К истории книжных справ

Каждая из справ, отличаясь разными историческими и социокультурными предпосылками, опираясь на разные духовно-мировоззренческие и лингвистические концепции, инициировалась определенными целями, главной из которых почти всегда было максимально адекватное понимание богослужебного текста. Осуществление данной задачи никогда не приводило к однозначным результатам, однако непременно обнаруживало неисчерпаемый потенциал церковнославянского языка, справа которого к концу XVII века практически прекратилась.

Окончательным ее итогом вполне правомерно назвать Елизаветинскую Библию 1751 года[1]. Еще в 1712 году указом Петра I повелевалось «издать печатным тиснением Св. Библию на славянском языке; а прежде тиснения прочесть ту славянскую Библию и согласить во всем с греческою семидясити переводчиков Библиею». К поставленной задаче петровские справщики отнеслись довольно смело, кроме греческого текста учитывая Вульгату и еврейский, масоретский, текст как оригинал Ветхого Завета. Их труд был окончен в 1723 году, и на следующий год последовало Высочайшее разрешение приступить к печатанию. Преждевременная кончина Петра I, однако, надолго остановила издание.

В каждое последующее царствование возвращались к этому вопросу. Он ставился и при Екатерине I, и при Анне Иоанновне, но только в 1751 году, при Елизавете Петровне, долгожданное издание увидело свет. Насчитывается не менее шести комиссий, занимавшихся его подготовкой. Каждый раз работу начинали заново, вначале пытаясь освоить материал петровской справы, часто этим и ограничиваясь. На определенном этапе были обнаружены значительные расхождения текста петровских справщиков с греческой версией, и справщиков обвинили в нарушении воли императора Петра.

Знаковым представляется запрос, который был направлен Синоду председателем созванной в 1736 году четвертой комиссии, архимандритом Стефаном (Калиновским). О. Стефан просил разъяснить, каким именно греческим текстом следует пользоваться для исправления, поскольку «в разных кодексах и экземплярах немалые разности и несогласия находятся». Им впервые было обращено внимание на факт разночтений в самом греческом тексте – проблему, которая предшествующими справщиками, видимо, еще не вполне осознавалась. Окончательно был принят следующий принцип редактирования: при расхождении греческих источников предпочтение отдавали варианту, присутствовавшему в большинстве исходных текстов; изначальную церковнославянскую единицу, конструкцию не меняли при его подтверждении хотя бы одним греческим источником. Таким неоднозначным путем и достигалась главная цель издания – последовательное приведение славянского библейского текста в соответствие тексту греческому.

Елизаветинская Библия 1751 года подвела итог растянувшейся на два с половиной столетия, начиная с никоновской справы, редакторской и издательской работы. При этом последовательная правка, декларируемая как возвращение к греческим первообразцам, не устраняла неясность церковнославянского текста, поскольку от темноты не был свободен и греческий источник.

И самое существенное – за длительными и многократными редактурами была совершенно упущена проблема понимания самого церковнославянского языка, который к XVIII веку окончательно утратил статус литературного, сохранив за собой только богослужебную функцию.

И к середине XIX cтолетия проблема неадекватного восприятия литургического языка заявила о себе со всей драматической остротой.

В это время вопрос о языке богослужения начинает обсуждаться в церковной печати, причем по сравнению с XIV-XVII вв. акценты споров заметно смещаются. Если раньше в центре внимания так или иначе находились вопросы текстологии (то есть соответствие богослужебных книг греческому оригиналу или же кирилло-мефодиевскому переводу), теперь центральными оказываются проблемы семантики. Предполагалось, что человек, говорящий по-русски и знакомый с правилами церковнославянской грамматики, должен однозначно понимать тексты, звучащие в храме. .

Принципиально и то, что впервые в истории церковнославянских поновлений заговорили о том, что они должны отталкиваться от русского языка.

О важном месте, которое занимала проблема литургического языка в сознании верующих людей, свидетельствует такой факт: когда в 1905 году Синод разослал анкету о возможности церковных реформ, почти треть опрошенных архиереев высказалась о необходимости сделать богослужение более понятным для мирян (хотя напрямую лингвистический вопрос не ставился). Итогом данных опросов стали «Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе» (1906). Анализируя их, можно установить, что все интервьюируемые придерживалась неутешительного мнения: церковнославянский язык непонятен большей части молящихся. Однако решения этой насущной проблемы архиереи видели по-разному. Кто-то полагал нужным исправить богослужебные книги, для кого-то приемлемым казался новый перевод в русле создания новославянского языка. Некоторые епископы выступали за издание специальных книг с параллельно сосуществущими славяно-русскими текстами для мирян. Были и те, кто призывал к русскому языку в Литургии[2].

Разумеется, неуклонно усугубляющаяся проблема непонятности богослужебных текстов осознавалась Церковью и раньше. Еще в 1869 году для ее преодоления по инициативе митрополита Московского Иннокентия (Вениаминова) в Москве создается комитет, занимающийся редактированием богослужебных книг, который работал над исправлением Служебника и нормализацией пунктуации в славянском Евангелии, отдельными орфографическими проблемами[3]. Данная работа была продолжена синодальной комиссией, возглавляемой епископом Саввой (Тихомировым). Однако практические результаты их деятельности были незначительны.

И в 1907 году начала свою работу комиссия по исправлению богослужебных книг[4]. Начало ее деятельности связано с именем настоятеля петербургского Казанского собора – протоиерея Димитрия Мегорского, который в очередной раз сравнил славянский текст Постной и Цветной Триодей с греческим и выявил значительное количество неточностей и ошибок перевода. В 1903 год он представил свои материалы митрополиту Петербургскому Антонию (Вадковскому), который внес их на рассмотрение Священного Синода. Тогда же постановлено было образовать особую комиссию под председательством архиепископа Финляндского Сергия, которому и были переданы материалы по сравнению славянского и греческого текстов Цветной и Постной Триодей.

В состав этой комиссии в разное время входили епископ Мефодий (Великанов), протоиерей Димитрий Мегорский, профессора Санкт-Петербургской духовной академии Е.И. Ловягин, Н.Н. Глубоковский, справщик Санкт-Петербургской синодальной типографии Н.Ф. Чуриловский, А.И. Соболевский, В.В. Латышев, И.Е. Евсеев, Д.И. Абрамович, В.Н. Бенешевич, А.И. Пападопуло-Керамевс, А.А. Дмитриевский и нек.др.

Если говорить о принципах их работы, исчерпывающий свод которых утрачен, то, судя по результатам, они в русле современной рефлексии по поводу церковнославянского языка преследовали следующую цель – сделать славянский текст более простым и понятным для человека, говорящего по-русски. Для этого нужно было работать со смысловой сферой, что порой приводило к отказу от буквального следования греческому оригиналу.

Так, в части лексики правка касалась слов, имеющих разные значения в церковнославянском и русском языках, отсутствующих в богослужебных текстах, направленных на русскую норму, сопряженных с ошибками перевода и замене одной единицы на словосочетание. Исправлениям также подвергся порядок слов (и отчасти связанные с ним знаки препинания), конструкции с глагольным управлением и значением цели, единицей иже, некоторые словосочетания[5].

Очевидно, что по большей части исправления сближали не грамматику, а семантику и логический строй русского и церковнославянского языков. Однако такое сопряжение вряд ли можно назвать русификацией текста в строгом смысле, ведь при этом полностью сохранялась грамматическая церковнославянская структура.

Прояснить критерии сергиевских поновлений помогает резюме определений Синода 1908-1909 гг. Там обнаружены положения, которые были непосредственно связаны с работой комиссии по подготовке текста Постной Триоди:

«1. Принятые Комиссией общие начала исправления текста одобрить и благословить ее продолжить свою работу в том же направлении.

2. Пунктуацию оставить прежнего славянского образца, изменив лишь расстановку знаков препинания сообразно смыслу речи.

3. Синаксари оставить на славянском языке, исправив их текст до возможной удобопонятности.

4. Не касаясь пока общего вопроса о сравнительном достоинстве библейского текста Синодального и находящегося в богослужебных книгах, предложить Комиссии исправить библейский текст богослужебных книг так, как он есть, сличив с богослужебными текстами греческими и старопечатными.

5. Изготовленные Комиссией труды представить в С.-Петербургскую Синодальную Типографию для напечатания, предоставив г. обер-прокурору указать формат издания и продажную цену его.

6. Поручить Преосвященному Финляндскому окончательно изготовленные к печати корректурные листы исправленного текста книги «Триодь Постная» перед сдачею их для напечатания в С.-Петербургскую Синодальную типографию представлять Преосвященному митрополиту С.-Петербургскому, с чем для исполнения уведомить Преосвященного Сергия указом».

В этом документе содержится чрезвычайно интересная информация, касающаяся предполагаемых, но не вошедших в окончательный вариант, изменений текста. Так, на основании пункта 2 можно сделать вывод, что планировалось ввести в славянский текст, кроме имеющихся, и другие знаки препинания.

Примечателен также пункт 3, касающийся вопроса о синаксарной части текста. По всей вероятности, комиссия предлагала перевести синаксари на русский язык, что не было принято Синодом. В результате сложный для понимания церковнославянский текст претерпевает значительные изменения.

Пункт 4 говорит о решении Синодом вопроса редакции библейского текста в составе Постной Триоди, который сочи нужным не исправлять. Это касается и паримейных чтений, и отдельных библейских цитат в составе богослужебных текстов.

В пункте 6 указывается на подготовленные к печати корректурные экземпляры исправленного текста. Здесь речь идет о способе подготовки издания. Обработанные комиссией материалы поступали в типографию, где книга набиралась и печаталась в количестве десяти экземпляров. Эти экземпляры раздавались членам комиссии, которые вносили в них свои замечания и исправления. Затем все экземпляры просматривались архиепископом Сергием, и по его усмотрению замечания принимались или не принимались.

Еще до того, как в Московской типографии были отпечатаны корректурные версии, появляется новое определение Синода, связанное с изданием исправленной Триоди:

«1. Печатание исправленной Триоди Постной, а равно и других трудов Комиссии по исправлению текста богослужебных книг по мере их выхода представить на общем основании Московской Синодальной типографии, предупредив типографию, чтобы на заглавных листах богослужебных книг, печатаемых в новой редакции, не делалось никаких отметок о произведенном их исправлении.

2. Поставить правилом, чтобы новые, исправленные издания богослужебных книг выпускались в продажу не прежде, как по распродаже всех экземпляров старого издания, и

3. В частности, в отношении исправленной Триоди Постной разрешить печатание ее прежде всего в том формате, какого имеется меньший запас в синодальных книжных запасах и лавках».

Отсюда становится понятным, что новоисправленные книги должны постепенно и незаметно вытеснить старую редакцию. То есть после того как прежнее издание (старый текст) будет распродано, в продажу поступят книги, содержащие новый текст. В идеале замена должна была остаться незамеченной, чему способствовало отсутствие в книге какой-либо информации об исправлении. Все эти предосторожности предпринимались из-за опасения, что книжная справа может привести к расколу.

В 1912 году Постная Триодь выходит в свет тиражом 3000 экземпляров.

Параллельно с окончанием работы над Триодионом комиссией начато исправление Цветной Триоди. Общие принципы подготовки этого издания были теми же, что и при работе над Постной Триодью.

В 1913 году Пентикостарион напечатали тиражом 5000 экземпляров

Следующей книгой, над которой работала комиссия был Октоих. К 1914 году работа над первой частью (гласы 1-4) была завершена. Определением Синода (от 19 апреля 1914 года) она была разрешена к печати. Однако до настоящего времени не удалось обнаружить ни корректурных листов (хотя они, несомненно, были отпечатаны), ни сведений о выходе поновленного Октоиха.

В 1914 году, когда стали подходить к концу запасы предыдущего тиража Ирмология, Синодальная типография стала готовить новое издание. Поскольку ирмосы, входящие в Триоди и Октоих, были недавно исправлены, типография обращается в Синод с запросом относительно того, какой редакции следовать в данном издании. На это приходит следующий ответ: «Принимая во внимание, что в настоящее время имеется оригинал всей 1-й части Октоиха в исправленном виде и что при новом издании Ирмология предполагается те песнопения, которые входят в состав этой книги из Триодиона и Пентикостариона, печатать в исправленной редакции, Св. Синод определяет: разъяснить управляющему Московской Синодальной типографией, что текст песнопений, вошедших в Ирмологий из Октоиха, при предпринимаемом новом издании Ирмология должен быть печатаем в исправленной редакции».

Ирмологион должен был быть напечатан в восьмую долю листа тиражом 6000 экземпляров. Однако, по всей вероятности, это издание не осуществилось.

Таким образом, комиссия по исправлению богослужебных книг, без сомнения, успела поработать над Триодью Постной и Цветной, Октоихом (гласы 1-4), Ирмологием. Кроме того, есть упоминания и о других текстах, над которым трудился архиепископ Сергий и его единомышленники: каноны Рождества Христова, Крещения Господня, служба трем вселенским святителям, Канонник.

Как бы то ни было, деятельность комиссии по исправлению богослужебных книг следует рассматривать в ряду попыток улучшить славянский текст четиих и богослужебных книг в предыдущие столетия. Однако полученный результат радикально отличается от редакторских итогов XV-XVIII вв. При серьезном исправлении владыкой Сергием и его соратниками богослужебных текстов, которое привело к их значительному упрощению, некоторой русификации, сам церковнославянский язык не подвергся каким-либо изменениям.

Трудно сказать, сколько экземпляров исправленных книг успело разойтись, но очевидно, что новая книжная справа не была осознана и осмыслена церковным обществом. Причин здесь по крайней мере две. Прежде всего это намеренный отказ от публичного обсуждения программы исправления и отсутствие в вышедших книгах указания на изменения в тексте. Вторая причина заключается в том, что отпечатанные Триоди в поновленной версии не могли распространиться и вытеснить прежний текст за оставшиеся несколько лет до событий 1917 года.

Впоследствии на Поместном Соборе 1917-1918 гг., где, среди прочих, обсуждались и вопросы богослужебного языка[6], в докладе «Об упорядочении богослужения» прозвучало следующее: «Существующая при Святейшем Синоде комиссия для исправления богослужебных книг преобразуется в постоянное учреждение, которое, кроме книжного исправления, должно вообще ведать богослужением и решать все относящиеся к нему вопросы». Однако время внесло в этот проект – как, впрочем, и во многие другие, свои коррективы.

Думается, что сейчас, в начале XXI столетия, пришло время большой работы с богослужебными текстами, которая должна быть построена на фундаменте церковнославянской герметичности и нацелена на осмысленное восприятие верующими литургического языка, традиционного для многовековой истории Русской Церкви.