Три подвига отца Евстафия

Священник Евстафий Малаховский

Люди, открытые перед Богом, открыты, как правило, и перед ближними. Открытость эта не означает, конечно, непристойной расхристанности или надрывного выворачивания себя наизнанку. Речь о другом: смиренному, свободному от гордости и тщеславия христианину нет нужды казаться лучше, чем он есть на самом деле. Есть другая нужда: быть для всех лишь тем, что он есть, а именно – кающимся грешником, обычной – не лучшей и не худшей – овцой Христова стада, а если пастырем – то недостойным, не по заслугам своим, но по благодати носящим сан. Вот почему такие люди не стыдятся рассказать о своем грехе, падении, ошибке – если считают такой рассказ полезным, если он, как им представляется, может научить чему-то других.

Именно таким смиренным и открытым христианином видится мне священномученик Евстафий Малаховский, проживший на этом свете всего лишь 38 лет.

Подвиг первый

Решив назвать свой рассказ о нем именно так, я расскажу сейчас о первом его подвиге, хотя в данном случае это слово покажется кому-то слишком громким. Но ведь у святых отцов слово «подвиг» вообще не носит пафосного характера; оно означает лишь то, что человек смог подвинуть, изменить что-то в себе самом. Это всегда трудно, более того – это невозможно без Божией помощи, а она подается по мере твоих собственных усилий. Итак, вот что откровенно и просто рассказывает о себе отец Евстафий – причем ни в каком ни в личном дневнике, а во вполне официальном издании – «Туркестанских епархиальных ведомостях» за 1909 год^[1]:

У святых отцов слово «подвиг» не носит пафосного характера; оно означает лишь то, что человек смог изменить что-то в себе самом

«В начале моего служения Церкви Божией я был назначен священником в одно небольшое село. Будучи молод летами и совершенно не зная жизни, я сразу попал, что называется, в теплую компанию. Вся имевшаяся в селе и окружности деревенская интеллигенция, не исключая и дам, пьянствовала почти напропалую. Соберутся, бывало, и не знают, о чем говорить, пока не появится на столе водка…»

Да, начиналось всё весело (как обычно это начинается), а обернулось серьезной бедой: жизнь молодого батюшки пошла под откос, он едва не потерял и семью, и сан:

«Слух обо мне дошел до преосвященного. И он вынужден был перевести меня на псаломщическую вакансию, хотя и без запрещения в священнослужении. <…> Поехал я на новое место один. Жизнь в одиночестве была для меня невыносимо тяжела, и я опять стал выпивать…».

Но однажды случилось чудо. Какое?.. Подробностей отец Евстафий не сообщает: рассказывает лишь, как ездил на приписной сельский приход, где совершалась всенощная, а потом вернулся на предоставленную ему земскую квартиру. И там произошло нечто, заставившее его тут же, поздним вечером, отправиться в приходскую церковь, чуть ли не с постели поднять ее настоятеля и исповедаться, наконец, в грехе пьянства… И лишь через несколько лет узнал отец Евстафий, что боголюбивая теща его послала тогда телеграмму отцу Иоанну Кронштадтскому – с просьбой помолиться о немощном зяте. И не по молитвам ли этого великого пастыря произошло с молодым батюшкой то, о чем он не хотел рассказывать подробно?..

После той ночной исповеди отец Евстафий почувствовал себя совершенно иным человеком – и не только не возвращался более к пагубной страсти, но боролся с этой бедой всю свою короткую священническую жизнь, создавая в приходах общества трезвости. Вот как рассказывает об этом в тех же «Туркестанских епархиальных ведомостях» (1908 г.) псаломщик церкви в селе Ивановском Лепсинского уезда Туркестанского края Иван Дмуховский, член созданного отцом Евстафием общества:

«В одно воскресенье после обедни трезвенником-настоятелем была сказана живая речь по поводу свирепствующего в нашем приходе пьянства. Речь эта имела свое действие: тотчас же пять человек, в числе которых были местный учитель и псаломщик (т.е. автор заметки), дали обещание не пить в течение известного времени водки, вина и других охмеляющих напитков. В заключение был отслужен молебен Божией Матери. <…> Самым лучшим показателем успеха нашего общества трезвости было то, что в Рождество и Пасху не видели ни на улице, ни в домах пьянства и пьяных людей…»

Далее Дмуховский приводит цифры ущерба, понесенного кабатчиками, а это ведь было самое прибыльное дело в российской глубинке. Вот почему движение трезвости, весьма развитое в России конца XIX – начала ХХ века, сталкивалось с таким сопротивлением. Но оно продолжалось, раскрывая и показывая то лучшее, что было в русском человеке: может пасть, да, но и восстать может, поскольку сердце живо, чистота заповедная там, в его глубинах, сохранена, и к покаянию человек способен.

Активный корреспондент «Туркестанских епархиальных ведомостей», отец Евстафий настойчиво предлагал сделать Туркестан^[2] экспериментальной зоной «сухого закона», что помогло бы сохранить от алкогольного соблазна киргизов, а также исключило бы презрительное отношение мусульманского населения к русским как к «пьяницам». Однако пора уже рассказать о жизненном пути нашего героя и о том, как он попал в Туркестан.

Немного о Малаховских

Должна сказать, что сведения о происхождении этого святого скудны – даже и в книге «Воин Христов добропобедный»^[3], которой я пользуюсь, об этом сообщается очень кратко: родился в семье священника Полоцкой епархии. Искать более подробную информацию пришлось на краеведческих и родоведческих сайтах и форумах, где есть и противоречия, и загадки: так что, если я в чем-то ошибусь, пусть знающие люди меня поправят.

Итак, священномученик Евстафий Малаховский родился в 1880 году в Белой Руси, в селе Неведро Невельского уезда Витебской губернии, где служил еще его дед, священник Косма (Кузьма) Алексеевич Малаховский (1811–1889). Отец нашего героя, Владимир Космич Малаховский, был учителем в Неведринском народном училище, а законоучителем в нем был отец Косма; это сведения за 1882 год^[4]; в том же году Владимир Космич стал псаломщиком, а затем священником. Его супругу – маму нашего героя – звали Ольгой Григорьевной. Она умерла в апреле 1902 года; некролог в Полоцких епархиальных ведомостях» сообщает, что покойница была

«…преданной женою мужа, любвеобильной матерью и труженицей в своем доме, всегда старавшейся бережливостью и аккуратностью благоустроять свою довольно многочисленную семью. Муж с такой женою был покоен и счастлив. Скудны были достатки доме ее, но она чужда была всякого ропота и жила всегда с надеждой на Бога».

С 1893 по 1918 год Владимир Космич служил в храме во имя святого преподобного Сергия в селе Лесковичи Полоцкого уезда Витебской губернии. Евстафий был старшим из восьми его детей. В 17 лет он окончил духовное училище в Полоцке, затем три года учился в Витебской семинарии, после чего четыре года учительствовал в Прудской церковно-приходской школе, в Гродненской губернии и в Стайковском народном училище Городокского уезда Витебской губернии.

Судя по всему, он отправился в Туркестанскую епархию добровольно – потому что здесь остро не хватало священнослужителей

В декабре 1904 года началось его многотрудное служение в Туркестанской епархии. Судя по всему, он отправился в эти края добровольно – потому что здесь остро не хватало священнослужителей. В мае 1905 года епископом Туркестанским и Ташкентский Паисием (Виноградовым) псаломщик Евстафий Малаховский рукоположен во диаконы и через день – во иереи. Служил в Вознесенском кафедральном соборе города Верного (ныне Алматы), в Софийской церкви того же города, а затем на отдаленных сельских приходах. С 50-х годов XIX столетия эту территорию осваивали казаки и крестьяне – переселенцы из центральных российских губерний, – безвозмездно получавшие здесь большие земельные наделы; именно они стали паствой священника Евстафия.

О том, насколько неласково встретила его с семьей (женой и двумя маленькими детьми) эта азиатская глубинка, отец Евстафий рассказывает в своих публикациях^[5] – не с целью посетовать, а с целью внести конкретное предложение. Например, обязать сельскую общину прежде решить вопрос о сколько-нибудь пристойном доме для семьи священника, а уж потом просить, чтобы в их село прислали последнего.

Перу отца Евстафия принадлежат весьма интересные наблюдения за переселенческим сообществом. Он подчеркивает разницу между благочестивыми «старожильцами» и теми, кто приехал в Туркестан после страшных событий 1905–1907 годов:

«Прежний переселенец был, почти исключительно, хлебороб. Шел в поисках землицы и лучшей доли и был счастлив, когда после долгих прошений и скитаний ему наконец удавалось получить надел и разрешение начальства поселиться на облюбованном месте. Первой заботой его после этого было построить хотя бы маленький храм, и отрадно билось сердце его, когда в этом храме, иногда раза три в год, не более, раздавалась служба Божия, совершаемая приезжим священником. В это время чувствовал он, что, хотя и далек от прежней своей родины, хотя и окружен со всех сторон иноверцами, но все же не потерял еще духовной связи с родимой стороной. <…> Дорожа своей верой, он ревниво оберегал ее. <…> Отсюда естественно, как дорожили они священником, с какой трогательной, свойственной одному русскому человеку предупредительностью относились они к нему…»

Церковь в селе Лесковичи, где служил отец священномученика Евстафия, священник Владимир Малаховский

И вот – совсем другая картина: новоселы, некоторых из которых, как пишет отец Евстафий, «выбросила из внутренних губерний России революционная волна» (иными словами, они уходили от ответственности за участие в беспорядках – М.Б.), а другие просто искали легкой жизни, льгот и правительственных субсидий («способий»), положенных переселенцам. В этих людях отец Евстафий видит лень, потребительство, беспечность, безответственность, инфантильность и при всем этом – большое самомнение и всегдашнюю готовность «качать права», как сказали бы мы сейчас. Именно в среду новоселов – а не твердых в вере «старожильцев» – легко проникают сектантские проповедники… Священник с тревогой наблюдает за процессами, идущими в народном сознании. Впрочем, он оптимистичен… и не предвидит ни судьбы Отечества, ни собственной своей судьбы.

Подвиг второй

Как часто, наблюдая за своими ближними, мы говорим: вот человек сильный, а вот слабый. Но на самом деле люди не делятся по этому принципу: каждый из нас может в каких-то обстоятельствах оказаться слабым, причем совершенно для себя неожиданно и непонятно; а в иных, гораздо более тяжелых обстоятельствах столь же неожиданно открыть в себе огромные духовные силы. Мне кажется, история священника Евстафия Малаховского это подтверждает. Сейчас я расскажу о втором его подвиге – подвиге в полном смысле этого слова, уже без всяких оговорок и сомнений.

В 1916 году в Туркестане, в области, именуемой Семиречье, вспыхнуло так называемое восстание киргизов – страшный в своей жестокости бунт против мобилизации киргизов на трудовой фронт (шла Первая мировая!), а заодно и против присутствия русских на земле, которую киргизы считали своей и более ничьей. Сепаратистские настроения подогревались заинтересованными кругами, местными баями, мусульманскими лидерами, а также и Турцией. Распространялись слухи, что в армии киргизов заставят есть свинину, будут насильственно обращать в Православие и т.д. Русские переселенческие села были практически беззащитны – армия на фронте, один полицейский на сотни верст. Киргизы, а также действующие с ними заодно дунгане и таджики смогли устроить настоящую резню^[6].

«Целую книгу можно написать о зверствах киргиз. Времена Батыя, пожалуй, уступят… Достаточно того, что на дороге попадались трупики десятилетних изнасилованных девочек с вытянутыми и вырезанными внутренностями. Детей разбивали о камни, разрывали, насаживали на пики и вертели. Более взрослых, клали в ряды и топтали лошадьми…» – сообщает отец Евстафий, непосредственный свидетель этих жутких событий.

Однако русское духовенство, служившее в этих краях, оказалось воистину на высоте своего призвания^[7]. Немногочисленные православные храмы превратились в крепости, в убежища, окруженные баррикадами из телег, уязвимые, конечно, однако же многим спасшие жизнь. Многие священнослужители приняли на себя руководство обороной русских сел. Все эти страшные дни в храмах неусыпно продолжалась молитва, совершались молебны, всенощные, Божественная литургия, люди исповедовались и причащались – прекрасно зная, что это Приобщение может оказаться последним в их земной жизни… Люди пережили смертный ужас, но и уверились в помощи Божией, в том, что Богородица слышит их молитвы – потому что происходили подлинные чудеса.

Вот что пишет Евстафий Малаховский – священник апостольской силы духа, человек невероятного мужества и твердости:

На холмах появились толпы киргизов-повстанцев. Видя это, я решил готовиться к смерти и приготовить к ней своих духовных детей

«Первым делом у меня мелькнула мысль, что необходимо объединить народ, чтобы общими силами дать отпор неверным, для чего я велел звонить в колокол… Народ быстро стал собираться в церкви. В это время на предгорных холмах около села появились большие толпы киргиз с флагами, готовившихся к нападению на него. Казалось, дни наши были сочтены, так как в селе были почти одни женщины и дети. Мужчин вообще и ранее было немного, а в рабочее время и те, которые оставались, были на работе. Да и что мог сделать десяток-другой почти безоружных людей против тысяч киргиз! Видя все это, я решил готовиться к смерти и приготовить к ней своих духовных детей. И вот в церкви мы начали служение акафиста Покрову Пресвятой Богородицы. За общим рыданием не было слышно слов акафиста. Это был общий предсмертно-покаянный плач. Семья моя находилась здесь же около иконы Богоматери. Передав чтение второго акафиста диакону Резникову, я начал исповедовать народ, но видя, что поодиночке не в состоянии исповедать, предложил общую исповедь. Народ стал с рыданием каяться в своих прегрешениях. Прочитав затем общую разрешительную молитву, я приступил к причащению всех запасными Святыми Дарами…

Все это происходило в церкви. Что же в это время было вне нее? – А вне нее совершилось дело явной помощи Божией. Киргизы в огромном количестве с диким воем бросились с гор на село. Совершенно случайно в селе оказались три казака, вооруженных винтовками, и один техник с охотничьим ружьем. И вот почти четыре этих человека при слабой поддержке нескольких мальчиков отбили нападение. Пусть неверующие люди объясняют это чем угодно, но я и мои прихожане не сомневаются в этом первом заступлении за нас Царицы Небесной. Пока происходило наступление, постепенно стали прибегать с полей и из других мест мужчины. Появилось несколько охотничьих ружей, револьверов, кос, вил… с этим вооружением люди стали на улицах по краям села. Киргизы же, собравшись на предгорных холмах, готовились к новому нападению. <…>

Прошло приблизительно с полчаса времени, как вдруг раздался общий крик, что киргизы ворвались в селение. Показалось пламя, и стало известно, что они пробежали по главной улице села и зажгли в нескольких местах дома. Поднявшийся сильный ветер еще более усиливал панику. Женщины взяли иконы из церкви и с пением “Заступница Усердная” и другими песнопениями вышли на площадь около храма…»

В ту страшную пору отец Евстафий служил в селе Покровском Пржевальского уезда; и у них с женой были маленькие дети. Невозможно даже представить себе, что переживали родители. Вообще, это всё уму непостижимо:

«Первый день ожидания страшной, насильственной, зверски-издевательской и мучительной смерти приходил к концу. Киргизы отхлынули, и лишь огонь пожаров зловеще освещал церковь, площадь, школу и народ. В церкви началось вечернее служение. Вероятно, никто не спал в эту и в остальные ночи. По крайней мере я в продолжение четырех ночей только по нескольку минут тревожно дремал, и, что удивительно, не чувствовалось склонности ко сну…

Всю ночь я ходил среди людей, исповедуя и приобщая больных и побуждая мужчин не спать и быть готовыми дать врагу отпор

Стали появляться лица, которым с Божией помощью удалось избежать насильственной смерти. Некоторые из них были жестоко изранены. Ужасом веяло от их рассказов. Киргизы не щадили даже маленьких детей. <…> Грозившая нам всем опасность подвергнуться той же участи заставляла всех еще сильнее просить помощи Божией. Всю ночь я ходил среди людей, исповедуя и приобщая больных и побуждая мужчин не спать и быть готовыми дать врагу отпор в случае нападения.

В это время в наших “мастерских”, состоявших из двух кузниц, спешно изготовлялись ружейные патроны, собирали порох, отливали из свинца пули, а впоследствии, когда не хватило свинца, на это пошли самовары. Делали копья, тесаки и прочее вооружение. Явились свои инструктора и мастера. Все работали для общего дела – спасения жизни. <…>

Почти уверенные, что не видать нам завтрашнего дня, мы начали служить всенощную Успению Богородицы. <…> Отец диакон, задумчивый и безмолвный, стоял около меня. Молча поклонились мы друг другу и святому престолу, после чего я взял святой антиминс и Дары себе на грудь, сказав, что, если меня убьют, пусть он снимет их с меня…»

Азиатский бунт, как всякая всенародная беда, обнаружил своих святых мучеников. Отец Евстафий рассказывает о священнике Иоанне Роике, которого киргизы взяли в плен вместе с его женой и детьми:

«…киргизы обрили отца Роика, убеждали его перейти в мусульманство и, получив отказ, убили отца Иоанна»^[8].

Селу Покровскому чудом удалось бежать от «повстанцев» – ночью, в канун праздника Успения Божией Матери, когда основные силы бунтовщиков от села отошли, а часовые, представьте себе, заснули и не проснулись – от грохота семидесяти запряженных лошадьми подвод, направлявшихся в более или менее укрепленный город Пржевальск. Отец Евстафий с антиминсом и дароносицей на груди сидел на козлах – «а в тележке за мной беспечно дремали, прижавшись друг ко другу, мои дети…» Это были страшные 35 километров – беженцы каждую минуту ждали нападения и смерти; и при том подбирали израненных и полуживых жителей сожженных киргизами придорожных сел, когда те выползали на дорогу. И вот, наконец, спасение – Пржевальск!

«Навстречу бегут с пиками и ружьями дружинники. Мы спасены! И литургию в день Успения Божией Матери (это был канун праздника! – М.Б.) могли служить в Пржевальске».

Давайте зададим себе вопрос: смогли бы мы с вами в такой вот ситуации совершить (отстоять) всенощную и праздничную литургию? Ответить: «Нет, куда нам, мы были бы способны только рыдать и спасать собственные жизни!..» – было бы, конечно, ошибкой, причина которой – маловерие. Священномученик Евстафий тоже проявлял в жизни свое слабость – но, когда оказалось нужно, Бог дал ему невероятные силы.

Третий подвиг

Мемориальная доска на Покровском храме в Есике (Иссыке, бывшей станице Надеждинской)

Третий подвиг священномученика Евстафия. Сайт митрополичьего округа в республике Казахстан:

«24 февраля 2022 года. Город Иссык. По окончании Божественной литургии в Покровском храме состоялось торжественное открытие мемориальной доски в честь страдальца за Христа – священника Евстафия Малаховского.

В присутствии духовенства и прихожан состоялось славление священномученику Евстафию, по окончании которого при пении тропаря святому митрополит Астанайский и Казахстанский Александр и епископ Бишкекский и Кыргызстанский Даниил сняли с мемориальной доски белый покров. Архипастыри окропили памятный знак святой водой…»

Покровская церковь в городе Есик (Иссык), бывшей станице Надеждинской

Отец Евстафий был убит в Светлое воскресенье 1918 года, когда праздничный крестный ход столкнулся с революционной демонстрацией

Станица Надеждинская – ныне город Иссык или Есик близ Алматы – была последним местом служения священномученика Евстафия. Здесь его застала революция. Здесь он стяжал мученический венец. К сожалению, сведения об этом тоже скудны. В житии, которое написал архимандрит Дамаскин (Орловский), сообщается, что он был убит в Светлое Пасхальное воскресенье 1918 года, когда праздничный крестный ход столкнулся с революционной демонстрацией. Некоторые источники сообщают, что возникла драка, со стороны «рабочих и крестьян» (тех самых новоселов, возможно!) началась стрельба, и священник на коленях умолял враждующих остановиться и вспомнить, что все они принадлежат к одному православному народу.

Евстафий Малаховский прославлен в сонме новомучеников и исповедников Церкви Русской на юбилейном Архиерейском Соборе в 2000 году.

Его младший брат, священник Георгий Малаховский (1884–1931), служивший в Пржевальске, также стал жертвой репрессий, но сведений о его кончине в базах данных нет – есть лишь сообщение об аресте в 1930-м и дата смерти.

Автор этого очерка будет благодарен тем, кто поделится сведениями о судьбе потомков отца Евстафия, а также его фотографией – мне ее найти не удалось, но икона святого носит явные портретные черты, значит, фото было в руках иконописца.

Автор благодарит насельника Соловецкой обители монаха Маркелла (Лыскова) за помощь в сборе сведений о семье священномученика.