«Ты припомни, Россия, как все это было...»

Юрово, село моё родное,
На тебя с пригорка я гляжу.
Своим взглядом нежно обнимаю
И тобою с детства дорожу.

....

Уголок России необъятной,
Для меня тебя дороже нет!
Из окна родительского дома
Струйкой льётся несказанный свет.

Читая эти строки в книге с выразительным названием «Верность», подаренной на прощание автором – Александрой Николаевной Лузгановой, одной из коренных жительниц села Юрово Трубчевского района Брянской области, – думаешь, как это редко нынче бывает, чтобы верность родной земле воплотилась и в стихах, и в жизни. Она родилась здесь, работала бухгалтером в родном колхозе имени Ульянова, потом – директором сельского Дома культуры, где теперь заведует библиотекой. Наверное, про таких людей только и можно уверенно сказать: хранитель памяти. Она и пишет об этом в своих стихах.

Трубчевская земля – души спасенье,
Источник вдохновения и сил,
Истории России возрожденье
И сохранение отеческих могил.

Об отеческих могилах она говорит с болью, показывая на буйную поросль на пригорке, наполовину перегороженном забором, за которым стоит одинокий дом. Нас привезла сюда нынешний директор сельского клуба Татьяна Владимировна Стрижнева. Мы идём втроем по заснеженной поляне в центре села, на левой стороне её два погреба, а на правой – сарай и дом с огороженным участком. За ограничивающими её зарослями деревьев и кустов – спуск к реке.

Местоположение храма в Юрово

Святое место

– Вон там у нас колодец, мы там, когда воду святили, оттуда воду носили, а этих зарослей тогда не было, здесь всё пусто было, – начинает экскурсию в прошлое Александра Николаевна, вспоминая обитателей ближайших домов. – Вот, это был сельский совет, а там была амбулатория, выше – старая контора, её сейчас нет...

– А где жила та женщина, которая икону сохранила? – спрашивает Татьяна Владимировна.

– Которая сохранила, она вот там жила, где мы проехали, – показывает Александра Николаевна.

Речь идёт о единственной уцелевшей иконе из Сретенского храма, которая тайно пережила здесь все годы безбожия и ныне находится в возрожденном храме соседнего села Плюсково.

– Там сейчас нету домов, а раньше стояли четыре дома.

– В общем, вот это и есть святое место, – обводит рукой белый от снега пустырь, на котором мы стоим, Татьяна Владимировна.

– То есть храм находится здесь? – я оговорился, но потом подумал, что это не случайность, ведь ангел храма до Страшного Суда будет стоять на своём месте, чем бы оно ни стало.

– Храм вот тут был, на его месте этот дом стоит, – показывает Александра Николаевна.

Сориентировавшись по сторонам света, понимаю, что алтарь храма Сретения Господня был там, где ныне пространство между погребами и сараем.

– Церковная сторожка была на месте этих погребов?

– Даже немножко ниже. Где-то там, где поваленное дерево.

– А кладбище где было? Покажите, пожалуйста.

– Кругом, – Александр Николаевна обводит рукой всё пространство, на котором стоит дом и забор до дороги.

– И сарай на месте кладбища?!

– Да. И дальше, в ту сторону, тоже.

– Видите вот эти клёны? Это дорога была вниз, мы раньше там ходили, и даже на этой дороге вымывалась часть костей. Значит, и здесь это всё было кладбище, – рассказывает Александра Николаевна.

– И эта дорога была границей кладбища.

– Да. Это всё кладбище, – обводит она рукой заросли и место за забором.

– Бог ты мой! – невольно вырывается у меня.

Мы раздуваем пожар мировой,
Церкви и тюрьмы сравняем с землёй!

Лузганова Александра Николаевна

Так пели романтики новой жизни, но заодно сравняли с землёй и кладбище, и новая жизнь в Юрово пошла на костях предшественников, часть которых убрали с дороги колхозные трактора. Надгробия и кресты остальных могил снесли, и место... забыли. Когда благочинный предложил поставить хотя бы поклонный крест на месте храма и кладбища – нынешние владельцы этого участка воспротивились: зачем им напоминание об этом?

И крест поставили далеко, в чистом поле, перед въездом в село.

– Так, по-хорошему, это место огородить и крест поставить здесь Сам Бог велел, это же кладбище? – удивляюсь я.

– Я про это и говорила, но никто ж не слушает...

– А когда эту дорогу, что по кладбищу прошла, сделали?

– Это было давно, год 1977. У нас тогда асфальта в Юрове не было вообще, только грунтовые дороги.

– А этот дом, что на месте храма и кладбища, когда поставили?

– Да он спокон веков тут – сколько помню, он тут.

Вот так существует память. Человек, родившийся на рубеже 1960-х годов, воспринимает то, что ему от предшественников передали как норму жизни: «Мерзость запустения на святом месте», как сказано в Священном Писании...

– На месте церкви поставили клуб, а потом, когда построили Дом культуры новый, на горке, этот клуб отдали под дом, – так выглядит история Сретенского храма в изложении нашей собеседницы.

Но эту историю надо начинать с рассказа о событиях ещё более ранних. Мне приходилось видеть дела о закрытии храмов. Тощая папка, всего несколько документов предписания РИКа сельсовету – провести работу с населением; рапорт сельсовета, и в приложении на двух-трёх листах – корявые подписи в две колонки под каким-нибудь текстом типа «просим закрыть очаг мракобесия – храм такой-то»...

Страхом веет от этих страниц: это ведь фактическое отречение от Христа.

А потом рождается документ с окончательным приговором храму.

Относительно Сретенского храма долгое время считалось, что такого документа нет. Говорили, будто сожгли фашисты или коммунисты все архивы. А дело-то оказалось в том, что советские административные реформы трижды переводили Юрово из одной области в другую, и документы разбросаны по архивам Смоленской, Брянской и Орловской области. И в Орловском архиве удалось найти приговор Сретенскому храму в Юрово^[1].

Роковое решение

Постановление 1938-05-08 Оргкомитет ВЦИК по Орловской обл. Постановление оргкомитета ВЦИК по Орловской области^[2] от 8 мая 1938 года № 1362 гласит:

«В связи с тем что: а) преобладающее большинство взрослого населения Юровского сельсовета высказалась за закрытие церкви, подтвердив это протоколами общих собраний населения, б) церковь в селе Юрове не функционирует,

1. Ходатайство граждан Юровского сельсовета и президиума Трубчевского райисполкома о закрытии церкви удовлетворить, церковь, по истечении двухнедельного срока на обжалование... закрыть и разрешить рейсполкому использовать здание церкви под народный дом.

2. Предложить райисполкому ликвидацию имущества и здания церкви произвести...».

Сила в немощи

Над этим полем звучало Евангелие и молитвы. Здесь раздавалось веками: «Святая – святым!» И приходил сюда Христос, храм Сретения был местом Встречи с Богом, а второй храм, в том же здании, на втором этаже, во имя Апостола любви – Св. Иоанна, – словно обозначал путь любви, то, ради чего эта Встреча совершается.

И жили с Богом, и поколение за поколением тела их ложились рядом с местом молитвы, в ожидании Воскресения. Но самый обильный урожай принесло время гонений, начатое русской смутой 1917 года. Чтобы узнать уровень школы, надо смотреть на отличников – и так же точно, чтобы понять уровень той Церкви, которую мы потеряли за время советских гонений, надо почитать последнее письмо одного из новомучеников:

«Моя дорогая, любимая, единственная Элинька, моя Ленуся! Прежде всего, благословляю тебя за твою верную любовь, за твою дружбу, за твою преданность мне, за твою неисчерпаемую нежность – неувядающую свежесть любовных отношений, за твою умную чуткость ко всему моему, за твои подвиги и труды, связанные с пятикратным материнством, за все лишения, связанные с твоим замужеством, наконец, за все эти последние слезы разлуки после моего ареста...

Мы дождемся радостного свидания в светлом царстве любви и радости, где уже никто не сможет разлучить нас, – и ты расскажешь мне о том, как прожила ты жизнь без меня, как ты сумела по-христиански воспитать наших детей, как ты сумела внушить им ужас и отвращение к мрачному безбожному мировоззрению и запечатлеть в их сердцах светлый образ Христа.

Прошу тебя, не унывай, я буду с тобой силою моей любви, которая ‟никогда не отпадаетˮ... Элинька, милая моя! Если бы ты знала, если бы знали люди, как мне легко было любить, и как я был счастлив чувствовать себя в центре любви, излучающейся от меня и ко мне возвращающейся. Как мне сладко было быть священником! Да простит мне Господь мои слабости и грехи по вашим святым молитвам! Благодарю тебя за твою музыку, за музыку души твоей, которую я услышал.

Прости, родная! Мир тебе. Люблю тебя навсегда, вечно. Твой Васек»

(Фрагмент письма священномученика Василия Надеждина от 24 декабря 1929 г.)

Какая высота отношения и к любимому человеку, и к своему делу служения Богу, тоже любимому! Как остро чувствуешь, читая это, будто вдохнув глоток свежего воздуха, что сам живёшь совсем в другом «горизонте» чувств и отношений, и как измельчала жизнь без этих людей.

Это не сразу случилось. Потребовалось 20 лет, чтобы преодолеть инерцию христианства и уничтожить носителей его нравственного заряда, чтобы с согласия большинства храм был закрыт, обезображен и отдан на следующие 20 лет на поругание – на святом месте звучали безбожные речи и крутили антирелигиозные фильмы, отплясывали в разгорячении молодых страстей. А потом уже не святые для двух поколений юровцев стены отдали под стройматериалы, и один дом из церковных бревен воздвигли на месте и храма, и кладбища, которое уже было признано просто свалкой костей.

Карта Юрово

Ревнители

Что такое 1918 год в Петрограде – расскажет дневник З.Н. Гиппиус:

«Погромы, убийства грабежи, сегодня особенно на Вознесенском, продолжаются без перерыва. Убитых скидывают в Мойку, в канал, или складывают как поленницы дров... объявлена Петроградская коммуна и диктатýра Троцкого... Кто цел – случайно. На улицах вонь. Повсюду лежат неубранные лошади. Каждый день кого-то расстреливают, по районным советам... Трудовую интеллигенцию лишили хлеба совершенно: каждый день курсистки, конторщики, старые и молодые падают десятками на улице и умирают тут же, сама видела...».

Что такое 1918 год в Трубчевском уезде – можно догадываться по сохранившимся сообщениям Орловских епархиальных ведомостей:

«22-го января [в 1918 г.] въ гор. Трубчевскѣ толпа вооруженныхъ людей позволила себѣ подъ видомъ обыска, вызваннаго неизвѣстными побужденіями, осквернить Срѣтенскій храмъ... вошли въ церковь и даже въ алтарь, касались руками св. престола и смотрѣли подъ престолъ... ничего не найдя въ храмѣ, удалились...»^[3].

«Крестный ходъ въ Трубчевскѣ не былъ разрѣшенъ камиссарами, поэтому 14 февраля [1918 года] [был отслужен молебен] въ Казанскомъ храмѣ, куда было приглашено мѣстнымъ благочиннымъ прибывшее на собраніе духовенство уѣзда и міряне»^[4].

Тогда еще было кому ответить на вызов безбожников решительно и открыто:

«Въ г. Трубчевскѣ образованъ Союзъ ревнителей Православной Церкви и религіи. Задачею Союза служитъ просвѣщеніе народа... изысканія средствъ къ ремонту церквей и снабженія ихъ всѣмъ необходимымъ для богослуженій, а также охрана церквей... Основатель союза – мѣстный, г. Трубчевска житель Александръ Нечаевъ»^[5].

Но это только вначале. Ревнителей жизни по Богу побеждают ревнители безбожия, вот суть первых послереволюционных лет. Россия, как евангельский блудный сын, всем народом, всем миром уходит от Отца Небесного на страну далече. И не на год, на жизнь трёх поколений.

Была ли эта катастрофа неизбежна? В начале 1910-х годов в своём отчёте обер-прокурору Св. Синода Екатеринославский епископ Агапит (Вишневский), чьи наблюдения остались удивительно точными, разделил прихожан на три категории, самой малочисленной назвав людей русско-православного мировоззрения и старинного уклада жизни. Самой большой категорией, по его мнению, были люди, чья вера не могла считаться ясной и неглубоко проникала в их жизнь. Настоящими ревнителями веры они не были, все силы отдавая организации своей бытовой жизни.

«С утра до вечера, и в будни, и в праздники, они всегда в труде, в хлопотах, суете и работе. Им ‟всё некогдаˮ, всё не время, всё недосуг. Храм Божий они посещают, но исправно только по большим праздникам, в воскресные же дни – изредка».

К третьей категории владыка отнёс по преимуществу представителей молодого поколения, которого коснулся «современный тлетворный дух отрицания и сомнения, дух гордыни и неповиновения». Они, писал епископ Агапит, мечтают о новой революции, от которой ждут для себя земного рая, то есть всяческих благ и удовольствия для тела, а главное – ничегонеделания. Этой третьей категории тогдашней деревни епископ Агапит более всего опасался, считая принадлежащих к ней лиц самыми опасными, для которых нет ничего святого. Даже если допустить, чтобы владыка несколько преувеличивал опасность, исходящую от деревенской молодёжи, вкусившей изнанку городской культуры, всё же следует признать: для тревоги основания имелись.

Отчужденность, равнодушие, страх – и одновременно агрессивность, жестокость, стремление получить от жизни как можно больше – об этих симптомах безвременья, о том, что русская деревня давно перестала быть патриархальной, что она таит в себе множество опасностей, писали тогда не только политики и представители духовенства...^[6]

Рисунок: Ксения Наумова

Село Юрово и храм Сретения Господня и Святого апостола Иоанна Богослова

В кратком очерке^[7] про юровский храм написано, что первое документальное упоминание о Юрово относится к 1619 году. Вероятно, храм здесь существовал ещё до Смуты.

В начале XX века причт храма по штату состоял из двух человек. Церковь владела 33 десятинами земли, а члены причта получали 400 руб. казённого жалованья.

Приход состоял из села и деревня Байково, отстоящей от храма в 2 верстах. В 6 верстах от села находились два кожевенных завода. Количество прихожан превышало 1500 человек. В 1886-м году в селе работала церковно-приходская школа. По переписи 1897 года, в Юрово жили 1333 человека. В начале XX века в Юрово располагался центр волости.

Деревянный, обшитый тёсом двухэтажный храм на каменном фундаменте, с трапезной и четырёхъярусной колокольней, имел главы над настоящей частью и апсидой. Общая длина здания с колокольней составляла 28 м, наибольшая ширина – 8 м, высота до верха карниза – 16 м. В верхнем этаже было 15 больших и четыре малых окна, в нижнем этаже – 14 окон. В церковь вели три двери, обшитая железом центральная из них была двустворчатой. С боковых сторон к зданию примыкали узкие галереи. Иконостас верхнего престола имел размеры 7x6 метров, нижнего престола – 8x3 метров. Высота колокольни составляла 20 метров, на ней висело 5 колоколов. Церковная территория была окружена 170-метровой решётчатой деревянной оградой, с воротами, внутри которой стояла деревянная сторожка. В 1912-м году сторожка и ограда по ветхости были заменены новыми.

Во второй половине 1930-х годов богослужения в церкви прекратились. В 1938-м году она была официально закрыта

Во второй половине 1930-х годов богослужения в церкви прекратились. В 1938-м году она была официально закрыта, лишена завершений и обращена в сельский клуб. Церковное здание ещё долго стояло в 200 метрах от дороги на Плюсково, на нынешней Советской улице, возле дома № 25. В 1960-х годах бывший храм был окончательно разобран.

Тропинка в прошлое

Сретенский храм в Юрово, аксонометрия. Рисунок – Ксения Наумова В Брянском архиве, в толстых метрических книгах Сретенского храма, – сотни имен и главные даты их жизни, летопись этой земли, сплетенная пестрым ковром из ниточек родовой памяти. Их сохранил Бог сквозь все передряги истории ХХ века, как мостик памяти над пропастью забвения. И если решиться вступить на этот мост памяти, то от него тропинка в прошлое поведет в невидимую страну, которая одинаково принадлежит и прошлому, и настоящему, как еще одно измерение нашего сегодняшнего бытия. Через прошлое ты выйдешь в настоящее. Так случилось и со мной.

Сперва в метрической книге встречается запоминающаяся фамилия священника: Троепольский. Потом в Яндексе случайно взгляд падает на эту же фамилию, а ссылка ведет на сайт «Бессмертный полк», и я с удивлением читаю в примечании: «сын священника Брянской области» – оказывается, это сын юровского батюшки. Редакция сайта не хочет дать контакты автора публикации, на форму обратной связи реакции нет месяца три, и я уже почти забываю про странные совпадения... и тут неожиданно приходит письмо от Полины, прапраправнучки священника Никодима Троепольского из Юрово. Начинается переписка, и вдруг мне приходит от потомков батюшки бесценный документ, словно письмо из прошлого.

Краткая история Троепольских. Из воспоминаний их сына Всеволода Никодимовича Троепольского

«Мой дед (по отцу) – о. Гавриил Троепольский – был священником в селе Новосельцево Орловской губернии. Село было большое – зажиточное, с церковью. У деда (о. Гавриила) был сын Никодим и дочь Таисия. Дочь кончила гимназию в г. Орле и жила с отцом. Других детей не было. Сын Никодим окончил духовное училище, потом семинарию, и получил место священника в с. Юрово Орловской губернии Трубчевского уезда (отчество деда Гавриила не помню). Село Юрово тоже было зажиточное и большое. Это было примерно в 1902–1903-м году. В это время отец Никодим (мой отец) женился на моей матери – Остроумовой Александре Матвеевне, которой в то время было 18 лет. Мать моя тоже была дочерью священника – протоиерея о. Матвея (Андреевича) Остроумова. Это мой дед по матери, проживавший в г. Брянске на Ямской улице. В те времена было принято сыновьям священников жениться на дочерях священников – это традиция.

Мой отец Троепольский Никодим Гаврилович в селе Юрово зажил в первое время на широкую ногу. У него был большой благоустроенный дом (примерно комнат шесть-восемь и большая кухня с русской печкой). В сторону улицы выходила большая терраса, от нее начинался тоже сравнительно большой сад. Сад отец сажал сам и выписывал для этой цели прививки, упакованные в рогожу. Мне было в это время лет 7–8. С другой стороны дома, за кухней, был большой двор с надворными постройками – конюшни, коровник, свинарник, сеновал и амбар для зерна и других продуктов. За двором начинался огород и конопляник. За конопляником было гумно, где молотили рожь и коноплю.

В кухне жили кухарка и работник. Они ухаживали за скотиной и птицей. Отец очень любил лошадей, а также любил заниматься сельским хозяйством. Сеял коноплю, гречиху и рожь, а на огороде у нас были свои овощи.

Отец при своей церкви в сторожке организовал Товарищество по совместной обработке конопли и продаже пеньки в г. Трубчевск, с тем чтобы цена была для всех крестьян одинаковая. В Трубчевске пеньку скупали купцы, у которых были канатные фабрики и маслобойни. Но пеньку отец вместе с крестьянами частично обрабатывали сами, так как в любом хозяйстве нужны были пеньковые веревки на вожжи, на увязку сена на возах и т.д.

Организовать такое большое хозяйство моему отцу, конечно, помогал (деньгами) мой дедушка о. Гавриил, так как он жил одиноким, со своей единственной дочерью Таисией Гавриловной, которая после смерти отца работала учительницей в сельской школе в поселке ‟Пятилетка”. За период замужества моя мать, начиная с 1903 года по 1917, родила 8 человек детей: Евгений 1904 г.р., Зинаида 1905 г.р. (умерла в 1927-м году). Николай 1907 г.р., Всеволод (я) 1908 г.р., Татьяна 1909 г.р., Александр 1912 г.р., Борис 1914 г.р., Владимир 1916 г.р.

По уходу за детьми у нас была няня – девушка лет 15–16. Вся прислуга жила у нас на полном иждивении, вплоть до одежды и нарядов. Но счастье было недолгим. Пришла революция 1917 года. Пришла эпидемия тифа в 1918-м году. В этот период мой отец погиб от рук красноармейцев, зарубили топором в лесу, но умер дома. Для детей была легенда, что заболел тифом, так как было опасно говорить плохо о революционерах. Мать осталась одна с детьми на руках, заболела тифом и тоже умерла. Умерла и дочь Зинаида, которая за ней ухаживала.

Нельзя сказать, что в 1917-м году все село Юрово ‟бросилось” в революцию. Все так же в большинстве своем крестьяне молились Богу, ходили в церковь, на улице с поклоном здоровались с ‟матушкой” (с моей матерью). Похоронив отца, мать недолго прожила в деревне, распродала все имущество и дом и переехала вместе с нами в Брянск к своему отцу – нашему дедушке, о. Матвею Андреевичу Остроумову.

В это время, т.е. после 1918 года, дедушка жил с последней своей дочерью Таисией Матвеевной, еще незамужней».

Всеволод Никодимович Троепольский, знак изобретателя

Семейный летописец рода Троепольских

Кроме адресованного потомкам описания событий жизни своего отца, Всеволод Никодимович Троепольский составил за год до кончины автобиографию^[8], которая в некоторых деталях дополняет его повествование.

«Я, Троепольский Всеволод Никодимович, родился в декабре 1908 г. в деревне (селе) Юрово Трубчевского района Брянской области в семье священника Православной Церкви – Никодима Гавриловича Троепольского.

Дед мой (отец Гавриил) был тоже священником в селе Новосельское Орловской губернии.

Новосельское находится недалеко от станции Тербуны. Точный адрес села и отчества я не помню, т.к. тогда я был еще мал. Знаю, что у деда был только один сын – мой отец Никодим – и дочь Таисия, которая была старой девой и после смерти отца (моего деда) работала сельской учительницей в поселке ‟Пятилетка”(недалеко от города Брянска), где и умерла одинокая.

Мать моя – Александра Матвеевна – дочь священника г. Брянска, у которого было много детей, кроме моей матери. Дедушка, Остроумов Матвей Андреевич, имел 18 детей. Дожили от 40 до 75 лет 12 человек. Его дочери, которых я знал (6 человек), как правило, выходили замуж за священников. В те времена замуж не выходили, а выдавали за человека, которого выбирали родители.

Отец мой, Никодим Гаврилович, в селе Юрове имел большой дом, сад, который вырастил сам, активно занимался сельским хозяйством, имел свою землю, надворные постройки – сараи, конюшни, амбары; имел трех лошадей и всякий скот, необходимый в деревне – коров, овец, кур, гусей и т.д. Был у нас и работник (кучер Василий), няня для детей в комнатах и кухарка на кухне.

В семье было 8 человек детей...».

Александра Матвеевна Троепольская (Остроумова) и свящ. Никодим Троепольский

Мост памяти

Это было словно ответ Господа на мои вопросы, на которые отказывались отвечать люди: как шла в Юрово духовная жизнь, когда это было опасно? Увы, никто ничего не помнил. Стариков нет, в музее и библиотеке – наследие советских времен, а фонды спецслужб и уполномоченного по делам религии, которые по долгу службы знали все досконально, – по нынешнему закону закрыты от исследователей. Но главный носитель памяти – не бумага, а люди, и я спешу в городок Александров Владимирской области, где проживает бывшая москвичка Евгения Всеволодовна Воробьева, урожденная Троепольская, внучка юровского батюшки.

Я как-то забыл, что еду к почти незнакомым людям, что наше время учит недоверию. По дороге захватил цветы и торт. Начинается всё неожиданно. Открывается дверь, и меня встречает не одна, а две (!) внучки о. Никодима Троепольского, и к ним добавляются ещё две семейные пары – это всё родственники, правнучки с мужьями. Внушительный коллектив внимательно смотрит на меня. Раздеваюсь и прохожу к столу.

За столом, под внимательными взглядами со всех сторон, ощущаю себя персонажем одного из эпизодов фильма «Место встречи изменить нельзя» – и, в полном соответствии с его сценарием, слышу вопрос внучки священника Никодима:

– Ну, а теперь расскажите нам: откуда вы взялись?

– С какой степенью подробности отвечать? – я начинаю входить в роль Шарапова.

– Ну, хотя бы в двух словах.

– Именно в двух? Это можно: Господь послал.

Общий смех. Чтобы как-то разрядить ситуацию, мне предлагают покушать с дороги. Я подхватываю:

– Ну, вот и хорошо. Пока я кушаю, и вы расскажите что-нибудь о себе.

Дальше сценарий, заготовленный для встречи, приходится выкинуть, начинается импровизация. Я ожидал, что потомки священника – это типичный пример тайной веры, которая прошла испытания в советских условиях и вот, наконец, явила себя. Оказывается – ничего подобного. Внучка священника всю жизнь была правоверной коммунисткой, эти идеалы до сих пор ей близки, но с какого-то времени в её жизни появился Бог – и сама жизнь её изменилась, когда на рубеже нового тысячелетия они все стали выбираться из Москвы в поисках спасения от голода, – когда пришёл Ельцин и месяца три не платили пенсии, – и каким-то чудом обрели себе приют и подсобное хозяйство в умирающей деревне с заброшенным храмом, во Владимирской области. А потом им захотелось построить часовню, но местный батюшка направил их энергию на восстановление этого храма.

И вот теперь, когда эти труды завершены и в храме начались службы, у них появилось время для обдумывания прожитой жизни, и в памяти воскресли совершенно невостребованные для этого воспоминания, которые за 3 года перед кончиной, в 1992-м году, записал по какому-то внутреннему зову их отец. Он ведь никогда об этом не говорил – и не молился Богу, не учил их вере, неплохо вписался в советскую жизнь и был уважаем. А вот перед смертью захотелось почему-то вспомнить про отца-священника и своё детство в селе Юрово.

Пока всё это выясняется за трапезой из рассказов внучек, я тоже рассказываю им об удивительных случаях последних лет, когда память погибших за веру возникает буквально из ничего, Господь посылает её мне. Слушают внимательно, обстановка теплеет.

Всех поражает виртуозная работа с документами отца Виктора Друяна из Брянска: титанический труд извлечения деталей биографии из гигантского массива «Орловских епархиальных ведомостей». Благодаря этому я рассказываю потомкам о. Никодима Троепольского то, чего они не знают о своих предках.

Зиновьево. Строительство колокольни, 2005

Род Троепольских на страницах «Орловских епархиальных ведомостей»

Самое раннее сообщение о священнике села Бяково Карачевского уезда Гаврииле Троепольском – за 1885 год: к Пасхе его наградили скуфьёй^[9]. В это же время он становится наблюдателем над церковно-приходскими школами первого благочиннического участка^[10].

И в следующем году он остаётся наблюдателем в сёлах Бяково, Соколово, Клинская, Бутря, Бучня и Чичкова^[11]. В 1892-м году он – член уездного отделения епархиального училищного совета Карачевского уезда^[12], он перемещён из села Бяково Карачевского уезда в село Новосильское Елецкого уезда^[13]. В следующем году появляется первое сообщение о его сыне: Никодим Троепольский, ученик первого Орловского духовного училища, переводится из первого во второй класс по первому разряду^[14]. В 1894-м Никодим переходит в третий класс, также первым разрядом^[15]. 20 июня 1896 года отец Гавриил назначен на должность следственного депутата^[16].

В том же году его сын, ученик Ливенскаго духовного училища Никодим Троепольский, переводится в первый класс семинарии по первому разряду^[17]. В 1897-м году Никодима переводят во второй класс по второму разряду^[18]. В 1898-м году воспитанник Орловской духовной семинарии Никодим Троепольский принят на казённое содержание, в сообщении содержится пометка, что он сын священника Елецкого уезда, села Новосильского. Значит, отец Гавриил продолжает служить там^[19]. В 1900-м году ученик Орловской духовной семинарии четвёртого класса второго отделения Троепольский Никодим переводится в пятый класс в первом разряде^[20]. В следующем году он переводится в шестой класс, также в первом разряде^[21].

9 августа 1903 года студент Орловской духовной семинарии Троепольский определён на диаконское место к церкви села Белоголовли Брянского уезда^[22]. Видимо в это время он обзавёлся семьёй, и в 1904-м году рождается первый ребёнок Евгений (погиб на фронтах Великой Отечественной войны).

В 1905-м году рождается дочь Зинаида (†1927; педагог). В 1907-м году рождается сын Николай (†1943; счетовод, участник Великой Отечественной войны). В это время его отец Гавриил растёт по службе: в 1906-м году он назначен помощником благочинного 2-го Елецкого округа^[23] .

12 сентября 1907 года диакон Никодим определён на священническое место к церкви селу Юрово Трубчевского уезда^[24].

Он еще не знает, что вступает в последнее десятилетие своей жизни, и Юрово станет для него пристанищем вечного упокоения

Он еще не знает, что вступает в последнее десятилетие своей жизни, и Юрово станет для него пристанищем вечного упокоения. Видимо, вскоре состоялась его рукоположение, поскольку, по сообщению от 24 ноября 1907 года, священником церкви села Юрово Трубчевского уезда Никодимом Троепольским присоединена к Православию крестьянская вдова Волынской губернии Кременецкого уезда села Стеклянная Гута Фрацешка Войцехова Томчукова римско-католического вероисповедания, 80 лет, с наречением имени Евфросиния^[25]. Вслед за первыми миссионерскими успехами, через 3 дня, священник Никодим утверждён в должности начальника Юровского училища^[26]. В следующем, 1908-м, году рождается сын Всеволод (†1995; сварщик-изобретатель и семейный летописец). В это время отец Гавриил продолжает служить помощником благочинного, посещает каждую из 24 земских школ своего округа^[27]. В 1909-м году рождается у отца Никодима дочь Татьяна († 2002; участница войны, источник сведений о мученической кончине отца). На Пасху 1911 года отец Никодим награждён набедренником, а 22 декабря 1911 года он утверждён в должности члена благочиннического совета по 2 округу Трубчевского уезда^[28]. В 1912-м году отец и сын Троепольские внесены в список настоятелей церквей, имеющих правовое участие в выборах в Государственную Думу на предварительных съездах^[29]. В этом году рождается сын Александр (†1980; главный инженер шахты в г. Осинники Кемеровской области). 3 февраля 1913 года священник села Новосильского Елецкого уезда Гавриил Троепольский награждён орденом Святой Анны третьей степени за двадцатипятилетнее и свыше усердное преподавание Закона Божия в начальных школах^[30]. В 1914-м году о. Никодим по-прежнему член благочиннического совета^[31] по 2 округу Трубчевского уезда, у него рождается сын Борис († 1934). В 1915-м году о. Никодим награждается к Пасхе скуфьёй^[32]. 26 июня 1915 года отец Гавриил становится протоиереем^[33], а через 2 дня его сын Никодим Троепольский назначен помощником благочинного по 2 Трубчевскому округу^[34]. В 1916-м году рождается последний сын Владимир (†1994; был директором мебельной фабрики). Последнее сообщение за 1918 год – о том, что отец Никодим остаётся помощником благочинного^[35].

На сайте «Елецкий краевед»^[36] есть краткая справка о месте служения о. Гавриила Троепольского и упоминание о нем:

«д. Новосильская (Островок) от Ельца 63 в., с. Новосильское 2-е – 283 двора, д. Новосильский Островок – 145 дворов. Училище Новосильское, открыто в 1884-м г. Троепольский Гаврил Тимофеевич – законоучит. – свящ. – 1909 г., законоучит. с 1893 года – свящ. – 1911г.».

Свящ. Никодим и Александра Троепольские

Свидетельства внучек о. Никодима

После трапезы мы с внучками о. Никодима начинаем смотреть фотографии храма, который они всей семьей восстановили, и я с неподдельным восхищением говорю, что мне такое было бы не под силу; в моей родной деревне не было ровным счётом ничего, и удалось сделать храм только из вагончика бытовки. И немного рассказываю о своем аналогичном опыте на Смоленщине.

У всех, кто когда-нибудь занимался возрождением молитвенной жизни, схожие проблемы, искушения и победы

В этот момент нашего разговора, мне кажется, лед был сломан, и дальше мы говорили как люди одного пути: у всех, кто когда-нибудь занимался возрождением молитвенной жизни, схожие проблемы, искушения и победы.

И даже чудо с дорогой к храму очень роднит нас. У них это получилось от стихийного порыва – Евгения Всеволодовна однажды написала письмо В.В. Путину на листочке в клеточку и отправила по почте: храм в селе есть, а дороги нет, ни скорую вызвать, ни на службу приехать. Пришел ответ – и через 2 года в селе появился асфальт. А вслед за этим появился приход и постоянный батюшка.

Знакомлюсь с праправнучкой, которая возглавляет это семейное движение. Её зовут Анастасия, она приняла эстафету возрождения храма и села. Вместе с мужем они организовали сельскохозяйственный питомник и взяли на себя содержание храма и строительство колокольни.

Я им рассказал, что по правилам канонизации необходимо иметь документ о смерти, но понятно, что никакого акта о том, что они убили человека, красноармейцы не составляли: какой может быть документ на эту тему в 1918-м году?! Если бы кто-нибудь решился его составить, мы бы все тут не сидели. Надо ясно понимать реальности того времени.

– Наши потомки узнают только то, что я запишу на видео сейчас, когда вы расскажете мне всё это от первого лица: больше никто этого сделать не сможет.

Внучки о. Никодима соглашаются на интервью. Мы остаёмся в комнате одни, я записываю на видео рассказ двух сестёр, двух внучек священника, и поражаюсь премудрости Божией, обеспечившей выполнение правила Ветхого и Нового Завета:

«Дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово» (Мф.18, 16).

И вот, у меня как раз два свидетеля. Они в разное время и от разных людей слышали совпадающие рассказы о гибели священника Никодима. Их бесценные свидетельства я приведу в пересказе от третьего лица, практически дословно.

Сестры Елена и Евгения – внучки свящ. Никодима

​

Тайна смерти священника

Евгения Всеволодовна Воробьева, урождённая Троепольская, родилась в 1938-м году. Она рассказывает, что после окончания школы в 1956-м или 1957-м году отец в разговоре между прочим рассказал, что он сын священника Брянской области село Юрово. Тогда он и рассказал, что о. Никодим погиб в 1918-м году, когда поехал в лес за дровами. А у батюшки была большая семья – 9 детей. Из леса лошадь сама пришла домой, и супруга о. Никодима увидела лежащего в санях избитого и израненного своего мужа.

Детям было запрещено говорить о том, что он приехал раненый. Когда он скончался через несколько дней, было велено говорить, что он скончался от болезни.

Однако все дети знали, что скончался он от ран и побоев, которые в лесу нанесли ему красноармейцы.

Елена Всеволодовна Селиванова, урождённая Троепольская, родилась на 10 лет позже своей сестры Евгении, в 1948-м году. Она слышала эту же историю смерти отца Никодима от своей тётки Татьяны Никодимовны, также по окончании школы. До этого все молчали. Страх и желание получить образование были настолько сильны, что один из сыновей священника даже поменял отчество на нейтральное – Николаевич.

Можно догадаться о времени смерти о. Никодима Троепольского по записям в метрических книгах Юровского храма, где на одном листе^[37] – подписи о. Никодима и его тестя о. Матвея, который, вероятно, вынужден был приехать, чтобы заменить погибшего. Последнее таинство Крещения совершил 08.03.1918 священник Никодим Троепольский, далее, 20 марта, метрическую запись подписывает его тесть Матвей Остроумов (Брянск), а после – иеромонах Чолнского монастыря.

Красноармейцы первых послереволюционных лет

Чтобы дополнить семейное предание о гибели священника Никодима Троепольского от рук красноармейцев в марте 1918 года фактами документальной истории, обратимся к исследованиям о том, что стоит за определением «красноармейцы» в приложении к реалиям брянского региона первых послереволюционных лет. Об этом в своей статье^[38]

очень выразительно пишет Ю. П. Соловьев, цитируя Брянскую коммунистическую газету от 18 марта 1919 г.:

«Находившиеся ранее в Брянском гарнизоне полки были отправлены на фронт и заменены присланными мобилизованными по последним призывам солдатами, среди которых был большой процент дезертиров, а также и из бывшей ‟армии” Ремнёва, так хорошо знакомой жителям гор[ода] Брянска».

Приведем здесь характеристику типичного представителя этого сброда по имени Захар Нахаев. Когда после восстания Брянского гарнизона заинтересовались биографией Нахаёва, то сделали запрос в стародубскую Чрезвычайную Комиссию^[39] и получили ответ:

«Из данных дознания Стародубского Уездного Чрезвычкома видно, что многие из членов семьи Нахаёвых занимались разными темными делами, что брат был расстрелян за грабеж, и сам он по профессии, до службы и на службе, – вор и грабитель, о чем говорят буквально все свидетели при производстве дознания».

Партизанские отряды превращаются в полки, но дух этих полков остается партизанским. 7 декабря 1918 г. Локотош докладывал Антонову-Овсеенко о положении дел на участке 1-й Советской украинской дивизии:

«Дивизия находится в самом растрепанном, неорганизованном и беспорядочном состоянии. Настроение у большинства бандитское, отсутствует порядок и организация, отчетность, как материальная, так и денежная, аховски налажена...».

В начале января 1919 г. политическая инспекция обследовала части 1-й Советской украинской бригады и признала необходимым, среди прочего,

«подтянуть политработников для борьбы с бесчинствами… срочно переформировать 2-й Советский (Таращанский) полк, главным образом 1 батальон, в котором особенно много элементов, склонных к бандитизму… урегулировать снабжение…».

Михаил Васильевич Брянцев, доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой теории и истории государства и права Брянского Государственного Университета, пишет в своей статье «Дезертирство и распространение бандитизма на территории Трубчевского уезда в 1919 г.»^[40], что огромные массы населения противились приходу большевиков, особенно важную роль в этом сыграла молодежь, не желавшая сражаться ни в рядах Красной армии, ни на стороне Белого движения, что порождало такое явление, характерное для первых лет Советской власти, как дезертирство, ставшее основой массового бандитизма в условиях полнейшего паралича власти.

В конце марта 1919 г. в тревожной телеграмме Орловскому Губвоенкому Трубчевский уездный военный комиссар признавался в своем бессилии в борьбе с дезертирами, наводнившими уезд. Лесничий Бычинского лесничества сообщал в Орловский губернский лесной подотдел, что

«В последнее время грабежи принимают в высшей степени дерзкий характер, налеты производятся открыто, днем, не стесняясь присутствия большого числа посторонних людей. Шайка бандитов организуется и, по слухам, доходит до 15 человек, с каждым днем увеличиваясь, так как Трубчевские леса переполнены дезертирами…».

И при этом местные власти вынуждены были оказывать давление на крестьян с целью выполнения директив центральной власти по изъятию у населения продуктов питания. В докладе начальника милиции 1-го района Трубчевского уезда в мае 1919 г. указывалось:

«Население никогда без тормоза не выполняет предписания высших органов, где всегда сплошь и рядом требуется вооруженная сила. Притом кражи, бандитизм, самопроизвольство развито в таких широких масштабах, что трудно точно расследовать каждое дело, на что приходится уделять время, смотря по поручениям, в зависимости от количества дел».

Краснослободский ВИК сообщал, что в волости «ничтожный % сочувствующих коммунистической идее среди местного населения». В сообщении в Губвоенкомат от 11 июля из Трубчевска сообщали, что «мобилизация 1020 человек от волости закончена, по призыву не явилось ни одного человека». При этом карательные войска вели себя не всегда адекватно, проявляя неоправданную жестокость. Так, в середине октября 1919 г. село Новая Погощь в ночное время было атаковано отрядом, присланным для облавы на дезертиров. Ворвавшись в село, красноармейцы начали

«производить поголовный грабеж, ни с чем не разбираясь: грабили все, что попадалось под руки, убивали скот, душили кур; невзирая на болезненное состояние лошадей, они отбирали их у граждан и ездили до тех пор, пока лошади не падали, и, наконец, был произведен погром в домах, что же касается жителей домов, – кто от такого страха разбежался, а кто не успел, тот с малыми детьми выброшен на улицу. После такой операции отряд с добычей покинул разграбленное село».

Властям приходилось бороться не только с дезертирами, но и с теми, кто их укрывал. А это были не только родственники, знакомые, а самые разные силы, в том числе и сами местные представители Советской власти. Так, в августе 1919 г. председатель уездной Комиссии по борьбе с дезертирством Терехов с отрядом в 14 красноармейцев, находясь в Юровской волости «для изъятия дезертиров», получил распоряжение

«произвести аресты председателей Советов и взять по два заложника тех сел и деревень, кои не выполнили приказа №1, и произвести дознание – кто тормозил и агитировал за то, чтоб не исполнять приказа №1».

Это противостояние народа и власти имело не только экономический, но и религиозный характер. Описание^[41] расстрела Чолнской иконы Божьей Матери в г. Трубчевске и последовавших за ним событий ярко показывает это. Начались они 17 июня 1919 г., после того, как днем

«трубчевский уездный военный комиссар т. Раков, напившись пьяным, расстрелял и поломал в своей комнате икону, привезенную из Чолнского монастыря».

В виду того, что Ракова охраняли красноармейцы, арестовать его исполнительной власти не удалось. Чтобы снять напряжение, власти разрешили народу отслужить молебен. Но толпа после молебна тронулась к месту заключения, требуя выпустить политзаключенных. Раков был убит. Итоговая цитата из доклада Губернской следственной комиссии по делу о волнениях в г. Трубчевске 17–18 июня характеризует ситуацию определенно: «восстание было на религиозной подкладке...».

Массовые волнения в Трубчевске из-за расстрела святыни говорят об остроте религиозного чувства русского человека начала ХХ в

Массовые волнения в Трубчевске из-за расстрела святыни говорят об остроте религиозного чувства русского человека начала ХХ в., но и подтверждают царившие религиозно нетерпимые, антиправославные настроения у представителей новой власти.

1918 год. Великий пост в Юрово

Записи в метрической книге ведутся ещё по старому стилю, по юлианскому календарю. Поэтому укажем в скобках датировки по современному нам григорианскому календарю, переход на который и совершался в тот переломный год. По метрической книге мы можем проследить хронику последних таинств, совершенных о. Никодимом в Сретенском храме.

25 февраля (10 марта н.ст.) были два последних совершенных им чина Венчания. Станицы Крыловской Кубанской области 28-летний гражданин Феодосий Моиссевич Селяхин сочетался первым браком с девицей села Юрово – 23-летней Еленой Павловной Юдиной. А села Юрова 18-летний житель Афанасий Спиридонович Чипилин сочетался браком с 19-летней жительницей села Уручье Евдокией Пахомиевной Хакиной. Следующая запись о браке 9 (22 мая н.ст.) подписана уже священником Александром Введенским. Хотя формально уже 4 мая в Юрово был назначен новый батюшка, о. Виктор Воскресенский, видимо, он не сразу смог перебраться на новое место служения, и приходилось служить здесь кому-то еще.

Календарь Великого поста по новому стилю на 1918 год совпадает с нынешним, 2024-м годом: начало – 18.03.1918, Пасха – 05.05.1918, Троица – 23.06.1918. И хронику последних дней жизни о. Никодима нам легко спроецировать на сегодняшний церковный календарь.

10.03.1918 – Неделя о Страшном Суде. Потом Масленица.

В дни Масленичной седмицы в четверг 1(14 н.ст.) марта родился и в пятницу 2 (15 н.ст.) марта был крещён, как указано в метрической книге, «во имя святого князя Михаила праздн[ование] 21 мая (3 июня н.ст.)» – очевидно, этот князь – один из трёх празднуемых в этот день Муромских чудотворцев, – сын жителей Юрово Василия Яковлевича Капустина и его законной жены Феодосии Иосифовны.

4 (17 н.ст.).03.1918 – Воспоминание Адамова изгнания. Прощеное воскресенье. Первые 4 дня – чтение Покаянного Канона преподобного Андрея.

А 8 (21 н.ст.) марта, в четверг Первой седмицы Великого поста, родилась и в тот же день была крещена младенец Мария, дочь жителей Юрово Иоанна Аполлоновича Капустина и законной его жены Ирины Михайловны, которую, как указано в метрической записи, крестили «во имя пр[еподобной] Марии, празд[нование] 1 (14 н.ст.) апреля».

Оба этих Крещения совершили священник Никодим Троепольский и псаломщик-диакон Михаил Эллинский. Что означает сочетание псаломщика и диакона, сейчас трудно установить. О дальнейшей судьбе Эллинского пока ничего не известно.

Это Крещение 8 (21 н.ст.) марта – последняя запись отца Никодима в метрической книге Юрово

Это Крещение 8 (21 н.ст.) марта – последняя запись отца Никодима в метрической книге Юрово.

24.03.1918 н.ст, воскресенье – Торжество Православия, видимо, последняя литургия о. Никодима. В следующее воскресение он отойдет ко Господу.

18.03 ст. стиля – 31.03.1918, воскресенье – Неделя 2-я Великого поста, святителя Григория Паламы, архиепископа Солунского. В записи в метрической книге^[42] села Юрово указано, что в этот день отошёл ко Господу священник Никодим Троепольский, в возрасте 36 лет, из чего следует, что родился он в 1882-м году. Это пока единственный источник информации о дате его рождения.

О чем думали они, стоя на отпевании с горящими свечами? Наверное, каждый спрашивал себя: кто следующий – не я ли, Господи?

20.03 ст. стиля – 02.04.1918 н. ст., во вторник, в метрической записи отмечено отпевание о. Никодима Троепольского. Эта запись – уникальная возможность для нас узнать что-то, при минимальной сохранности именно записей о смерти за 1918 год. И тем не менее сквозь тьму безвременья в уцелевшем фрагменте дошли до нас имена священников, съехавшихся молитвенно поддержать вдову и вместе проводить в путь к Богу своего собрата и служителя. О чем думали они, стоя на отпевании с горящими свечами? Наверное, каждый спрашивал себя: кто следующий – не я ли, Господи?

ГАБО. Ф.248, оп.1, д.303, л.215об. – 216 В графе «От чего умер» написано: «От брюшного тифа». Графа «Кто исповедал и приобщил» – пуста. В графе «Кто совершил отпевание и где погребен» указаны несколько священников. О некоторых из них мы знаем место служения: Иаков Никифоров, священник Петропавловского храма соседнего села Плюсково, Севастиан Соболев, священник Никольского храма села Рябчовск, и Александр Введенский, священник храма Флора и Лавра села Фомично, а также священники Иоанн Комягинский и Иоанн Трисвятский. Они молились вместе с псаломщиком-диаконом Михаилом Эллинским. Погребен о. Никодим был в церковной ограде. Имени о. Матвея Остроумова – нет. Но в этот и следующий день он подписал в той же метрической книге записи о Крещении. Загадка истории.

20 марта (2 апреля н.ст.), во вторник, родилась и была крещена в тот же день младенец Матрона. На следующий день был крещён родившийся тоже 20 марта (2 апреля н.ст.) младенец Гавриил. После каждой из этих записей стоят подписи священника Матвея Остроумова и псаломщика-диакона Михаила Эллинского. Вероятно, тесть погибшего священника приехал разделить с дочерью скорбь. Через неделю, 28 марта (10 апреля н.ст.), родились и в тот же день и приняли крещение два младенца женского пола, наречённые одним и тем же именем – Мария. Крещение младенцев совершили Чолнского монастыря иеромонах Леонид и псаломщик диакон Михаил Эллинский. Они же совершили и следующее Крещение младенца Георгия 4 (17 н.ст.) апреля. Видимо, это был выход из ситуации, пока подыскивается замена для погибшего священника в Юрово.

Семейные реликвии

Елена Всеволодовна рассказывает про семейные реликвии – Казанскую икону Божией Матери и набор фотографий, которые хранились в сундуке, под спудом, просто потому, что не хватило решимости сжечь их, как явный компромат. Икона – в доме Елены Всеволодовны, а одна из фотографий в рамке висит на стене комнаты, где мы беседуем. Миловидная женщина в красивом платье возле рояля. Это Александра, супруга о. Никодима. Похоронив мужа, она поехала с детьми в Брянск, к своему отцу, протоиерею Матвею Андреевичу Остроумову (1850–27.09.1935).

Карта храмов Богоявления и Митрофаньевского, Брянск

Оказалось, что в этом доме довелось побывать в детстве Евгении Всеволодовне – после войны, когда в Москве ещё не отменили карточки и жилось голодно, Всеволод Никодимович однажды повёз в Брянск, в дом Матвея Остроумова, свою восьмилетнюю дочь Евгению – подкормиться и показать её родственникам. В доме было много комнат, большой сад, она помнит и зелёную улицу, и вокзал внизу, к которому спускалась улица, где справа и слева были большие деревья.

Согласно семейному преданию, у о. Матвея было 18 детей, из которых 12 дожили до зрелости и старости. Список служителей религиозных культов, находящихся в гор. Брянске и его поселках на 1927 г. говорит, что Остроумов Матвей Андреевич проживал по адресу – ул. В. Ямская, дом № 76, служил он тогда в Богоявленской церкви (ГАБО, Ф. 80, оп. 1, д. 1176, л. 4).

После закрытия Богоявленского храма он был настоятелем храма на Митрофаньевском кладбище. В 1929-м году Брянский окрфинотдел предложил закрыть Митрофаньевский храм, как неиспользуемый и находящийся в бесхозном состоянии, что и было сделано в феврале 1930 года. Через некоторое время храм был разрушен, а в конце 1949 года закрыли и кладбище.

Фото потомков – Троепольские и Остроумовы

Судьба детей священника Никодима

Автобиография Всеволода Никодимовича Троепольского – это не только история его жизни, но и коллективный портрет потомков священника в интерьере советской истории, где дети всей жизнью отвечали за своих отцов, столь ненавистных Советской власти. Вот что было после смерти батюшки с его семьей:

«Мать, распродав хозяйство и дом, переехала с кучей детей к своему отцу, священнику Матвею Андреевичу, в г. Брянск. В Брянске к тому времени (1918 г.) у деда по матери в семье оставались только незамужняя дочь (моя тетя) Тася и тетя Маня (паралитик).

У деда по матери (отца Матвея – протоиерея) тоже был большой дом из восьми комнат с отдельной кухней. В кухне была кухарка Алена; во дворе было 2 коровы и куры. В это же время (примерно), в 1919-м г., к прадеду приехала его вторая дочь – тетя Вера (человек 5).

Тетя Вера развелась со своим мужем (тоже священником), который, по ее словам, был не совсем нормальным человеком (со странностями). Ее дети были более взрослые. Жили мы, две семьи, в одном дедовом доме довольно дружно. Ухаживали за коровами, готовили и рубили дрова, сажали картошку, чистили хлевы и т. д.

В те 1920-е годы все же было трудно и тяжело жить. Наступал голод. Мой старший брат Женя поступил на завод работать счетоводом, потом бухгалтером и, наконец, главным бухгалтером. Второй брат – Николай – поступил работать в Губпотребсоюз счетоводом, а сестра Зина – в отдел народного образования. В 1921-м или 1922-м году умерла от туберкулеза наша мать, а за ней через несколько лет умерла и сестра Зина, тоже от туберкулеза легких. К этим бедам добавилась еще одна – сгорел дедушкин дом (говорят, подожгли). Старшему брату дали для нас квартиру в пустующем двухэтажном доме на дровяном складе в ‟Соловьях”, потом мы получили кооперативную квартиру из трех комнат с кухней. Брат Женя был членом кооператива при Брянском заводе.

В 1925-м году Женя женился и уехал с женой в Ленинград, где жил у дяди жены.

В Ленинграде учился и жил всю жизнь наш родной дядя по матери – Владимир Матвеевич Остроумов. Он был гл. врачом и заведовал глазолечебницей на ул. Моховой. Был он бездетным, жил с женой, тетей Варей, при больнице, в хорошей квартире.

К нему поехали искать приюта и счастья брат Николай и сестра Таня. Они жили и работали в Ленинграде до Отечественной войны и пошли на фронт.

На фронте погиб старший папин брат – Женя, оставив жену с маленькой дочкой Зоей.

Зое сейчас лет 70, она замужем, живет в Ленинграде. Коля и Таня окончили войну благополучно, с орденами и медалями, но Николай умер через год-два после войны в Ленинграде, где люди долго еще голодали после блокады.

Протоиерей Матвей Остроумов Брат Александр работал на Урицком заводе в г. Брянске и, окончив курсы по подготовке в ВУЗ, поступил, или, вернее, был направлен заводом в Томский Горный институт, несмотря на то, что поповичей в ВУЗы принимали в виде исключения. Никому из нас в ВУЗ поступить не пришлось. В Брянске остались только брат Борис и Володя. Володя попал в колонию беспризорных, а я в это время был уже в Москве, учился в вечернем техникуме и имел квалификацию сварщика, работал на Люблинском литейно-механическом заводе, где хорошо по тем временам зарабатывали. Женился на дочери рабочего – Анастасии Иосифовне Шухевич.

Ко мне на крыше вагона, без билета, приехал младший брат Володя. Устроился работать плотником, потом поступил учиться в техникум по деревообработке. За то, что он был сыном священника, его лишили стипендии, и пришлось ему работать в вечернюю и ночную смену токарем по дереву в мастерской Бутырской тюрьмы, да я ему немного помогал деньгами. Будучи студентом, он женился на студентке Розе. Жили они в студенческом общежитии, где родились у них мальчик Олег и девочка Галя.

Началась война. Володю взяли в солдаты, в московское ополчение, а Роза осталась с двумя детьми одна. Техникум Володя окончил в 1940-м году, т.е. до войны, и работал инструктором в детской колонии в поселке на станции Икша. Оттуда и ушел он на фронт, а Роза с детьми переехала ко мне в Люблино. Я не воевал, у меня была бронь, т.к. завод люблинский работал для фронта.

При обмене паспортов моему брату Владимиру написали (случайно) не Владимир Никодимович, а Владимир Николаевич. Володя, вместо того чтобы исправить ошибку или получить другой паспорт, воспользовался случаем и назвался не поповичем, а сыном служащего гор. Брянска, зная, что во время войны Брянск был занят немцами, и архивы уничтожены, что исключало возможность проверки. Вернувшись с фронта с орденами, Владимир Николаевич Троепольский, сын уже другого отца (служащего), ‟пошел в горуˮ по служебной лестнице, от мастера – к должности главного инженера мебельной фабрики Санупра Кремля. Получил новую квартиру, а старую передал детям. Так делали все начальники того коммунистического прошлого.

Забыл упомянуть о том, что у дедушки по матери, протоиерея отца Матвея, был еще второй сын, ветеринарный врач Михаил Матвеевич (дядя Миша). В царское время он был начальником Ветуправления царской армии в чине полковника, носил погоны и фуражку с кокардой. В Советской время он стал начальником Ветуправления Красной армии. А после войны и разрухи был начальником Ветуправления Брянской области. У него был сын Женя и дочь Таня. Не так давно Женя, или Евгений Михайлович Остроумов, кандидат наук и преподаватель Брянского Лесного института, умер от инфаркта. Сын его Володя живет в Москве, адреса я не знаю, а дочь Таня замужем и живет в Брянске, в Бежицком районе.

Брат Борис, оставшись один в Брянске, был не устроен с работой, работал формовщиком в литейном цехе Брянского завода, что его никак не устраивало. Работа грязная, плохо оплачиваемая, и учиться было невозможно. Я позвал его в Москву (в Люблино), он приехал, немного работал чернорабочим, пытался поступить в Люблино в школу машинистов паровозов, но его не приняли по социальному происхождению, и он повесился».

Протоиерей Матвей Остроумов на страницах Орловских епархиальных ведомостей

О годе рождения протоиерея Матвея Андреевича Остроумова мы можем судить по записи, где указан его возраст: в 1921-м году ему было 70 лет. Значит, родился он в 1850-м или 1851-м году^[43].

Дальше его биография прослеживается по данным из «Орловских епархиальных ведомостей». В сообщении от июля 1866 года говорится о том, что он ученик второго Орловского духовного уездного училища^[44]. В январе 1868 года он ученик Орловской духовной семинарии низшего отделения второго класса третьего разряда^[45]. В 1873-м году он уходит из семинарии с аттестатом второго разряда^[46]. В следующем году рукоположен к Брянской Богоявленской церкви, где служит сверхштатным священником^[47]. В 1886-м году отец Матвей становится штатным священником^[48]. В 1889-м году входит в список Орловского православного Петропавловского братства^[49], 1 сентября того же года он – среди депутатов на Орловском епархиальном съезде^[50]. В 1895-м году он также депутат Орловского епархиального съезда^[51].

10 ноября 1898 священник Богоявленской церкви города Брянска Матвей Остроумов утверждён в должности духовника первого участка Брянского уезда^[52]. 21 января 1907 года в Покровском соборе города Брянска начались духовно-нравственные Чтения, на которых священник Матвей Остроумов говорил о пьянстве^[53]. Есть интересное сообщение за 1912 год о том, что Чтения о Святой Земле были в следующих местах: в городе Брянске и его уезде, в городе Севске и в городе Трубчевске и его уезде. В Брянске и его уезде Чтения были произведены в 17 пунктах, всех Чтений было 135, слушателей на них было от 4–5 тысяч человек. Среди устроителей Чтения были упомянутые священники Матвей Остроумов и Михаил (?) Троепольский. Больше Михаил Троепольский нигде не встречается – возможно, это опечатка^[54]. 20 марта 1918 года отец Матвей служит в Юрово, вероятно, в епархии ещё не нашли замену погибшему о. Никодиму^[55]. 19 апреля 1918 года, ко дню Святой Пасхи, священник Богоявленской церкви города Брянска Матвей Остроумов был удостоен сана протоиерея^[56].

Прот. Матвей Остроумов с детьми

Местоположение ныне разрушенной церкви Богоявления помогает определить часовенный столб по адресу улица Некрасова, 88. В 1921-м году 70-летний протоиерей Матвей Остроумов упоминается в списке «нетрудового элемента по принудительным работам». Указано его место жительства – улица Верхне-Ямская^[57]. Список служителей религиозных культов, находящихся в гор. Брянске и его поселках, на 1927 г. содержит более точную информацию о месте жительства Остроумова Матвея Андреевича – ул. В. Ямская, дом № 76, – а о месте служения сказано: Богоявленская церковь, священник^[58].

Из надписи на могиле протоиерея Матвея Остроумова^[59] мы узнаём, что после закрытия Богоявленской церкви он был последним настоятелем Митрофаньевской церкви на одноимённом кладбище в Брянске и скончался 27 сентября 1935 года.

Запись в акте о смерти ЗАГС^[60] дает другую дату: 27.09.1933 умер Матвей Андреевич Остроумов, проживавший по адресу: г. Брянск, ул. Некрасовская, д. 82. Национальность – русский, причина смерти – старость. Видимо настоятелем Митрофаньевской церкви о. Матвей был недолго: В 1929-м году Брянский окрфинотдел предложил закрыть Митрофаньевский храм, что и было сделано в феврале 1930 года, через некоторое время храм был разрушен, а впоследствии, в 1949-м году, закрыто и кладбище^[61].

Могила прот Матвея Остроумова в Брянске

Их еще судьбы безвестные ждут

Глядя на оборванные нити судьбы следующих за о. Никодимом Троепольским юровских клириков, мы можем представить себе – от чего Господь избавил о. Никодима, преподав ему мученический венец в самом начале гонений на Церковь.

В начале войны все пятеро детей о. Виктора ушли добровольцами на фронт

Место священника в Юрово пустовало почти два месяца. Потом «определён и перемещён на священническое место въ с. Юрово, Трубчевского у., свящ. с. Боршни, Трубчевского у., Виктор Воскресенский – 4 мая 1918 г.»^[62]. Следующие 10 лет, до 1929 г., о. Виктор прослужил в Юрово. Он имел пятерых детей: сыновья Василий 1910 г.р., Александр 1913 г.р., Павел 1916 г.р., дочери Мария 1915 г.р., Раиса 1919 г.р.^[63]. В начале войны все пятеро детей о. Виктора ушли добровольцами на фронт. Дочь Раиса – инвалид войны^[64].

Легко догадаться, почему под страхом раскулачивания о. Виктор переехал в с. Бережки Песоченкого р-на и до своего ареста в 1937-м г. служил там священником. Обвинялся о. Виктор в том, что

«проводил контрреволюционную агитацию, высказывал пораженческие и террористические взгляды по отношению к Советской власти, высказывался в защиту троцкистов и шпионов... собирал активных церковников, среди которых проводил контрреволюционную агитацию»^[65].

Вину свою не признал^[66]. 31 октября был приговорен к расстрелу^[67]. 16 ноября 1937 года расстрелян^[68]. Спустя более полувека, 20 мая 1989 года, протоиерей Виктор Воскресенский был реабилитирован прокуратурой Калужской области^[69].

С 1924 по 1929 псаломщиком в Юрово служил Алексей Яковлевич Казаков, коренной юровец. Он родился здесь 30 июня 1876 г., окончил семилетнюю школу, занимался до 1924 г. хлебопашеством, служил с 1916 по 1917 в царской армии. Сначала он был лишен избирательных прав, а 3 февраля 1930 года арестован по печально знаменитой ст. 58 п. 10 УК, но отпущен 19 февраля в связи с недостаточностью собранных доказательств. Однако в Юрово он не вернулся, в 1930–1936-м гг. служил священником в храме в честь Успения Пресвятой Богородицы с. Радутино Трубчевского р-на, в 1936-м г., 19 сентября, был арестован за то, что

«вел контрреволюционную агитацию, распространял клеветнические слухи, организовывал массовое выступление женщин против Советской власти на почве закрытия церкви».

В 1937-м г., 3 февраля, приговорен к заключению в ИТЛ на 5 лет. В 1989-м г., 19 июня, – реабилитирован прокуратурой Брянской обл.^[70].

Про последнего юровского священника известно крайне мало: Трисвятский Иван Яковлевич родился в 1886-м году, в 1921–1925-м (?) служил священником в храме во имя Пророка и Предтечи Иоанна села Ямное Суземской волости Трубчевского уезда Брянской губернии. В 1929–1930-м гг. служил священником в Юрово, в 1930-м г. – в храме соседнего села Плюсково^[71].

Раскулачивание как способ разгрома церковного прихода

Очень немного свидетельств документальной истории периода раскулачивания в Юрово, и все-таки они есть, и эти крохи мы должны собирать и бережно хранить для осмысления.

Список кулаков для использования на принуд. работе за пределами района и округа

В государственном архиве Брянской области хранится список кулаков Трубчевского района, в котором, в частности, есть и жители села Юрова и деревни Байково, составлявших единый приход Сретенского храма в Юрово. Поскольку церковная двадцатка и вообще церковный актив – это, прежде всего, работящие и ответственные селяне, есть основания предполагать, что в этом же списке – имена тех, кого сюда включили намеренно, чтобы разгромить, под видом борьбы с политическими и экономическими противниками Советской власти, еще и ее духовного оппонента – Церковь. Три человека точно принадлежат клиру: Виктор Воскресенский, 43 лет –юровский священник; вместе с ним, по-видимому, его сын Василий Викторович Воскресенский, 21 года; Трисвятский Иван Яковлевич, 45 лет – псаломщик, а впоследствии священник, служивший в Юрово и соседнем Плюсково.

Их судьбы подлежат детальному исследованию, а пока их надо просто сохранить для истории села и храма новейшего времени.

Юрово

• Демин Фаломей Андреевич, 33
• Козаков Григорий Алексеевич, 20
• Чичерин Захар Филиппович, 19
• Андрюшкин Иван Степанович, 43
• Андрюшкин Никифор Иванович, 21
• Губин Марк Васильевич, 43
• Курятин Дмитрий Фёдорович, 24
• Чиркин Александр Иванович, 17
• Малахов Павел Тихонович, 44
• Малахов Егор Тихонович, 26
• Свиридов Гавриил Евдокимович, 45
• Мякинников Михаил Михайлович, 52
• Трисвятский Иван Яковлевич, 45
• Воскресенский Виктор Васильевич, 43
• Воскресенский Василий Викторович, 21
• Чиркин Иван Игнатович, 47
• Демин Максим Фролович, 42
• Демин Игнатий Максимович, 30
• Демин Фёдор Андреевич, 42
• Демин Астафий Андреевич, 31
• Демин Матвей Фёдорович, 16
• Хмячин Иван Гаврилович, 54
• Хмячин Василий Иванович, 34
• Таланов Алексей Григорьевич, 30
• Чинилин Павел Андреевич, 27
• Чинилин Козьма Андреевич 25

Байково

• Козлов Ефим Федорович, 47
• Козлов Прохор Федорович, 46
• Минаев Лавр Михайлович, 26
• Козлов Ефим Афанасьевич, 39
• Петухов Михаил Яковлевич, 53
• Петухов Михаил Михайлович, 30
• Петухов Даниил Михайлович, 18
• Петухов Дмитрий Михайлович, 18
• Гулаков Дмитрий Дмитриевич, 31
• Гулаков Евдоким Дмитриевич, 17

Что стоит за этим новоязом – «принудработы»? Нам поможет заглянуть в эту тайну беззакония интересный документ самих чекистов.

Полпинские фосфоритные разработки

В деле «Разная переписка с окртройкой ликвидации кулачества» есть любопытный документ, свидетельство^[72] самих чекистов об условиях работы на Полпинских фосфоритных разработках, куда направляли, в частности, и дармовую рабсилу при раскулачивании. Представительство ОГПУ г. Брянска направляет в мае 1930 года секретное письмо в адрес пред.окрисполкома т. Долгова, пред. окр. КК т. Вашевича, нач. СО, ИНФО, ПП ОГПУ З/О, где отмечается, что

« к принудительным работам вместе с раскулаченными было привлечено некоторое количество лиц из верхушечной части середнячества, в том числе несколько снятых с работы на железной дороге, в школе и на промышленном предприятии, а также значительная часть бывших торговцев, в последние время не имевших кулацких хозяйств, но раскулаченных... считаем необходимым обратить внимание на грубое нарушение в вопросах оплаты труда привлекавшихся к работам... Начокрисправдома Богданов начальнику Полпинской колонии Левшину отдал распоряжение следующего порядка: ‟Если работавший не выполнит нормы вывозки – 1, 25 т фосфоритного камня из карьера, то его работа сочетается непродуктивной, и работавший за всю произведённую в день работу ничего не получаетˮ. Таким образом, ряд лиц, норма работы которых выражалась в вывозке 40–50 пудов в день фосфоритного камня из карьера, были причислены к ‟непродуктивникамˮ и за произведённую работу ничего не получили... что создало ряд недовольств работавших, которым при расчёте администрации на заявление о неправильности расчётов было заявлено: ‟Вы работали непродуктивно, почему больше не полагаетсяˮ».

Юровские репрессированные

• Чиркин Егор Игнатьевич, 1872 г.р. Осужден: 03.01.1930 Особым совещанием при Коллегии ОГПУ по ст.58-10 УК РСФСР. Мера наказания: ссылка в Северный край сроком на 3 года с конфискацией имущества.
• Казаков Алексей Яковлевич 1876 г.р., уроженец с. Юрово, впоследствии священник Успенской церкви и житель с. Радутино Трубчевского района, осужден 03.02.1937 Особым Совещанием при НКВД СССР, мера наказания: заключение в ИТЛ сроком на 5 лет. Реабилитирован 19.06.1989.
• Губин Марк Васильевич 1882 г.р., уроженец с. Юрово, крестьянин-единоличник, осужден 13.01.1930 Особым совещанием при Коллегии ОГПУ, мера наказания – лишение свободы сроком на 3 года. Реабилитирован 18.12.1998.
• Чиркин Егор Игнатьевич 1872 г.р., уроженец и житель с. Юрово, осужден 03.01.1930 Особым совещанием при Коллегии ОГПУ по ст.58–10 УК РСФСР, мера наказания – ссылка в Северный край сроком на 3 года с конфискацией имущества. Реабилитирован 21.12.1998.

Освящение креста на вьезде в Юрово По этим скупым данным документальной истории мы можем догадаться, какая борьба разворачивалась в год перелома станового хребта русского народа коллективизацией вокруг Сретенского храма, и то, что он дожил до 1938 года – это свидетельство серьезного церковного сопротивления в Юрово. По воспоминаниям местной жительницы^[73], ее дядя, Свиридов Иван Гаврилович, был крещен в Сретенском храме в феврале 1937 года, крестил его диакон; в том же году скончался ее прадед, и гроб на горку в церковь несли на руках, поскольку было половодье, и проехать на лошади было невозможно; вскоре после смерти прадеда церковь закрыли. Если верить этому источнику, то реальное закрытие храма состоялось летом 1937 года, а постановление о закрытии спустя почти год только узаконило это деяние и сделало процесс гибели храма необратимым.

Село родное, милая сторонка,
Живу с тобою я одной судьбой.
Мой отчий дом, в нём мамина иконка,
Она хранит семейный наш покой.

Промежуточный эпилог

Всеволод Никодимович Троепольский не изменял памяти отца и всюду говорил, что он сын священника, чем серьёзно испортил себе биографию: ему так и не удалось поступить в ВУЗ, однако это не помешало ему стать известным изобретателем, найти себя в поэтическом творчестве и стать хранителем памяти. Когда у него появилось под старость время для размышления над жизнью, он начал писать, кроме стихов, исторические заметки для потомков, от руки написал по тетрадке для каждого из них – то, что считал важным передать.

В памяти сына священник Никодим Троепольский остался очень деятельной натурой. Столь же деятельной натурой обладают и его потомки

В памяти сына священник Никодим Троепольский остался очень деятельной натурой. Как поясняет Евгения Всеволодовна, он организовал артель, чтобы как-то выживать самому и своим прихожанам. И обращает мое внимание на то, что столь же деятельной натурой обладают и все его потомки – духовная наследственность. Оттого и занялись возрождением храма.

Я мысленно прикидываю сюжет будущего фильма, и рождается неожиданная идея перекинуть этим фильмом мост памяти от потомков к потомкам. Потомки погибшего батюшки обращаются к потомкам его прихожан из Юрово, где они никогда не были и ничего не знают, и не могут себе представить, что сотворили с храмом и кладбищем при нём, на котором, как подобает, за алтарем храма, похоронили о. Никодима Троепольского. В потоке вопросов я вставляю ещё один:

– Давайте представим себе ситуацию: вот, если бы вам пришлось встретиться с кем-то из нынешних жителей Юрово и рассказать им о своём опыте воссоздания храма, – что бы вы им сказали? Наверное, вы бы были рады, если воскреснет в Юрово Сретенский храм?

– Да-да, конечно, были бы рады. Они бы могли сначала крестик поставить, это совсем недорого. А потом часовенку. А потом ведь Господь поможет. Нам помогает – и им поможет. Мы чувствуем эту благодать... – внучка говорит это, улыбаясь в кадре, и на лице её написано истинное счастье от того, что она рассказывает. Это невозможно сыграть, это такая же часть свидетельства о чуде памяти, как и их информация о гибели о. Никодима.

Верность

Икона преподобного Михаила Малеина, спасенная из Сретенского храма и тайно сохранённая в Юрово в годы гонений, в 1990-е г. переданная в храм соседнего села Плюсково «Верность» – так назвала свой поэтический сборник Александра Николаевна Лузганова.

В предисловии к нему есть хорошие слова о верности: это качество человека как личности – однажды принять решение и следовать своему выбору, отметая всякие сомнения. Верность Богу, Родине, семье, любимому, друзьям, слову, верность принципам и убеждениям.

Этим полна её поэзия. Наверное, этим главным христианским качеством её душа питается от того источника, что пополняли 10 поколений юровцев, чьи кости лежат на старом кладбище, возле фундамента поруганного и забытого храма.

В эту землю легли и останки священномученика Никодима Троепольского, которые пережили под спудом года безбожия, как и тайно сохранённая икона. Колхоз имени Ульянова ушёл в прошлое, вместе с публикациями с громкими названиями: «Большое юровское молоко», «И силы множатся», «Семья пришла на ферму» и так далее. Речь уже не о строительстве новой жизни, а о сохранении жизни вообще.

И, может быть, поэтому устраивает Господь нам воскресение памяти о вере предков, что больше эту жизнь строить просто не на чем.

В России ценят труд и доброту
Всех тех, кто убеждает верой, делом.
Плохое всегда чёрным назовут,
А вот добро, я с детства знаю, – белым.

Верность Богу, Родине, семье, любимому, друзьям, слову, верность принципам и убеждениям

Как решение задачи в конце учебника жизни, Господь показывает нам пример для подражания – историю служения и гибели настоятеля Сретенского храма, священника Никодима Троепольского.

«И вдруг меня охватывает несказанная печаль, которую несёт в себе время; оно течёт и течёт, и меняется, а когда оглянешься, ничего от прежнего уже не осталось. Да, прощание всегда тяжело, но возвращение иной раз ещё тяжелее»,

– эти слова Э. М. Ремарк написал по другому поводу, но они вполне применимы здесь.

Где они, хранители памяти, коренные жители многолюдного когда-то Юрово? Помнит ли кто-нибудь, как его прадед голосовал за закрытие храма? Весь если рассудить практически – можно было снести все храмы и без всякого одобрения со стороны населения, верно? Подогнать подводу взрывчатки и взвод красноармейцев – и нет храма. Безбожникам нужны были именно эти массовые одобрения.

Храм, его разрушение и созидание – это только внешние знаки глубинных процессов в сердцах людей

Мы сейчас не судим этих людей, а сочувствуем их беде – так же, как и апостолу Петру, трижды отрекшемуся от Христа из страха смерти. Но наше собственное равнодушие не может оправдать даже страх, нам нечего бояться уже давно: 30 лет относительной церковной свободы – это вполне достаточное время для того, чтобы всё продумать заново и исправить то, что неправо сделали деды и прадеды. Об этом поле Памяти можно сказать словами Евангелия: «жатвы много, а делателей мало; итак, молите Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою» (Лк. 10, 2).

Храм, его разрушение и созидание – это только внешние знаки глубинных процессов в сердцах людей.

«Не в каменных зданиях живет Бог, а в живых человеческих сердцах. Ведь этот храм создан был верой наших предков столетия назад... Храм – это сердце человеческое, это сердце человеческое создает те величественные здания, которые являются только выражением этой Веры»,

– говорил Митрополит Антоний Сурожский.

«Господь никого не принуждает. Но Господь и поругаем не бывает. И продолжительное время ни единый народ и ни одна душа не могут оставаться без Него. Царство Его шествует путем своего развития, если ты и не идешь вместе с Ним. Оно может существовать и без нашего народа, но наш народ без Него существовать не может»^[74],

– этими словами священномученика Иоанна (Поммера) можно было бы завершить этот рассказ о путях Промысла Божия в спасении памяти о подвиге веры. Но это будет промежуточный эпилог. Окончательно эта история завершится тогда, когда на святом месте в Юрово, в новом храме, снова раздастся: «Святая – святым!» И откроется новая страница истории – и села Юрово, и всей России.