«Мир Третьяковых всегда был обжит и одушевлен»

Продолжаем публикацию воспоминаний о Николае Николаевиче и Ирине Николаевне Третьяковых – русских людях, умеющих жить и побеждать на своей земле и знающих, как вовремя и навечно встретиться на Небе.

Костромская обл. Деревня Матвейково 1980 год

«Не в слове, а в силе» (1 Кор. 4: 20)

Илья Александрович Каверзнев, выпускник МГАХИ им. В.И. Сурикова, художник, друг семьи:

– Ирину Николаевну мы впервые увидели в Суриковском художественном институте, когда там проходили вечера, посвященные 600-летию Куликовской битвы. Приглашались самые интересные наши писатели, художники, исследователи русской культуры. Неизменным участником этих встреч была Ирина Николаевна. Эти лица не без ее одобрения были приглашаемы Николаем Николаевичем. Последнее слово было за ней.

В памяти навсегда запечатлелся ее образ – удивительной такой властной женщины. Кто-то говорит: боярыни с картин В.И. Сурикова. Значительной личности.

Илья Александрович Каверзнев

Ирина Николаевна была человеком с потрясающе сильным характером.

Помню, в начале 1980-х Николая Николаевича хотели уволить, отстранить от преподавания. Слишком уж он был неугоден тогда властям предержащим. Студенты об этом, разумеется, догадывались. Николай Николаевич и воспитывал своих учеников так, чтобы они были думающими людьми. А тут им еще и содержание этого решающего с ректором разговора стало известно – шел он на повышенных тонах. Всех поразило, как Николай Николаевич принял тогда весь этот натиск – непоколебимо держал удар. Сразу же стало понятно, кто здесь в победителях при любом раскладе. С кем по жизни следом идти.

Всех поразило, как Николай Николаевич принял тогда весь этот натиск – непоколебимо держал удар

И молодежь, ошеломленная красотой этой выдержки и силы, тут же снарядилась подписи в защиту своего отца-наставника собирать. Он же многим был еще и крестным отцом. Как и Ирина Николаевна – матерью. Студенты просто забегали. Что тут началось! Это была новая Куликовская битва в масштабах отдельно взятого вуза.

Николай Николаевич был нашим аввой Сергием. Ему самому уже и не требовалось ничего предпринимать – если ты правильно воспитал свою паству. Вкус к правде, решимость – это была уже усвоенная его учениками палитра «науки побеждать».

Так что и помышлявшие было себя «сильными мира сего» одумались. Свернули планы действий.

Ректором тогда был Бондаренко – типичный партократ, чрезвычайно жесткий человек, фронтовик, работавший в СМЕРШе (сокр. от «смерть шпионам»).

Николай Николаевич и Ирина Николаевна с сыном Колей. 1962 год

Это всего лишь один из боевых моментов их во многом крестного с Ириной Николаевной пути. Она была той «стержневой», как уже говорилось, гранью – охраняющим его сердце ребром.

Всё вмещала; когда надо, умела молчать. Сообщала мужу силы идти прямой дорогой. Вместе они резонировали на многочисленные нападки со всех сторон. Но, опять же, не выше их сил.

Как же она и сама всё мужественно и достойно переносила, будучи настоящей опорой мужу во всех его баталиях и скорбях. Иного это могло бы и сломить, раздавить тяжестью, бессмыслицей происходящего – но Господь подобное сильным людям посылает, и это их делает только сильней.

Эти качества – характер, воля – проявляются и в сыне, и во внуках этих светлых людей.

Убийственно прекрасная и воскрешающая сила русского искусства

Владимир Игоревич Богачев, профессор кафедры теории функций и функционального анализа механико-математического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова:

Владимир Игоревич Богачев

– О Николае Николаевиче уже много говорили, но я хотел бы еще отдельно вспомнить его деятельность – ту, что застало мое поколение, когда он в конце 1970-х – начале 1980-х стал устраивать в Суриковском институте вечера.

Я нашел в интернете ссылку на вечер его памяти 13 марта 2003 года – это был 40-й день по его преставлению, время встречи души с Господом. Кстати, тогда праздновалась память Всех преподобных отцов, в подвиге просиявших. И вот спустя восемнадцать томительных лет днем ранее, точно поспешала на эту же встречу, 12 марта в этом году преставилась Ирина Николаевна.

А тогда в 2003 году на сороковины была презентация 1-го тома лекций Николая Николаевича «Образ в искусстве. Петровская и послепетровская Россия», изданного Академией акварели и изящных искусств Сергея Андрияки. И в этом году в этот же день хотели устроить презентацию 2-го тома, да вот Ирина Николаевна заторопилась… Точно подчеркнув своей последней визой: речь в этом проекте о вечности, о Небесах, о святости благодаря сошедшему с Небес на землю Богу.

А я сейчас вспоминаю, как мы достаточно долго ходили по институтскому адресу: Товарищеский переулок, дом 30. Идешь от метро, и туда тянутся характерные персонажи: молодежь с то отрешенными, то развесело-лихими лицами – и все спешат на лекции Николая Николаевича!

Беседы эти были о чем угодно: кто-то рассказывал про шведскую писательницу Лагерлёф, другие про нынче столь модную экологию. Что-то было, конечно, и про живопись, про древнюю историю… Но у Николая Николаевича всё в итоге выходило так, что не то чтобы замаскированно… но всем в итоге было понятно, что разговор идет о вере и Церкви.

Беседы эти были о чем угодно… но всем было понятно, что разговор идет о вере и Церкви

Это как в той истории о рабочем с ярославского завода, на котором изготавливали детские кроватки, а он приносит детали домой, собирает и… из раза в раз всё пулеметы получаются! Вот у Николая Николаевича всё так независимо от деталек и получалось. Убийственно хорошо. Не воцерковиться тут было просто невозможно. И это в те годы, когда всё это было обставлено большими рисками – как теми вышками зона, на которой выросла Ирина Николаевна, – они просто в столице тоже были закамуфлированы. И бой был нескончаемым. И продолжался со стороны Николая Николаевича успешно долго. И пулеметы не иссякали. Всё было по-взрослому. И на рабочем месте тачались – нет, не тачанки – а детские кроватки! Для многих его голос был очень важен. Это был наш главнокомандующий – и на следующем этапе русской истории мы также всех одолевали.

Я методично ходил на эти встречи, но мы тогда еще с Николаем Николаевичем не были лично знакомы. Уже чуть позже, в 1980-х, когда они приходили с Ириной Николаевной к Емельяновым на следующую их уже квартиру в Чертаново, там мы все и подружились. И тогда я понял, что для Николая Николаевича разговоры о русской истории, русской живописи, как и молчаливость Ирины Николаевны (там, где это требовалось) – это вовсе не то же самое, что об античных Трое или Карфагене «ex cathedra» поговорить или продемонстрировать на слайдах полуразвалившиеся артефакты древнегреческих, древнеримских поделок.

Было видно: сами-то Николай Николаевич и Ирина Николаевна нашей русской православной жизнью живут, а не какой-то там античной мифологией или европейским Ренессансом бредят и увлекаются, – и жена – такая мощная и простая русская женщина – основа нашего в вечности нерушимого тыла и здесь, на земле, необоримости России.

Нам замков заманчивые своды не заменят никогда свободы

Владимир Федорович Павлов, заслуженный художник России:

Владимир Федорович Павлов. Фото: Дмитрий Розенбаум

– Мне вспомнились два случая из времен учебы в Суриковском. Николай Николаевич у нас преподавал русское искусство.

Помню, началась сессия – одним из первых экзамен по марксизму-ленинизму поставили. Взял я с собой эту «талмудину», положил на коленки, сижу списываю: что да как.

– Павлов!

– Ай!

– А чем это вы там занимаетесь? – не вытерпел преподаватель. Помню его фамилию: Котляров.

– А! Я списываю.

– А вы чего это… предмет не знаете?

– Абсолютно не знаю, – «и знать не хочу», – нас Николай Николаевич воспитывал как думающих ребяток.

– Ну, идите тогда ко мне.

Я подошел.

– И что с вами делать?

– Что хотите, то и делайте.

После паузы говорю:

– Троечку, – вспоминаю русскую историю, – поставьте, и буду доволен.

– Ну-у-у, вы у меня первый такой, – машет головой над моей зачеткой.

А следом экзамен у Николая Николаевича. И вот я, помню, подготовился, уже весь из себя такой, зашагал, лавируя между партами.

– Давайте вашу зачетку, – даже не смотрит на всё это мое великолепие выхода Николай Николаевич.

«Эх, такой триумф, – думаю, – сорван!»

Смотрю: «пять» выводит…

– Извините, – решил уж тут было поцеремониться я. – Я же…

– Да ты и так всё знаешь.

И он про нас, конечно, знал всё и понимал. Даже на будущее.

Николай Николаевич про нас, конечно, знал всё и понимал. Даже на будущее

Многие его ученики, кстати, не доучивались: а зачем? Братство-то институтское сохраняется. Так что чем бы кто ни занимался – поддержим друг друга. Мальчишки потом постригались в монахи, рукополагались в священники, кто-то уже архиереем стал. Николай Николаевич и мне сначала было решил что-то такое как-то да напророчить – но после, смотрю, блаженно так, как только он умел, улыбнулся, прищурился…

Ибо еще больше выпускалось таких, как мы с супругой Аней, – кто в дальнейшем храмы стал расписывать. Слава Богу, и храм в честь Владимирской иконы Божией Матери в Подмосковье расписывали, и церковь Архангела Михаила в Тропарево, и Преображения Господня в храме Христа Спасителя, и часовню Георгия Победоносца на Золотых ключах, и церковь Успения Пресвятой Богородицы в монастыре Царственных страстотерпцев в Сусанинском районе под Костромою, и храм преподобного Сергия Радонежского в Нижнем Тагиле на улице Металлургов…

Всё, что во славу Божию делается, – священно. И тут как чего ни прячь на самом видном месте… – хотя раньше могли вычеканить нечто изумительное и на какой-нибудь внутренней стороне монастырского амбарного замка, потому как «работали Господеви» (Пс. 2: 11), – а всё тайное становится явным (см.: Лк. 8: 17).

Сретенский монастырь. Вручение ордена преп.Андрея Рублева Николаю Николаевичу в день его 80-летия. З июня 2002 года

Вот это и есть русское искусство. И русская история – она навсегда.

И мы с моей женой Аней с этой прародиной русского мира – семьей Третьяковых – связи не теряем. Всем нам памятна эта тесная кухонька в районе Сокола по соседству с храмом Всех русских святых. Тот самый напиток, о котором тут все с таким трепетом и вдохновением вспоминают. Любовь и гостеприимство этого русского дома.

Дымовая завеса русского счастья

Мария Сергеевна Конггорд-Андерсен:

– Ирина Николаевна для меня очень много значит. Такой интересный человек, замечательный, когда надо, рассказчик. Помню, меня потрясло: она рассказывала, как выросла в зоне, окончила там первые классы, а потом ее отправили к тете в Москву. И вот она идет по городу, оглядывается – столица… И всё ей это так казалось странно тут: люди идут, разговаривают, и никаких надсмотрщиков кругом, вышек нет… Этого препарирующего плоть пространства жала агрессивных прожекторов. Тебе не страшно.

Или вот, допустим, история про этот замечательный напиток, от которого все до сих пор без ума – вспоминают и вспоминают, когда надо и не надо, говорят. Дело вроде было перед Рождеством, Ирина Николаевна поставила в духовку мясо запекать. А сама уже в мыслях – на службе. Пошли они с Николай Николаевичем неспешно радостно по свежевыпавшему снежку в храм Всех святых на Соколе. А там же все равно что на Небе, как тем послам князя Владимира в Святой Софии Константинопольской, оказаться… Служба идет, поют… Млеешь… Но тут она спохватилась: духовка-то включена! И там уже, наверно, всё сгорело… Тут уже не до созерцаний струек фимиама.

Служба идет, поют… Но тут Ирина Николаевна спохватилась: духовка-то включена!

Они – бегом! Просто полетели: домой-домой-домой… Взбегают по ступенькам. А там дым коромыслом кругом, но главное – уже такой густой толпой соседи со всего подъезда обступили их дверь, и управдом шарится своим ключом. Тут наши хозяева земли русской растолкали всех этих любопытствующих и – стремглав на заветную кухоньку. Там же у Ирины Николаевны тот самый аппарат в действии… Так что дым разгонять не спешили, а как ворвались, то и про духовку не сразу вспомнили, бодро разбирая всю эту улику – нагромождение сверху.

Всё закончилось благополучно.

Царство Небесное. Вечный покой.

Терем с дворцом для гостеприимной хозяйки

Анна Николаевна Богачева, заместитель декана факультета информатики и прикладной математики ПСТГУ:

Анна Николаевна Богачева – Такие люди, как Николай Николаевич и Ирина Николаевна Третьяковы, – это всегда целый мир, Вселенная – здесь можно жить, спасаться. Вертеться и не надоедать. У них, несмотря ни на какие габариты тесных советских квартир, было всегда очень просторно. Дышалось легко – это воздух свободы был.

Даже если бы ничего больше не существовало, а вот были бы Николай Николаевич и Ирина Николаевна, и всё! – можно уже жить. В их опыте всегда был какой-то размах мироздания. Красивая такая семья, живущая красивой жизнью.

Наши дети, может быть, уже и не понимают, что значит красивая жизнь. В их представлениях «красиво» – это что? Может быть, белые стены? Такие же двери? Блестящие поверхности? Модные платья? И что-то там еще такое… иномарки?! Чтоб можно было при очередном обвале политической системы таксовать?

А Третьяковы жили обстоятельно и непреходяще иначе. У них даже в мыслях не было никаких обходных путей. Потому что они жили в центре мира. Я впервые, ступив в этот центр, поняла: как невообразимо прекрасна деревенская изба. Как она красива! И что за жизнь дается тем, кто выбрал эту русскую аутентичную красоту. Даже не обязательно, чтоб там декор какой-нибудь на наличниках обретался, его может и не статься. Но дело не в декоре для тех, кто умеет жить. Какое это настоящее счастье – этот тесанный любовно золотой цвет, эти подогнанные бревна в обхват. Пропорции интуитивно пойманного чуть ли не золотого сечения во всей этой партитуре жилых и подсобных пространств. А вокруг – природа.

Здесь нет этой надменной пустоты и лакированного безразличия. Никакой купленности магазинной да будней на бегу, а выходных в лежку. Всё было согрето основательностью и личным теплом. Тут все и точно всё друг друга любят. И точно так же они жили в столице – близ станции метро «Аэропорт», традиционно ассоциируемой с холодом: «земля в иллюминаторе, земля в иллюминаторе…» Мы-то в основном и ориентировались топографически: на Соколе. У них всегда был космос как-то обжит и одушевлен. Как старец Николай Гурьянов желал: «Любвеобильности ко всему, что тебя окружает. Ко всему». И тогда это уже какой-то воссозданный в первозданности рая мир.

Они любили эту русскую простую жизнь в сотворчестве с Богом – и всем умели ее показать

Очевидно, что они и сами любили эту русскую простую жизнь в сотворчестве с Богом, и всем ее умели показать. У нас в семье прям легенды ходят: избы черными не бывают. Вообще черного цвета в картинах Николая Николаевича никогда не было и нет. Так иконы в храмах, где совершается богослужение, не чернеют. Могут обновляться. Чудесным образом, либо – в этом тоже есть чудо жизни – заботой людей. Ибо говорит Господь: «Я сказал: вы – боги» (Ин. 10: 34). Третьяковы и жили вот так. У Николая Николаевича даже черное – часто розовое. И это правдиво. Такое восприятие: так и должно быть. И отношения между людьми такие, что по-человечески всё – с симпатией, с уважением.

Много велось здесь за чашкой чая да другой субстанцией захватывающе серьезных разговоров. Может быть, кого-то что-то там и смутило бы… Наверняка! Но это всегда было глубоко пережито, а от того фантастически интересно. Я запомнила один из последних аккордов, когда Ирина Николаевна говорила, что у азиатов – японцев, китайцев – в крови что-то от драконов…

Она это как-то прочувствовала, думала об этом долго, доводы какие-то привела. И это всё нетривиально обсуждалось. Жалко, если эта красота забудется и уйдет. Потому что она уже вызрела в какой-то своей неповторимой форме. Без нарочитых красивостей и заигрываний, а вот именно живо, интригующе и свежо.

Надо Третьяковым поручить, чтобы они создали музей Ирины Николаевны – аутентичную комнату, терем, дворец обставили бы под Ирину Николаевну. Так заново и отстроим наш русский мир.

Эталон женщины

Анастасия Алексеевна Бармина, врач МОНИКИ им. М.Ф. Владимирского:

– С самого моего рождения семья Третьяковых рядом. Ирина Николаевна для меня – эталон женщины: красивая, умная, хозяйственная. Я всегда восхищалась, какую она вкуснятину готовила, как она непритязательно, но в то же время изысканно одевалась в ею же самой сочиненные сшитые или связанные одежды. И вот она такая на загляденье… Но как она умела сочувствовать! Звонит, скажешь ей: а у нас вот то-то случилось…

– Бедные вы, бедные, – только и произнесет, а ты уже ощущаешь, как какая-то новая жизнь во всей этой беде, точно цветок поутру, просыпается, разворачивается: жить, оказывается, можно и дальше! Тебе сопереживают, и душа точно тоже просыпается, восстает.

И даже в последние годы, несмотря на возраст, на болезни, Ирина Николаевна принимала всегда и всех – и неизменно с радостью. Вела на кухоньку и чем-то угощала. Стремилась не жаловаться на болезни, а рассказать лучше что-нибудь полезное, передачу какую-нибудь пересказать, чем-то новым поделиться, как куском пирога прямо из печки, – причем было ощущение, что в ее пересказе всё из не таких уж и вкусных порознь ингредиентов готовилось и выпекалось теплом ее души в шедевр.

И она, имея этот дар преображающего внимания, до последнего зорко следила за тем, что происходит в мире. У нее оставался вкус к жизни.

Москва. Рождество Христово 2019 года. Ирина Николаевна в кругу семьи. Слева направо: Николай (сын), Серафим, Евфросиния, Даниил, Василисса, Анна. На первом плане внуки Иван и Николай

У меня и сейчас ощущение, что можно быть с нею всегда на связи.

– Тетя Ира, это Настя, – порою и заплаканно произнесешь.

И она тут же:

– Ну, давай приходи, дорогая, я тебя жду, а то поговорить не с кем, приходи!

(Продолжение следует.)