Святость как сила

Сегодня, в день памяти преподобных Кирилла и Марии Радонежских, мы вспоминаем их знаменитого сына – преподобного Сергия – и посвященный ему роман, написанный более 30 лет назад известным писателем и филологом Дмитрием Балашовым.

Номер журнала, в котором в 1993-м году был опубликован роман «Похвала Сергию» «Откуду есть пошла русьская земля»? На этот вопрос древнейшей нашей летописи, наверное, не так-то просто дать ответ. Откуда мы и земля наша? Тем более что грозные волны истории не раз переворачивали, разбрасывали, уничтожали порой почти все, что было создано прежде, и к описанному старцем Нестором мы должны прибавлять все новые и новые имена тех, кто вновь созидал, при помощи Божией, Россию, кто не дал погибнуть земле Русской. Один из таких людей – преподобный Сергий Радонежский, тот удивительный человек, который из безвестного сына обедневшего ростовского боярина (боярин – одно слово уже оставалось: и землю пахали сами, и сеяли, и все, как у крестьян, почти) сделался игуменом земли Русской, взрастил целое поколение святых учеников, благословил Великого князя Димитрия Донского на Куликовскую битву… А ведь благословение – это не просто жест руки, это молитва и ответственность за благословленное дело, здесь же – ответственность за целую страну на века вперед. Тот, кто вымолил эту ключевую для Руси победу, и тот, к кому и ныне, почти семь столетий спустя, прибегаем мы за помощью и получаем ее обильно.

«…Когда оглядываемся теперь на то, чем мы были и как и когда появились на свет, неизбежно являются взору сперва – весь великий трагический ⅩⅠⅤ век, потом, как острие копья или как гребень волны, – Куликово поле, и затем среди тьмочисленных лиц тогдашних деятелей высветляется, словно ослепительная точка на острие копья, одно лицо, или, вернее сказать, лик, один человек – Сергий Радонежский»,

– такими словами предваряет писатель Дмитрий Михайлович Балашов свой исторический роман «Похвала Сергию», одну из замечательнейших книг последнего столетия.

Дмитрий Михайлович Балашов, писатель Роман этот удивителен по многим причинам. Во-первых, мировой литературе почти не известны случаи, когда в художественной книге был бы так убедительно и верно изображен святой, притом святой именно православный, то есть человек истинной духовной жизни, а Балашову это удалось. Может быть, помогло то, что в книге описаны детство и юность будущего преподобного, когда еще не вся полнота святости, недоступной перу искусства, обитает в человеке; может быть, столь исключителен был талант писателя; а может, просто сам великий Сергий благословил сей труд, «Да ведают потомки православных / Земли родной минувшую судьбу», чтобы имели мы такое яркое, живое, настоящее свидетельство о нем, понятным нам языком и в увлекательной форме изложенное.

Любая книга – это своего рода «манифест» мировоззрения писателя, система ценностей художественного произведения есть система ценностей его создателя. Каждый из сокровищницы сердца своего выносит… Читая книгу, мы, как справедливо говорят, общаемся и с духом автора, и с его героями, и вольно или невольно общение это влияет на нас. Здесь же мы имеем роман, главный герой которого не просто созвучен Православию, не просто положителен, а именно свят. И святость его подается не как что-то смиренненькое, а как сила – сила истинно смиренная, могущая дать отпор там, где это действительно нужно, и преодолеть самого себя (что несравненно сложнее) там, где должно стерпеть. Непосредственность же рассказа иногда трогательна потрясающе: взять хотя бы тот эпизод, где на маленького Варфоломея и его младшего братишку Петра нападает ватага мальчишек из деревни. Варфоломей один разгоняет всю эту нахальную компанию, а потом… отдает дорогущую боярскую рубаху свою тому мальчику, который не успел убежать со всеми и который, как он вспомнил после драки, прибился к обидчикам как-то случайно.

Перед нами встает подлинный XIV век, живое прошлое, прекрасное и величественное

Но, при всей увлекательности повествования, Балашов нисколько не заигрывает с «осовремениванием» сюжета, столь, увы, популярным сегодня, – он следует исторической и духовной истине. И в этом, думается, один из основных секретов успеха книги: перед нами встает подлинный XIV век, живое прошлое, прекрасное и величественное, непростое и порой горькое, но даже в самой ветхой одежде все равно потрясающе благородное и… удивительно родное. А ведь это так важно, чтобы история Отечества воспринималась не как собрание дат, имен, политических и экономических процессов, а по-настоящему, как подлинная жизнь наших предков, так же радовавшихся, переживавших, любивших, защищавших родную землю с оружием в руках и каждодневным незаметным трудом: в воспитании детей, создании красивейших храмов и просто предметов быта, молитве.

Увидеть прошлое таким, каким оно было (или хотя бы почти таким) может помочь едва ли не лучше всего хороший исторический роман. Именно хороший, потому что в случае, когда герои из древности начинают говорить вполне современным языком и вести себя не отличимым от нас образом, это вредит не только (и, может быть, не столько даже) отвлеченной исторической достоверности, но и в первую очередь нашему мировоззрению. Мы, после опустошающего XX века и девятого вала (в культурном плане) 1990-х, порой очень слабо представляем себе наше прошлое и подсознательно даже иногда считаем, что так было всегда – и в эстетическом, и в моральном плане. Так вот, изучая историю, читая достоверные источники и добропорядочные исследования, убеждаешься все более и более, что нет! Это был другой, дореволюционный мир. О да, проблем он имел множество, и был отнюдь не безгрешен, но все равно это был другой мир! Вспомним Бунина («Окаянные дни»), восклицавшего:

«Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то (то есть вчера) жили, которую мы не ценили, не понимали, – всю эту мощь, сложность, богатство, счастье...».

Может быть, до конца на этом свете и не сможем представить, но хотя бы отчасти. Поверьте, и от этого «отчасти» дух захватывает от восторга, и хочется стать лучше. Ведь это, оказывается, возможно…

Здесь же очарование великой культуры, нашего подлинного богатства по праву рождения, веет со страниц романа. «Собина», «непоклонливы», «чуга», «оболочина» – что за неторопливые, величавые, красивые слова! Жизнь, проходящая в теремах, избах да поистине чистых полях; почти недоступное нашему сознанию действо пожоги – освобождения земли под пахоту. Помните выражение школьных учебников – подсечно-огневое земледелие? Вот его часть это и есть, когда в дыму, среди огня, ворочают тлеющие пни и ветви… Тяжелые, но благодатные работы, шумная свадьба, кони, сбруя, застольные песни, тишина монастырская – все здесь, такое непохожее на нашу жизнь, и – странное дело – неясно, глубинно как-то знакомое.

Много размышляет Балашов о жизненных путях человека, воспитании детей, о судьбе России

Много размышляет Балашов в своей книге и о жизненных путях человека, воспитании детей, о судьбе России, и размышления эти удивительно глубоки порой. Приведу несколько цитат.

«Народ, единый в массе своей, неодолим. Или уж навалит вражьей силы тысячу на одного, да и тогда единый в себе народ найдет силы выстоять и устоять… Уважают, чтят ли дети отца и матерь своих? Дружно ли собираются родичи на помочь своему кровнику? Продолжают ли потомки дело отцов? Продолжают, помогают, держат – тогда жив народ и все сущее в нем. А с малого, с развала семьи, распадается и племя, породившее эту семью и людей этих…».

«Великая истина, что богатство создается трудом, и что чем больше человек работает, тем он богаче, и наоборот, чем он больше имеет богатства, добра, ‟собиныˮ, тем больше обязан работать, чтобы его сохранить, – великая это истина, верная, в глубинной сути своей, несмотря на все иллюзорные ее искажения, для всех времен и народов, почти недоступна уже нашему сознанию».

«Город спасло прошлое, опять прошлое! Спасли нити традиций, которые рвутся далеко не сразу и не вдруг даже и в величайших катаклизмах истории».

«Говорят, характер человека складывается в первые пять лет жизни, то есть как раз тогда, когда ни родители, ни ближние не думают еще о воспитании характера и все внимание направляют токмо на то, чтобы обуть, одеть, накормить да, по силе возможности, потешить игрушками да сластями».

«Маленький русич воспитывался на сказках. После уж – на преданиях старины, былинах и ‟житияхˮ… Сказочный пример подтверждался поведением взрослых. Уважительное отношение к старшим было законом тогдашнего общинного бытия… законом домоустроения».

«Да, и тирания толпы к чему-то да приучает! Вырабатывает твердоту характера, умение стоять на ногах в жизненной борьбе, умение скрывать свои чувства, грубоватое мужество. Но какою ценою даются нам все эти завоевания! Дома или в толпе вырабатываем мы свое, непохожее на прочих, лицо? И, может быть, Варфоломея как раз и спасла его неуспешливость в занятиях! Его слишком рано, а попросту сказать, сразу выделили, отпихнули от себя насмешками и презрением сотоварищи, и тем самым невольно дали Варфоломею уцелеть, укрепиться в себе. Искус стать ‟как всеˮ его миновал».

«Возблагодарим же Вышний Промысл за все, и за трудности, выпавшие на его [отрока Варфоломея] (и на нашу!) долю. Быть может, искус надлежит испытать всякому, и без одоления трудноты не станет и радости совершения…».

И – согласитесь, какой богатый, красивый, звучный язык!

И вечные проблемы здесь, в этой книге, так живо и правдиво переданы, и – в святой ведь жизни – так истинно разрешены; и детские переживания, и нелады со сверстниками, и вырастающее из отроческих поступков взрослое мужество, и искус в вере, и дружба, и послушание родителям, иногда – вопреки даже явному влечению сердца… И разрешение круга бед каждого возраста, за молитвы, за труд и по любви Милосердого Бога нашего.

Балашов – как раз один из тех писателей, кто имел и желание, и возможность описать прошлое очень близко к подлинному. Он был филологом-русистом (а значит, очень многие источники по Русской истории для него были попросту родными) и православным верующим человеком (да и как можно изобразить достоверно православную Русь, не понимая самой сути ее жизни?). Конечно, в любой книге есть недоработки, и к некоторым деталям литургического и богословского характера, не принципиальным, но в некоторых тонкостях, можно предъявить вопросы (хорошо было бы, кстати, переиздать книгу с соответствующим комментарием), но как раз тут вины Балашова нет – он писал «Похвалу Сергию» в самом начале 1990-х, а многие из нас, заставшие это время, помнят, какой, мягко говоря, недостаток богословской литературы был тогда. И поэтому, безусловно, этот небольшой недостаток извинителен, тем более что он совсем не портит книги. Ибо в мире, где царила тьма безбожия, человек увидел луч света. Да, этот луч не был так ярок, чтобы осветить все до мельчайших деталей, но он высветил самое главное; это-то главное и сумел передать тот человек в своей книге. Что же может быть ценнее, други?..