Протоиерей Валентин Басюк (Новая Зеландия): «Вызов времени для Церкви – преодоление торжества зла в мире»

Вера в жизни отца Валентина появилась в процессе заготовки дров, решение стать священником он принял после ДТП, а когда собрался переезжать в Новую Зеландию, врачи ошибочно поставили ему смертельный диагноз. О трудностях эмиграции, советах для ищущих священства, русском храме как доме для всех народов в городе Христа, методах воспитания ответственного прихожанина, приходской трапезе как способе послужить ближнему, сознательных протестантах и доброжелательных католиках, церковном кэшбеке и идолизации церковной жизни, миссионерстве как образе жизни, скромных архипастырях и главных переживаниях вдали от Родины – в очередной беседе нашего «географического» цикла с настоятелем Свято-Никольского храма города Крайстчерч в Новой Зеландии, клириком Австралийско-Новозеландской епархии РПЦЗ, протоиереем Валентином Басюком.

Протоиерей Валентин Басюк с семьей

– Отец Валентин, начнем с самого начала. Как вы пришли к вере и стали православным христианином?

– Родился я на Украине, в небольшом, но уютном городке Костополь Ровенской области. Бабушка моя была верующим человеком, иногда ходила в церковь. Она крестила меня в детстве, но сознательное воцерковление прошло в юношестве. Во время учебы в техникуме у нас был замечательный педагог, Сергей Владиславович Хрестин, позднее ставший священником (кстати, сейчас он служит в Скорбященском женском монастыре села Хмелево Владимирской области, где когда-то начинал служить я). Сергей Владиславович предлагал своим ученикам маленькие туристические путешествия, в том числе в село Ильинское, в Георгиевский храм. В те времена это была едва ли не единственная действующая церковь в районе. И там служил отец Палладий, который позже стал моим духовником. Цель путешествий – путешествия, а также помощь приходу с заготовкой дров. И именно с заготовки дров в моей жизни появилась вера. Через Сергея Владиславовича, отца Палладия, подвизавшихся при храме сестер Манефу и Иоанну я постигал мир Православия и делал первые сознательные шаги в вере.

Именно с заготовки дров в моей жизни появилась вера

– Вот, значит, как всё началось – с заготовки дров…

– Да. А позднее, после техникума, я поступил в университет во Владимире, где учился на юриста. В это время я посещал Княгинин женский монастырь, общался с отцом Владимиром Захаровым, и вместе с ним мне довелось немного поучаствовать в восстановлении Николо-Галилейского храма. Период моего обучения в университете совпал с серьезным увлечением историей и философией. Там я встретил довольно много сильных педагогов (Павел Евлампиевич Матвеев, Людмила Андреевна Чалая, Юрий Ваганович Согомонов и других), которые помогли своими глубокими лекциями сформировать запрос к церковной жизни и привить интерес к культуре мышления. Наверное, поэтому позднее моя дипломная работа была посвящена проблеме легитимности в государстве, правосознанию и их влиянию на налогообложение.

Освящение церкви святителя Николая. Крайстчерч Вместе с тем в университете были преподаватели-коммунисты, это вынуждало знать предмет более основательно, так как, несмотря на теоретическую толерантность, некоторые преподаватели все еще исповедовали воинствующий атеизм. В конце концов один из самых влиятельных профессоров снизил мне бал за диплом, хотя за все 5 лет учебы у меня не было ни одной четверки. Он это сделал только потому, что его сильно раздражала тема правосознания в контексте работ Ильина, тема веры, и более всего – вопрос легитимности, как одна из ключевых проблем России.

Помимо восстановления храма, мне удавалось принимать участие в богослужениях, помогать на клиросе и в алтаре. С третьего курса начиналась обязательная практика для всех студентов. Так сложилось, что одним из мест, где я практиковался, была налоговая инспекция Владимирской области. Мне предложили остаться работать юрисконсультом областной инспекции, продолжая свое обучение. Это было сложное время, экономика была разрушена, фискальная система государства – тоже. Мне повезло встретить в инспекции очень хороших людей, которые трудились на совесть. Я вспоминаю этот опыт, как очень светлый и христианский. Позднее, служа в Церкви, не раз убеждался, что иногда светский коллектив может явить по-настоящему христианский дух. И наоборот, мы можем создать внешне яркий и по форме радикально-консервативный христианский институт, общество, но с точки зрения евангельской реальности мы окажемся в состоянии фарисеев…

Так вот, после окончания университета встал вопрос о выборе жизненного пути. Надо было выбирать, что делать дальше? И я принял решение – отказаться от государственной службы, отслужить в армии: хотелось честно выполнить свой долг, чтобы позднее быть свободным в своем решении. По какому-то стечению обстоятельств… нет, по Промыслу Божьему, я попал служить в Зосимову пустынь, в деревню Арсаки, достаточно известное тогда место. И тот период оказал на мое мировоззрение очень серьезное влияние.

– Столкнулись с трудностями армейской жизни?

– Да... Временное лишение возможности участия в литургии. Неуставные отношения, та самая жестокая дедовщина и издевательства. Все это ставит сложные вопросы перед молодым человеком. Как реагировать? Как остаться христианином в таких условиях? Как быть мужчиной и солдатом, не сломаться? Где найти силы, чтобы защитить слабого, когда система против, и все боятся, а иногда ты один против толпы… Но было и много утешительного – солдатская церковь в казарме, которую мы сами строили и украшали. Солдатский хор. Работа преподавателем Закона Божьего для детей военного городка. И многое другое. Очень много хороших и добрых офицеров и солдат.

Где найти силы, чтобы защитить слабого, когда все боятся, а ты один против толпы

После армии я женился и какое-то время служил псаломщиком и алтарником в московских храмах (на Ордынке в Скорбященском храме, в церкви Успения на Могильцах). Работал также в газете «Православное Слово». Когда мне предложили вернуться во Владимирскую область и стать священником в женском монастыре села Хмелево, я согласился. И около 20 лет служил как простой священник на приходах и в монастырях Владимирской епархии, куда направлял правящий архиерей, а с 2013 года – в Новой Зеландии.

– И все-таки, что подтолкнуло вас к такому серьезному решению – выбрать для себя священническое служение? Просто предложили – и вы согласились, и все?

– Мой духовник, отец Палладий, и другие священники советовали мне задуматься о церковном служении еще во время учебы в университете. Я действительно полюбил Церковь. Но в то же время сомневался: достоин / недостоин, стоит / не стоит, время / не время, а может, сделать карьеру сначала и встать на ноги? Ведь для рукоположения стоит быть более зрелым… Было время больших колебаний и поисков. Не знал, что же мне делать.

После службы в армии, в 2000-м году, на память преподобного Сергия и преподобномученицы княгини Елизаветы и инокини Варвары, произошел следующий случай. В селе Пятница Владимирской области служил очень хороший и замечательный священник (увы, он погиб), отец Анатолий Яковин. Его образ сыграл огромную роль в моем выборе. Человек, умевший быть простым и очень глубоким, понимавший простого человека и интеллигента, вместе с тем живой, яркий, не боявшийся ошибаться, очень щедрый и широкой души.

Так вот, в день праздника мы оказались вместе с ним в селе Великодворье. Богослужение, трапеза, гости. У меня был товарищ, который предложил прокатиться на мотоцикле одного священника. Мы попросили, он не отказал. Поехали кататься. На обратном пути, на скорости более 100 километров в час, водитель, мой товарищ, не справился с управлением, и мы улетели с дороги в лес!

– Жуть.

– Врезались сразу, кажется, в три дерева. Они небольшие, но все же. Каким-то образом на уже отделившемся от мотоцикла сиденье мы перелетели через руль и летели порядка восьми метров. Друг головой «воткнулся» в землю, а я приложился грудью. Чудесным образом мы облетели все деревья и остались живы, даже ничего не сломали себе.

– Чудо. А мотоцикл, конечно же, был полностью разбит.

– Именно. Но после этого события ко мне пришла ясность ума и решимость: наверное, раз уж я собрался стать священником, надо им стать. Это событие окончательно повлияло на мое решение.

– Раз уж вы пребывали в сомнениях, но в итоге – пусть и под воздействием вот таких экстремальных обстоятельств – сделали выбор, дайте совет молодому (или немолодому) мужчине, ищущему священства. И сомневающемуся, и уверенно этого желающему.

– Сомневающемуся – мужаться. А уверенному – сомневаться. Советовал бы думать, думать, думать и молиться. Не спешить с этим выбором, особенно сейчас. Есть новые сложности и вызовы, очень непростые. Наверное, нужно дожидаться, чтобы Церковь тебя искала. Должен наступить в жизни момент призвания, и он должен быть выраженным, явным. Вообще, в Церкви хорошо, когда человека призывают на служение, приглашают, ищут. Потому что речь идет о том, что ты отдаешь себя, служа делу Церкви, не всегда всё получается, но… За красивыми словами о служении скрываются десятки лет труда. И пути назад нет. Далеко не всё в Церкви гладко и легко. Надо подумать хорошенько: стоит ли. «Не многие делайтесь учителями» (Иак. 3, 1)!

Церковь святителя Николая. Крайстчерч     

Должен наступить в жизни момент призвания, и он должен быть выраженным, явным

– Вернемся к вашему служению… Так и трудились вы в родной Владимирской епархии, пока вдруг не отправились в Новую Зеландию… Как это произошло?

– В какой-то момент появились среди наших прихожан люди, приехавшие из Новой Зеландии. Удивительно, но они-то и предложили: есть место в Крайстчерче, нужен священник. Потом мы встречались с благочинным Новой Зеландии, отцом Владимиром Бойковым, затем с Митрополитом Иларионом (Капралом). Они это дело одобрили. И в 2013-м году мы переехали.

– Просто дался переезд вам и членам семьи?

– Переезд был очень непростой. В связи с воссоединением Церквей – это сложный административный процесс, по крайней мере тогда, может, сейчас наработана практика, и стало легче. Должен был одобрить Патриарх, помимо местных епископов. Есть миграционные требования. Если идет речь о переезде семьи – это целый набор переживаний и необходимых к выполнению заданий. На момент переезда у нас с супругой Александрой было трое детей (четвертый ребенок родился уже в Новой Зеландии). В нашем случае во время медкомиссии выяснилось, что у меня есть проблемы со здоровьем, и я вроде как умираю.

– Что такое?!

– Во время прохождения медкомиссии у меня обнаружили многочисленные пятна на легких. В России подумали – все очень плохо, то ли туберкулез, то ли рак. Но в итоге оказалось, что буду жить и служить Богу.

В итоге оказалось, что буду жить и служить Богу

Мы положились на волю Божью: если я буду нужен как священник в Крайстчерче – переезд получится, а нет – так нет. Специального желания уехать из России не было никогда. И уж, конечно, я не искал этого назначения и не напрашивался на него. Даже более того, долгое время в жизни мы с супругой и подумать не могли, что мы можем куда-то уехать так далеко, всегда было желание послужить на «земле», поэтому и уехали из Москвы в село, хотя была возможность служить и в Москве, и во Владимире. Но по целому ряду причин мы приняли решение, что раз можем быть полезны в Новой Зеландии, – поедем. Предложили – согласились. И у нас получилось.

– Один из первых вопросов, который я задаю священникам, покинувшим пространство Русского мира и отправившимся нести слово Божие на чужбину, – про различия. Различия жизни, менталитета людей, атмосферы в обществе… Обо всем – по порядку. Первый вопрос – что произвело на вас глубочайшее впечатление в первые месяцы пребывания в Новой Зеландии?

– Культурного шока не было. Мы не летели в какой-то идеальный мир. Когда нам предлагали приехать «на разведку», посмотреть страну и город (вдруг не понравится), мы отказались от этого. Не надеялись, что у нас тут по умолчанию все будет прекрасно. Самым большим шоком был как раз вопрос эмиграции и связанные с ним сложности. Эмиграция – непростое дело для любой семьи.

– Есть что-то, к чему до сих пор не можете привыкнуть?

– Удаленность близких, родных, знакомых. Это главное. Родители остались в России. Есть много прихожан и друзей, они тоже остались в России. К этому не можем привыкнуть. Если ты живешь в Европе, это, наверное, как-то можно поправить. В Новой Зеландии это тяжело.

– Новая Зеландия – страна для жизни? Какие плюсы и минусы здесь вы для себя отметили?

– Страна – для жизни, однозначно. Ее недостаток – удаленность от всего мира. Но это же может оказаться и плюсом. В период пандемии, например.

В Новой Зеландии потрясающие возможности для самореализации человека. Природа, культура, общественная жизнь – все для тебя! Но если сложно найти самого себя – проблема усугубляется. В том числе из-за малочисленности населения страны. В Окленде это не так чувствуется. А на южном острове гораздо более свободный образ жизни. Может наступить депрессия и отчаяние, если сложно реализоваться.

Крайстчерч

– Есть примеры среди прихожан, «нашедших себя» в Новой Зеландии?

– Можно любого из них брать и рассказывать! Очень талантливые и хорошие люди. Но любая эмиграция может привести к понижению социального статуса. Иногда человек это как-то преодолевает, а иногда нет. Если ты владеешь рабочей специальностью, может быть, легче устроиться. А если занимал значимую должность – очень может быть, что эта позиция просядет. Да, может, ты и будешь жить неплохо. Но… Немаловажно здесь чувствовать свою реализованность.

Допустим, был человек в России врачом. Приехал в Новую Зеландию. И не смог стать доктором, потому что трудно подтвердить квалификацию. Также и с другими профессиями. Это вызывает определенные сложности, и к этому надо быть готовым.

– А как оцениваете атмосферу в стране? Ритм жизни спокойный и размеренный, или, наоборот, очень динамичный и нервный?

– Атмосфера спокойная и доброжелательная. Не идеализирую, потому что есть свои проблемы. А в целом – все спокойно и доброжелательно.

– Теракт в Крайстчерче – печальное исключение?

– Именно, есть правило, а есть исключения. И теракт как раз из этой серии. Даже в таком безопасном и благополучном месте, как Крайстчерч, могли произойти такие события. Мир становится глобальным и прозрачным, и никто нигде не застрахован от подобных явлений, к сожалению. В целом ситуация все же спокойная.

– Попробуем сравнить жизнь в Новой Зеландии с той реальностью, в которой вы жили в России?

– Я бы хотел отметить удивительную похожесть жизни в Новой Зеландии и России!

– Чем же?

– Мы с семьей жили в Подмосковье и Владимирской области, в своем доме. А жизнь в Новой Зеландии – это жизнь в частных домах. Одно-двухэтажные здания занимают 90% архитектуры. То же самое для нашей семьи было и в России.

Природа южного острова, на котором мы живем, опять же, похожа на российскую, ту, среди которой мы жили: хвойные, лиственные леса, березы. Но другой менталитет и другая культура. Это главное отличие.

Будни приходской школы

– К приходу, на котором несете служение. Расскажите о нем. Кто ваши прихожане? В основном русские эмигранты разных волн – или есть православные из местных новозеландцев?

– Это один из самых интересных вопросов, потому что в Русской Зарубежной Церкви принято выделять несколько волн эмигрантов. Есть понятие «революционной эмиграции». Это люди, уехавшие после 1917 года. Особое сословие. Но в Новой Зеландии оно не представлено никак. Совершенно.

Второе поколение – люди, оказавшиеся здесь после Второй мировой войны. И наш приход к этому имеет прямое отношение. В Европе тогда было много трудовых мигрантов, военнопленных, беженцев. Они были высланы, но Австралия не смогла их принять, а Новая Зеландия приняла. Я слышал много историй, как простые новозеландцы помогали устраиваться этим людям, помогали с работой, жильем, деньгами. Церковную жизнь эти люди поддерживали даже на корабле по пути в страну, совершая богослужения. Позднее они собирались на молитву в гаражах и на старых пароходах. А в 1963-м году построили церковь. Конечно, представителей того поколения уже не осталось. Кого-то я застал и даже хоронил.

– Вспомните кого-то из людей той волны?

– Был интересный случай. В Великую Пятницу меня приглашают в госпиталь к умирающему. Дедушка, около 90 лет, почти без сознания несколько дней, не говорит, иногда слегка приоткрывает глаза. Я пытаюсь понять, как помочь ему. Он не реагирует, дочь убеждает меня, что все бесполезно. Она же пригласила меня уже о похоронах договориться и благословить умирающего. Но я выясняю, что дед наполовину немец, родился и вырос на Украине, был призван в армию, попал на войну, потом был плен, служил в немецкой армии, потом в английской, был серьезно ранен... Сложная судьба. Верующий человек, участвовал в строительстве церкви.

Неожиданно на вопрос: «Хотел бы он причаститься?» дедушка открыл глаза и ответил: «Да»

Когда я уже перебрал все доступные языки, неожиданно на вопрос по-украински: «Хотел бы он причаститься?» дедушка открыл глаза и ответил: «Да» – и снова их закрыл. Мы помолились, попросили его открыть рот, он молча открыл и принял Тело Христово. Когда закончили молиться, я обратился к нему со словами: «Христос Воскресе!», он ответил: «Воистину Воскресе!» Это единственное, что он сказал за все это время.

Дочь стала договариваться со мной о похоронах. Ведь врачи сообщили ей, что речь в случае с отцом идет о нескольких часах жизни. И она обратилась ко мне, чтобы договориться уже и об отпевании. А я после Пасхи должен был лететь в епархию, в Австралию. Мы думали, как и когда все организовать, но ничего не получалось. Тогда я вдруг повернулся к дедушке и попросил его подождать. Дочь не верила, что это вообще возможно, но так и вышло. В день моего возвращения из Австралии она написала мне о его кончине. Я как раз прилетел к отпеванию. Вот так он и скончался на Светлой Седмице, дождавшись меня…

Но сейчас представителей этой волны и их потомков среди наших прихожан уже нет.

– Куда они исчезли?

– Кто-то уехал, кто-то просто растворился в среде местных. А представители следующего поколения, из которых в основном приход и состоит, начали приезжать в Новую Зеландию с 1990-х годов и до нашего времени. И они ехали сюда не вынужденно. Их из страны никто не выгонял. Ехали добиваться жизненного успеха. Это особый склад людей, характер которых сказывается на церковной жизни.

Кроме русскоязычных прихожан (специально подчеркиваю, потому что с нами молятся люди из Украины, Белоруссии, Казахстана, Прибалтики, Узбекистана), в нашем приходе есть сербы. У нас даже диакон серб. Кстати, официальная миссия Сербской Церкви базируется на территории нашего храма. Наше здание является домом и для русских, и для сербов. Живем одной семьей. Есть румыны, но сейчас приходят реже, потому что появился приход Румынской Церкви. Есть китайцы, индусы, много американцев и новозеландцев, приходят и греки. То есть люди абсолютно разных культур стали нашими прихожанами.

Люди абсолютно разных культур стали нашими прихожанами

– В таком случае на каком языке совершаете богослужения?

– На церковнославянском, английском, а иногда и на сербском.

– Приход более мужской или женский?

– Пополам. Люди разных возрастов, есть семьи с детьми.

– Социальный портрет прихожанина?

– Чаще – достаточно скромные люди.

– Много людей приходит молиться в воскресный день?

– На службы приходит иногда до 100 человек, иногда и больше, но постоянных прихожан около 50 человек. Вообще, у нас маленький храм. 5 на 5 – основная часть здания. Притвор – 12 квадратных метров и такой же алтарь.

– Больной вопрос отечественных реалий: насколько активны прихожане в жизни общины? Основная ответственность за приход лежит на плечах настоятеля, или же приходской совет разделяет эту нагрузку, в том числе и материальную?

– Владимир, вы попали прямо в цель! Понимаете и чувствуете особенности церковной жизни… Именно это мы пытаемся в людях воспитать. И есть свои результаты. Есть люди активные и отзывчивые. Как и везде, тех, кто несет на себе ежедневный груз приходских обязанностей, немного. Один из индикаторов — это трапеза. Кто знает, тот понимает важность и сложность проблемы. Трапеза существует у нас как результат сотрудничества всех ее участников. Есть график дежурств, люди участвуют в этом и вместе с тем служат друг другу таким образом, общаются. Вроде бы малозаметное дело, но регулярное и систематическое. И такое малое дело требует от человека серьезной веры и активного труда. Здесь сразу обнажаются наши слабости: жадность, сварливость, желание выехать за счет соседа, склонность к интригам, неумение слушать других, нежелание работать в команде и под чьим-то началом … Так много всего, в таком элементарном деле! А ведь трапеза – это продолжение литургии, так любил повторять владыка Евлогий (Смирнов), рукоположивший меня.

Доход почти полностью складывается из добровольных пожертвований постоянных прихожан

Приход сейчас живет на свои средства, это замечательно для нашей маленькой общины. Что очень важно, доход почти полностью складывается из добровольных пожертвований постоянных прихожан. Это серьезный показатель духовной жизни – лично для меня. Пока скромно, но системно, и есть уже прихожане, которые сознательно стараются между собой распределить эту нагрузку. Хотя, конечно, здесь еще огромное поле для работы. И, к сожалению, русскоязычным иногда нужно поучиться отношению к Церкви в этом вопросе. Иногда русский человек из-за недостатка подлинного церковного опыта искренно считает, что Церковь — это здание или организация по оказанию национально-магических услуг. «Её должно содержать государство, может быть, тот богатый человек, которого я осуждаю, или, на худой конец, эти англоязычные», – вот такая логика бывает у некоторых людей. В крайнем случае все на приходе должно решаться само собой, а человек готов прийти и с радостью покритиковать всех: от высших до нижних.

Конечно, далеко не все русские так думают, есть серьезные и глубокие люди, но и пробелы есть, нужно учиться. Иногда бывают курьезы. Подходит женщина и горячо просит подтвердить, что десятина – это «ересь протестантская». Инославные русскоязычные близкие друзья этой женщины обличали ее в том, что она реально почти не участвует в материальной жизни своей общины. Я спрашиваю: «А как вы думаете, как правильно, как по-православному?» Ответ: «Ну, не знаю, как-то само, или, когда захочу, я могу купить свечку»… Но при этом у человека ясно звучат нотки того, что ей все должны, в том числе Церковь, Бог...

«Ну, не знаю, как-то само, или, когда захочу, я могу купить свечку»

– Да, видимо, действительно я задел вопросом за живое… Кроме совместной трапезы – очень важного для прихода общего дела, – что еще можете отметить из внебогослужебной деятельности?

– У нас действовала церковная школа до пандемии. Сейчас проходят нерегулярные занятия с детьми, в том числе по основам веры, литературе, развитию речи, творческим предметам. Есть беседы по воскресным дням, помимо трапезы. Происходит это на постоянной основе уже много лет. И с молодыми, и с людьми старшего поколения, на английском языке, кстати, в том числе. Так сложилось, что сейчас интерес больше проявляют англоязычные прихожане, хотя и наши соотечественники приходят.

Есть практика совместных пикников или организация культурных мероприятий: выставки, спектакли или концерты. Например, у одного прихожанина-серба свой ансамбль – «Музыка Балканика», и он организовывал для нас концерт пасхальных песнопений. Проходили и спортивные мероприятия – от шахмат до бокса, но самоцелью это для Церкви, конечно, не является. Я посещаю больницы и госпитали, а также дома прихожан в будние или даже праздничные дни. Живое общение занимает очень много времени и сил.