Не бойтесь конца света!

Продолжается Cтрастная седмица. Она отмечена покаянным настроем и памятью о Страшном Суде, которая особенно характерна для Великого Вторника и, отчасти, Великого Понедельника и Великой Среды.

Страшный суд. Мозаика. Флоренция, Италия, 1300 г. Баптистерий Сан Джованни

Обыкновенно считается, что для православного сознания характерен страх перед Страшным Судом (ведь само название уже является говорящим). Верующий человек стремится отодвинуться от реальности Суда, убежать от нее: «Помышляю день страшный и плачуся деяний моих лукавых. Како отвещаю безсмертному Царю? Или коим дерзновением воззрю на Судию?». И кажется, что церковные песнопения подтверждают подобную позицию и психологическую установку.

Рассмотрим тропари из трипеснц святителя Андрея Критского, который в древности пелся на утрени Великого Вторника (ныне на повечерии Великого Понедельника).

«Познавше, окаянная душе,
лукаваго раба притчу,
бойся и не неради о благодати,
юже прияла еси,
да не сокрыеши в землю...»^[1]

«Егда приидет Судия в тысящах тогда
и тьмах Ангельских чинов и Сил,
кий страх, душе моя,
кий трепет тогда, нагим стоящим всим»^[2].

А вот третий тропарь из 8-й песни трипеснца святителя Андрея Критского, прежде певшийся на утрени Великой Среды (ныне на повечерии Великого Вторника):

«Егда сядеши, Судие, разлучаяй, якоже рекл еси,
пастырь от овец козлища, Спасе,
стояния онаго избави нас,
не лиши же нас Божественныя десницы Твоея».

Обратимся к грузинским источникам — трипеснцу Великого Вторника, содержащемуся в сборнике начала ΙΧ в. – Иадгари:

«Молим Тя, Христе, да не обдержит нас огнь неугасимый, но сподоби нас на Страшнем Судищи Твоем глаголати: вся дела Господня Господа пойте»^[3].

Однако в христианском сознании скрыто и другое понимание и ощущение Страшного Суда — радостное и светлое. Наиболее ярко оно выражено в анафоре «Учения Двенадцати Апостолов»: «Да приидет благодать и да прейдет мир сей»^[4]. Христиане доникейской эпохи всем сердцем стремились к концу мира — как по причине своей любви ко Христу, так и из-за кромешного ужаса современной им действительности, органичной частью который были лупанарии (непотребные дома), амфитеатры, где лилась человеческая кровь и где погибали их единоверцы, и конечно же, языческие храмы, где курились жертвы демонам. И поэтому они желали всем сердцем увидеть Воскресшего Христа, Грядущего на облаках небесных собрать Своих чад и покарать зло окружающего мира. Во многом это радостное ожидание встречи пронизывает гимн Феклы из произведения священномученика Мефодия Олимпийского «Пир десяти дев». Приведем для примера первую строфу:

«Ανωθεν, παρθένοι, βοῆς ἐγερσίνεκρος ἦχος ἦλθε
νυμφίῳ λέγων πασσύδι ὑπαντανεῖν λευκαῖσι ἐν στολαῖς,
καὶ λαμπάσι πρὸς ανατολάς. Ἔγρεσθε, πρίν φθάση μολεῖν
εἴσω θυρῶν ὰναξ.
Ἁγνεύω σοι, και λαμπάδας
φαεσφόρους κρατοῦσα,
Νυμφίε, ὑπαντανῶ σοι»

Вот русский перевод этой строфы:

«Раздался глас, о девы, воскресительный с небес
Глаголя: “Выходите Жениху навстречу все
В одеждах белых, со светильниками на восток,
Вставайте, прежде чем успел войти Владыка наш
В чертог священный Свой.
Тебе я посвящаюсь и, держа
Светильник светоносный,
Тебя встречаю, Мой Жених”«^[5].

Мы видим, что в основе гимна лежит притча Господа о десяти девах, но если современное сознание концентрируется на скорби опоздавших юродивых дев, то священномученик Мефодий говорит в основном о радости праведниц, вошедших в чертог Христов. Сама притча Господа о Женихе и брачном пире имеет пасхальный характер, но он усиливается в гимне Мефодия. Белые одежды дев и зажженные светильники явно связаны с Пасхой, с торжественным пасхальным шествием новокрещенных. Окончательно нас убеждает в пасхальном характере гимна прилагательное ἐγερσίνεκρος— «мертвовоскрешающий» — слово, присутствующее только у св. Мефодия Олимпийского.

Само воспоминание Второго пришествия и суда связано с Пасхой: у св. Мефодия Олимпийского первый день праздника воскресения прямо называется судом^[6]. В этом св. Мефодий опирается на древнее предание, отраженное в раннехристианском памятнике «Epistula Apostolorum» (Послание Апостолов), согласно которому Господь придет «судить мир в день Пасхи и Пятидесятницы»^[7]. Отметим, что соединение судного дня с Пасхой в определенной степени повлияло на греческую гимнографию: одна из неизвестных и неизданных греческих стихир Великого Вторника начинается так:

Слово συντελεία традиционно обозначает кончину, кончину века. Здесь таинство Пасхи связано с концом мира.

А теперь постараемся сделать нужные для нас духовно-нравственные выводы. Оказывается, Страшный Суд — это не только и не столько вечный огонь и вопли грешников. Страшный Суд — прежде всего весна человечества, всемирное воскресение, а значит — всемирная радость. Это — наша Пасха. Ведь не случайно преп. Иоанн Дамаскин в Пасхальном каноне вслед за святителем Григорием Богословом обращается ко Христу:

«О Пасха велия и священнейшая, Христе,
о Мудросте и Слове Божий и Сило!
Подавай нам истее Тебе причащатися
в невечернем дне Царствия Твоего»^[9]

Что же касается грешников, то воскресение всегда разделяет. Воскресение Христово разделило иудейский мир. Одни смиренно поклонились пасхальной воскресительной тайне, другие пытались ее скрыть с помощью грязного подкупа. Бесполезно. Как говорится в Октоихе: «По восстании Твоем страшен явился еси врагом Твоим, Господи». И еще более страшным Он явится им во Втором Своем пришествии. Но от христиан требуется лишь одно — пребывание во Христе и бодрствование в Его ожидании.

Призывами к бодрствованию наполнен конец «Увешания к деве» св. Григория Богослова:

«Но девы, ожидайте Христа с вниманьем бодрым
И Жениха встречайте с зажженными свечами,
Чтоб с Ним войдя совместно, вы красоту чертога
Узрели, причащаясь небесным высшим тайнам” ^[10].

Отметим, что картина пасхального торжества, представленная в гимне св. Григория Богослова, близка к той, которая дается в гимне св. Мефодия.

А теперь обратимся к двупеснцу Великого Вторника, написанного, согласно церковному преданию св. Космой Маиумским (+760)^[11]. В нем мы увидим целый ряд мотивов и тем, связанных с раннехристианским богословием. Прежде всего — это тема воскресения:

Дремание далече от нас отложим
и светлыми свещми
Безмертнаго Жениха
песньми усрящем ”^[12].

Христос именуется бессмертным Женихом (άθάνατος Νυμφίος) и этим выражением вводится тема бессмертия, тема воскресения. Здесь же появляется мотив бодрствования. В Epistula Apostolorum мудрые девы прославляются прежде всего за то, что они не спали.

Следующая тема, присутствующая в двупеснце Великого вторника — тема Евхаристии:

Прилагательное κοινωνικὸς (общительный) непосредственно связано с κοινωνία «причащение, приобщение»^[14] и имеет определенное евхаристическое значение. В этом тропаре души уподобляются сосудам, елей — благодати Евхаристии. И здесь показывается, что время стяжания этого елея должно проходить всю жизнь — время купли не ограничено.

Отметим, что двупеснец несет в себе светлое, радостное, пасхальное настроение — в нем, в отличие от трипеснца Андрея Критского, не говорится о бедствиях в конце мира, ужасах Второго пришествия, наказании грешников, вечном огне. Напротив: в нем присутствует тот светлый эсхатологизм, который характерен для раннего христианства. Единственная строфа, посвященная Второму Пришествию, исполнена надежды:

«В страшное твое Второе пришествие (παρουσία), Владыко, десным овцам мя причти, прегрешений презирая моих множество» (9 песнь, второй тропарь).

Возможно, что самая его форма является воспроизведением древних гимнографических пасхальных структур, поскольку двупеснец (песнь Отроков и «Величит») является древней формой воскресного и пасхального канона (а также праздничного, если праздник осмыслялся как некая малая Пасха)^[15]. И тогда Великий Вторник в традиции преп. Космы Маиумского, восходящей к еще более древнему преданию, мог осмысляться, как некая Пасха Второго Пришествия.

Подведем итоги.

В православном богослужебном предании существует особое восприятие Второго Пришествия, связанное не со страхом, а с надеждой и радостью. Второе Пришествие и Страшный Суд осмысляется как некая Пасха, свершение, всемирное воскресение и всемирная радость, всемирная весна. Это ощущение прекрасно выражено в Апокалипсисе:

«Свидетельствующий сие говорит: ей, гряду скоро! Аминь. Ей, гряди, Господи Иисусе!» (Откр. 22:20).