Без лукавства, тщеславия и корысти

Беседа с поэтом Юрием Кублановским

Юрий Кублановский – поэт, эссеист, публицист, критик и искусствовед. В 1960-е годы он был членом литературного объединения «СМОГ» («Смелость. Мысль. Образ. Глубина»), в 1970-е – работал на Соловках экскурсоводом, в 1980-х эмигрировал из СССР, а в 1990-е вернулся на Родину, где наконец получил признание читателей.

В 2015 году Юрий Кублановский стал лауреатом ежегодной Патриаршей литературной премии имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия «За значительный вклад в развитие русской литературы».

Помимо Патриаршей премии он отмечен многими другими, включая премии Правительства Москвы, Правительства Российской Федерации, Александра Солженицына, Новую Пушкинскую премию.

30 апреля Юрий Михайлович отмечает свой 70-летний юбилей. Мы поздравляем юбиляра и желаем ему многая лета и новых творческих свершений.

Беседа с Юрием Кублановским продолжает серию встреч с лауреатами Патриаршей премии.

Юрий Кублановский Юрий Кублановский

– Уважаемый Юрий Михайлович! Во-первых, разрешите поздравить вас с 70-летием! Рождение человека столь же важное явление в его жизни, как любовь и смерть. Как вам с высоты 70 лет видится ваше далекое детство; ваши родители, столь разные, наверное, люди; ваши предки, вышедшие из разных слоев русского общества?

– Такой вопрос тянет на целую повесть Сергея Аксакова или Толстого, ведь детство и отрочество – это завязь всего остального бытия человека. И когда я сейчас вспоминаю свое детство, то думаю, что оно находится в таком же контрасте с сегодняшним днем, как жизнь какого-нибудь россиянина, чье детство проходило еще при императоре, а зрелость – при коммунистической власти.

Послевоенный Рыбинск, где нищета и военные раны драматично и причудливо сочетались разом и с мнимым, и с настоящим пафосом жизни… Со мной ли всё это было? Как сейчас помню: проснулся утром, а мама сидит на своей кровати в одной сорочке и плачет: «Юрка, умер Сталин!»

И я не понимал тогда, какой страшный контраст был между жизнью моих родителей (отец – актер нашего Гордрамтеатра, игравший в амплитуде от Лопе де Вега до пьес Погодина, мама-партийка) и пригнетенной жизнью моих бабушек по материнской линии, где все еще дышало дореволюционным укладом. С тех пор в своих стихах я постоянно возвращаюсь к красоте и бедности их жизни – в дряхлеющем деревянном доме с резными наличниками и всегда горевшей в углу лампадкой. А по соседству с нами, в том же коридоре, жили малогские выселенные монашки…

Ох, не навспоминаешься! Мы с матерью жили в коммуналке, но потолки были пятиметровой высоты, и в Новый год – под потолок – елка с дореволюционными еще чудесными мишурой и игрушками. Отец рано переехал на театральную работу в Вятку, а я остался с мамой, совмещавшей в себе советскость и некоторую «неортодоксальную» богемность, ведь тогда учитель был не просто «менеджер, оказывающий образовательные услуги», но воспитатель, просветитель и педагог. У нас постоянно толклись люди, ее ученики, и звучало то, что в школе не проходили: например ранний Маяковский или Есенин.

Лет с десяти я стал заниматься в кружке изобразительного искусства и постепенно достиг определенных успехов. За лето писал до сотни акварелей и уже выставлялся на областных выставках. Замечательные китайские колонковые кисточки всех номеров, чудесные акварельные краски питерского производства, первый этюдник… Каждое лето на даче под Рыбинском – природа, еще не уничтоженная варварской поступью прогресса. Прямо по-бунински: «И цветы, и шмели, и трава, и колосья». Но я еще и много и жадно читал. И вот мне в руки стали попадать первые сборнички поэтов оттепели. Под их влиянием я и начал писать стихи, и сразу как отрезало: рисовать разучился вовсе.

Сейчас мои земляки – спасибо им за это – разыскали моих предков по бабушке Грамматинских, все они были духовного звания из Некоузского уезда Ярославской губернии…

Этот первый провинциальный период жизни оборвался 30 августа 1964 года, когда я уехал в Москву учиться – на искусствоведческое отделение истфака МГУ. Но это уже другая история.

Это было удивительное зимовье: полярная ночь, холод – и книги. Из Соловков я вернулся другим человеком

– Ваша жизнь была наполнена яркими и необычными событиями, нередко печальными, и эти события как зарубки. Какое из них вы бы могли охарактеризовать как судьбоносное? Первые поэтические опыты, получившие одобрение Вознесенского? Окончание хрущевской оттепели и СМОГ? Работа на Соловках? Участие в альманахе «Метрополь»? Высылка за границу? Знакомство с Бродским? Возвращение на Родину? Позднее признание в России? Или что-то совсем другое?

– Вы называете действительно важные и яркие вешки моей жизни. После окончания университета, в начале 1980-х, я сделал, так сказать, ход конем и уехал экскурсоводом на Соловки. Не то что понял, а интуитивно почувствовал, что, оставаясь в Москве и крутясь в верхушке ее богемы, начну буксовать и тем поэтом, каким мечтал стать, – не стану. А мечтал я ни больше ни меньше как, преодолев советскую идеологию, вернуться в лоно дореволюционной литературы. Начало 1970-х – дикие в историческом отношении времена. О том, что на Соловках был первый в Советском Союзе концентрационный лагерь для собственных граждан, я узнал, только уже работая там. Это было удивительное зимовье: полярная ночь, холод, печь приходилось топить круглые сутки напролет замороженными огромными кругляками.

Удивительным образом я узнавал и страшную правду о лагерной повседневности, и прекрасные страницы жизни дореволюционной Соловецкой обители, которую недаром называли «мужицким царством» и где производили и выращивали всё, кроме хлеба. Огромное впечатление произвела на меня история судьбы Филиппа (Колычева), монастырского игумена, вызванного Грозным в Москву. Там в сане митрополита в Успенском соборе Кремля он отказался причащать государя, анафемствуя опричнину.

В соловецком музее оказалась большая сохранившаяся через десятилетия библиотека. И вот в своей келье (сотрудники жили в корпусе братских келий, переоборудованных потом под камеры, так что в дверях оставались еще глазки) я понову перелопатил Соловьева, Ключевского, Платонова, Забелина и т.п. и вернулся в Москву другим человеком.

Я жил на Соловках, когда выслали Солженицына. Его проза и публицистика много значили в моей жизни. И вот во всеоружии приобретенного мною на Соловках мироощущения я решил выступить в самиздате с открытым письмом «Ко всем нам» на двухлетие его высылки. После чего потерял возможность работать по профессии. Служил дворником, истопником, сторожем в храмах Москвы и Подмосковья: в Елоховском соборе, в Николо-Архангельском, на Антиохийском подворье. И параллельно начал публиковать свои стихи за границей в русских журналах. В 1978 году переправил большой корпус своих стихов в Америку Бродскому, и он выпустил там мой сборник. Из Советского Союза в конце концов мне пришлось уехать: здесь мне наступали на пятки и грозили лагерем за сотрудничество с журналами эмиграции.

Восемь лет жизни за рубежом в Париже и Мюнхене. Работал журналистом и сотрудничал со старейшими издательствами и журналами нашей эмиграции. В 1990 году вернулся на родину и в последующие десять лет вовсе не выезжал на Запад. Это в моральном отношении были самые тяжелые годы жизни.

Дважды наши либералы оказывались у руля государства. В 1917 году они за полгода опустили Россию в анархию, террор, а потом железную диктатуру. А в начале 1990-х сдали ее браткам и олигархам. Трудно жить, ежедневно ощущая унижение родины и ее провал в политический, культурный и нравственный беспредел… Только после того – то есть совсем недавно, – когда мы не сдали наших единокровцев в Крыму и Донбассе, мне задышалось легче…

Кублановский Струве Кублановский Струве
Три первые мои книги вышли в Штатах и Франции. Ну а последующие, конечно, в России. Правда, вскоре в Париже должен выйти сборник «Сумерки импрессиониста». В нем собраны и переведены на французский все мои стихи о Франции, ее революционной истории и героях Вандеи.

Но хоть сборников у меня вышло много, я чувствую себя таким же самиздатчиком, как и при советской власти, ведь книгообращение в нашей стране разрушено и в провинцию мои книги почти не поступают. Хотя что-то все же туда просачивается, так как на моих вечерах в провинции полные залы. Но это, конечно же, капля в море.

Прямо скажу: понимая жизнь как служение, я чувствую, что не послужил своим соотечественникам в полную силу. Либеральный участок и некоторые другие причины перекрыли мне на родине кислород. «Самостояние человека – залог величия его», – определил Пушкин. За такое самостояние приходится расплачиваться маргинальным существованием.

– Да, вы правы, к сожалению. Сегодняшние писатели все больше и больше с каждым годом чувствуют себя ad marginem – на обочине. Мне вспоминается тот день, когда в 2000 году вручали премию Московского правительства и в области литературы ее разделили между вами и мной. Тогда Лужков, пожимая мне руку, зачем-то откровенно признался: «Поздравляю, но скажу честно: книг ваших не читал», а у меня так и сорвалось с языка: «А вот Сталин всё читал, особенно тех, кому премии давал». И потом в теленовостях, объявляя имена лауреатов, мое не назвали: «В области литературы премию получил поэт Юрий Кублановский»… Как вы думаете, то, что сегодняшние представители власти полностью игнорируют литературу, несет большую опасность?

– Не премиями (включая Нобелевскую) жив литератор. Хотя деньги, конечно, не помешают. После эмиграции, в середине 1990-х, я жил так бедно, что проблемой было купить ослепшей матери в Рыбинске ватное одеяло…

Ну а от той несметной соцреалистической требухи, которую читал, направлял и награждал Сталин, во времени совсем мало что уцелело, для перечисления хватит, пожалуй, пальцев одной руки.

Справедливости ради надо сказать, что В.В. Путин читает Лермонтова, наградил Госпремией музей в Тарханах, дарит умному Сергею Лаврову раритетный томик Тютчева

Настоящая поэзия не только ублажает душу, но и оттачивает сознание. Человек без поэзии беден, жалок

Ну а те, как вы выразились, «представители власти, которые полностью игнорируют литературу», наказывают не только нас, своих соотечественников (так как мы находимся от них в государственной зависимости), но прежде всего обкрадывают самих себя. Настоящая поэзия не только ублажает душу, но и оттачивает сознание, приносит человеку духовное богатство, несравнимое с материальным. Человек без поэзии беден, жалок. Тем более жалок, что даже и не подозревает об этом. Ведь высокая поэзия – чистый кислород, прочно защищающий от житейского занудства и яда. Я, разумеется, говорю сейчас не о творчестве авангардистов, направленном на разложение духа, красоты и гармонии, но о великой литературе – и русской, и мировой.

– С XIX века так называемые толстые журналы стали площадкой, на которой писатели могли заявить о себе. Публикация в таких журналах означала признание издателей и критиков, после чего книжные издания легче расходились. Такое продолжалось и в течение всего ХХ столетия. А сейчас толстые журналы на грани полного исчезновения. Насколько это, на ваш взгляд, трагично?

– Ну, «трагично» – чересчур уж сильное слово, драматично – это, пожалуй, будет вернее. Толстые журналы, действительно, два с лишним века у нас способствовали литературному публицистическому и идеологическому кровообращению, можно сказать – даже окормлению. Человек, сидя где-нибудь в провинции: помещик в XIX веке, провинциальный разночинец, послереволюционный интеллигент, – получив на руки толстый журнал, чувствовал себя приобщенным сразу же ко всему: к литературе, культуре, политике. Я сам с 14 лет ходил в городскую библиотеку читать «Новый мир» Твардовского, «Знамя», «Москву». Журналы развивали не меньше, чем хорошие книги. Но надо было быть интеллигентным мальчиком оттепельных времен, чтобы с жадностью поглощать все это! Теперь нет ни таких мальчиков, ни такой литературы, ни такой жадности к культуре. Интернет заменил для молодежи почти все, что давали наши журналы. Но мы, люди, которым за 40, 50 и старше, все еще знаем и ценим русский толстый литературный журнал! Вот, например, ты поэт, у тебя набралось 10–15 стихотворений. И куда с ними? Я, по правде сказать, и в свои 70 с нетерпением жду свежую журнальную публикацию своих виршей… Мне до сих пор не верится, что толстые журналы в России перестанут существовать. Честно скажем, это будет еще один удар по нашей традиционной культуре.

Если толстые журналы перестанут существовать, это будет еще один удар по нашей традиционной культуре

– Не будем забывать, что наша беседа протекает на страницах интернет-журнала «Православие.ру». Могли бы вы рассказать, как и когда пришли к вере? Когда стали носить нательный крест, впервые исповедались и причастились?

– Крестила меня в младенчестве бабушка. Атеистом я, пожалуй, никогда не был. И смолоду одна из моих главных претензий к советской власти – это насильственное насаждение атеизма. Еще в студенческие годы ездил трудником в Псково-Печерский монастырь к знаменитому настоятелю отцу Алипию. Работал в просфорне, на хоздворе. И хотя окружающая красота действовала на меня благотворно, воцерковленностью тогда еще и не пахло. Скажу честно: в значительной степени меня отвращал чрезмерный, по моим представлениям, союз Церкви с режимом; этот союз ясно проявлялся, например, на страницах «Журнала Московской Патриархии»… Знакомство в середине 1970-х годов с отцом Александром Менем, получаемые по случаю с Запада книги наших религиозных философов, внимательное чтение Достоевского и Солженицына сделали из меня прихожанина, для которого христианство стало жизненной и духовной потребностью. Соответственно – и крест, и пост, и причастие. Хотя, честно сказать, поэт – существо богемное, часто, так сказать, себе не принадлежащее, и дисциплинированным православным меня назвать трудно, а вернее, лучше вовсе не называть. Но вопросы греха, этики и эстетики постоянно присутствуют в моем мире, с тех пор как я читаю Кьеркегора, Льва Шестова, Пушкина, Достоевского.

Русский священник – концентрация русскости. Это типаж, вобравший в себя, как никто другой, национальную самобытность

– При патриархе Алексии II в России произошел неслыханный взлет и расцвет Православной Церкви. И всё-таки патриарх тогда видел и обличал многие явления, не позволявшие Церкви достичь желаемой им чистоты. Об этом я много написал в своей книге «Предстоятель», получившей гриф Издательского совета Русской Православной Церкви и только что вышедшей в издательстве «Благовест». От чего, на ваш взгляд, следует избавляться сегодняшним церковнослужителям? Или всё идеально?

– Русский священник – концентрация русскости. Помимо прочего, это – типаж, вобравший в себя, как никто другой, национальную самобытность. Но это – и атом социума. Как говаривала моя мама, цитируя какого-то марксиста: «Нельзя жить в обществе и быть свободным от общества». И хотя Церковь, храм, литургическая жизнь – лучшее, что есть сегодня в России, все-таки священник как таковой несет на себе и в себе многие язвы социума. Однако я никогда не стану его хулить, и мне противно, вернее – омерзительно то глумление, которому подвергается наша Церковь и наши батюшки со стороны либералов. Как написал капитан Лебядкин: «Воплощенной укоризною / ты стоишь перед отчизною, / либерал-идеалист!» Стоял во времена «Бесов», стоит и сегодня, ничему не научась и подталкивая Россию в новый глубокий омут. Не просчитывают и на полшага вперед. И не хотят верить, что любая революция прежде всего пожирает своих детей. Но чувствуют либералы, что Русская Церковь является им помехой. И отсюда такие желчь и злоба.

А от чего «следует избавляться сегодня священнослужителям»… Да кто я такой, чтобы тут давать пожелания и советы?! Помимо всего прочего, несмотря на мой почтенный возраст, чувство юмора, надеюсь, меня еще не покинуло.

– Как чувствует себя русский поэт в свои 70? Начинает ли подводить итоги, или у него всё еще впереди? Над чем вы сейчас работаете, Юрий Михайлович?

– Творческая энергия, как я теперь знаю, претерпевает в течение жизни несколько этапов: от захлёбного писания стихов – до не однодневного обдумывания текста… Конечно, ничего не попишешь, но энергетики в стихах с возрастом становится меньше. Это заметно, например, по «Вечерним огням» Афанасия Фета: вроде бы все то же, такая же космогония, такая же лирика… Ан нет: все хорошо, но теплохладней, чем прежде. Теплохладней и расчетливей.

В последние годы я все чаще стал уходить от рифмованного размера, но надеюсь, что не потерял много в эстетическом качестве. Слава Богу, я не тот стихотворец, который сидит на писании стихов как на игле: мне есть чем заниматься и помимо творчества. А то я знаю поэтов, у которых буквально начинается ломка, если они не пишут месяц, другой…

А напоследок, Александр Юрьевич, хочу сказать: Господь дал мне дарование, и я реализовал его без лукавства, тщеславия и корысти – говорю вам как на духу.

С поэтом Юрием Кублановским
беседовал Александр Сегень

27 апреля 2017 г.

Псковская митрополия, Псково-Печерский монастырь

Книги, иконы, подарки Пожертвование в монастырь Заказать поминовение Обращение к пиратам
Православие.Ru рассчитывает на Вашу помощь!
Смотри также
«Показать восхождение русского человека во всей его полноте» «Показать восхождение русского человека во всей его полноте»
Беседа с писателем Алексеем Варламовым
«Показать восхождение русского человека во всей его полноте» «Показать восхождение русского человека во всей его полноте»
Беседа с писателем Алексеем Варламовым
Лауреат Патриаршей премии по литературе за 2013 год Алексей Варламов – о сверхсложном Шукшине, загадочном Платонове, Григории Распутине и «мысленных волках», о своих книгах и героях – об их пути от Бога и к Богу.
«Русский писатель не может не быть православным» «Русский писатель не может не быть православным»
Валерий Ганичев
«Русский писатель не может не быть православным» «Русский писатель не может не быть православным»
Беседа с писателем Валерием Ганичевым
Наша культура всегда остается в православном поле. Даже в своих заблуждениях русские писатели всё равно не выпадают из религиозного поля.
Валентин Распутин и Владимир Крупин к 80-летию Василия Белова Валентин Распутин и Владимир Крупин к 80-летию Василия Белова
23 октября исполняется 80 лет крупнейшему русскому писателю Василию Ивановичу Белову. На страницах газеты "Культура" его поздравляют близкие друзья — Валентин Распутин и Владимир Крупин.
Комментарии
Павел Иляхин 6 ноября 2017, 16:05
Очень полезно,спаси Господи!
О. 2 мая 2017, 07:49
Всегда с интересом встречаю появление Ю. Кублановского на телевидении или в прессе.
Галина Б.29 апреля 2017, 10:31
Если бы все так могли сказать о себе, независимо от рода деятельности: "Господь дал мне дарование, и я реализовал его без лукавства, тщеславия и корысти – говорю вам как на духу".
тамара29 апреля 2017, 01:45
Нашим обоим поэтам и писателям Божией помощи и многая и благая лета...Спаси Вас ,Господь,что Вы у нас есть, и мы Вас с удовольствием читаем!!!!
Алексей28 апреля 2017, 15:18
...становится понятным, что многое непонятное ,из-за отсутствия чтения произведений авторов,указанных в статье,-причина невежества-стены к апостолам и Евангелию , и Церкви с благодатью Святого Духа. Воцерковление без этого затруднительно.Очень полезная статья! Спасибо! Христос Воскресе!!!
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все комментарии будут прочитаны редакцией портала Православие.Ru.
Войдите через FaceBook ВКонтакте Яндекс Mail.Ru Google или введите свои данные:
Ваше имя:
Ваш email:
Введите число, напечатанное на картинке

Осталось символов: 700

Подпишитесь на рассылку Православие.Ru

Рассылка выходит два раза в неделю:

  • Православный календарь на каждый день.
  • Новые книги издательства «Вольный странник».
  • Анонсы предстоящих мероприятий.
×