Иеромонах Иннокентий (Гондарь): «Одного “хаймерса” достаточно, чтобы понять, что главное, а что преходящее»

Иеромонах Иннокентий (Гондарь), благочинный мужского Свято-Успенского Николо-Васильевского монастыря, рассуждает о духовных плодах войны, спасительном умении отказаться от ненужных удобств, опасности духовного пьянства и доверии Богу во временах и сроках.

Сейчас, после того как фронт ушел на десятки километров на запад, жизнь Свято-Успенского монастыря, устроенного трудами старца Зосимы (Сокура), постепенно меняется: вместо разрывов и сирен слышен звон «болгарок», стук молотков, скрежет лопат и прочих инструментов. С осторожностью идет уборка территории обители, начали приезжать паломники. Изменения, слава Богу, есть. Что не изменилось, и тоже слава Богу, так это постоянная молитва: как она звучала до войны и во время двух с половиной лет боев, так звучит и сейчас. Но молитва, по словам благочинного, стала другой: более осознанной, наверное. С полным убеждением, что дни лукавы суть и каждая минута может либо приблизить нас ко Христу, либо отдалить от Него.

Мужской Свято-Успенский Николо-Васильевский монастырь

– Отец Иннокентий, Христос воскресе! Поздравляю с возобновлением мирной жизни обители.

Деньги, комфорт не стоят того, что мы им столь самозабвенно приписываем, – вот главный урок, который преподала нам война

– Воистину воскресе Христос! Благодарю. Очень надеемся, что жизнь монастыря будет мирной, а не «мiрной», то есть что жить мы будет в мире Христовом, а не в миру и не по мирским законам. Отсюда следует, может быть, парадокс, но это важно: у войны есть свои плюсы. Деньги, комфорт, всё то, к чему мы относимся зачастую с религиозным поклонением, считая их по определению неотъемлемой частью жизни, не стоят того, что мы им столь самозабвенно приписываем, – вот главный урок, который преподала нам война. Очень часто они превращаются в идолов, требующих себе поклонения вместо Бога. Сейчас стали приезжать после довольно долгого перерыва люди в монастырь: с одной стороны, это хорошо, с другой же, мы переживаем, чтобы открытость мiру не обернулась праздностью и суетой. На войне, как мы заметили, праздности меньше – там некогда лениться и празднословить. А поклонение комфорту превращается в какое-то богоборчество, заставляя забывать о Боге. Это своеобразная религия, и результаты поклонения ее богу мы видим по тому, что осталось от когда-то христианского Запада.

– Если перевести «комфорт», то получим просто-напросто «удобство». Что плохого в удобстве?

– Ничего плохого в разумном удобстве нет, но если оно занимает главное место в сердце и голове человека, то начинаются очень неприятные изменения – как для самого человека, безоглядно отдавшегося таким «ценностям», так и для окружающих его людей. А если поклонение удобству приобретает религиозный характер, то начинает болеть весь народ, вся страна, цивилизация. Откровенные излишества, к которым как к вредным глупостям отнесется даже ребенок, становятся потребностями, причем потребностями насущными, требующими исполнений своих прихотей с категоричностью заповедей – вот где беда. И война эти претензии стирает.

Иеромонах Иннокентий (Гондарь) – В чем разница, на ваш взгляд, между монастырской рачительностью и разрушающим душу и тело комфортом?

– В расстановке приоритетов, я думаю. Что главное в монастыре, да и вообще в жизни христианина? Молитва, правильно? Всё остальное вторично. Вспомним блаженного Августина: «Если Бог на главном месте, то всё остальное будет на своем», «Люби Бога и делай что хочешь». Война нам и показала, что в этом мире нет ничего постоянного, кроме нашего отношения к Богу и своему спасению. Всё кажущееся нашим ослепшим душам таким важным – преходяще. Причем преходит оно очень быстро: достаточно одного снаряда или пули, дрона или «хаймерса». И это доходчиво: ты понимаешь, что без «всего этого», что раньше составляло чуть ли не смысл твоей жизни, ты можешь и должен вообще-то жить. Мишура слетает, остается самое важное, и вот тут-то ты и думаешь, а насколько то, что осталось, соответствует критериям входа в Царство Христа. Нельзя сказать, что размышления эти радостные.

– Мне очень сложно представить те обстоятельства, в которых обитель провела почти три года, те лишения, которые терпели братия и сестры…

– Мы не были лишены вообще всего. Пищей оставшиеся братия и сестры были в меру обеспечены: спаси Господь наших благодетелей и военных, которые помогали монастырю в меру сил. Минимум был, по крайней мере. Мы не голодали так, как древние отцы-подвижники. Даже иногда баня была – так что до Фиваиды нам далековато. Одно из самых неприятных переживаний – это почти полное отсутствие света, постоянная жизнь в темноте, в подвале, даже когда на улице день. Но на улицу ты из подвала собора не выйдешь: обстрелы, и вероятность того, что ты вернешься, невелика. Выходить, конечно, иногда приходилось, но далеко не всем и на короткое время. Фактор смертельной опасности – очень важная вещь. На фоне смерти, близость которой ощущается кожей, обонянием, слухом, человек меняет свое отношение ко многим вещам. Упомянутые нами приоритеты расставляются правильно, а покаяние, мне кажется, становится глубже, искреннее. Ты начинаешь ценить каждую минуту своей жизни, относиться к этой минуте не праздно – вот, мне кажется, признак правильной православной аскезы. «Во всех делах твоих помни о конце твоем, и вовек не согрешишь» (Сир. 7: 39), – ты сердцем читаешь эти слова, и звучат они не отстраненно-благочестиво, а вот они – за дверью соборного подвала. Мы все о смерти не думаем, отпихиваем от себя эту мысль, и сейчас, в тылу, тоже. А когда она прилетает, смерть, и ты видишь, как погибают люди, твои братья и сестры, всё становится настоящим, серьезным.

Смерть становится реальностью, и ты не можешь от нее отмахнуться – это главная духовная составляющая войны

У нас здесь, в храме, крови хватало: раненых много было, перевязывали их, ухаживали. Погибали братья и сестры, много военных погибло. Смерть становится реальностью, и ты не можешь от нее отмахнуться – это главная духовная составляющая войны. Когда человека приговаривают к смертной казни, то казнят уже другого человека, потому что поменялась реальность, осужденный поменял свое мировоззрение, и дай Бог, если ко спасению души. И мы все здесь, на войне, как приговоренные к смерти, потому что ты воочию видишь реальность перехода в другой мир в любой момент. И гораздо более пристальное внимание уделяешь своему незавидному духовному состоянию, чтобы этот переход был достойным. У нас было хоть какое-то укрытие – нам было легче. Так просто не достанешь, разве что «хаймерсом» – пять штук их разрушили один из корпусов. Но, повторяю, какая-то возможность хоть где-то спрятаться у нас была. А у остальных даже такой возможности не было – сколько погибших еще лежит в своих домах или в полях… Так что урок от Господа запоминающийся. Надеюсь, мы его усвоили: изнеженные претензии насчет недостаточного уровня комфорта в нашей жизни невысоко ценятся в высших сферах. Ты искренне рад тому, что ты живой, от всего сердца рад. У тебя есть еще возможность покаяться, поблагодарить Бога, помочь ближнему – ох, как хорошо ты начинаешь понимать благоразумного разбойника!

Православная аскеза – это трезвение. И, знаете, поскольку мы за 20 лет не только не отрезвились, а, может быть, и опьянели, то мы и получили такой урок.

– Простите: «мы» – это кто?

– Монахи. Свято-Успенский монастырь был очень известным (сейчас это называют «популярным») на Украине, жили мы очень неплохо в материальном смысле, и дух подвижничества потихоньку уходил. Да, всё очень красиво, внешне «благодатно», но мы не обращали должного внимания на внутреннее устроение самих себя, как просил и даже требовал батюшка Зосима. Мы, конечно, не батюшки Зосимы, но хоть как-то подражать ему в духовной жизни должны. Если мы этого не делаем, не идем по его пути ко Христу, то рано или поздно пресловутые удобства и комфорт нас съедят изнутри. Это духовный закон.

– И касается он далеко не только монахов.

– Разумеется.

– Говоря о том, что в войне есть духовная польза, вы вряд ли желаете пережить ее другим людям?

– Конечно, не желаю! Не приведи Бог.

– Чего же вы желаете тем людям, которые живут в миру?

– Внутренних плодов войны без войны.

– А это возможно?

– Конечно, возможно: нам оставлено покаяние. Если человек усвоит от Господа мысль, что ему действительно необходимо спасение, что вечность – это реальность, и от тебя зависит, какой эта реальность будет, то возможностей для следования за Христом достаточно. Например, многие начали приезжать к нам – участвуют в богослужениях, помогают и обители, и солдатам, и друг другу. Речь не только о деньгах или продуктах: кто-то помогает в расчистке территории, кто-то занят на ремонтных работах, кто-то транспортом помогает – много всего. Иногда и простое доброе слово из сердца, искренняя улыбка – огромная помощь и светлая радость.

– Значит, не праздное любопытство приводит людей на Донбасс?

Человек видит, во что превращается мир, если из него изгоняют Бога: взгляни на развалины, на могилы, слушай истории выживших

– В подавляющем большинстве – нет. Мне кажется, такие осознанные поездки приносят духовную пользу, духовный опыт. Человек видит, во что превращается мир, если из него изгоняют Бога: взгляни на развалины, на могилы, слушай истории выживших. Заодно подумай о подлинном значении «комфорта», о котором трещат из всех динамиков, телевизоров и компьютеров.

– В чем разница между дежурной улыбкой и улыбкой христианской? Почему многие монахи и монахини в Успенском монастыре улыбаются, несмотря на страшное время, которое они пережили?

– Думаю, разница в искренности. В искренней радости от осознания, что ты рядом со Христом. Вспоминаю отца Зосиму: он мог и не улыбаться, но, находясь рядом с ним, ты чувствовал радость, что ты – Христов. Спокойная, уверенная радость ощущения Царствия Небесного – может быть, так можно это назвать.

Схиархимандрит Зосима (Сокур)

– Сколько же сил потребуется, чтобы вот так обрадоваться!

– Сил и – времени. «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17: 21) – действительно, много потребуется сил для путешествия внутрь себя. Но и времени, и терпения. Мы-то хотим, чтобы всё прошло побыстрее, за два-три-четыре дня, а станешь ли ты за короткий срок способным к преображению сердца для принятия рая? Не уверен. Так что не наше дело указывать Богу времена и сроки – Ему виднее. Да, было дело, мы ожидали, что, когда придут русские войска, за пару дней нас освободят и пойдут дальше, но «два-четыре дня» превратились в почти три года с их крестными страданиями. Повторяю: Богу виднее.

Когда прошло два года нашего сидения под бомбами и минами, мы начали понимать значимость времени: чтобы произошли какие-то качественные изменения в душе человека, требуется определенный Богом срок. Мы эти изменения, может быть, не всегда и осознаем, но они происходят. Внутренний базис очень медленно меняется – хорошо это или плохо, но это так. Вот почему, кстати, преподобные годами, десятилетиями исполняли свои подвиги – вспомним преподобного Серафима с его молитвой на камне, Оптинских старцев и многих других: они употребляли данное им время по назначению, то есть для правильного устроения своей души. Десятки лет постоянства, неленостной жизни – всё как на войне: большие нагрузки, и не только физические, постоянные искушения, борьба со своим «ветхим человеком». Мы же хотим быстренько «порешать все вопросы», крайне желательно, чтобы с подобающими почестями и, разумеется, комфортом. Всё по Евангелию: смотрим и не видим, слушаем и не слышим, не разумеем (ср.: Мф. 13: 13). То, что не касается нашего жизненного опыта, мы просто не воспринимаем. Я сам читал (и сколько раз!) эти слова Евангелия, ужасался, а потом спокойно жил себе дальше. И вот, не без молитв старца Зосимы, я думаю, фронт не ушел, а стоял тут столько времени. То, что нас бомбили, это вторично, а вот то, что мы должны были научиться жить в этих условиях, терпеть, молиться, принять это от Бога как Его Промысл, – это важно. Где-то года через полтора обстрелов мы перестали ожидать конца войны – Господь создал такие условия, и от их длительности мы, совершенно, может быть, этого не желая, пришли к осознанному выводу, что должны в них жить и оставаться христианами. Или – становиться христианами. И когда это всё закончилось, я не скажу, что все были этому рады: мы были готовы жить так вечно. Потому что чувствовали, что живем по правде.

Мы сами авторы собственных страданий. А Бог – Врач. И роптать на Него очень неразумно

– «Время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий» (Еккл. 3: 5).

– Господь же всё решил – наше дело подчиняться Ему. И не роптать.

– Сейчас, когда монастырь, если можно так сказать, приходит в себя после обстрелов, есть ли какая-то ненависть к той стороне?

– Не было никогда. Молюсь о том, чтобы они пришли в себя. Не желаю им войны, потому что знаю, что это такое. Но я молюсь о том, чтобы все мы правильно вели войну духовную, чтобы те страдания, которые мы испытываем, послужили нам для вразумления, примирения и приближения ко Христу. Бог ничего не делает просто так – во всем, что мы переживаем, есть смысл, заложенный Богом. Никакая война просто так не бывает, никакие скорби в нашей жизни не возникают попусту. Наше дело – не роптать, а понять, что всё это происходит для нашего вразумления, излечения от греха.

– Получается, мы сами авторы собственных страданий?

– Безусловно. А Бог – Врач. И роптать на Него очень неразумно.

– Надежда на наше излечение существует?

– Конечно! И отец Зосима эту надежду и веру разделял. Бог нас не оставит – лишь бы мы от Него не прятались.