Святитель Иона, Митрополит Московский, и время, когда Русская Церковь сохранила для мира Православие

Святитель Иона, Митрополит Московский. Пелена, середина XVI века Великие дела должны совершать великие люди. Те, что много лет учились, обладают яркими талантами, харизмой и неиссякаемой энергией. Это вроде бы логично и неоспоримо. Но отчего-то Господь избрал Своими учениками простых рыбаков, и лишь одного мудрого фарисея – Савла. Отчего-то скрыл многое от премудрых и разумных и открыл младенцам. И на всем протяжении истории не раз, не два, а постоянно видим эту парадоксальную истину: не знания, не сила, не таланты, а что-то иное, независимое от перечисленного (все это может и быть, и помогать, а может почти отсутствовать и не причинять тем никакого ущерба), что-то совершенно иное позволяет человеку совершить поистине великое. Удивительно, но это иное, к величию ведущее, – смирение…

…Шел год 1439. Христианский мир переживал серьезнейшие потрясения: великая православная Византия, находясь на пределе своего существования, все более уменьшавшаяся под ударами турок-османов, решилась на отчаянный шаг – заключить унию, то есть соглашение, с Католичеством, в обмен на которую византийцы надеялись получить военную помощь от Рима. Но, увы, просчитались: несколько лет спустя Константинополь пал. А уния была заключена практически на условиях Рима, и фактически весь греческий православный мир признал власть Римского Папы и истинность ряда принципиальных вероучительных заблуждений Католичества.

Весь греческий православный мир признал власть Римского Папы и истинность вероучительных заблуждений Католичества

Их признали прекрасно богословски образованные греки, имевшие за плечами тысячелетнюю православную историю… Признали, потому что все упование возлагали не на Бога, как многажды делали их замечательные предки (и не бывали посрамлены в самых отчаянных условиях!), а на военную мощь Запада.

И вот весь мир оказался перед вопросом: осталось ли на земле Православие? На Ферраро-Флорентийском Соборе, где была утверждена уния, не подписали «объединительный документ» только два православных иерарха: святитель Марк Эфесский и митрополит Исаия Ставропольский. Но Церковь – соборна, а значит, для ее жизни необходим был именно соборный голос, который осудил бы подчинение еретикам и сказал: мы не приемлем заблуждений, кто бы их ни принимал. Даже если нас осталось очень мало, все равно мы – с Истиной, мы – со Христом.

Но Восток молчал… И только в далекой Русской митрополии, довольно молодой еще, томящейся под властью Золотой орды, шесть епископов, не очень-то богословски образованных, но всей душой верующих Богу, отвергли унию и возвестили миру: Православие живо! Мы остались без Константинопольской Церкви-матери, мы понимаем, что мы совсем не такие, какими должны быть говорящие от лица Церкви Христовой, но мы остались верны Христу и будем с Богом до скончания века.

Первым главой самостоятельной Русской Церкви стал Митрополит Иона – один из тех шести епископов, что соборно утвердили чистоту Православия

Вот в таких необычных условиях началось обретение Русской Церковью автокефалии; не из желания самостоятельности или почета, не из самолюбия, а бескорыстно и вынужденно, ради жизни Церкви. А первым главой самостоятельной Русской Церкви стал Митрополит Иона – один из тех самых шести епископов, что первыми после Флорентийской унии соборно утвердили чистоту Православия. Его личность во многом олицетворяет эту эпоху русской жизни: не будучи по натуре государственным деятелем, он оказался в судьбоносный для Руси и всего Православия момент одним из тех, кто, по воле Божией, должен был принимать решения и претворять их в жизнь. Скромная фигура Митрополита Ионы не очень заметна на фоне эпохальных событий его времени, происходивших, как ни удивительно, при живейшем участии тихого святителя. Митрополит Иона был очень искренним, сердечным человеком, что иногда даже, может быть, мешало ему принимать верные политические решения – в тактике; но Господь, видя его чистое сердце и глубокую веру, помогал Своему слуге, и в результате, оглядываясь на время Митрополита Ионы, мы видим, что оно было – во многом благодаря именно ему, его подвигу, его молитве – при всей сложности исторического периода, выпавшего на долю сего Первосвятителя, весьма плодотворным для наших Церкви и государства.

Митрополит Иона родился на рубеже 1380–1390-х годов в семье некоего Феодора Одноуша в селе Одноушево, стоявшем на реке Святице, что подле г. Солигалича, в Галицком княжестве. С самых ранних лет будущий святитель хотел стать монахом и принял постриг «во едином от монастырей Галичьской земли»^[1], по некоторым данным – в Воскресенском Солигаличском монастыре, когда ему было только 12 лет. Возраст, в котором очень редко постригали даже в набожной Древней Руси. Слишком серьезный это шаг для еще не знающего жизни отрока, слишком ответственный и бесповоротный; но бывает и так. Совсем еще юный, тихий и доверчивый мальчик из села Одноушево не ошибся, выбирая монашеский путь. Пройдут годы, изменятся миры, неродовитый мальчик станет главой Русской Православной Церкви – и все так же твердо и радостно, всей душой, будет идти к Богу избранным монашеским путем. Непростым, тяжким, порой неподъемным для него… Но он не отступится, несомненно уповая на Бога, Чья сила в немощи совершается.

…Прожив в том монастыре некоторое время, юный инок перешел в Московский Новый Симонов монастырь, где стал исполнять послушание просфорника. Он был истинным монахом по влечению сердца и образу жизни; богатые природные дарования (их отмечали многие) сочетались в нем с «подлинной духовной глубиной монаха-подвижника», и это подвижничество он пронес через всю жизнь и приумножил, не оставив даже при высоком сане Предстоятеля Русской Церкви.

Молодого подвижника вскоре отметил святитель Фотий, тогдашний Митрополит Киевский и всея Руси; при нем (вероятно, в последние годы жизни Митрополита Фотия), святитель Иона поставлен был во епископа Рязанского и Муромского. Новонареченный владыка с усердием занялся делами своей паствы; особенно потрудился он на миссионерской ниве, и «многи неверны к Богу обрати»^[2]. Его любили и уважали; шло к тому, что после кончины святителя Фотия епископ Иона должен был стать его преемником по кафедре.

Василий II Васильевич Тёмный. Портрет из Царского титулярника Но не случилось. Как раз в это время на Руси решался вопрос преемства великокняжеского престола: на него претендовали князь Василий Васильевич (внук святого благоверного князя Димитрия Донского) и князь Юрий Дмитриевич (дядя князя Василия Васильевича, младший брат его отца), – из-за чего оба претендента уехали в Орду. А ведь к Патриарху в Константинополь кандидат в Митрополиты традиционно отправлялся в сопровождении великокняжеского посла.

Здесь нам необходимо сделать небольшое пояснение, поскольку история эта на долгие-долгие годы станет одним из основных дел святителя Ионы, как любящего отца вверенной ему паствы и верного сына земного своего Отечества. Святитель будет всеми силами поддерживать князя Василия, продолжая политику своего предшественника, святого Митрополита Фотия. Дело же было в том, что к тому времени порядок престолонаследия уже становился привычным нам, от отца к сыну (как и наследовал князь Василий Васильевич); но еще жива была память о старом, так называемом лествичном порядке – от старшего брата к среднему, от среднего к младшему, потом к старшему сыну старшего брата и так далее (на котором настоять хотел князь Юрий, брат прежнего Великого князя, Василия Дмитриевича). Но беда в том, что этот чрезвычайно сложный порядок неизбежно порождал путаницу, и большая часть усобиц домонгольского времени, страшно измотавших Русь и приведших, по сути, к татаро-монгольскому разорению в том жутком виде, как оно было, вскормлена была именно этой лествичной системой престолонаследия. Возврат к ней неминуемо привел бы Русь к новой, уже, может быть, окончательной гибели…

Из Орды Великим князем возвратился Василий Васильевич. Но к этому времени в Константинополе уже поставили другого Митрополита – Герасима: литовский князь Свидригайло успел воспользоваться заминкой на Руси и послать в Царьград своего кандидата. Сохранились не вполне внятные сведения о роли Митрополита Герасима в подготовке вероучительного соглашения с Католической церковью; впрочем, скорее всего, он не был сторонником унии. На Руси новый Митрополит не появлялся, а через 4 года был казнен: Свидригайло, «князь жестокий и деспотичный»^[3], заподозрил Митрополита в измене и сжег его на костре.

Исидор Киевский После трагической кончины Митрополита Герасима в Москве наконец решились отправить Митрополита Рязанского Иону на поставление в Константинополь. Но, прибыв туда, святитель обнаружил, что там, никого не дожидаясь, уже решили вопрос о новом Митрополите Русском. В Константинополе, вовсю готовившемся к Ферраро-Флорентийскому Собору, чрезвычайно важно было иметь во главе самой большой (и самой богатой) митрополии – Русской – человека, готового выступить за унию. Понятно, что им не мог быть чистосердечный и всей душой преданный Православию владыка Иона. Зато прекрасно подходил на такую роль Митрополит Исидор, прекрасно образованный, прозападно настроенный («интеллектуал ренессансного типа»^[4]), бывший игумен одного из монастырей Константинополя. И вот, вместо желанного Митрополита Ионы Русь получает чужого Исидора. Чужого именно по духу, по убеждениям, ведь сколько раз чистокровные греки становились для Руси своими в самом полном, подлинном смысле слова. Но, увы, на этот раз вышло по-другому…

Князь Василий Васильевич поначалу даже не хотел принимать так грубо навязанного иерарха (ведь святителя Иону кандидатом избрал Поместный Собор 1432 г.), но его уговорили не раздувать конфликт. В качестве своеобразного утешения греки пообещали, что после смерти Исидора или в случае, если «каково инаково о нем ся станет» (если «что-то иное с ним случится»)^[5], следующим Митрополитом Руси непременно станет святитель Иона. Да и сам Митрополит Исидор поначалу вел себя вполне тактично и, кроме того, не выдавал своих истинных убеждений; а на деле он был ярый сторонник унии, причем унии любой ценой: вероучительные уступки его не смущали, причем это было не отчаяние патриота, видящего приближающуюся гибель своего Отечества, а сознательный религиозный конформизм. Впрочем, долго приглядываться к нему у предков наших времени не было: Митрополит Исидор пробыл на Руси всего 5 месяцев и отбыл на Собор.

На Руси ждали своего Первоиерарха. Но постепенно из западных митрополий, находившихся под властью Польши, где население было смешанным – католическим и православным (и где, в силу этого, Митрополит Исидор был гораздо откровеннее), поползли нехорошие слухи о его подлинном настрое. Приехал владыка Авраамий Суздальский (наш, русский), которого Митрополит взял с собой на Собор, и со слезами стал рассказывать и каяться, что там, в Италии, под давлением подписал «объединительный» документ, по которому все православные подчиняются теперь Римскому Папе…

Сложно даже представить, какое впечатление произвело это сообщение на наших предков. Предательство Византии ставило их в почти невозможное, неразрешимое положение: согласиться не могли по совести, противиться не могли (вернее, почти не могли, но и это, согласитесь, тяжело) канонически…

И вот Митрополит Исидор возвратился в Москву. «Народ безмолвствовал»… Великий князь Василий Васильевич повел дело очень тонко и дипломатично, желая, чтобы отступник сам изобличил себя в полной мере, и не желая скандала. Митрополит (получивший, к слову, от Папы Римского титул кардинала и потому шествовавший с преднесением латинского креста!) торжественно прибыл в Успенский собор и отслужил литургию, за которой помянул во всеуслышание сперва Римского понтифика, а затем уж Константинопольского Патриарха. После службы Исидор передал Великому князю послание от Папы Евгения, где тот призывал Василия Васильевича всячески помогать ему, Исидору, в деле насаждения унии. Потом Римскому Папе пропели многолетие…

После такой службы Великий князь, присутствовавший в храме, приказал арестовать неверного Митрополита, а принесенное им вероучение попросил проверить на истинность русских архиереев. Был созван Собор – тот самый Московский Собор 1441 года, сохранивший миру Православие. На него приехали 6 архиереев: Ефрем Ростовский, Иона Рязанский, Варлаам Коломенский, Герасим Пермский, Иов Сарайский, Авраамий Суздальский; множество архимандритов, игуменов, монахов и белого духовенства. Резолюция их была однозначна: эта вера не православная, принять ее мы не можем. Исидору предложили отвергнуть еретическую унию, но он наотрез отказался. Положение становилось все запутаннее...

Однако очень скоро Митрополит Исидор бежал из заключения в Чудовом монастыре (скорее всего, не без помощи московских властей, для которых было абсолютно неясно, что же делать с таким беспрецедентным преступником), чем значительно облегчил жизнь своей бывшей пастве. Исидор попытался найти пристанище в традиционно соперничавшей с Москвой Твери, но и там его заточили в тюрьму, без колебаний поставив чистоту веры выше политики. Бывший Митрополит бежал в Литву, а оттуда в Рим, где и жил до конца своих дней, называясь Русским Митрополитом в изгнании.

А на Руси тем временем решали один из сложнейших вопросов за все время бытия Русской Церкви.

На Руси тем временем решали один из сложнейших вопросов за все время бытия Русской Церкви

…Это мы сейчас привыкли к тому, что Русская Церковь самостоятельна, ни от кого принципиально не зависит в своем бытии. Это канонично, это правильно, это освященная веками данность. Тогда же все было совершенно иначе: Русская митрополия входила в Константинопольский Патриархат, от Патриарха Константинопольского получали поставление Русские Митрополиты, из Константинополя мы принимали миро – то самое миро, без которого не может быть совершено таинство Миропомазания, сообщения новокрещенному человеку даров Святого Духа. Конечно, можно сказать, что все это преодолимые препятствия, были же случаи поставления на Руси Митрополитов без участия Константинополя, и миро приготовляют множество Поместных Церквей, и не всегда – с изначального благословения своих Матерей-Церквей… Но самый главный вопрос иной: будет ли в этом правда? Ведь Церковь Божия – это не человеческое установление, не общество людей, объединенных общими убеждениями и традициями. Это Тело Христово. И если по своему желанию, без жизненно важных причин, сказать: «Мы теперь будем самостоятельной Церковью» и отделиться от канонической власти, можно просто лишиться Церкви; стать безблагодатным религиозным обществом, к Церкви Божией не имеющим отношения.

Христианин имеет право (и даже обязанность) ослушаться, когда речь идет о чистоте веры

Но, с другой стороны, причина была теперь принципиально важная. Более того – единственная по-настоящему возможная. Ведь христианин имеет право (и даже обязанность) ослушаться только тогда, когда речь идет о чистоте веры. Может, конечно, показаться: ну, что такого, скажем, в главенстве Римского Папы? Это же формальность, и Рим далеко. В конце концов – все же христиане… Но, во-первых, русские XV века слишком хорошо представляли себе на примере западных митрополий, какие длинные и сильные щупальца у «далекого» Рима; что никто не позволит сидеть в своем медвежьем углу (очень лакомом, большом и богатом углу) и верить по-прежнему, просто поминая за литургией никем здесь не виданного Римского понтифика. И уж точно чужд был нашим предкам экуменизм – они прекрасно понимали, что между верой человека и его жизнью связь самая принципиальная.

Ослепление Василия II Васильевича. Миниатюра из летописного свода XVI века Нельзя вести совершенную христианскую жизнь, неправо веруя. Это закон духовной жизни. Понятно, что Господь силен спасти любого человека, но духовный путь заблуждающегося (даже не по собственной вине) будет гораздо тяжелее и опаснее. Тем паче нельзя сознательно соглашаться с ересью!

Но выйти из положения так, чтобы «защитить Православие и в то же время соблюсти максимум каноничности в своих действиях»^[6], было чрезвычайно сложно. Нужно отметить ум и такт Великого князя Василия Васильевича, сумевшего практически безупречно вывести страну и Церковь из этого крайне запутанного положения. Он написал послание к Императору и Патриарху, полное почтительных слов о принятии Православия русскими от греков, о том, как поставлялись в Константинополе Митрополиты для Руси; потом говорилось, что, к прискорбию, кандидат на Русскую кафедру владыка Иона не был хиротонисан, а вместо него поставлен Митрополит Исидор, который оказался еретиком и потому теперь вынужденно был низложен после соборного разбирательства. За сим следовала просьба: разрешить Руси впредь самостоятельно поставлять себе Митрополитов, сохраняя при том каноническое общение с Константинополем.

Ответа на это письмо, по всей видимости, не последовало…

Но на Руси еще колебались. Тяжело и страшно было поставить последнюю точку в отделении, в своем фактически полном одиночестве на всем белом свете; в своем – уже становилось все очевиднее – преемстве от Рима первого и второго в хранении веры Православной на земле.

Поставление на митрополию Русскую Ионы, владыки Рязанского Однако время не ждало. Жизнь шла дальше, и Руси в ее испытаниях как воздух необходим был духовный авторитет, облеченный благодатью Архипастыря всея Руси, необходим был Митрополит. Это становилось все очевиднее, тем более когда с новой силой разгорелась усобица – последняя, слава Богу, в истории нашего Отечества, но не менее тяжкая, чем предшествующие. На сей раз против Великого князя Василия выступил его двоюродный брат Дмитрий Шемяка, сын прежнего соперника его, князя Юрия Дмитриевича. В ходе войны Шемяка даже захватил князя Василия в плен и ослепил, отчего Василий Васильевич и получил в истории прозвание Темный – то есть незрячий. Шемяка на время утвердился в Москве и потребовал к себе детей плененного Великого князя, обещая передать их отцу. Поручителем своим он избрал святителя Иону (на тот момент все еще Рязанского владыку), и тот согласился, сам будучи человеком кристально честным и оттого предполагая такую же порядочность в других. Но Шемяка, заполучив к себе княжеских детей, собрался их умертвить. Потрясенный святитель решительно встал на защиту княжичей и отстоял их жизни, а самому Шемяке больше никогда не верил и все свое влияние употребил на то, чтобы к власти вернулся Василий Васильевич. Поддержали его и другие представители духовенства, в том числе и святой преподобный Макарий Унженский; в 1447-м году было утверждено даже соборное решение, согласно которому Шемяке предписывалось покориться князю Василию.

Василий Темный вновь стал Великим князем. Он, будучи человеком мудрым и добрым, не держал обиды на святителя Иону за его невольную ошибку, чуть было не стоившую жизни его детям, тем более что тот же святитель и спас их в конечном итоге. Василий Васильевич всячески содействовал тому, чтобы 15 декабря 1448 года владыка Иона «был возведен в сан Митрополита Киевского и всея Руси»^[7].

Василий II Тёмный садится на Московский престол Он был очень хорошим владыкой, он всего себя отдавал Божиему делу. Он увещевал мирян быть хорошими христианами – «помнить о спасении души, быть милосердными»^[8], верными; совсем простые поучения, согласна, но как важно, чтобы они звучали снова и снова! Он строго требовал от священников вести жизнь, достойную их сана – сана священнослужителей Того, Кто есть истинный Бог – и Кто Сам умыл ноги ученикам Своим. Много внимания уделял святитель и монастырям, сам будучи истинным монахом. Тщательно подходил к выбору кандидатов на епископские кафедры, старался всеми силами сохранить единство с западными епархиями, которые отрывали от Русской Церкви их правители-католики, много помогал Великому князю Василию Васильевичу. До глубокой старости, до самой своей кончины достойно пронес он неведомый дотоле крест Предстоятеля теперь уже навсегда самостоятельной Русской Православной Церкви и мирно отошел ко Господу 31 марта 1461 года.

Русская Церковь фактически обрела автокефалию. Позади было состояние митрополии-части Константинопольского Патриархата, со всеми сложностями зависимого положения и в то же время отрадным ощущением общности и даже порой защищенности… Впереди была совсем иная жизнь, когда нет более ни христианской Византии, ни какого-либо другого значительного православного государства. Впереди было служение и славное, и тяжкое; служение великое – нести миру свет Православной веры.