Сербы ждут от России внимания и любви

Встреча с протоиереем Дарко Джого, доктором богословия, профессором Православного богословского факультета имени святителя Василия Острожского (Университет Восточное Сараево, Республика Сербская, Босния и Герцеговина, Сербская Православная Церковь)
***

Протоиерей Дарко Джого: Доброе утро всем. Спасибо всем большое за возможность поговорить сегодня с вами. Я не буду читать вам сегодня лекций, давайте просто немножко поговорим. Если у кого-то будут вопросы, спрашивайте.

Мне 40 лет. Родился я в 1983 году в городе Сараево, на территории бывшей Югославии. Как вы уже, наверное, знаете, у нас была война. И сейчас Югославии больше нет. Сербы в основном живут в Сербии, в Республике Сербия. Это, как и Черногория, отдельное государство. Государство, где живем мы, называется Босния и Герцеговина, а в ней – наша Республика Сербская, особая часть Боснии и Герцеговины, где проживают в основном сербы. И мы, конечно, гордимся, что в результате этой войны мы все-таки получили своего рода статус нашего «самостоятельного» государства.

Я живу в городке Фоча, в котором как раз и находится наш богословский факультет. Если сравнивать наш богословский факультет с учебными заведениями в российской системе образования и в системе духовного образования Русской Православной Церкви, то, наверное, можно сказать, что больше всего он похож на богословский факультет Свято-Тихоновского университета. При этом, поскольку наш факультет богословский он, конечно, имеет каноническую связь с Церковью, одновременно являясь частью государственного университета. Так что мы находимся в числе учебных заведений Сербской Православной Церкви. Кроме нашего богословского факультета у Сербской Церкви существует богословский факультет Белградского университета, есть такой факультет и в США при монастыре святого Саввы в городке Либертивилл, недалеко от Чикаго. То есть в системе богословских факультетов Сербской Православной Церкви существует только три высших учебных заведения. Наше существование в рамках государственного университета накладывает определенные требования: чтобы стать преподавателем, профессором мы должны пройти проверку в соответствии с законами Республики Сербской.

Если обратиться к истории, то нужно сказать, что во время Австро-Венгерской оккупации Боснии и Герцеговины у нас в городе Сараево существовала богословская семинария, которую, кстати, окончил Патриарх Сербский Павел. Но с началом Второй мировой войны хорватские фашисты, усташи, как они называются, эту богословскую семинарию закрыли, потом наступило коммунистическое время, так что прежнюю семинарию уже не позволяли возродить. В здании, которое она прежде занимала, сейчас располагается экономический факультет Университета, который находится под полным контролем мусульманскмх властей. Так что, нам это здание так и не вернули. Поэтому наш богословский факультет с 1994 года находится в небольшом городке в 2 часах езды от Сараево. У нас сейчас учится примерно около 200 студентов – для наших масштабов число немаленькое. А вот преподавателей у нас совсем немного, всего 16 человек. И в основном мы подготавливаем всех наших студентов к тому, чтобы они становились священниками. Кстати, у нас есть государственная программа по предмету «Закона Божьего» - Веронаука. Который обязателен для учащихся всех классов всех государственных школ. Так что, если вы православный, вы посещаете уроки «Веронауки» так же, как уроки математики или географии.

В основном практика такая: когда студенты оканчивают наш факультет, они возвращаются в свою епархию. И владыка их назначает на должность учителя «Веронауки». И если молодой человек хочет впоследствии стать приходским батюшкой, он обязательно несколько лет работает преподавателем «Закона Божия». А после рукоположения священники уже отправляются на свои приходы, но есть и те, кто всю свою жизнь работает только в школе.

Девушек мы тоже принимаем на обучение, потому что девушки, когда оканчивают богословский факультет, в основном как раз и работают вероучителями. И, нужно сказать, профессиональные качества у девушек как педагогов в основном выше, чем у молодых людей.

Студент 3 курса бакалавриата Метелкин Михаил: Относительно недавно был уврачеван Македонский раскол. Всегда было интересно, как на практике начала восстанавливаться богослужебная жизнь? Каковы межцерковные отношения?

Протоиерей Дарко Джого: Буду говорить честно и откровенно. Сейчас практически Македонская Православная Церковь получила томос об автокефалии. Посмотрим, что будет дальше. К сожалению, не только в Турции, но и в Македонии есть сторонники подхода, что только Константинопольский Патриархат, может давать томос об автокефалии. Также существует и то обстоятельство, что немалую роль в формировании определенных взглядов на церковно-исторические вопросы оказывала Греческая Церковь (Константинопольский Патриархат), которая своих кандидатов на рукоположение отправляла учиться на Запад. Так, на протяжении десятилетий в Греческой Церкви говорили, что никакой Македонии и македонского народа нет, что македонский народ – это просто славяне из старинной греческой области. Конечно, в этом есть доля исторической правды, но все же за этим стоит отрицание существования македонского народа и Церкви. Кроме того, обучаясь в тех же Афинах и в остальных монастырях Греции, македонские кандидаты учились византийскому пению, то есть привыкали к другой традиции. Так что, посмотрим, что будет дальше. Македонская Церковь получила томос об автокефалии от Сербской Православной Церкви. На взгляд архиепископа Стефана (Македонского и Охридского) и людей «старого» подхода – это путь как отошла и как возвратилась Македонская Церковь (Охридская архиепископия) в состав Сербской Православной Церкви.

В целом же церковная жизнь у них та же самая, что и у нас. Существуют приходы и монастырские общины, в которых по-настоящему устроенная, слаженная литургическая жизнь существует. В чем отличие от Русской Православной Церкви? В том, что до 70-х годов XX века у нас была особая практика литургическая, была особая практика музыкальная, не та же самая, как здесь, но все же общепринятая на Балканах у сербов, и в Македонии тоже. После этого, когда наши отцы, конечно, просто великолепные отцы, стали возвращаться из Греции: из Фессалоник, из Афин, они привозили с собой в основном то византийское пение, о котором мы уже говорили, литургическую практику Греческой Церкви, которая долгое время считалась древней практикой. Так что до сих пор в приходской жизни люди обращают внимание на существование различных подходов к вопросам причащения, к вопросам о том, как петь, как служить. Вы, наверное, читали «Пути русского богословия» отца Георгия Флоровского и знаете о его точке зрения. На мой взгляд, эти темы уже не вызывают столь многих столкновений и такой горячей полемики, как это было в прошедшие десятилетия.

У нас в Сербской Православной Церкви существуют и другие проблемы. Самое главное для нас, сербов, что Косово и Метохия сейчас находятся под настоящей оккупацией иностранных войск. Но, знаете, под давлением люди иногда становятся лучше, чем были прежде. Посмотрим, что будет дальше. Богу молимся о том, чтобы это давление, под которым мы сейчас живем, привело нас к возвращению к Богу, а не к развращению и разобщению общества.

Иеромонах Игнатий (Шестаков): Что Сербская Церковь, вообще сербский народ, сербы, ждут от Русской Церкви? Какое-то же ожидание существует? Потому что, если обращаться к истории, если брать, например, последние 300–400 лет, Русская Церковь все же выступала как некий покровитель Сербии и Сербской Церкви. Сербы существовали в условиях Османской империи, они были лишены очень многих возможностей, не могли создавать свои богословские школы, например. Давно в сербском народе присутствует некоторое такое ожидание от Русской Церкви, вообще от России. И, может быть, Вы можете сказать о чем-то, что Вы видите в практике Русской Церкви, не обязательно литургической, может быть, административной, учебной, что Вам кажется очень интересным и полезным для Церкви Сербской. Это, кажется, и для будущих пастырей, и для преподавателей важно, потому что мы любим сербов. Это сейчас для нас самый близкий народ, это самая большая славянская каноническая Церковь. Кроме того, географически она расположена очень важно для нас со стратегической точки зрения; а это особенно значимо сейчас, когда происходит такой раскол в Православии. Но русские не всегда понимают, чего хотят сербы от них…

Протоиерей Дарко Джого: Интересно, отличный вопрос. Во-первых, сербы от России хотят внимания, любви, конечно. Западный мир, коллективный Запад (американцы, немцы) смотрит на сербов как на некую российскую дивизию, затерянную на Балканах, нас даже называют «маленькие русские» на Балканах. В материальном смысле у нас все есть, но все-таки… Существует одно явление. Оно называется «культурная асимметрия». Что это такое? Это такое явление, когда что-то происходит в России или с Россией, то практически сразу обращает на себя внимание в Сербии и среди сербов. Но это не означает, что то, что происходит в Сербии, сразу оказывается замеченным здесь в России. Если говорить о братьях, да, есть брат большой, брат маленький, но все-таки братья есть братья, они равночестны. Нам, сербам, нужно трудиться, чтобы эта «культурная асимметрия» не была столь значительной, и чтобы люди в России познакомились и с Сербией, и с сербским народом, и с сербским богослужением.

Что мне нравится в Русской Церкви – это определенная системная упорядоченность, которая у нас несколько потерялась. Она была прежде, но в 1990-е годы каждому приходилось служить по-своему, каждому приходилось усваивать какие-то свои приходские практики. Не скажу, что в Церкви должно быть, как в армии, что все должны выполнять богослужения, как армейский приказ. Но все-таки такая церковная ситуация, как сейчас получилась у нас, когда каждый заимствует другие традиции (из Греции, из России, из Румынии) и сразу прививает их в своем монастыре или на своем приходе, зачастую вызывает слишком много волнений у людей, у простых прихожан. Какие-то правила все-таки должны быть. Всем надо быть в рамках какой-то системы административной, богословской, литургической, в которой не будет так много разнообразия.

Конечно, я думаю, нам надо думать о нашем богослужебном языке. Знаете, у нас это получилось немножко стихийно. В XIX веке наша Церковь противостояла реформам литературного языка, когда было установлено, взято за правило, что ориентиром должен стать народный язык: как люди говорили в деревнях, так начали писать и самые грамотные люди. И это привело к тому, что у нас сейчас в богослужебной практике сложился такой подход, что ектении, чтение Евангелия, основные молитвы произносятся на сербском языке, а церковные песнопения (тропари, кондаки) – звучат на церковнославянском (что связано, в том числе, и с такой особенностью литературного сербского языка, как неполногласие, когда текст богослужебный просто невозможно пропеть). На мой взгляд, проблема использования церковнославянского языка не в том, что он мало известен людям, а в том, что наш подход к проблеме языка значительно изменился в XX–XXI веке. Мы сейчас не трудимся обучать людей церковнославянскому языку. Почему, ребята? Потому что, кажется, что это как бы философская проблема, но она не философская. Это первый раз в истории человечества, что человеку XXI века более интересен его современник, человек, который с ним же живет в тот же момент времени, пусть даже где-то в далеком Китае, чем его отцы и предшественники, которые жили век назад. Почему люди изучают английский язык? Потому что на нем можно говорить с кем хочется. Но если бы вы изучали не иностранный язык, а язык церковнославянский, вы смогли бы понять тогда только ваших предков, которые служили на том же языке. И если нам подходить к этой проблеме, тогда не надо принимать только такой подход, что мы должны всегда смотреть, какое состояние дел в настоящий момент, но в то же самое время и обучать людей, чтобы они тоже понимали древний язык – язык богослужебный. Но если, подчеркиваю, если что-то сделать нужно, тогда, на мой взгляд, Русская Церковь, Сербская Церковь, Болгарская Церковь – все Церкви, служащие на церковнославянском языке, должны тогда вместе найти какое-то решение вопроса, где и в каких случаях изменить что-то, если нужно, в церковнославянском тексте. Но отказаться полностью от церковнославянского языка, на мой взгляд, невозможно и нельзя. Мне кажется, что в нашей Церкви слишком много стихийного в подходе к этой проблеме. Нет никакого размышления о том, какие последствия будут. Когда я учился, каждый студент должен был знать и свободно использовать при совершении богослужения церковнославянский язык. Сейчас получается, что студенты оканчивают обучение (а у нас есть занятия по церковнославянскому языку) и не знают этого языка так глубоко, как даже мы знали его 20 лет назад. Можно усвоить правила чтения, но понимания этого языка, работы с этим языком сейчас не так много, насколько это было раньше. Это тоже одна из таких проблем, которая у нас есть, в которых Русская Церковь может нам помогать, в том смысле чтобы «подавать сигналы» Сербской Православной Церкви, что вопрос церковнославянского языка для вас до сих пор важен, тогда это будет важно и для нас.

Иеромонах Игнатий (Шестаков): В Сербской Церкви где-то с 1990-х годов стали очень активно заниматься миссионерством, возрождать Церковь. Но при этом было и очень сильное, в том числе и греческое, влияние. И поэтому наблюдается значительная неоднородность, «пестрота» в церковной жизни. Был в этом и положительный момент, потому что при этой свободе, например, активизировалась литургическая жизнь, люди стали чаще причащаться. Но есть один момент, который не удается до конца понять. Сербы – народ консервативный в том плане, что они, благодаря своему упрямству и консерватизму, 500 лет сохраняли свою веру, находясь под турецким владычеством. Но это их упорство, может быть, иногда играет даже негативную роль. Например, в Русской Церкви, если мы возьмем Москву, ежедневно совершается очень много Божественных литургий, особенно в городах. В Сербской Церкви можно заметить, что почему-то самих по себе Литургий совершается мало.

И еще, например, это уже к вопросу о том, чем можно поделиться. У нас Сретенский монастырь в свое время стал как бы «проводником» замечательной традиции, которая в Русской Церкви стала жить в последние, наверное, 20 лет и которой до этого вообще не было. Это совершение ночной Божественной литургии в канун гражданского Нового года, в ночь с 31 декабря на 1 января. Причем было интересно, мы в монастыре лет 10 примерно такую Литургию служили, и нигде такого больше не было. Потом в одном только году в Москве появилось еще примерно десять храмов, где ввели такую традицию, потом это стало переходить и на другие приходы, и сейчас, думаю, около 30 архиереев убежденно считают своим долгом обязательно у себя на кафедре служить в этот день, эта традиция укрепилась и во многих монастырях. И это действительно показало, какая замечательная практика литургическая.

У сербов есть особая любовь к сербскому новому году. Это такой, можно сказать, религиозно-национальный праздник, праздник проявления своей религиозной и национальной составляющей. Старый Новый год они называют «Сербским Новым годом». И в этом праздновании есть очень много православного. Тем более, это день святителя Василия Великого. Но, получается, что сербская молодежь празднует его в национальном духе. А Церковь не дает ей никакой альтернативы, чтобы служить, например, ночью Литургию. Это действительно какая-то тайна. И сложно понять, как это можно изменить.

Протоиерей Дарко Джого: Отличный вопрос. У нас на 500 лет получилось, что монастырей и церквей практически не хватало; у нас соблюдалась и национальная, и религиозная идентичность, сохранялось и самосознание, но оно никогда не было столь сильно связано с Литургией. Люди знают, что у нас есть обычай, который называется «Слава». Это праздник святого, который отмечает одна семья. У меня это святой Иоанн Креститель. И на этот праздник хозяин и его самые близкие приносят хлеб. Это как домашняя Литургия. Как Вы сказали, у нас много упрямства, и в этом смысле сербов изменить не так легко. И есть особый подход у сербов – если что-то по приказу, тогда не будет.

Что касается Нового года, да, у нас сейчас начинают служить молебны на Новый год. Это практика последних двух десятилетий. А Литургия бывает не ночью, а утром на праздник святителя Василия. Честно скажу, я даже не знал, что вы служите Литургию в этот день. На Рождество и на Пасху у нас бывает ночная Литургия.

Еще причина: в больших городах батюшки сталкиваются с такими проблемами, как передвигаться по Белграду, надо сопровождать ребенка куда-то, послужить там, зайти туда. Хотя, конечно, если на приходе служит двадцать священников, практически можно организовать служение Литургии каждый день. Вы правы, что большие города нуждаются в этом. Но по практическим и идеологическим причинам этого до сих пор не получилось.

Иеромонах Игнатий (Шестаков): А там, где Вы служите, в Фоче, приблизительно такая же частота совершения литургий?

Протоиерей Дарко Джого: Мы не служим каждый день. У нас пять священнослужителей. Но вот что изменилось в последнее время: мы служим не только в воскресенье и по большим праздникам, мы у себя дополнительно еще в субботу служим Литургию. Так что все же что-то изменяется в этом направлении.

Иеромонах Игнатий (Шестаков): Батюшка, еще у нас такая практика существует, ее ввел владыка Тихон: в нашей духовной школе регулярно совершается ночная Божественная литургия. Приблизительно один раз в семестр. Совершенно необязательно, что на этот день приходится какой-то большой праздник. Но суть ее в чем: служит такую Литургию ректор, если может, приглашают преподавателей в священном сане; все наши студенты вместе молятся, поют и причащаются. Вся духовная школа собирается вместе. Если бы у вас на факультете было что-то подобное.

Протоиерей Дарко Джого: У нас есть такое богослужение, но только в начале учебного года. Митрополит приходит, священники-преподаватели служат. Наверное, стоит сделать что-то подобное на общеакадемические ночные литургии и нам.

Когда я был студентом, в одном классе у нас было где-то 150 учеников. Сейчас у нас поступает 40 человек в первый класс. Конечно, причин тому много. Одна из них, – к сожалению, демографическая ситуация. У нас в 90-е годы многие хотели стать батюшками, и Церковь по-настоящему нуждалась в священнослужителях. Если ты был с бородой, тебя практически сразу рукополагали. Сейчас этого просто нет. И это хорошо, потому что качество кандидатов, которое у нас сейчас появляется, отличное. Наши ребята сейчас точно знают, почему они поступили на богословский факультет, а в 90-х годах не все туда поступали именно потому, что любили Церковь. Это был карьерный путь, который, на их взгляд, можно было легко пройти и получить какой-то общественный статус, который без Церкви просто невозможно было бы получить. Сейчас у нас качество превышает то, что было в 90-е годы.

В Республике Сербской мы находимся под постоянным давлением властей Боснии и Герцеговины. Они иногда, к сожалению, проводят такую политику, чтобы мы фактически отказались от своей православной сербской идентичности. Конечно, проблема огромная и в том, что много людей из Сербии, из Республики Сербской, из Черногории уезжают в Германию и другие страны. Люди с образованием отправляются на работу туда, и в этом состоит еще одна из проблем, как обеспечить богослужебную жизнь для всех тех сербов, которые сейчас проживают в Голландии, Германии, Америке, Канаде. Как на русском звучит? «На Бога надейся, но сам не плошай». Мы трудимся, насколько это возможно.

Иеромонах Игнатий (Шестаков): Вы преподаете Новый Завет. Как нам стать людьми Нового Завета?

Протоиерей Дарко Джого: Во-первых, все же нужно Священное Писание Нового Завета читать. Во-вторых, каждый день, когда вы читаете Священное Писание Нового Завета, нужно трудиться проникнуть в те глубины Нового Завета, которые там находятся. Святитель Николай Охридский (Велимирович) в своем «Прологе» после короткого жития святых добавлял маленькую беседу, которую назвал «созерцанием, рассуждением». Вот и мы, когда закроем наш Новый Завет, должны немножко подумать о том, что прочитали, с молитвой.

Мы должны заниматься Новым Заветом. Нам надо изучать Новый Завет в смысле духовном и в смысле научном. Какая ложь сейчас укореняется в научных кругах, и это будет и в дальнейшем продвигаться через популярную культуру, мы с этим будем сталкиваться в приходской жизни. К вам придет прихожанин и спросит, а почему на Литургии читали Евангелие от Матфея, а не Евангелие от Фомы, и будет вам рассказывать, что он прочитал Евангелие от Фомы. И мы должны будем ему объяснить, что это не подлинное Евангелие, должны будем ему рассказать, где настоящий текст Священного Писания. Это не только проблема преподавателей, разобраться в этих вопросах, потому что в будущем это будут вопросы вашей приходской жизни. Так что, нужно заниматься.

Даже в Сербии, где сектантов не так много, известно, чтобы стать пастором, например, у адвентистов, нужно прекрасно знать греческий язык, чтобы толковать Евангелие в подлиннике. И нам, православным, нужно приготовлять себя к тому, чтобы мы могли как настоящие батюшки читать Священное Писание Нового Завета на древнегреческом языке.

Знаете, я очень люблю святителя Иоанна Златоуста. И одна из причин, почему я начал заниматься Новым Заветом – это была любовь к святому Златоусту. Я хотел, как многие сербские богословы, заниматься патрологией, быть большим патрологом (владыка Афанасий (Евтич) был патрологом). И тогда началась моя любовь к святителю Иоанну Златоусту. Когда начал его читать, увидел, как осторожно, как внимательно святитель относится к каждому слову Евангелия. Он иногда толкует не несколько стихов, а несколько слов, даже одно слово для него важно. Практически у каждого большого святого отца есть толкование на пролог Евангелия от Иоанна. Это означает, что и мы должны заниматься Новым Заветом как священнослужители.

У вас есть в телефонах Священное Писание Нового Завета? Молодцы. И, на мой взгляд, надо еще каждый день носить с собой книжечку со Священным Писанием Нового Завета. А почему? Потому что если с вами всегда молитвослов и Новый Завет, тогда вы их будете открывать. Знаете, я был один раз в Америке и в поезде читал Новый Завет. И ко мне подошла одна американка и спросила, что я читаю. Я ответил, что Новый Завет. Она заметила, что это не английский Новый Завет, это не перевод короля Джеймса (короля Якова). Я сказал, что это – древнегреческий подлинник. Она говорит: «Кто знает, что это за текст…» (есть такие американцы, там их много, они верят, что вдохновение Святого Духа есть только на переводе Нового Завета короля Джеймса). И она стала задавать мне вопросы. Мы целый час разговаривали о Новом Завете. Это трагедия, если мы его не читаем и не относимся к Священному Писанию Нового Завета как к самому важному, важнейшему тексту, важнейшему «пути» в Царство Небесное, чем в основном Новый Завет и является. И мы должны, конечно, стараться, чтобы жить по Новому Завету, а для этого должны больше им заниматься.

***