Всероссийское солнышко

С отцом Иоанном (Крестьянкиным) наша семья познакомилась в 1985 году. Время это было для нас нелегкое: год назад в армии умер мой брат Николай, нашу квартиру обокрали и вынесли из нее почти все иконы… И вдруг… благодаря маминой пациентке, Марии Павловне, появляется возможность ездить в Печоры и останавливаться там. Это было чудо по тем временам. Но это чудо явилось продолжением другого чуда, вернее – старческой прозорливости. В свое время моя мама, Галина Георгиевна, проходила врачебную практику в Печорах Псковских и духовно окормлялась у старца Симеона. Вдруг ей предписывают срочно отправляться в Усть-Нарву. Она пошла к старцу Симеону за советом. Тот сказал ей: «Иди, учись». – «Батюшка, ну как же так? А здесь место святое…» – «Езжай! Специально сюда приедешь». И пророчество старца исполнилось через 25 лет.

Попасть к отцу Иоанну было очень трудно: существовало негласное (вероятно, согласованное с властями) распоряжение наместника отца Гавриила – не пускать. И, тем не менее (и это было чудо Божие), отец Иоанн нас принял. Помню, как он утешил маму во всех ее скорбях, как успокоил и воодушевил. И спросил меня: «А кем ты хочешь стать, Володенька?» Я в это время был увлечен историей и ответил: «Историком». Старец лишь покачал головой: «И о прошлом не все говорить-то можно. О настоящем вообще молчать надо. А будущее от нас сокрыто. Ты больше языками занимайся. Они во всем полезны будут».

Передо мной стоял вопрос, в какой школе учиться в старших классах: в английской или в историко-литературной. До сих пор помню, как деликатно поступал отец Иоанн: он не давал безусловных повелений, зная, что мы, немощные, не можем их понести, а лишь мягко советовал: «Может быть, лучше пойти в английскую школу, как более аполитичную».

А я, грешный, ослушался его: английская школа меня отпугнула возможными контактами с детьми партноменклатуры, а об историко-литературной, № 27, шла слава как об оазисе свободолюбия и культуры, исторической науки и литературоведения. И я выбрал ее. Почти что сразу я убедился в прозорливости отца Иоанна: директор школы, весьма пронырливый коммунист и политикан, сразу взял меня «под колпак», а на следующий год, увидев крест на шее, «рассекретил» как мальчика верующего. В общем, было не без приключений, каковых избежал бы, послушайся я старца. Но все-таки школу эту я закончил, будучи некомсомольцем, и встал вопрос: куда дальше?

Естественным путем казалось ехать в Москву, где уже веяли ветры перестройки, и поступать там на исторический факультет МГУ. Поехали за благословением к отцу Иоанну, рассказали о перспективах в Ленинграде и Москве. Он очень обеспокоился: «В Москву? Зачем от дома отрываться? Поступай в Питере». И опять я поступил с точностью до наоборот: поехал в Москву, где позорнейшим образом провалился на экзамене – на сочинении. О результатах отписали отцу Иоанну и получили от него утешительное письмо, в котором, между прочим, было следующее: «Я очень рад, что Владимиру придется поступать вновь и дома. Пускай посмиряет себя на филологическом факультете, в надежде, что со временем займется любимым делом». Это было написано в 1987 году. С того времени я занимался многими вещами. Но к чистой истории приступил лишь в 2003 году, за три года до смерти старца. И чувствуется, что его молитвами мне удалось попасть на исторический факультет – только не учиться там, а работать.

Всякая встреча с отцом Иоанном была праздником, даже когда времени у него не было, и он, проходя, приговаривал: «Общее благословение, общее благословение». Но от общения с отцом Иоанном всегда оставалось удивительно светлое впечатление. И не только это. Батюшка давал и конкретные, ясные и своевременные наставления. Он чутко чувствовал и дух человека, обращавшегося к нему, и дух времени. Вот лишь одно из его вразумлений: «“Мы все глядим в Наполеоны. / Двуногих тварей миллионы / Для нас орудие одно…” Вот, Володенька, не будем наполеоновскими планами заниматься. Потихоньку, полегоньку. Никого не осуждать, никого не раздражать, и всем мое почтение». Трезвость и ясность пронизывали его пастырские советы. Еще в 1985 году краем уха я услышал его разговор с одним священником: «Что это отец Н. частную исповедь затеял, да еще на час с каждым? Времена сейчас такие: придет вестник с пером на шляпе да и скажет: “Разойтись всем”. Общая и только общая исповедь сейчас».

Рассказывал он и о своем аресте и заключении, но без обиды, тем более – без гнева, призывая нас к бдительности и осторожности: «В 1945 году, после победы, была эйфория: внешний враг разгромлен, внутренний с Церковью примирился. А потом, когда меня в 1950 году арестовали и показывали доносы и то, что прослушивали, стало ясно: напрасно радовались. Поэтому и сейчас осторожно надо. Осторожно, потихоньку, полегоньку» (разговор был в 1986 году).

Когда открывался Иоанновский монастырь на Карповке (еще как подворье Пюхтицкого монастыря), он очень радовался и подбодрял радетелей открытия, говоря: «Давайте делайте быстрее. Скоро Эстония отколется, так в России у монастыря хотя бы уголок будет». Разговор этот происходил в 1988 году, когда еще ничего не было ясно.

Видел он не только грехи и беды советского периода, но и то, что нас ожидало. В 1988 году он писал: «Вы пишете, что храмы открываются. Это хорошо; да так ли хорошо? Храмы открываются, а души закрываются; и кто откроет их?» И еще вспоминается его пророчество о глобализации – в связи с одной нашей знакомой, желавшей уехать в эмиграцию: «О М. умолчу. Что посеет человек, то и пожнет… А беда повсюду идет, и ни в какой Америке от нее не спрячешься». Видел он все это: и советское душеубийство, и западное.

В 1989 году автор этих строк стал заниматься катехизацией (неофициально, можно даже сказать – полуподпольно). По этому поводу довелось советоваться с отцом Иоанном. Он очень обрадовался моим занятиям, но когда речь зашла об отце Александре Мене, то, не осуждая его, сказал: «Общаться с ним не надо, книгами его пользоваться не надо». Зашла речь об отце Александре Шмемане, батюшка Иоанн сказал: «Он, конечно, батюшка… Но только как он себе представляет еженедельное причащение без надлежащей духовной подготовки?» И посоветовал пользоваться «Катехизисом» митрополита Филарета. Лишь через некоторое время я осознал мудрость отца Иоанна, особенно после выхода на общественную арену отца Георгия Кочеткова, который впоследствии не иначе именовал батюшку Иоанна, как «доктор Айболит».

Удивительна была сила благословения отца Иоанна. В 1987 году он благословил мою маму заниматься мануальной терапией и помазал ее руки благословенным елеем. С его благословения мама занимается этим делом до сих пор, несмотря на то, что ей уже 73 года. Она – старейший мануалист Санкт-Петербурга, и, думается, столь долгая и успешная ее работа была бы невозможна без благословения отца Иоанна.

Батюшка Иоанн очень скорбел о нашем духовном образовании. Вспоминаются его слова: «Какие раньше были семинаристы! Я, архимандрит, сейчас у каждого руку бы поцеловал. А что семинария сейчас? Дымный закат после страшного, тяжкого дня». Эти слова были сказаны в 1987 году. Что бы он сказал сейчас, видя, как «крутые» семинаристы лихо проносятся на иномарках мимо своих стареньких преподавателей, скромно шествующих к метро?

Вспоминаются его слова о церковном пении. Одно время я колебался: заниматься ли им или нет? И получил ответ: «Пой, но так, чтобы ты чувствовал скорбь и слезы народа Божия, чтобы ты плакал с ним».

Многим советы отца Иоанна спасли жизнь в самом прямом смысле этого слова. Во время Боснийской войны 1992–1995 годов двое моих знакомых обратились к нему с просьбой благословить их ехать в Боснию – воевать за православных. Они получили следующий ответ: «Помысел, вас искушающий, побуждает вас отказаться от борьбы, во-первых, за святую Русь, во-вторых, за собственные души. Оставайтесь здесь и готовьтесь к пастырству». Думаю, что совет его спас и меня от многого в 1995 году. В то время я пел в грузинском приходе Шестоковской иконы Божией Матери. Когда в августе я уехал в Печорский монастырь, на старосту церкви Аристо Амирановича Багратиони, благороднейшего человека, настоящего православного христианина, было совершено покушение. Узнав об этом, я порывался вернуться, чтобы ухаживать за Аристо, вести службу. Отец Иоанн благословил остаться в монастыре до Успения. Памятуя прежний опыт, я не осмелился ослушаться старца. Впоследствии оказалось, что отец Иоанн заставил меня остаться в монастыре на самое критическое время в судьбе прихода и избавил меня от ситуаций, которые могли мне стоить головы.

Общение с отцом Иоанном – приобщение к живому опыту святости.

Благодарю Господа, что Он даровал мне его. Верю, что рано или поздно батюшка Иоанн будет причислен к лику святых, и та работа, которую сейчас осуществляют некоторые православные сайты, ляжет в основу его будущего жития.