Дайте умереть

Фото: Геннадий Михеев / Фотополигон

Когда вы вообще последний раз видели нормальные человеческие похороны? Люди, вы что — перестали умирать?

Ну, согласитесь — как-то все стало с этим делом неправильно. «Последний путь» превратился в какую-то санитарную процедуру. Собирается кучка родственников у морга, заходят в специальный зал, полчаса помолчали, повздыхали и уступили место следующему трупу, у которого тоже есть право на свои полчаса. Хорошо если усопший был верующим — хотя бы в церкви полежит, подышит. А если нет? Сразу на кладбище! Из всех посмертных ритуалов — только вскрытие. Такого покойника даже покойником не назовешь. Так — продукт жизнедеятельности.

Когда я, наконец, заметил пропажу смерти, до последнего надеялся, что все это результат какой-нибудь дурацкой реформы, официального запрета на содержание трупов за пределами моргов или еще чего-нибудь в этом роде. Но вот я звоню Евгению Евгениевичу — моему дальнему родственнику, владельцу похоронного бюро в подмосковном Обухово — и он одним махом мои надежды развеивает.

— Никаких запретов нет, просто люди изменились. Ты разве не знаешь, что каждые двадцать лет люди полностью меняются? Ничто не мешает им и сегодня хоронить как раньше — ну, разве что с оркестрами теперь проблема. Раньше при каждом ДК был оркестр, на каждом предприятии был оркестр, в одном Обухово у нас было три коллектива. А сегодня на весь Ногинский район, пожалуй, только МЧС играет, и то не на похоронах. После перестройки люди стали умирать по-другому.

— По-другому — это как?

— Сегодня о смерти вообще никто не думает. Люди живут кое-как, умирают кое-как и очень удивляются, когда чья-то жизнь вдруг заканчивается. Приходят к нам беспомощные, как дети — ой, а что теперь надо делать?

Говорят, в некоторых недоделанных регионах люди еще не разучились нормально умирать. Но странное дело: чем сильнее там или сям влияние развитого гуманизма, тем больше ужаса испытывает человек перед смертью и тем решительней гонит ее приметы с глаз долой. Люди готовы платить любые деньги, лишь бы отгородиться от смерти, не пускать ее в свой мир. Не держать покойника в квартире, не омывать его собственноручно, не читать над ним Псалтирь, не хоронить по-человечески. Чем короче путь от морга до могилы, тем лучше. Пробки опять же, расстояния огромные, не наездишься. Даже дома, в которых мы живем, не приспособлены для выноса гробов. Год назад в нашем доме хоронили по-человечески одного армянина — они еще умеют. Вынос гроба из подъезда превратился в сложнейшую инженерную операцию — чуть за болгаркой бежать не пришлось.

За последние пару десятилетий произошла полнейшая эмансипация покойников. Они теперь лишены всех посмертных обязанностей, которыми были обременены еще совсем недавно. Они больше не вынуждают весь двор выражать соболезнования родным и близким, а заодно вспомнить, кого из соседей как зовут. Они больше не обогащают сознание живущих рядом подростков первыми размышлениями о смысле жизни, а также знакомстсвом с творчеством Фредерика Шопена. Как только человек умирает, он перестает иметь всякий смысл для окружающих. Три дня до похорон нужны лишь для того, чтобы собрать необходимые справки, заказать и оплатить все услуги, купить венок и снять ресторан.

А раньше эти последние три дня жизни покойника имели огромное значение. Он успевал сообщить родным и близким едва ли не больше, чем за всю предыдущую жизнь. Вообще — от нежелания живых общаться с мертвыми, проигрывают прежде всего живые.

Фото: Геннадий Михеев / Фотополигон

Сегодня люди сознательно отказываются от этого опыта. Это так же странно, как, например, лишить себя возможности регулярно видеть море. Ну да — море большое и страшное. Но в то же время — оно очень красивое. Нет ничего лучше — посидеть на берегу, послушать прибой, повглядываться вдаль, помочить ножки.

Вот даже сейчас, уже почти написав колонку про простую человеческую смерть, я все равно никак не могу впихнуть себе в голову мысль, что смерть — это не про кого-то там. Смерть — это про меня. И морг, и вскрытие, и дурацкий трупный макияж, придуманный, чтобы покойники не пугали трусливых живых людей своей мертвой рожей, и вообще весь этот унылый маскарад, в который мы превратили свои похороны — это все будет актуально для каждого из нас. И не когда-нибудь, а, может быть, даже завтра. Или даже сегодня.

А я не хочу маскарад. И в морг не хочу. И пожалуйста — не надо пудрить мне лицо перед панихидой, я ведь не клоун. Конечно, теоретически мне должно быть все равно, что там происходит с моими осколками после смерти. Но почему-то очень хочется поваляться три дня дома, сослужить родным и близким последнюю службу. Я обещаю сильно не вонять. Я очень постараюсь.