«Девонька, на-ка – хлебни Великой агиасмы»

ФОТО: КСЕНИИ ВЫСОТИНОЙ/СИБ.ФМ

Скажу честно, отношения с праздником Крещения Господня у меня сложились не сразу.

Сейчас-то это один из моих самых любимых дней в году. Но когда все только начиналось, я имею в виду мои первые шаги в сторону храма, Богоявление входило в мою жизнь как-то уж очень брутально. Я бы даже сказала – инквизиторски.

Я понимаю, что это мои проблемы, но что было – то было.

Прибавление ума

Впервые я столкнулась с этим днем (если с днем вообще можно столкнуться, но именно это я, похоже, и сделала), наверное, года за два или три до моего прихода к вере.

Это было если не первое, то максимум второе или третье мое появление в церковной ограде.

Скажу честно, отношения с праздником Крещения Господня у меня сложились не сразу

Я понятия не имела, что там «в этом религиозном заведении» происходит. И очень удивилась морю людей с банками, склянками, бидонами и баклажками, которые то делили места в очереди и переругивались вполне себе светским манером, то тут же просили ради Христа друг у друга прощения.

Мне, человеку совершенно нецерковному и не сдержанному в те времена на язык (с последним, увы, мало что изменилось) этот лингвистический симбиоз тем не менее именно здесь показался очень странным и диким.

Потом уже, когда я тоже стала «верующей с бидоном», я вдруг открыла для себя, что в Церкви бывает и так. И то совершенно по-светски рассказывала кому-нибудь, кто он есть по жизни, то слезно просила прощения и бежала на исповедь. Что успешно продолжается по сей день. Но это отступление…

В общем, не зная, что происходит, я пришла тогда в храм совершенно по другому поводу. Я заканчивала институт, думала уже писать диплом, собиралась впоследствии в аспирантуру и очень по этому поводу переживала. На пике моих метаний одна моя церковная знакомая сказала мне, что есть такая икона – «Прибавление ума». И если я ее куплю, то точно поумнею, и все у меня получится.

Сейчас мне кажутся необъяснимыми две вещи. Откуда в моем тогдашнем окружении «завелись» церковные знакомые? Причем – не одна. И почему я повелась на «Прибавление ума»? Ведь в те далекие времена всех верующих я считала, мягко говоря, альтернативно одаренными.

Бросив презрительный взгляд на всех этих «мракобесов», я, расталкивая толпу, двинулась прямиком в храм к свечному ящику.

Там же кипела жизнь. Кто-то, видимо такой же одаренный, как и я, требовал икону – покровительницу то ли тельцов, то ли козерогов. Кто-то – целительного масла от всех болезней. Кто-то – крест животворящий… Тут же какие-то женщины умоляли налить себе в один флакон богоявленской воды, в другой – иорданской. Но никак не крещенской! Ну и так далее.

За прилавком сидела старушка в очках с толстенными стеклами. Взгляд ее не сулил просителям ничего хорошего – и тут бы мне призадуматься…

Однако я, задвинув всех предыдущих ораторов, прорвалась к прилавку и важно кинула в ее сторону:

– Бабуль, мне бы прибавления ума!

Это, видимо, стало для нее той самой «красной линией», после чего я услышала о себе все! И о моем уме, и о возможности (а скорее – невозможности) его прибавления. О моей никчемной жизни и о путях что-либо исправить! Ну и так далее… И куда мне теперь идти с этими ценными знаниями. И никаких тебе «Простите ради Христа». Все четко, по делу – без православных реверансов и экивоков. Самое обидное, что слушала это не только я, но и все вокруг.

Задыхаясь от возмущения и пытаясь сбежать от позора, я билась о стену любопытствующего народа, которая образовалась у меня за спиной. Параллельно донося бабушке в очках мое уже о ней мнение.

– Девонька! На-ка – хлебни Великой агиасмы, – ткнул мне в лицо стакан святой воды какой-то ветхозаветный дед.

Видимо, почувствовал, что мне надо… Я дернулась, облилась и рванула дальше…

В дверях я врезалась в женщину, и та выронила драгоценную, наполненную водой бутылку, которую держала в руках. А до этого она, видимо, отстояла длиннющую очередь.

Все оценочные суждения на мой счет, что не успела договорить старушка за свечным ящиком, восполнила эта дама…

Узнав, что это был праздник Крещения Господня, я определила его для себя как какой-то день слета томимых жаждой неадекватов

А я, мокрая, поруганная и без «Прибавления ума» бежала оттуда изо всех сил и клялась, что ноги моей больше не будет в этом страшном месте! Когда чуть позже я выяснила, что это был праздник Крещения Господня, то определила его для себя как какой-то день слета томимых жаждой неадекватов и «больше вы меня сюда не заманите».

…Прошло время. Несмотря на клятвы, я вернусь в храм Архангела Михаила (а это был именно он) и… стала его верной прихожанкой.

После пары-тройки скандалов я очень подружилась с той бабушкой в огромных очках – покойной уже Татьяной Сергеевной. Резким, сложным, но удивительным человеком. Которого кто-то любил, а кто-то боялся. Кстати, пока она была жива, никто не смел сказать ни мне, ни моим детям ни одного обидного слова.

«Вот тебе Великой агиасмы!»

Второй раз Крещение пыталось ворваться в мою жизнь ровно через год после «прибавления ума».

Незадолго до этого у меня появилась замужняя подруга. Супруг же ее неожиданно для всех ударился в Православие. Именно «ударился» и никак иначе. Отрастил косу до пояса, бороду – до груди, оделся как средневековый странник, постился, молился и слушал радио «Радонеж». Еще работал психологом на одном церковном подворье, но толком ничего там не зарабатывал. Ну и страшным голосом вечно что-то напевал себе под нос знаменным распевом, чем несказанно меня раздражал.

Да что там мелочиться, он раздражал меня вообще всем. А в его лице меня раздражали все «эти церковники». Мою подругу, по совместительству – его жену, он тоже этим своим преображением раздражал. А больше всего раздражал нас тем, что пытался катехизировать все, что попадало в его поле зрения.

А катехизировать меня в то время было делом проблематичным и даже опасным. Потому что я не только не ходила в храм, как я уже сказала, но вообще была богоборцем. Об этом я тоже много раз и много где говорила.

Когда я навещала их в их уютной квартирке, наши богословские дискуссии слышала, наверное, вся их многоэтажка. Не буду подробно повторять, что я там вещала, да у меня и язык сейчас не повернется это сделать, но основная суть была в том, что «Бога нет, и хватит втюхивать глупым людям этот ядовитый опиум». Ну и что сам супруг моей подруги – мракобес, абьюзер и сексист. Потому что однажды при мне он неосмотрительно заикнулся, что муж – глава семьи. Правда, терминов этих психологических я тогда не знала, но смысл был таков.

Надо отдать должное этому человеку, хоть он и горячо со мной спорил, но когда дело грозило зайти слишком далеко, то сам себя останавливал, начинал что-то нудеть себе под нос тем самым знаменным распевом, а потом вообще удалялся в комнату слушать свой «Радонеж». Традиционно перекрестив меня на прощанье.

И вот однажды, когда я по обыкновению пришла к ним в гости, мужчины этого сначала не было дома, а была одна моя подруга. Мы сидели с ней, тихо-мирно пили чай, что-то обсуждали, и тут он явился. Со службы, как он нас оповестил. И вызвал своим приходом большое мое недовольство. Хотя, конечно, все это очень странно, потому что это вообще-то был его дом.

Слово за слово, возникла традиционная дискуссия. На ее пике, а точнее – на пике моих антиклерикальных выкриков, он вдруг рванул куда-то в коридор. Я продолжала орать ему вослед свои аргументы, но он быстро вернулся с какой-то банкой воды и со словами: «Сегодня же Крещение! Вот тебе Великой агиасмы!» – начал активно на меня брызгать.

Мокрая и униженная, я бежала от этих «ненормальных с их агиасмой и Крещением»

Я распалялась еще больше. Вода, попадая мне на лицо, казалось, шипела и пенилась. А он все поливал и поливал. В итоге я просто-напросто обиделась и с потекшим макияжем уехала домой. Думая по пути, что когда-то это уже было, и такая же мокрая и униженная, я бежала от этих «ненормальных с их агиасмой и Крещением».

Мое изгнание, видимо, доставило тогда этому мужчине несказанное удовольствие. Потому что он взял за моду во время наших споров поливать меня святой водой. Так мы и дружили…

…Благодаря этому человеку я и пришла впоследствии в храм. После того как он заманил меня к себе на подворье, чтобы я хотя бы одним глазком посмотрела, против чего так яростно борюсь. Вышла я оттуда, обливаясь слезами и понимая, что жизнь моя уже никогда не будет прежней. И это совершенно серьезно. Да и замуж вышла тоже благодаря ему. Мой муж – его бывший одноклассник. И этот человек стал крестным нашей старшей дочери.

«Усё ли канонично?»

А первый мой осознанный праздник Богоявления в храме получился не таким уж и ярким, кстати. Хотя казалось бы – есть где неофиту разгуляться.

Я к тому моменту уже вышла замуж, была беременна нашей старшей дочкой Варварой и пребывала на Украине, где мы с мужем чуть ранее познакомились во время совместного с той моей атеистической подругой и ее мужем-обскурантом летнего отдыха.

Служба была ночной, я дико хотела спать, есть, пить, все на свете… Меня мучил токсикоз, тошнота… Болели живот, спина, голова, душа… Никто не догадывался уступить мне место – беременности моей еще не было видно. А мой молодой супруг ничем не мог мне помочь, потому что пел где-то впереди на клиросе…

Ну и все… Это единственные мои воспоминания о той волшебной ночи. Кроме разве еще одного момента.

– Ну що видбовается? Усё ли канонично? – слегка толкнул меня кто-то локтем.

«Видбовается» – происходит.

Повернулась – какой-то ехидный дед с насмешливой улыбкой из-под полинялых усов. Я сначала даже не поняла, что конкретно он имеет ввиду. Но скоро все прояснилось. Дедуля, как оказалось, был свидетелем инцидента с моим участием, который произошел не так давно – на Рождественской ночной службе.

Отслужили тогда литургию, все как положено. Помолились, причастились, проповедь послушали, крест поцеловали. Собирались уже по домам. И вдруг слышу – отец Евгений (тот самый, из моих многочисленных рассказов) что-то затянул на украинском. Молитвы, чи шо… И люди за ним следом.

Внутри у меня похолодело… Незадолго до этого я узнала про украинский церковный раскол. Про весь этот «Киевский патриархат», Московский, Филарета, украинский язык в храмах вместо церковнославянского. И, оказавшись на тех землях, очень боялась случайно зайти в храм этого «КП» и оскверниться. И при каждом удобном случае боролась со всеми встречными еретиками.

А тут такое! Мова заместо канонических молитв! И где? В нашем родненьком Московского патриархата храме. И я – только что здесь причастившаяся. Не отступила ли от истинной веры?

Попросив мысленно у Бога помощи, я направила свои стопы к отцу Евгению. Он как раз сделал перерыв в своем пении. Собравшись с духом, я начала пенять ему, что, мол, неканонично молиться здесь, в святом месте, на украинском языке. Мы же не раскольники какие, а верные чада Божии. Для нас, даже не оглашенных, а самых настоящих верных, – исключительно церковнославянский.

Мужа не было, я открыла ему дверь, и мне в лицо неожиданно прилетела пригоршня воды

Он долго не понимал, что я от него, собственно, хочу, а потом расхохотался в голос. За неканонические молитвы я приняла колядки, которые до этого никогда не слышала.

Сквозь стекающие от смеха слезы отец Евгений заверил меня, что все у них по Типикону. И, поблагодарив за бдительность, благословил не нервничать, а идти домой и отращивать дальше свою беременность.

А тот ехидный дед с усами, как оказалось, за всем этим наблюдал. И на Крещение, увидев меня, не упустил случая подковырнуть…

…На следующий день после Богоявленской службы отец Евгений вдруг пришел к нам домой. Мужа не было, я открыла ему дверь, и мне в лицо неожиданно прилетела пригоршня воды.

– Господи, теперь-то что?! – едва не заплакала я, вспомнив все те истории с Великой агиасмой.

А ничего особенного. Просто батюшка обходил дома всех своих любимых прихожан и святил их жилища. Традиция у них такая. Но я о ней тоже не знала…

У публичного человека и вода святее

А дальше жизнь пошла своим чередом.

Где-то через полтора года после нашей свадьбы мы переехали ко мне в Москву и начали ходить в наш Михайловский храм. Он почти рядом с домом. А в то время вообще был единственным близлежащим.

Мужа благословили алтарничать, и очень скоро мы стали там своими. На глазах у прихода рождались наши последующие дети, а на наших – других семей.

Когда дочки были помладше, мы проводили на подворье все «внешкольное» время – на службах, в воскреске, в кружках, в «Николином уголке». В последнем – я, помогая раздавать нуждающимся вещи… В общем, я себя вне нашего храма уже не представляла и не представляю.

И есть несколько церковных дней в году, которые я люблю особо. Один из них – именно Крещение Господне. Несмотря на все вышерасказанное.

Быть может, это неправильно, но люблю я его не только за христианский смысл. Крещение – это новое рождение, и именно тогда Бог явил себя миру. А еще и за простую его человеческую сторону. За всю эту суету с банками, склянками, бидонами и баклажками… Да-да, я помню, что я об этом писала.

Люблю разливать воду. Это, знаете, такая как будто бы особая причастность. И вроде ты не обычный человек из этой очереди. А такая… соль прихода. Шучу, конечно. Но – люблю.

Люблю Крещение не только за христианский смысл, но и за всю эту суету с банками, склянками, бидонами и баклажками

Сейчас у нас все больше разливают воду внутри храма, а раньше – на улице. И если мороз, то было прямо – уххх… Льется вода тебе на варежки, на одежду, тут же леденеет. Нос уже отваливается. Но все равно – здорово.

Андрюха Нагорнов покойный тоже любил разливать. Я о нем как-то писала. И веселил, умирял своими актерскими «штучками» замерзшую и раздраженную бесконечную очередь…

Батюшка один наш любил разливать. Как сейчас – не знаю, давно на разливе не пересекались. Он еще смешливый такой, и смех у него как колокольчик, детский-детский. И «звенел» этот смех над очередью. И тепло улыбались в ответ почти заледеневшие люди.

Да что там говорить… У нас и отец Андрей Кураев когда-то воду разливал. В бытность свою известным и уважаемым дьяконом. И тулили ему люди свои тары, обходя и меня, и Нагорнова, и всех вообще. Вроде как у публичного человека и вода святее…

«И здесь опричники»

И очень я люблю наблюдать за этой всей толпой, за этими часто совсем не церковными людьми.

Многих матерых завсегдатаев прихода от них, правда, благочестиво потряхивает:

– Понабежали тут, захожане! Нет бы на службу прийти! Помолиться как нормальные христиане! Причаститься! А они – за водичкой святой.

Да и я в начале своей церковной жизни тоже, бывало, возмущалась:

– Приперлись тут раз в год! Нормальным людям ни пройти ни проехать!

Но я это каждый массовый праздник думала. А потом слегка размякла. Старею, наверное.

Да и интересно же…

Помню, две дамы переругивались. Женщина в «соболях» и очень модная стильная девушка. Такая модная, что я тогда даже на мгновение задумалась: а что она здесь делает?.. Они с той женщиной не могли поделить очередь и шипели одна на другую, что, мол, «здесь вам не тут! Не базар!»

Помню молодую маму с баклажкой и ребенком лет пяти. Мальчишка капризничал, хотел домой. Было видно, что они тут редкие гости. И чужаком чувствовал себя малыш среди всей этой непонятной для него суеты. Он орал, тянул маму за руку. А люди как будто не видели. И никто не предложил им пройти вперед…

А как-то в этот день забрел на подворье Страшный Ромка. Я не ругаюсь, его все так и звали. Был он бездомным и правда очень страшным. Лицо все в шрамах, часть губы оторвана и без одного глаза. И вонял всем подряд – от перегара до грязного тела. Но вел себя смирно и иногда даже галантно.

Обычно он побирался у магазина, а тут объявился в храме. Как всегда – страшный, вонючий и, похоже, пьяный. И начал тулиться в очередь.

– Фу-у-у, какой ужас! – шарахнулась от него какая-то женщина.

И взмахнула в сторону Ромки своей баклажкой.

– Я сейчас полицию позову! – начал наступать на него грозный мужчина.

– Еще бомжей тут не хватало, он же нас заразит!

– Обворует.

– Пошел вон!

И Ромка развернулся и пошел. Зло скосив на всех этих людей свой единственный глаз.

А однажды был грандиозный скандал! Причем устроила его одна единственная женщина. Ее не устроила очередь как таковая, и она громко ругалась на всех этих людей сразу, которые не дают ей пройти. На батюшек, которые «все это устроили». На Церковь, которая хоть и «лицемерие», но «воды я наберу и буду жаловаться вашему начальству». И даже на молодого полицейского, которого делегировали сюда следить за порядком. Потому что – «и здесь опричники». На самом деле, ему почему-то досталось больше всех. И не только этим эпитетом она его наградила.

Богоявление – в сердцах

Женщина эта тогда ругалась-ругалась!.. Я даже испугалась, что полицейский не выдержит и что-нибудь с ней сделает. А он вдруг сказал:

– Давайте я вам воды наберу. Без очереди.

Я испугалась, что полицейский что-нибудь с ней сделает. А он вдруг сказал: «Давайте я вам воды наберу. Без очереди»

И улыбнулся мальчишеской улыбкой. Но он и правда был очень молодой.

– С праздником! – протянул он ей бутылку.

И… И она несмело улыбнулась в ответ. Куда-то вдруг ушел весь гонор, все хамство. Смущаясь, она сказала: «Спасибо!» – и тихо пошла к воротам.

Я стояла рядом и все это видела. И казалось мне, что для этой скандальной женщины случилось ее личное «Богоявление». Человек увидел Бога, Который есть Любовь. Любовь вопреки всему. В улыбке этого молодого полицейского.

…А к тем пререкающимся дамам – женщине в «соболях» и модной девушке – подошел тогда наш тогдашний охранник Вова. Сейчас он уже не работает в храме.

Вова всегда был странным. Он мог быть грубым и резким, и тут же – добрым и мягким. Говорят, он болел. Отсюда такие перепады.

В тот день он был в доброй своей ипостаси и вручил каждой из них по пол-литровой бутылочке, наполненной водой. Третья досталась мне. И дамы расцвели, заулыбались. Особенно та – в «соболях». Уж слишком галантно Вова вручил ей эту бутылку. А молодая, хоть неумело и неправильно (слева направо), но благодарно перекрестилась на храм. И сама себе засмущалась. Нечасто, наверное, у нее случились такие порывы.

– Постой! Да! Ты! – раздался тогда вслед Страшному Ромке старушечий голос.

Баба Вера, любимица околохрамовых попрошаек.

– На, бери, – протянула она ему баночку со святой водой. – Ты же за ней пришел.

И что-то еще, я не успела заметить. Наверное, деньги.

А Ромка смотрел на бабу Веру своим единственным глазом, и мне казалось, что в нем блеснула слеза… А потом долго смотрел ей вслед, когда она медленно пошла прочь со своей палочкой. И смотрели на все это притихшие люди. Которые только что сами гнали Ромку.

– На, только не пей! – сунул в руку бездомному сто рублей какой-то мужчина из очереди.

Тут Ромка вообще растерялся… Богоявление…

Нет уже ни Ромки, ни бабушки Веры… Она умерла от старости, он замерз пьяный. Но верю я, что до конца своих дней помнил бездомный тот крещенский праздник. Ту каплю любви.

…А мимо того вопящего мальчишки с молодой мамой «летел под всеми парусами» один наш батюшка. Не тот, который разливал воду, – другой. Он уже почти их миновал, но, видимо, услышал детский крик и остановился.

– Ты что, малыш, так расстроился? Вы идите, наберите без очереди, скажите: я благословил. Я за ним посмотрю, – это уже женщине.

Мама ушла, вернулась… Батюшка залез в карман, вытащил оттуда большую просфору и протянул мальчишке:

– С праздником!

И «полетел» дальше. И развевался по ветру его подрясник. Холодно же, батюшка бежал быстро. И восторженно смотрел ему вслед притихший мальчуган… Богоявление…

Богоявление – оно же и в сердцах тоже.