади восстанавливают церковь! Очень было странно. И, помню, думал: ну, может быть, тогда и храм Христа Спасителя восстановят когда-нибудь… И сразу после этого началось это восстановление…

– Я, когда увидел бульдозеры, сносившие все наземные постройки бассейна «Москва», понял, что наступило историческое время…

– Когда даже кирпичная кладка показалась храма Христа Спасителя, у меня было стойкое убеждение, что он расписываться не будет (ну, там будут висеть иконы, какие-то концерты Ростроповича будут проводиться), – и вдруг, неожиданно для всех, Патриарх Алексий принимает решение восстанавливать этот храм именно в тех материалах, в которых он был построен в XIX веке. Я даже помню дату: это было 27 февраля 1997 года. Началась череда конкурсов, восстановительных работ… Было принято это решение – неожиданно для всех. Думаю, это было просто наитие, в результате которого Патриарх Алексий принял такое знаменательное решение.

Храм Христа Спасителя. «Воскресение Христово» фрагмент центральной части росписи     

И почему мы так много говорим про храм Христа Спасителя? Потому что его воссоздание привело к воссозданию целого направления в искусстве – духовной живописи. Духовная живопись у нас умерла, в отличие от иконописи, которая существовала в том или ином виде в советское время. То есть ниточка не прерывалась. А вот ниточка духовной живописи прервалась со смертью Павла Дмитриевича Корина. И необходимо было на пустом месте восстанавливать, строить заново. Так же, как храм Христа Спасителя стали строить на месте бывшего бассейна. Хотя и бассейн сыграл свою положительную роль: эти железные конструкции, мощные швеллеры его использовали для противотанковых ежей в 1941-м году.

И вот, на месте этого ужасного бассейна стали восстанавливать храм, на месте разрушенной и зачищенной площадки нашего духовного искусства – на ровном месте – начали воссоздавать духовную живопись. Сейчас она развивается, много есть художников, некоторых вы вспоминали.

– А кстати, сложно было работать копиистом непосредственно в самом храме?

– Там копиистов не было… В том-то и дело, что копиистов там не было. А что ты будешь копировать, если ничего не осталось?

– А как тогда воссоздать Семирадского?

Как воссоздать Семирадского? Необходимо было стать Семирадским

– Как воссоздать Семирадского? Необходимо было стать Семирадским. И те, кто смог, стали… Центральный объем храмовой живописи выполнен москвичами. Другие художники работали на хорах, еще там где-то. Но центральный объем – он получился цельным, люди смогли как-то представить себя другими, немножко отказаться от своего «творческого я» и делать все-таки так, как оно могло бы быть тогда, в XIX веке. И это тоже был некий Божий Промысл. Что происходило в XIX веке? Трижды снимались леса, чтобы посмотреть снизу, как сочетаются росписи с орнаментами. У нас же такой возможности не было: все делалось «с колес», а если бы все это не привело к цельности? Если бы все «рвало», «кричало»?

Я очень критически отношусь к своей работе, к работе своих коллег, но все-таки я могу сказать, что центральный объем живописи храма Христа Спасителя получился очень цельным. Почему это произошло? Потому, что помощь Божия, иначе объяснить нельзя. Ведь очень разные руки, разные художники – не видно было, кто что делает, как это вместе будет смотреться. Но хотели искренне, и Господь помог: это произошло. Прежний храм расписывали 10 лет, а этот – 9 с половиной месяцев. И получилось, что удалось сделать произведение искусства, не уступающее XIX веку. Хотя никто не верил: дескать, нет сейчас таких художников, – а все получилось!

– Поверить в это было просто невозможно… Я еще ребенком помню впечатление от макета внутренней части храма Христа Спасителя в церковном музее ЦАК Московской духовной академии. Помню, экскурсовод рассказывал, что этот макет показали нашему первому космонавту Юрию Гагарину, и якобы Юрий Алексеевич был одним из первых вдохновителей воссоздания храма. Якобы он так был удивлен: «Как могли уничтожить такую красоту!» Но, может быть, это легенда, потому что на самом деле представить себе воссозданный в былом величии этот великолепный храм невозможно.

– Говорили даже, что «храм не представляет собой художественной ценности», а во-вторых, даже если услышат разговор об этом, вполне можно получить нагоняй по комсомольской или партийной линии.

Я помню, что я учился в Московской художественной школе, и кто-то туда принес знаменитые листы, сделанные знаменитой фирмой дореволюционной (которые нельзя увеличить, потому что все «плывет»), и я помню, как мы, учащиеся, их рассматривали. А смотрели тайком, чтобы не узнали, не доложили, потому что за это реально можно было пострадать. И вот, мы где-то там спрятались, смотрим: надо же, какой двухчастный сюжет «Воскресение Христово»! Никто о нем даже никогда не говорил, никто не знает! Какой свет, какие фигуры, как вообще сделано потрясающе! Сильное впечатление произвело… Прошло много лет – именно это «Воскресение» я делал на стенах храма Христа Спасителя.

– А вспомнили тогда?

– Я вспомнил, да. И знаю, что Семирадский, который жил в Италии, и ему удавались тимпаны, отказывался их делать. Ему написали (сохранилась переписка), и Семирадский попросил уточнить: «А правда ли, что тот художник отказался?» (чтобы не было никаких недоразумений). И вот, он взялся за два тимпана – «Вход в Иерусалим» и «Крещение Господне». То же самое произошло и со мной: художник, которому эти две работы предназначались, или не справился, или что-то еще, – в общем, отказался. Меня спросили: «Сможешь?» Я согласился и начал делать.

Еще одна история: уже у храма разобрали леса, уже все готово (я говорю про прежний храм), а Семирадский все никак не мог дописать «Вход в Иерусалим» – тимпан на западной стене. И вот, уже разбирают леса, а я заканчиваю «Вход в Иерусалим» и приплачиваю рабочим, чтобы они за ночь опять сделали леса. Начальство приходит: что такое, непонятно, вчера разобрали, а сегодня опять леса стоят… А я просто хотел закончить роспись. И подумал: надо же, как все совпадает, что было и что сегодня происходит.

– Василий Игоревич, а как технически это происходит? Это холст, который закреплен на стене?

– Нет, почему же: это роспись на стене, никакой не холст.

– Но технически это же очень сложно.

– Да, технически сложно. Были всякие споры о том, что, может быть, лучше мозаики сделать… Но мнение Патриарха Алексия было абсолютно четким: все делать в тех же материалах, в каких делали храм в XIX веке. Это сразу прекратило лишние разговоры: ну, что спорить – что лучше, что хуже. Был бы другой храм, а сейчас он таков, каким был тогда! Технически – да, необыкновенно сложно! Необходимо было иметь опыт работы в классической живописи, опыт работы в больших размерах, уметь рисовать большие фигуры. А ведь никто толком этого не умел… Много всего должно было сойтись…

Вот, я восстанавливал сложные композиционные вещи: просто отдельных святых фигуры тоже сложно сделать, но когда это композиция, причем все мои четыре сюжета сделаны одной рукой, без помощников художника! То есть я одновременно писал четыре сюжета, помимо уже двух названных – сдвоенная роспись «Апостол Матфей» и «Воскресение Христово», высотой 23 метра (а это восьмиэтажный дом). Я их одновременно делал одной рукой, помощников у меня не было. Сложная работа была, и чисто физически, и морально. И потом – было не видно, ты не отойдешь, чтобы посмотреть, как это все выглядит, – леса-то закрывали!

Потом, конечно, когда стали их разбирать, я понял, что где-то (если перенести лампу) светлее, где-то темнее. И как понять, когда все снимут вспомогательное (в том числе и освещение), – что тогда будет?

– А у вас были какие-то консультанты, которые бы посмотрели и дали какой-то совет?

– Была целая комиссия! Сначала эту комиссию возглавлял владыка Ювеналий, потом покойные ныне владыка Алексий Орехово-Зуевский (замечательный совершенно церковный иерарх)… В комиссию входили многие люди – из Академии художеств какие-то архитекторы, известные технологи и так далее. Кто-то из них что-то понимал, кто-то не понимал ничего. В целом, наверное, комиссия сыграла свою большую роль. Но я считаю, что то, что мне удалось сделать свои работы (а другим – свои), это чудо! И я понял, что если рядом кто-то плохо сделает, то моя работа хуже становится. Я крайне заинтересован, чтобы меня окружали талантливые, способные люди.

Это было Божие Провидение! Рука свыше, которая всеми руководила

К этому надо было прийти. Каждый художник мечтает стать лучше других (ну, так человек устроен), но только в храме я вдруг понял: я заинтересован, чтобы все работали хорошо, иначе моя работа становится хуже. И это надо было осознать: слова – это одно, но когда ты в сердце это почувствуешь… И то, что нам удалось, – в этом роль не комиссии или чего-то там еще, – нет, это было Божие Провидение! Рука свыше, которая всеми руководила. И то, что не было несчастных случаев, – это Промысл Божий. То, что все удалось в срок, то, что все произошло, – это руководство Божие.

А искушений было очень много, очень много. Так же, как ломались копья в XIX веке (трагические были моменты), так же и сейчас. Но в конечном итоге все получилось, и главный храм страны не просто воссоздан, а он сделан совершенно блестяще!

– Все-таки, наверное, была некая синергия между Патриархом и мэром Москвы? В этом вопросе особенно?

– Ну, конечно, когда приходил Святейший, работа останавливалась. Потом приходит Лужков – и снова вся работа останавливается. Потом приходит Церетели – работа останавливается А когда же работать-то?

Ну, конечно, мы чувствовали молитву Патриарха, мы чувствовали искреннюю заинтересованность Юрия Михайловича Лужкова, который очень много сделал. Конечно, эти люди помогали, но что говорить – помогали все!

Даже рабочие помогали! Вообще, как происходила работа? Ты рисуешь Божественные сюжеты, а рядом кто-то болгаркой гвозди какие-то срезает: сноп искр, звуки, подирающие по коже…

Был случай, когда святому Иоанну Шанхайскому в Сан-Франциско сказали: «На улице какой-то шум, как в аду». А он посмотрел внимательно на этого человека и ответил: «Не знаете вы шума, который в аду!» И вот, я вспоминал эти слова святого подвижника, и думал, что, наверное, это очень близко к тому, что имел в виду святой Иоанн, – такой бывал грохот и шум. Искры вокруг – а мы делали эту роспись!

И мы видели, как менялись рабочие даже. Сквернословие на третий-четвертый день совершенно прекращалось, люди менялись на глазах (мы же общались, волей или неволей), люди менялись… Это не был объект: для всех – для архитекторов, для художников, для скульпторов – это было чудо, к которому мы чудесным образом по воле Божией имели отношение, приложили свою руку.

Это не был объект – это было чудо, к которому мы по воле Божией приложили свою руку

Прошло много времени, теперь вспоминаем это все, как совершенно из ряда вон выходящее и чудесное.

А храм стоит на своем месте. Во-первых, уже почти никто не знает, что его не было не так давно: большинство людей уверено, что он так и был. Но ведь это хорошо.

– Мы еще до записи этого интервью размышляли с вами над феноменом времени. Действительно, когда вспоминаем все это, – как будто это было вчера. С другой стороны, как много событий уже произошло в этом храме.

– Прежде, чем произошло воссоединение Матери-Церкви в 2007-м году, в храме Христа состоялось прославление Новомучеников и Исповедников Российских. Это было сразу после Преображения Господня, 20 августа 2000 года.

На этой службе пели ангелы: таково было мое ощущение! Я человек не экзальтированный совершенно, но ощущение это было совершенно четкое! Несмотря на то, что говорили: «Это новодел…» – и так далее, ну, хорошо, может быть. Но во время этой службы что-то было совсем особенное: священнослужители в белых преображенских ризах… Потрясающая совершенно служба!

«Патриарх Московский и всея Руси Алексий II»     

И вторая служба – 2007 год – воссоединение Русской и Зарубежной Церкви. Митрополит Лавр и Патриарх Алексий при всех подписали на солее храма эти документы, и было объявлено о «завершении Гражданской войны». Казалось, что мы с ней покончили в 1920-е годы? Нет, она до сих пор тянется… И, к сожалению, корни Гражданской войны проросли настолько глубоко в нашем обществе, что она опять полыхает вокруг нас!

Корни Гражданской войны проросли настолько глубоко в нашем обществе, что она опять полыхает вокруг нас

– Именно это – то, что мы сегодня переживаем. На этот вопрос, наверное, нет прямого ответа: что нам делать, чтобы завоевать сердца некогда наших братьев, и что делать им, чтобы вернуть свои сердца нам?

Враг рода человеческого тоже силен, но вы назвали замечательные по своему содержанию и своему наполнению богослужения. Я был лично знаком и долго близок с Николаем Сергеевичем Георгиевским, основателем и первым регентом церковного хора храма Христа Спасителя, я имел счастье слушать его рассказы о том, как там проходили богослужения. И он рассказывал, в частности, о службе, о которой вы только что говорили: эти же ощущения он полностью подтвердил своими рассказами. Именно тогда не просто Гражданская война закончилась, наступила, наверное, новая эпоха для всех нас.

Мне бы хотелось услышать от вас о сегодняшней вашей выставке.

Понятно, что исторически и эволюционно, скажем так, мы наследуем своим героям, своим защитникам – тем, кого вы обессмертили на своих полотнах. Они защищают Россию, не только сегодня, а на протяжении всей ее истории. Всю свою историю Россия отражает попытки раскола извне, внешнего давления, противостояния – наверное, так будет всегда, потому что Истина содержится в Православии, а Православие в России, слава Богу, сохраняется.

Этих героев очень многое объединяет, а в чем они непохожи? Сегодняшние – на наших предшественников?

– И похожи они, и не похожи. В каждой моей картине исторической всегда присутствует такая мысль: «Они смогли во время Первой мировой войны, они смогли в Смутное время, они смогли во время Великой Отечественной войны. А сможем ли мы?»

Вот, для чего все это пишется – все эти картины, росписи храмов и т.д. Ведь мы же все это оставим здесь, мы же с собой ничего не заберем!

Но наши предки смогли отстоять Россию во время всех войн, которые у нас были. Даже в тех войнах, которые мы якобы проиграли, все равно мы отстояли свое – прежде всего, веру в Бога. Свою землю, свою целостность, свою традицию. Они смогли, а сможем ли мы? Это вопрос.

Ответы, которые сейчас даются современной историей, отчасти дают надежду на то, что все получится, что Господь не оставит Россию.

Если уж говорить о церковной теме (потому что я художник, мое дело рисовать), очень много подобных вопросов было задано мной и моими коллегами, когда создавался Главный воинский храм. В нем было очень много нового: очень много нового было сказано на вечные темы.

Что было нового? Мы говорим, что «существует канон», но тут не было этого канона. Как изображать эти войны? Церковь говорит: «Никаких сражений», а военные: «Побольше битв!» И как же это совместить? Как найти церковный язык, чтобы, например, показать нашествие Наполеона? Или Полтавскую баталию?

– Но на иконах Новомучеников все-таки как-то научились изображать безбожников и убийц?

– Да, там присутствуют они в виде клейм, но тут – найден был некий церковный ход, что в каждом произведении, которое находится в храме, молитвенная часть должна быть самой большой.

Если мы говорим о духовном прочтении военной истории, например, в этом храме в притворе рассказано о вкладе Русской Православной Церкви в Великую Отечественную войну. Это и тогда была сложная тема, и сейчас такой остается. И вот, на этих малых тимпанах, на этих образах, на символическом своде, где 1418 красных звезд восьмиконечных, как капли крови, свидетельствующие о жертвах войны, – много-много всего нового!

Например, в четырех боковых алтарях изображены не канонизированные, не прославленные церковно, но прославленные в народе наши военачальники: Суворов, Румянцев и более близкие к нам – Скобелев и адмирал Макаров. Праведные полководцы. Они вместе со святыми, вместе с ангельским воинством, которое сверху изображено, возносят молитвы Святому Духу и всем святым, которые находятся в храме.

– Но они без нимбов, конечно?

– Они без нимбов, но это не противоречит традиции: зато они в алтарях, они вместе со святыми.

– Вспоминаю роспись галереи в Казанском соборе на Красной площади: справа на стене запечатлен Святейший Патриарх Алексий, совершающие освящение этого собора.

– Но, смотрите, на западной стене, где принято изображать Страшный Суд, где демоны изображаются, это можно делать…

Спорят, будет ли Суворов святым или не будет? Да мы уже изобразили его в алтаре! Нимб потом пририсуют

Сейчас спорят, будет ли Суворов святым или не будет? Да мы уже изобразили его в алтаре! Нимб потом пририсуют. Просто в голову не приходило, что это можно сделать, что это не противоречит никаким канонам. И мы это сделали.

Портрет Генералиссимуса графа А. В. Суворова-Рымникского, князь Италийский     

Такого много, таких находок. И вот, мы получили невероятное совпадение: Главный военный храм, где очень много мозаик, открывался в то время, когда закрывался другой великий храм, благодаря которому мы получили Православие на Руси: это храм Святой Софии в Стамбуле. Именно в этот момент его закрывали, делали мечеть из него! Закрывали его мозаики и так далее… Вот какое еще нужно совпадение, чтобы утверждать, что все написано на Небесах! Наши жизнь и смерть находятся там, мы только должны уметь следовать в этом направлении, а это трудно.

– Мы уже отчасти даже забыли про это: действительно, мусульмане совершили такое святотатство! Хорошо, что мозаики только прикрыли пока, но ведь в этом тоже символ, символ очень значительный.

Но мы помним и девиз: не только «за Русь Святую», но когда-то мы и Константинополь отстоим, не правда ли?

– Это спорный вопрос, очень спорный вопрос, потому что многие хотят чужими руками – руками русских солдат – загребать жар. Почему Москва – Третий Рим? Не Фанар какой-нибудь, не что-то еще… Почему Москва? Да потому, что первый Рим был разрушен.

Что произошло с первым Римом? Когда была битва Константина с Максентием под стенами Рима – явилось знамение креста: «Сим победиши!» Константин увидел Крест на небе и написал его на своих знаменах. Любопытно, что сам Константин принял христианство лишь в самый последний момент своей жизни (вместе с монашеским постригом), но он – равноапостольный, потому что сделал Православие одной из религий Рима. То есть он сделал свой невероятный шаг в истории и умер как надо. А ведь важно даже не как ты живешь, а как ты умираешь. Так вот, Константин умер монахом, христианином. Это первый Рим – он умер. Второй Рим сам лишил себя благодати: ведь она же уходила, эта благодать, из храма Софии в виде столба огня и языков пламени, на глазах у всего этого второго Рима. Все видели, как она уходит, и она ушла! Ее нет там! Четырежды русские войска подходили к Стамбулу. Уже дважды вводились русские деньги. Уже при Скобелеве многие провинции Турции искали, куда отложиться: кто-то – к Орловской губернии, кто-то – к другой. Выбирали будущее местожительство. Уже деньги русские вводили, уже султан с гаремом бежал. Это было при Суворове, это было при Ушакове, это было при Скобелеве. Это было в 1918-м году, после Первой мировой войны, когда все уже «должно было произойти, но не произошло». Ленин поддержал Турцию – к сожалению или к счастью, кто теперь знает…

Есть много мнений, стоит ли нам вмешиваться в дела «второго Рима». Нам надо думать о «Третьем Риме», о нашем Отечестве, потому что благодать у нас здесь.

– И особенно сегодня нам надо думать о матери городов русских – о Киеве, как ни парадоксально это сейчас звучит. Нельзя забывать о наших киевских святынях – о русских святынях. И о том, что вся эта земля неразрывно связана с нашим историческим прошлым.

– «Мы – русские, с нами Бог!» – так называется выставка, которая проходит в Манеже до 25 июня. Приглашаем всех наших читателей из читателей превратиться в зрителей и посмотреть своими глазами то, что я сделал во многих храмах, посмотреть на исторические картины, многие из которых уже стали хрестоматийными, они живут своей жизнью. Приглашаю посмотреть и на новые работы, на этой выставке их почти 25 процентов, почти четверть. Многие из них экспонируются в Манеже впервые, например, пятиметровая картина «Открытие Антарктиды», работы по СВО, серия работ по Камчатке и так далее. Там очень много новых работ. Людям интересно смотреть новое – вот, пожалуйста. Много чего можно увидеть на двух этажах большого Манежа, поэтому приглашаю!

"Мы - Русские, с нами Бог!"     

Я могу сказать, что все, что у меня есть хорошего, это от Бога. А мое – это, например, лентяйство, мне не хочется работать, мне так сложно лезть на леса, мне так сложно брать в руки кисти. Внутренний голос говорит: «Ты так много уже сделал!» Но я отвечаю ему: «Нет, надо идти работать, потому что нельзя зарывать свой талант». Это я хочу сказать очень многим, у меня были примеры, когда Господь забирал у моих коллег большой талант – есть и исторические примеры тому, но я видел в своей жизни, как человеку, который старается, Господь дает все больше и больше, и он на глазах становится все более талантливым.

Если ты скажешь себе: «Я все умею», это значит, что ты пойдешь вниз. И тут же у тебя начнет отниматься талант. Слова Христа как раз об этом: отнимется и то, что ты имеешь (ср. Мф. 25, 29).

Таланты зарывать нельзя, надо служить нашей вере, служить Богу, Отечеству. Это не просто слова, особенно в наше время, в которое мы живем.

Хотя когда было легкое время в России? Всегда было сложное.

Источник фотографий: Московская государственная картинная галерея Василия Нестеренко