«Мне очень повезло со встречами в жизни»

«До сих пор храню свой детский дневник и то Евангелие в нем»

Священник Димитрий Останин Невероятно интересная беседа в рамках «географического» цикла интервью с православными священниками из разных уголков земного шара у нас получилась с настоятелем Свято-Богоявленского прихода норвежского Бергена. Поговорили о Ларошфуко и баптистах, сыгравших важную роль в духовном становлении батюшки, обсудили его увлечение шахматами и первые шаги на пути к священству, неожиданный переезд в Норвегию по благословению будущего Патриарха Кирилла, плюсы и минусы жизни в стране, покупку храма в кредит и организацию бизнеса ради погашения приходской задолженности, хлеб как источник жизни и любимое хобби, опыт новомучеников в пандемию, а также побеседовали о том, как изменить мир внутри себя через добрую улыбку и помощь ближнему.

– Отец Димитрий, вы родились на Украине, и, как выяснилось во время нашей подготовки к беседе, у вас оказалось достаточно много общих знакомых со священником Алексием Сураевым, героем одного из прошлых интервью. Уж не Белгородскую ли семинарию вы заканчивали, с «миссионерской» приставкой к названию? И как вообще получилось, что пришли к вере, выбрали священнический путь служения?

– Да, Владимир, я родился и вырос на Украине. Мое детство пришлось на позднесоветский период, а юность – на Перестройку. Это приблизительно за 10 лет до появления Белгородской семинарии. Если я не ошибаюсь, то на момент моего осознанного обращения к Богу действовало всего 3 духовных семинарии по всей стране – в Загорске (ныне Сергиев Посад), Ленинграде (Санкт-Петербург) и Одессе. А уже в 1992-м была открыта духовная семинария в Киеве. Из-за того, что семинарий было мало, о них ходили совершенно невероятные слухи, даже среди людей верующих. Говорили, что образование, которое давали в духовных школах, было на уровне МГУ. Все это создавало соответствующую таинственную атмосферу. Я это помню очень хорошо.

В нашем городе храма не было. Мама рассказывала, что меня крестили в одном из сел района. Много лет спустя я ездил в это село, чтобы получить справку о Крещении, но, конечно, ни священника, совершившего надо мной таинство, ни архивов не оказалось. Да, думаю, и не было никаких архивов в то время, потому что рискованное это было дело – хранить данные о людях, которые доверились священнику.

Родом я из легендарных мест. Это места славы моего народа. Здесь, рядом с селом, в котором жила моя бабушка, кстати сказать, сама глубоко верующий человек, находилась Базавлуцкая Сечь. Одна из многих стоянок украинского казачества. Рядом с городом – Чертомлыцкая Сечь. А уже позже возникла и известная Запорожская Сечь. Совсем рядом с домом, всего в нескольких километрах от нас, была найдена знаменитая скифская находка – золотая Пектораль. Все детство, сколько себя помню, эта находка будоражила наше детское любопытство, и вряд ли кто-то из нас избежал лихорадки кладоискательства. Даже взрослые не были исключением. Так история входила в нашу жизнь.

Золотая Пектораль

– А как вы пришли к вере?

– Моя семья изначально не была религиозной. Первые религиозные переживания были связаны с бабушкой: я помню, как бегал от нее вокруг стола и дразнил ее тем, что приговаривал: «Бога нет». А потом со страхом смотрел на икону Спасителя, Который держал какой-то шарик в руке, а другой рукой словно грозил пальцем мне с иконы. Это помню.

Следующее воспоминание уже значительно позже, в школе. Одноклассница принесла старинную Библию в школу. Почему и зачем, я уже не помню. Но помню, что я взял ее домой. Может быть, она и принесла ее в школу для меня. Так вот, из всех книг, что я успел бегло просмотреть, мне понравился больше всего Екклесиаст.

А моя мама любила читать и знала на память большое количество стихов. В доме всегда были сборники поэзии. Старший брат писал очень хорошие стихи. Было у нас довольно много книг на разные темы. Мама с подругами обменивалась стихами, записывала их в тетрадку. Вот в этой тетрадке я и прочитал однажды максимы Ларошфуко. Они мне до сих пор нравятся. Краткие, едкие и точные. Не знаю, почему, но Екклесиаст, с его пессимизмом: «Суета сует, все суета» и краткостью, сразу мне напомнил Ларошфуко. И я переписал всего Екклесиаста от руки в похожую тетрадку.

Следующее яркое впечатление – тоже вполне литературное, но только более раннее. На областных шахматных соревнованиях мы в той или иной степени были предоставлены сами себе. Жили в гостинице, играли в блиц, слушали музыку (у кого-то был кассетный магнитофон «Весна»), занимались всякими детскими глупостями. Однажды один из местных шахматистов пришел к нам в гости. Помню, что он был старше меня года на 3–4. Он принес с собой маленькую книжечку, брошюрку, Евангелие от Иоанна. Кому-то показывал. Я увидел и попросил почитать. Евангелие потрясло меня. Не содержанием, нет. Стилем. С тех пор это мое любимое Евангелие. Я переписал его в свой дневник от корки до корки за те десять дней соревнований. До сих пор храню свой детский дневник и то Евангелие в нем.

Евангелие потрясло меня. Я переписал его в свой дневник от корки до корки

С шахматами, кстати, связаны и первые осознанные посещения храма. Перед очередным туром приходили с друзьями в храм, веря, что выиграем.

– Выигрывали?

– Увы. Тогда, когда ходил в храм с надеждой выиграть, чаще проигрывал. А когда стал побеждать, уже не приходил в храм с молитвой о победе в шахматных баталиях (смеется).

Интересно, что моими компаньонами по интересу к религии были мои одноклассники-шахматисты. Мы довольно рано стали самостоятельными из-за этих поездок на соревнования. И, поскольку учились все в одном классе, то часто ходили и ездили по окрестностям. В том числе ездили и в соседний город, в храм. Там старинный храм, расположенный практически на берегу залива Каховского водохранилища, в частном секторе, – туда мы и ездили. Помню священника, а вот что спрашивали у него, уже не вспомнить. И помню книги на крылосе. Большие, с церковнославянской вязью. В то время ведь в большинстве храмов служили еще по старым книгам, оставшимся с дореволюционных лет. Еще помню, что фотографировали службу из-под полы пальто, стоя в притворе. Эта поездка стала стимулом к подобным путешествиям. Позже в нашем городе появился свой приход, и туда мы тоже ездили общаться со священником. Там службы проходили в бывшем жилом доме, хате – по-украински. Кстати, вот тогда я понял, насколько важно накормить человека, а потом уже предлагать ему духовную пищу. Местный священник нас кормил (смеется). Вообще я считаю, что мне очень повезло со встречами в жизни.

«Слово о Христе в моей жизни прозвучало из проповеди протестантов»

– Об этом подробнее, если можно. Это как-то связано с вашим духовным возрастанием в Церкви?

– Как это ни покажется странным, но, собственно, слово о Христе в моей жизни прозвучало не из уст священников, а из проповеди протестантов.

– Внезапно.

– Я начну издалека, надеюсь, что рамки жанра позволяют мне делать такие большие отступления?

– Да, конечно.

– Я уже говорил, что моя мама очень любила и хорошо знала русскую классическую литературу. Когда мне было около 10 лет, я уже знал на память многие из ее любимых стихотворений. В том числе «Скифов» Александра Блока. Из книг домашней библиотеки я узнал, что Блок был символистом, как и Мережковский, Гиппиус; имена так называемых младосимволистов, таких как Андрей Белый и очень странный Эллис, были у меня на слуху, и я даже пробовал подражать их поэзии.

Однажды на соревнованиях я услышал, что какой-то человек продает книги. Книги, особенно шахматные, были в дефиците. Но здесь речь шла о книгах Мережковского, сборнике стихов Балтрушайтиса и Зинаиды Гиппиус. Нужно ли говорить, что я купил их все! Благо, купоны на питание, которые мы получали от Спорткомитета, можно было легко обменять в столовой на живые рубли.

Мы мечтали организовать свой религиозно-философский журнал, вроде «Вех», писали стихи, сложные и важные письма друг другу

Ко времени встречи с протестантами мы уже вовсю мечтали о том, чтобы организовать свой религиозно-философский журнал, вроде «Вех», писали стихи, сложные и важные письма друг другу, читали все, что удавалось найти, о религии и философии.

В один из дней, когда мы должны были ехать на рудоремонтный завод для прохождения производственной практики, нас собрали всех вместе, и моя соседка и по совместительству заводской мастер рассказала нам о том, что существуют баптисты и насколько они опасны. И что один из них работает на заводе, поэтому мы ни под каким предлогом не должны с ним разговаривать, а о его попытках заговорить с нами сразу сообщить ей. После этого мы только и говорили, что о душе и о Боге, чтобы наш баптист нас услышал. Так мы и познакомились. Боюсь показаться ненасытным обжорой, но у него в семье нас тоже покормили (смеется) и подарили первый Новый Завет в нашей жизни. А позже мне подарили и маленькую Библию с трогательным посвящением. До сих пор храню эти книги, а Библия прошла со мной весь курс богословских наук и отправилась со мною в Норвегию.

«Люди, ищущие Бога»

– Отец Димитрий, а что же с Православием? Вы рассказали о символистах, о баптистах, о шахматистах. Когда же Православная Церковь появилась в вашей жизни?

– Подождите, Владимир. Сейчас все объясню. Вы знаете, что и православные, и протестанты были практически в одних условиях в советское время. И в стране невозможно было приобрести ни православной, ни протестантской литературы. Поэтому протестанты поступали следующим образом. Они списывали адреса с обложек книг, которые иногда все-таки попадали из-за границы в СССР, и просили литературу непосредственно у издательств, занимающихся духовной литературой. Поскольку я интересовался Православием, то мои новые друзья-баптисты отдали мне целый ворох книг православных издательств за ненадобностью. Это сокровище, которое я тоже храню до сих пор. Я и сейчас могу перечислить книги, которые сформировали мое предощущение православной веры.

– Что это были за книги?

– Итак, три (!) катехизиса: Митрополита Филарета (Дроздова), по которому мы учились в духовных школах, Митрополита Антония (Храповицкого), и еще один – самый лучший, который я кому-то отдал почитать, и он больше ко мне не вернулся – «Семейный», издательства YMKA-Пресс, в нем были даже ноты! Дальше – «Водою и Духом» и «Таинство Царства» протопресвитера Александра Шмемана, маленький требник, молитвослов и подшивка замечательных журналов Léternel – «Вечное» – за 1967 год.

– Весьма приличная подборка, даже по нашему времени!

– Полностью согласен! С этими французскими журналами на русском языке произошла интересная история. Я, подобно баптистам, тоже написал в издательство этого журнала. Каково было мое изумление, когда мне ответила монахиня одного русского монастыря во Франции! Надо сказать, сам журнал издавался в 1948–1976 гг. во Франции, в Аньере (пригород Парижа). А после смерти главного редактора – архимандрита (а позднее – епископа) Мефодия (Кульмана) – прекратил свое существование, хотя какие-то отдельные книги еще потом выходили вплоть до 1992 года.

Ответила мне монахиня Анна (Жаклин) (Грюнвальд) – она была письмоводителем монастыря Бюси-ан-От. Думаю, ее уже нет, хотя матушка Ольга (Слезкина), которая и была ответственной за журнал много лет, а позже стала игуменьей этой женской обители, и, собственно, которой я и писал в Париж на адрес с обложки журнала середины 1960-х годов, умерла относительно недавно, в 2013-м году, прожив 99 лет. У меня сохранились небольшие по объему, но полные тепла и света письма монахини Анны (Грюнвальд). Кстати, пользуясь случаем, очень рекомендую всем, кто любит настоящее духовное чтение, почитать опубликованные воспоминания игуменьи Ольги (Слезкиной). Это удивительная судьба. Кажется, часть из них публиковалась и у вас на сайте «Православие.ру»?

– Да, только не воспоминания игуменьи Ольги, а беседа отца Александра Занемонца с ней. Очень хорошая беседа.

– Ну вот, через эти книги, через общение с французскими русскими монахинями я и начал входить в Церковь.

– То есть книги сыграли большую роль в вашем становлении, чем непосредственное общение с верующими людьми?

– Несомненно. Но однажды книги сыграли со мной и злую шутку.

– Отсюда поподробнее.

– Вы знаете, в книгах старой печати или книгах, изданных за рубежом, цитаты приводятся гражданским шрифтом, но по-церковнославянски. Поэтому, быв однажды спрошен в храме, не желаю ли я прочитать Шестопсалмие, умею ли я читать по-церковнославянски, я на оба вопроса ответил утвердительно. Результат несложно предсказать: меня сменили после первой же минуты чтения. Тогда я понял, что этому тоже надо учиться.

– Да, хороший опыт…

– Очень! Впоследствии я не повторял таких ошибок. И когда я поступил в Техникум ракетно-космического машиностроения, то одновременно попросился петь на крылосе в кафедральном соборе.

– Отец Димитрий, извините, что перебиваю. Вы два раза уже произнесли слово «крылос». Это звучит по-книжному, читатели привыкли больше слышать слово клирос. Впрочем, для меня оно звучит более привычно…

– Это – дань памяти моему интересу к старообрядчеству. Мне так больше нравится – напоминает крылья. А вообще у меня два одноклассника – старообрядческие наставники. Один из них перешел в нашу Церковь. Вы удивитесь, Владимир, но здесь, в Норвегии, я встретил даже больше старообрядцев, чем тогда, когда жил на Родине.

–Неужели? И откуда они в Норвегии? Восточная Европа, Южная Америка, Аляска и Австралия – слышал, но про Норвегию – от вас впервые.

– Большей частью из Румынии.

– Теперь связь становится понятнее.

– Это потомки тех русских старообрядцев, которые спасаясь от царского гнева, перебрались в Румынию. Со мной был случай однажды в храме. Появился у нас один новый прихожанин. Всегда стоял как-то впереди. И я слышал краем уха, что он повторяет тексты, которые читает чтец, но как-то иначе, с другими словами. После службы я подошел и спросил, не из старообрядцев ли он? И точно, он из русского старообрядческого села в Румынии. Разговорились. Он рассказал, что учился грамоте по «Часословцу», дед у него уставщиком был в общине. Знает большую часть службы, Псалтирь, праздничные Минеи на память. Что он тут же и продемонстрировал, спев знаменным распевом стихиру, или, как он говорил, «стихеру» на литии Покрова Пресвятой Владычицы нашей Богородицы. А стихиры эти, надо сказать, не маленькие по размеру!

– И часто старообрядцы приходят к вам в храм?

– Не часто. Но я знаю несколько старообрядческих семей. Они каким-то образом разыскали наш приход и теперь иногда приходят на богослужение.

– Очень интересно и неожиданно. Но об этническом разнообразии вашего прихода мы еще поговорим. А пока давайте вернемся в кафедральный собор.

– Да, я начал петь в хоре, и это был мой первый опыт богослужебного пения. Через некоторое время меня пригласили петь в архиерейский хор. Хором тогда руководила Лидия Ивановна Комылягина. Ей сейчас, должно быть, больше 80 лет! В этом хоре пели и жены священников, и приглашенные певцы из Днепропетровского оперного театра. Очень своеобразный состав был. Пока одни молились на коленях во время Шестопсалмия, другая часть хора уходила на перекур на улицу. Но люди были очень интересные. В это же время я попросился у владыки Кронида помогать на просфорне. Помню свой содранный матрикс после первого ручного замеса теста на просфоры. Это было больно! Тяжелая работа.

– Матрикс?

– Это часть кожи у самого основания ногтя.

– Понятно. А что было дальше?

– Дальше была еще одна встреча, о которой мне хотелось бы рассказать. Это была важная встреча. Собственно, саму первую встречу я не помню. Но думаю, что мы познакомились в храме. Вы знаете, в то время молодежи в храмах практически не было, за исключением детей священнослужителей. Поэтому не было каких-то форумов для общения. Да, собственно, ничего не было, кроме богослужений. И вот, на фоне такого дефицита появился один молодой человек, который стал собирать православных юношей и девушек для бесед. Беседы эти проходили в абсолютно неформальной обстановке, за чаем с баранками и пряниками. И проходили в библиотеке. Но это не была библиотека при храме. Такие библиотеки появились значительно позже. Скорее даже наоборот. Этот молодой человек снимал, или я не знаю, как он это делал, небольшую квартиру. В этой квартире он организовал православную библиотеку. Книг в этой библиотеке было столько, что, думаю, столько не было у всех священников кафедрального собора, вместе взятых. Секрет этой библиотеки вам уже известен (смеется). Удивительные издания и книги со всего земного шара присылали в эту библиотеку щедрой рукой все, кто сочувствовал положению верующих в СССР. И вот, вокруг этих книг, которые выдавались всем желающим абсолютно бесплатно для чтения, мы собирались вечерами за кружкой чая. Наши такие посиделки обычно собирали не больше 10 человек. Но то были люди, ищущие Бога. И не обязательно православные. Приходили подискутировать и адвентисты, и пятидесятники. И мы вчитывались в страницы Священного Писания, пытаясь ответить на те доводы, которые приводили наши оппоненты. Еще я помню Библию, как мы потом называли ее – «Зеленая Библия», или она же – Брюссельская. Помните такие? Вся исписанная мелкими ровными буквами цитат из святых отцов, она производила неизгладимое впечатление. Позже мы стали собираться по вечерам на мебельно-диванной фабрике, где, собственно, и работал наш новый друг. Это было прекрасное время…

Вокруг этих книг мы собирались вечерами за кружкой чая

А потом я поступил в университет. Я по-прежнему пел в хоре Троицкого кафедрального собора, но уже приходил и пел также и в Преображенском соборе. Вспоминаю прекрасный хор этого храма под управлением диакона Вячеслава Марцинкова, он, кстати, приезжал много-много лет назад с гастролями своего квинтета в Норвегию. Этот хор исполнял за богослужениями сложную музыку. С тех пор я очень люблю церковные хоры Калинникова, Чеснокова, Рахманинова. Параллельно я пел в университетском хоре преподавателей и студентов «Просвiта». Кстати, дирижер этого хора – Анатолий Николаевич Кулагин (1936–1999) – впервые в послесоветское время стал исполнять церковную хоровую музыку в светском коллективе, а сам хор завоевал звание Народной капеллы – в те годы большое достижение. В составе нескольких хоровых коллективов я участвовал в Первом Рождественском фестивале «От Рождества к Рождеству», который теперь имеет статус всеукраинского. А в 2018-м году проводился уже юбилейный, 25-й фестиваль!

Пока я был студентом, каникулы я проводил на Соловках. Попав в сии священные места в 1993-м году, я прикипел душой и сердцем к этим местам и стал приезжать туда регулярно. Именно там я познакомился со своим духовным отцом, и именно там я понял, что хочу стать священником. А виной тому – снова книга (смеется).

– Снова загадки. Какая книга?

– Каждое лето я приезжал и читал одну и ту же книгу из библиотеки моего батюшки – это книга архимандрита Киприана (Керна) «Крины молитвенные. Сборник статей по литургическому богословию». Эта книга была переиздана уже в наше время, но издатели зачем-то убрали все церковнославянские цитаты из Писания, заменив их на русские. Это глубоко поэтическая книга. Я читал ее в белградском издании 1924 года. Удивительная книга. По настрою, который она создает, сравнима разве что с поэтическими книгами святителя Николая (Велимировича) или с «Догматикой» преподобного Иустина (Поповича).

– Вы уже рассказали мне целую жизнь, а ведь это всего лишь ранняя молодость… Как дальше складывалась ваша жизнь?

Я работал на предприятии, а жил и молился в монастыре

– Так cлучилось, что, несмотря на распад СССР, мне, благодаря протекции одного хорошего большого друга Соловецкого монастыря, удалось остаться на производственную, а затем и преддипломную практику в Москве, в Авиационном научно-техническом производственном объединении имени академика Туполева, в качестве инженера в отделе прочности конструкций летательных аппаратов. Жил я на подворье Соловецкого монастыря, в самом сердце Москвы. Добрый архимандрит Мефодий (Морозов) с братией приняли меня с большим гостеприимством, чем я заслуживал, и терпели меня – светского человека – рядом с собой. Это было замечательное время, потому что я работал на предприятии, а жил и молился в монастыре. Тогда наместником Спасо-Преображенского Соловецкого ставропигиального мужского монастыря был архимандрит Иосиф (Братищев). Всегда с благодарностью вспоминаю этот год, проведенный в обители.

Мой монастырь

После Москвы я решил вернуться на север, к своему духовному отцу. Но так вышло, что мы вместе с ним оказались в Петербурге. Отсюда я и поступил в Санкт-Петербургскую духовную семинарию. Окончил ее экстерном по первому разряду и остался служить сначала в Выборгском благочинии, а позже – в Преображенском кафедральном соборе Выборга штатным чтецом. Еще через полтора года начал работать в Паломнической службе Коневского монастыря в Санкт-Петербурге. Моего монастыря, как я говорю. Потому что, подобно тому, как я ездил на Соловки, пока был студентом университета, – я ездил на остров Коневец, пока был студентом семинарии. Посетив впервые монастырь, когда настоятелем его был игумен Мстислав (Дячина), ныне епископ Тихвинский, я приезжал на остров при настоятельстве архимандрита Исидора (Минаева) и при нынешнем его настоятеле – архимандрите Александре (Арве). Отец Исидор вместе с отцом Александром даже прилетали ко мне на диаконскую и священническую хиротонию в Калининград и Смоленск. В память об этом событии отцы подарили мне рясу и требный набор: епитрахиль и поручи. Я до сих пор пользуюсь ими и всякий раз вспоминаю моих друзей.

Вот я еще забыл сказать. Пока я учился в семинарии, по утрам мы ходили петь раннюю литургию в Александро-Невскую лавру. Позднее я и регентовал на этих ранних службах. Это очень теплое воспоминание. В прямом смысле и в переносном. В прямом, потому что нам, как хористам, разрешалось позавтракать в братской трапезной. В непостные дни там подавали очень вкусную кашу на молоке и какао. И вот, этот завтрак после духовного переживания Божественной литургии... Выходишь потом на паперть храма, в мороз, еще темно на улице. Семинария еще спит. А у тебя ангелы поют в душе. Так хорошо на сердце. Острое впечатление. Кстати, настоятелем лавры является епископ Назарий, который был первым настоятелем Коневского монастыря! Так что, действительно, Коневский монастырь – мой монастырь. Сегодня его не узнать! Кстати, сейчас монастырь относится к Выборгской епархии, а управляющим епархии является епископ Игнатий, который много лет назад сослужил Святейшему при моей хиротонии в Смоленске. Так удивительно все закруглилось (смеется).

Продолжение следует