Михаил Керулларий – патриарх Константинопольский. Часть 2

К 950-летию кончины

Константин IX Мономах. Мозаика св.Софии в Константинополе

24 июня 1054 года римские легаты прибыли в Студийский монастырь, туда же прибыл и император Константин Мономах. Латиняне потребовали, чтобы Никита Стифат анафематствовал свою книгу «Об опресноках, субботе и браке священника». Поскольку император поддержал это требование в угоду римским послам, монах Никита не посмел отказаться.

На следующий день монаха Никиту призвали во дворец Пиги, где остановились легаты, и там повторилась процедура отречения, и, по словам Гумберта, «монах Никита был принят в общение с Римской Церковью и стал их другом».

Предав огню сочинение защитника греческих обрядов, легаты решили распространить свои взгляды в православной столице. Двум латинским переводчикам, Павлу и его сыну Смарагду, было приказано перевести на греческий язык «Диалог» – ответ епископу Льву Охридскому и «Ответ, или Возражения против книги Никиты Стифата», написанные в самой грубой форме.

16 июля 1054 года легаты, не дождавшись уступок со стороны патриарха, явились в храм Святой Софии и на глазах у всех положили на престол акт-анафему об отлучении патриарха и всех его единомысленников от Церкви[1].

Казалось, что Римская Церковь восторжествовала. Римские легаты, получив богатые подарки от императора, заверив его от лица будущего папы в помощи и содействии в политических шагах Константинополя, удалились из столицы. Причем на прощальной аудиенции у императора они в очередной раз произнесли анафему в такой форме: «Кто упорно будет противоречить вере святого римского и апостольского престола и его жертве, да будет анафема маранафа и да не почитается кафолическим христианином, но еретиком-прозимитом, да будет, да будет, да будет»[2].

Можно только удивиться выдержки патриарха Михаила, который ради государственных интересов, содействовать которым он взялся, молча вынес и отступничество своего союзника монаха Никиты, и демонстративное восхваление не блистающего добродетелями императора в противовес уничижению патриарха, и внешнюю победу легатов в попирании обрядов Восточной Церкви. Патриарх Михаил сделал все для себя возможное, чтобы сохранить этот зыбкий мир. В своем письме Антиохийскому патриарху Петру он писал: «Мы прекратили разговоры и сношения с ними, потому что убедились в невозможности отклонить их от нечестия, и потому еще, что без Твоего Блаженства и прочих Святейших Патриархов рассуждать о таких предметах с римскими послами сочли и совершенно недостойным и противным, и несогласным с обычаем, господствовавшим в таких случаях в древние времена»[3].

Однако дерзость поступка 16 июля требовала справедливого возмездия: видимый мир, который пытались сохранить, был нарушен самой грубой выходкой – унижением Греческой Церкви в лице ее патриарха. «Раздраженные твердостью Михаила, не думавшего жертвовать ничем из своих священных прав в пользу папства, легаты решились на поступок, который служит и доныне позором для Церкви Западной. Они решились произнести анафему на Константинопольскую Церковь 16 июля 1054 года, они дерзнули положить отлучительную на Церковь Константинопольскую грамоту в Софийском Константинопольском храме на святом алтаре, во время богослужения… Едва ли нужно разбирать, насколько несправедливы те наветы на Церковь Восточную, какими наполнена эта грамота; едва ли нужно доказывать, что ничего нельзя найти общего между еретиками, здесь упоминаемыми, и верованиями и обычаями, каких держалась Восточная Церковь времен Керуллария. Достаточно сказать, что обвинения эти находят несообразными с истиной даже сами лучшие из римско-католических писателей… В этой грамоте, прибавим мы, высказалось со стороны Запада полное непонимание Восточной Церкви: в своем самомнении Церковь Западная видела заблуждение там, где было самое точное последование древним церковным учреждениям», – пишет профессор Лебедев о позорной отлучительной грамоте-анафеме[4]. Профессор Н.С. Суворов, анализируя эту грамоту, говорит: «Грамота эта остается печальным историческим документом, свидетельствующим об убожестве представителей Римской Церкви, которые не в состоянии были понять, что признание Керуллария еретиком за то, что он отстаивает восточную практику, и признание в то же время православными императора и народ, которые тоже стояли за восточную практику, есть логическое противоречие, граничащее с отсутствием здравого смысла»[5]. Представитель Римско-Католической Церкви первой половины XX века профессор М. Жюжи пишет: «Этот приговор, без сомнения, прямо был направлен только против Михаила Керуллария и его сторонников, а не против Византийской Церкви в целом. Но сторонниками Керуллария, по сути дела, были все клирики, все монахи и сам народ, что слишком ясно показали последовавшие события. Во всех отношениях, театральный жест легатов достоин сожаления»[6]. Римские легаты не заботились об историческом суде, возможно думая, что победителей не судят. Они использовали любые средства для достижения подчинения Константинопольской Церкви: клевету, лесть императору и народу для приобретения их как единомышленников, якобы противопоставление их взглядов взгляду «лже-патриарха», те посулы, на которые может откликнуться только безнравственный или темный и непросвещенный люд, варвары. Беспринципность римских легатов проявлялась еще и в том, что они использовали трудности государства во внешней политике для проталкивания своих взглядов и обрядов. Не строгие богодухновенные мысли были аргументами их правоты, а грубый напор, безнравственный расчет. Объект для удара они выбрали правильно, ибо именно патриарх был тем стержнем, той опорой, знаменем и героем, вокруг которого собрались единомышленники и народ. Их желание было сломить этого упрямца или хотя бы скомпрометировать его перед народом и императором, а если и это не удастся, то хотя бы заложить семя сомнения в правильности позиций Православия.

Но и здесь латиняне недооценили ни греческий народ – паству патриарха, ни самого патриарха, который был любим своим народом. «Керулларий, несомненно, пользовался популярностью среди константинопольского населения, к составу которого он сам принадлежал по рождению. Популярность вела свое начало еще от того времени, когда Керулларий выступил против Михаила Пафлагона с заговором, в котором пробиваются и признаки народного протеста против злоупотреблений. Популярность еще возросла в патриаршество Керуллария: стремление поддержать достоинство Константинопольского престола и сохранить чистоту кафолической веры, обнаруженное во время столкновения с Римом, неустрашимое предстательство перед верховной властью за правду, за права и интересы Церкви, беззаветное обличение пороков и противозаконных деяний в императорах – все это не могло не производить обаяния на народ… Керуллария народ уважал как своего героя – за его безответную прямоту и стойкость, за преданность интересам народа и Церкви, за самоотверженную защиту этих интересов», – пишет профессор Скабаланович[7]. Сам император, зная, какой популярностью пользуется патриарх в народе, иногда побаивался ему противиться.

Сотворив смуту, легаты вовремя ускользнули из столицы, а император, видя, что он в своем стремлении угодить латинянам позволил им совершить недозволенное, поспешил оправдаться перед патриархом и народом, наказав виновников возникшей в столице смуты. Под рукой у него оказались только переводчики латинских пасквилей Павел и сын его Смарагд, которые были ослеплены и пострижены, да родственники известного дуки Аргира, сына Мела (Мело), константинопольского правителя в южных итальянских землях, государя города Бари, ведшего переговоры с легатами еще в Италии. Зять Аргира со своим сыном, проживавшие в Константинополе, были брошены в тюрьму. Видимо, желая взять реванш, патриарх просил императора вернуть легатов в столицу, а те в своей самонадеянности решили, что сумели сломить упорство патриарха и добиться его подчинения папе.

20 июля 1054 года состоялся синод (Собор) в патриаршем секрете в присутствии двенадцати митрополитов, двух архиепископов и уполномоченных императора. На нем был зачитан акт отлучения, написанный легатами, и произнесена анафема как против самого акта, так и его составителей. В определении говорилось: «Некоторые нечестивые люди пришли из тьмы Запада в царство благочестия и в этот Богом хранимый град, из которого, как из источника, истекают воды чистого учения до предел земли. В этот град пришли они, как гром, или буря, или глад, или, лучше, как дикие кабаны, чтобы низвергнуть истину…». Преосвященный Арсений (Иващенко; † 1903) в своей «Летописи…», говоря о заседании 20 июля, пишет, что народ при оглашении анафемы на своего патриарха пришел в такое волнение, что пребывание римских легатов в Константинополе стало опасно для их жизни. При содействии императора они бежали из столицы, продолжая в своей запальчивости испускать угрозы на патриарха и его последователей, не понимая или не желая понять, что последователями его были почти все население, начиная с императора и кончая самым простым византийцем[8]. Определение Собора было сообщено всем восточным патриархам, которые единодушно приняли его. Итак, на анафему Константинопольской Церкви синод ответил анафемой на сам позорный документ и на его составителей. Этим и завершился конфликт.

В последние два года правления императора Константина Мономаха патриарх Керулларий находился в оппозиции правительству. Причиной этому послужили и тайные переговоры императора с папой, его либеральное отношение к выходкам латинских легатов, приведших к народной и церковной смуте, и попытка ущемления прав Константинопольской Церкви. Константин Мономах скончался 11 января 1055 года, и, как мы уже говорили выше, патриарх, отбросив все свои личные чувства и понесенные обиды, был один из немногих, кто был утешителем его на смертном одре, а позже устроителем достойных похорон. В следующие два царствования его сдержанное отношение к власти сохранялось, и только к Исааку Комнину, выдвинутому патриотически настроенной военной партией, патриарх испытывал сочувствие. Вступив на императорский престол в сентябре 1058 года, Исаак Комнин всячески желал проявить благосклонность к Церкви и ее предстоятелю Михаилу Керулларию: Церковь получила большую самостоятельность от гражданской власти, что облегчало вести надзор за церковным хозяйством и ограждать от злоупотреблений; племянники патриарха (дети его старшего брата, умершего в ссылке) получили хорошие должности при дворе. Но очень скоро хорошее отношение сменилось на противоположное. Поводом к конфликту была секуляризация церковных и монастырских имуществ в пользу государственной казны. Патриарх, всегда ставивший церковные интересы выше личного спокойствия и благополучия, не мог быть безучастным к таким действиям императора. Сначала он пытался воздействовать на императора пастырскими вразумлениями и кротостью, чтобы отклонить его от недостойного способа пополнения государственной казны, но когда это не помогло, Керулларий стал грозить епитимией. Скабаланович объясняет это следующим образом: «В характере Исаака Комнина были некоторые общие черты с Керулларием, как-то: двойственность поведения в домашней и официальной обстановке, суровое и высокомерное обращение с людьми. Разница главным образом состояла в том, что у Комнина было менее, чем у Керуллария, рассудительности в поступках, менее стремления приноравливаться к обстоятельствам и более нетерпимости, бесцеремонности, резкости и решимости в действиях. В лице Керуллария и Комнина сошлись две натуры, одинаково устойчивые и неподатливые… Одна сторона необходимо должна была сойти со сцены…»[9]. Приближенные советники императора указали два пути устранения неугодного патриарха: добровольное его отречение или низложение его по суду в патриаршем синоде. Боясь народных волнений в столице, император арестовал патриарха 8 ноября 1058 года, в день празднования архистратига Михаила, когда патриарх находился в основанном им пригородном монастыре. Он был доставлен и заточен на острове Приконис. Патриарх Михаил Керулларий не пожелал отречься от престола и пристыдил митрополитов, прибывших на остров для убеждения его пойти на этот шаг. Для императора оставался единственный законный путь – судить патриарха. На корабле опального Керуллария отправили к месту суда. Обвинительный акт было поручено написать Михаилу Пселлу, который, понимая истинные мотивы свержения патриарха, позже, уже после смерти патриарха, продемонстрировал ему свою преданность, активно способствуя оставлению Исааком Комнином императорского престола и восхождению на престол родственника Керуллария – Константина Дуки, супруга которого, Евдокия, была племянницей патриарха. Многие члены судебного трибунала лишь из угождения новому императору предали патриарха и лицемерно изменили свое отношение к нему.

«Путь лежал через Геллеспонт, на европейском берегу Геллеспонта расположен был город Мадит, в котором почивали мощи угодника Божия Евфимия, источавшие благовонное миро. Причалили к Мадиту, Керулларий вошел в храм, приложился к мощам святого, и так как был вечер, то весь кортеж расположился на ночлег. Во сне явился Керулларию святой Евфимий и возвестил ожидающее его в скором времени преставление в лучшую жизнь, о чем, проснувшись, патриарх и сообщил сначала караулившему его солдату, а потом еще нескольким спутникам. Взойдя на корабль, поплыли дальше и пристали наконец к месту назначения. Но не привелось Собору судить патриарха. Исполнилось бывшее ему в Мадите предсказание: изнуренный телесно голодом и лишениями во время приконисского заключения, еще более потрясенный душевно, с разбитыми идеалами, носителем которых и неодолимым защитником почитал он себя, Керулларий скончался, молясь в последнюю минуту за свой народ, им любимый и ему преданный; рука его так и застыла в форме для благословения, в чем его современники видели чудесное знамение», – описывает Скабаланович последние дни патриарха[10].

Новый патриарх Константин Лихуд, ближайший друг и последователь Михаила Керуллария, был возведен на престол в конце января – начале февраля 1059 года. Поэтому хотя день смерти патриарха Михаила Керуллария не сохранили документы, историки предполагают, что он приходится на последние числа декабря 1058 года или первые числа января 1059 года, что по новому стилю соответствует январю 1059 года.

Несколько слов о других, негативных, оценках личности патриарха Михаила Керуллария. Они опираются как на греческие, так и римские источники. Греческие представляют собой документы, собранные для суда над святителем по указанию императора Исаака Комнина, и потому хотя они, вероятно, и говорят о некоторых недостатках характера и поступков патриарха, однако, несомненно, в основном пристрастны. Это мелочные придирки к патриарху, возведенные в ранг пороков, выдуманные намерения и прочее. Если бы все поставленное в вину патриарху действительно имело место, он бы побоялся суда над собой и предпочел бы отречься от патриаршего престола. Но он не знал за собой этих прегрешений, а о людях, видимо, имел достаточно чистое представление, не предполагая грубого предательства и клеветы на суде. Написание обвинительного акта было поручено известному государственному деятелю, историку и частому собеседнику патриарха монаху Михаилу Пселлу. Позже, пытаясь оправдать свое участие в подготовке суда над патриархом, он, между прочим, пишет, что нет в мире вещи, которой нельзя было бы истолковать и в хорошую, и в дурную сторону, о которой, вооружившись риторикой, невозможно было бы говорить «за» и «против». Сам Пселл оставил замечательные примеры существенно различных, если не противоположных характеристик патриарха Михаила Керуллария – в панегирике на погребение и обвинительном акте для суда. При критическом к ним отношении они могут быть полезны и как источник сведений для характеристики патриарха, но в большей степени как образцы изощренной гибкости автора в своих суждениях и примеры того, насколько легко можно благородного человека очернить, а дурного облагообразить.

Профессор Н.С. Суворов, по предвзятости своего взгляда, из двух характеристик личности патриарха предпочел ту, что основывается на обвинительном акте, сдобрив ее набором смелых домыслов о внутренних честолюбивых намерениях Михаила Керуллария и стремлении его к власти. Интересно, что тот патриарх Керулларий, каким его представил Суворов, должен был бы совершать несколько иные поступки, чем те, которые имели место в действительности, и автору приходилось не раз констатировать, что патриарх-де поступал не в соответствии со своими намерениями. К сожалению, автор не анализирует причину этих «противоречий», которые свидетельствуют об искусственности созданного им образа, мало соответствующего действительному. Ряд других нелогичных суждений также говорят о субъективности подхода профессора Суворова. Внутренний мир патриарха был несравненно выше, чем приписываемые ему обычными людьми мысли и намерения. «Несть пророк без чести, токмо во отечествии своем и в дому своем» (Мф. 13: 57). Иной образ патриарха представлен в работах большинства православных историков и, в частности, профессора Скабалановича, и образ этот намного убедительнее: психологический портрет патриарха не конфликтует с его поведением, но гармонично вписывается, выявляя лишь некоторые явные клеветы на него. За те 15 лет, что Михаил Керулларий пребывал на высшем церковном посту, конечно, появились люди, недовольные или обиженные, которые по своим мирским меркам оценивали патриарха.

Божиим Промыслом эти оценки не исчезли, а сохранились для потомства как максимально утрированный образ, за который хулители не могли перешагнуть, так как большее было бы уже явной клеветой.

Несколько слов о латинской интерпретации событий 1054 года и, соответственно, мнении Католической Церкви о патриархе Михаиле Керулларии. Латинская Церковь не очень заботилась ни об объективности воззрений на имеющиеся факты, ни о достоверности самих фактов: достаточно того, что она имеет такое-то воззрение, – ее мнение становилось истинным и правильным по принадлежности. Хроника, или отчет, легата Гумберта, преисполненная похвальбы победами Римской Церкви над Константинопольской во время пребывания легатов в столице в 1054 году и очернением Константинопольского патриарха, акты об отлучении и некоторые письма – все эти документы долго пребывали забытыми и невостребованными. Также и дата 1054 года не вспоминалась как рубеж, за которым следовал разрыв отношений между Церквами. Документы эти были обнаружены римо-католическим историком кардиналом Цезарем Баронием († 1607), библиотекарем Ватиканской библиотеки и составителем 12 томов «Церковных анналов». К этому времени догмат о непогрешимости Римской Церкви настолько укоренился, что любое слово, сказанное против мнения Римской Церкви, воспринималось членами Католической Церкви как неслыханная хула и безумство. Именно так и воспринял эти документы католический историк – с пристрастным суждением и восхвалением Гумберта и уничижением патриарха Михаила. Многие факты этой хроники сомнительны. Так, кардинал Гумберт, пытаясь объяснить взрыв негодования населения Константинополя при прочтении акта-отлучения патриарха, утверждает, что акт был поддельный и что позже якобы был передан настоящий акт. История сохранила лишь один акт, текст которого на латыни не отличается от текста на греческом языке. При этом содержание его таково, что, несомненно, должно было вызвать негодование православных людей.

С точки зрения двойной морали, двойных стандартов судят события и обстоятельства непосредственные действующие лица этих событий, а вслед за ними и хронисты Западной Церкви. То, что для Восточных Церквей является страшным грехом, несмываемым позором, то для Западной Церкви – естественное право и благоразумие. В деятелях Западной Церкви настолько укоренилось самомнение, что они уже не могли слышать альтернативного мнения, не могли стать на позицию единой морали, по словам Спасителя «возлюбиши… и ближняго своего яко сам себе» (Лк. 10: 27) и «вся убо елика аще хощете да творят вам человецы, тако и вы творите им» (Мф. 7: 12). Папа Лев IX обличает в своем ответном письме патриарха Михаила: «Движимый новым честолюбием, ты хочешь лишить древних достоинств патриархов Александрийского и Антиохийского и вопреки всякому праву думаешь подчинить их своему господству. К какой опасности ты стремишься – это очевидно для каждого здравомыслящего». И в том же письме утверждает, что Римская Церковь является главой всех Церквей, в том числе и Константинопольской, и только Римская Церковь в лице папы может решать, что правильно, а что нет. «Римская Церковь такова, что если какая-нибудь нация (Церковь) на земле по гордости не согласна с ней в чем-либо, то подобная Церковь перестает называться и считаться Церковью – она ничто. Это будет уже какое-то сборище еретиков, собрание схизматиков, синагога сатаны», – в запальчивости продолжает папа[11]. Профессор Суворов по поводу таких пассажей справедливо вспоминает, что даже папа Лев Великий, действительно взявший на себя роль попечителя и наставника всех кафедр и на Западе и на Востоке, не доходил до таких грубых оценок, как папа Лев IX[12].

Гнев Западной Церкви на «упрямого честолюбца» Михаила Керуллария велик еще и потому, что вожделенное желание подчинить себе Восточную Церковь не осуществилось, и причиной этому был действительно патриарх. Посмотрим, какая несуразность в логике западных обвинителей: раз патриарх первым заговорил о разногласиях между Церквами, значит он и виновник окончательного разрыва. Но о разногласиях, и куда более глубоких – канонических, а не обрядовых, говорил почти за два века до этого Константинопольский патриарх Фотий, а окончательного разрыва не произошло. Да и почему именно этот факт нужно принимать за поворотный пункт в отношениях между Церквами? Тайные переговоры Константинопольского императора с папой о передаче некоторых областей в латинское окормление, приезд в Константинополь легатов и их неуважительное отношение к патриарху и клиру Константинопольской Церкви, грубейший ответ папы на послание патриарха, наконец, произнесение анафемы на Константинопольскую Церковь в Софийском соборе – каждое из этих событий куда с большим основанием можно отнести к критической поворотной точке, после которой нельзя говорить о единой апостольской Церкви. И виновниками этих событий были, в первую очередь, представители Римской Церкви. И можно ли ожидать от них объективности в оценке личности патриарха Михаила Керуллария?! Пристрастность западных оценок настолько очевидна, что серьезно воспринимать этот набор ругательств нельзя, а тратить усилия на опровержение – Сизифов труд.

Нельзя не отметить еще одну существенную причину, подталкивающую бросать камни в сторону патриарха Керуллария. Латиняне, выставив патриарха как причину разделения Церквей, не только утрировали его некоторые слабости, которые свойственны любому человеку, но не гнушались и явной клеветы на него. Пример – отлучительная грамота на патриарха. Естественно, поощрялся всякий, кто выказывал неприязнь к патриарху Михаилу Керулларию. Восточная Церковь, территориально находящаяся на землях, в конце концов завоеванных нехристианскими народами, вынуждена была многократно обращаться за помощью к Риму, идя при этом на многие идеологические уступки, одной из которых было и единомыслие с Римом суждений о патриархе Михаиле Керулларии.

«Михаил как будто предчувствовал, что неразборчивые потомки на него одного будут слагать всю вину несогласия, и потому употребил все меры законности и предосторожности, какие только могут быть внушены совершенным знанием права канонического, глубокой опытностью и житейским благоразумием», – отмечает неизвестный автор[13]. Ему же вторит и современный римо-католический историк Е. Аманн, который, обозревая эти события, пишет: «Создается впечатление, что в ходе всего этого дела, от начала его и до конца, Михаил Керулларий сделал все, чтобы выглядеть самому безупречным»[14]. Действительно, при непредвзятом взгляде на события 1054 года можно поразиться тому, насколько продуманно поступал патриарх. Клевета со стороны папы и легатов – патриарх не вступал в пререкание, а просто, по примеру Спасителя, не отвечал на нее; его отлучительная грамота корректна и относится только к документу легатов и его составителям, то есть к тем же легатам; сохранившиеся письма – миролюбивы и почтительны.

При этом следует не забывать, что не только в столкновении между Церквами в 1054 году патриарх Михаил не был виновен, но и сама дата многими исследователями считается достаточно сомнительной, чтобы ее считать датой окончательного разделения Церквей.

Профессор Суворов отмечает, что византийские историки «не говорят даже и об обстоятельствах разделения Церквей при Михаиле Керулларии – ни Иоанн Скилица, ни Михаил Атталист, ни Кедрен, ни Зонара, ни даже Пселл в его официальной истории ни слова не говорят о столкновении Михаила Керуллария с Римом, потому ли, что они не придавали событиям 1054 года той важности, которая выяснилась лишь в дальнейшей истории, или потому, как говорят другие, что фактически Восточная и Западная Церкви уже раньше были разделены, так что события 1054 года по этой причине считались неважными»[15].

Скабаланович, анализируя причины разделения Церквей, приходит к выводу, что принципиальный и глубокий спор, произошедший при патриархе Фотии, лишь по недоразумению не завершился окончательным разделением. Почти два века разделяют правление Фотия и Михаила Керуллария, и за этот период во взглядах и сознании Восточной и Западной Церкви укоренились существенно отличные представления, противоположные друг другу; возникло сильное внутреннее отчуждение. Таким образом, внутреннее разделение, произошедшее уже при Фотии, в последующий период укоренилось, а к XI веку присутствовала лишь видимость единства Церквей. При патриархе Михаиле произошло лишь формальное разделение, вышло наружу уже глубоко укоренившееся расхождение взглядов, не позволившее вести диалога, в первую очередь римским легатам и Римской Церкви, стремившейся к главенствующей роли и подчинению себе восточных патриархий[16]. Поэтому упрек в неправильности обрядов, сделанный патриархом Михаилом Керулларием в мягкой форме, вызвал такой взрыв негодования, убеждение в попирании прав Римской Церкви, ругань и хулу на Константинопольского патриарха и на всю Восточную Церковь. Такой же позиции придерживается и профессор Лебедев[17].

И все же 1054 год, несомненно, историческая дата, так как Восточная Церковь сделала последнюю безуспешную попытку сохранить «соборность и единство» с Римской Церковью, а Римская Церковь безуспешно попыталась подчинить себе Восточную. Позже, в начале XIX века, когда догмат о существе Церкви был глубоко осмыслен и разработан, ересь Западных Церквей нашла свою формулировку. «Всякое отпадение от Церкви – будет ли отдельное лицо или целая Церковь Поместная – начинается с горделивого покушения на истину Вселенской Церкви, когда одно лицо или отдельная Церковь ставит себя выше Церкви Вселенской и присваивает себе ее права… В этом-то и состоит сущность отпадения Рима», – резюмирует работу А.С. Хомякова святитель Иларион (Троицкий, † 1929; память 15 декабря) и добавляет: – «Западная ересь – плод гордости местной Церкви, поставившей себя выше Церкви Вселенской, она есть отпадение от союза любви, связывающего всю Церковь…»[18]. Церковь не может разделиться, так как не может быть двух отдельных христианских Церквей. В 1054 году произошло отпадение Поместной Римской Церкви, а Вселенская Церковь сохранилась во всей своей благодатной полноте. «Событие 1054 года горестное и плачевное, но не нужно бояться называть вещи своими именами», – заключает святитель Иларион (Троицкий)[19].

Патриарх Михаил Керулларий «был в свое время особенным орудием Промысла Божия к сохранению чистоты учения и самостоятельности Православной Восточной Церкви», – пишет неизвестный автор[20]. Встав именно на такую точку зрения, можно сказать об особой роли патриарха Керуллария, о его особых качествах, о его особом духе, позволившем дать сокрушительный отпор притязаниям Рима. Отпор этот стал вдохновляющим примером не только народу Константинополя, но всей Восточной Православной Церкви. Не будучи богословом, но водимый Духом Святым, патриарх Михаил Керулларий сумел объединить другие Церкви в единомыслии неприятия латинского догмата о Святой Троице и латинских обрядов. Он положил начало осознания Православия как отличного от направления, присвоившего себе название католического (вселенского). Промыслительно, что центр Православия сместился в Россию, подальше от Рима, ибо на протяжении последующей истории Латинская Церковь сохраняла политику экспансии своих взглядов, привлекая недостойные методы. И не дом разделился, падение которого можно ожидать, по притче Спасителя. Господь научал своих учеников: «Всяк возносяйся смирится, и смиряяйся, вознесется» (Лк. 14: 11) и «Мнози же будут перви последнии, и последни первии» (Мф. 19: 30). Но Господь Бог не оставляет и тех «первых», которые по ложному представлению о себе и своей верховной роли возносятся, но научая их смирению, лишает их верховной роли, попуская ослепление, дабы не думали они, что они не слепы.