Звуки древнего благочестия

4 ноября в Концертном зале имени Чайковского в присутствии высоких гостей из Польши, архиепископа Белостокского и Гданьского Иакова и наместника Супрасльской Лавры архимандрита Андрея, состоялся концерт «Древние распевы Супрасльской Лавры», посвященный 50-летию обретения древнейшего певческого Ирмология. Дешифровку и обработку песнопений XVI века осуществил доктор искусствоведения профессор Анатолий Конотоп, наш сегодняшний собеседник.

– Анатолий Викторович, когда речь идет о музыке, обычно говорят об ее авторе. Говоря о музыке древней, автора часто не упоминают. Значит ли это, в большинстве случаев, что автор неизвестен? Или это какой-то другой род творчества?

– Да, действительно, в те давние времена не только в певческом искусстве, но и в других видах искусств существовала прекрасная традиция: прежде, чем произведение демонстрировать, его должны были оценить. Это мог быть круг коллег. Каждый давал свою оценку этому произведению: что-то поправлял, что-то утверждал. И так продолжалось довольно долго.

Бумага в России до второй половины XVII века не производилась, а до XIV века писали на пергаменте (пергамент – это кожа ягнят). Существовала строжайшая регламентация употребления писчего материала. Понятно, что записать песнопение нельзя было, даже учебники нельзя было записывать! Но каждый понимал, что плохое – не принятое другими, не осознанное, не воспринимаемое прихожанами – произведение сразу же вписывать в рукописный сборник (с рукописными знаками, с бумагой заморской) нельзя. Морально-этические нормы в то время были настолько высоки и чисты, что, мне кажется, даже не задумывались, почему этого делать нельзя, просто так складывалось само собой. Это видно по той красоте, чистоте и значительности распевов, которые мы имеем.

О создателе просто забывали. Произведение распространялось. Потом, через какое-то время (неизвестно какое – месяц, год, десятилетие), когда убеждались в авторитетном старом монастыре, что уже долгое время мы никаких изменений не слышим в том или ином распеве, решали записать его для будущего!

– Жизнью проверялись распевы?

– Да! Вот как появлялись эти распевы! О каком авторстве могла идти речь?!

Изучая эти песнопения, я всегда поражаюсь произведениям соборного творчества: как эти авторы с непостижимым совершенством вложили в распевы свое понимание идеальных мелодических форм! Как это им удалось? А так и удалось: потому что в этом участвовал собор творческий! Вот и получались идеальные по форме, идеальные по мелодическому выражению распевы.

– Я добавлю: идеальные и по воплощению молитвы в звуке, наверное, это не будет преувеличением? Ведь это же все опробовалось в молитве?

– Конечно!

Но вернемся к истории… Бумагу привозили из западноевропейских стран. Она поступала в небольшом количестве, происходила строжайшая регламентация со стороны государевых и патриарших служб.

Что можно было печатать?.. Ну, будем говорить о Церкви: это служебники, четьи-минеи, жития святых и т.д. Когда же дело доходило до певческого искусства, то разрешали записывать только певческие книги, причем графемами, а не буквами.

– То есть, была создана какая-то формула, которую учитель должен был раскрыть своим ученикам?

– Ну, нельзя строго сказать, что это должна была быть какая-то формула: объяснять ученикам, как им следует петь, он должен был в изустной форме, не писать учебники! Книг таких вообще не существовало! Вот такие парадоксы!..

– Вот тоже один из видов фольклорного предания…

– Именно! Учебников теоретического осознания мы не имеем.

Два вида так называемых «учебников» существовало и разрешалось к использованию, их в то время называли «азбуками». То есть, знак написали, а рядом с ним – крюк. Знак написали другой – крюк «светлый», следующий знак написали – крюк «мрачный», крюк «тресветлый» и пошло, и пошло…

То, что мы называем «толкованием», на самом деле не раскрывает того, «как пети». Нет у нас таких «азбук». Но есть комментарии к этим записям.

– А кто толковал? Это что, просто интерпретация современных исследователей?

– Да, именно интерпретация. Я приведу сейчас некоторые толкования, они были для них понятны. «Крюк простой – возгласи повыше мрачного», «крюк светлый – возгласи повыше простого», «крюк тресветлый – возгласи повыше светлого». Но отсутствует толкование того, как поется крюк простой, крюк мрачный. Мы только чувствуем, что по высоте – то выше…

Многие творения над рукописями имели так называемые «пометы» – «како пети»: «гаркнути», «голкнути», «икнути». У нот стояли такие пометы. «Стрела светлая с чашей полною – подержати да гаркнути вельми»… Что это такое? Как понимать такие толкования?

Древнерусская музыка – это «теорема со всеми неизвестными»

Это первое препятствие на пути всех исследователей по сей день. Вот почему мой учитель, Максим Викторович, в один из первых уроков, данных мне в 70-е годы, сказал, что древнерусская музыка – это «теорема со всеми неизвестными». Восстановить древнюю музыку по этим причинам чрезвычайно сложно. Даже сегодня, воспринимая все то, что раскрыто, мы не можем сказать, каков процент нашего вмешательства.

– Но, разумеется, процент этот должен быть минимальным?

– Безусловно. Мы все к этому стремимся. Может быть, в большей степени так оно и есть, просто если скажешь: «У меня – минимальный процент…», это сразу обесценивает работу…

Мы все понимаем, знаем и стремимся к идеалу. У нас есть тесная работа с профессиональными певческими коллективами. Каждый дешифровщик движется в своей работе по принципу: «от известного – к неизвестному». Я думаю, что так же, как и я, каждый дешифровщик изучал в начале своей деятельности древнейшие синодальные издания знаменных распевов: сокращенные, усеченные, локализованные, малоинтересные. Но все-таки музыканты ведь этим занимаются!

– Неким мерилом таким?

– Конечно, безусловно! Совершенно точно Вы приметили! Именно на них мы ориентировались, их запоминали, и от них – как от уже известного – двигались ниже и ниже, к неизвестному, расшифровывая те загадочные формулы соотнесения идеографических знаков. Вот так это все и происходило.

– Когда Вы начали работу над «Ирмологием» Супрасльской Лавры, что для Вас явилось самым сложным или, может быть, самым ответственным? Почему именно этот памятник Вы выбрали для исследования?

– Потому что само происхождение этой рукописи необычно. Супрасльский монастырь основан в 1498 году монахами Киево-Печерской Лавры. Это период униатских войн: варварского захвата храмов, варварских форм, направленных на то, чтобы загубить Православие. Украинское Православие.

Мы знаем, что многие монастыри наши – и киевские, и черниговские, самые что ни на есть древнейшие – были захвачены униатами.

И вот, в один из таких тревожных периодов истории, монахи Киево-Печерской Лавры, получив благословение и средства киевского конюшего, князя Александра Хоткевича, направились в сторону Белоруссии, на территорию Польши и решили «под костельными владениями» поставить свой монастырь.

Они купили землю на речушке Супрасль, где-то в 15–18 километрах от Белостока. По традиции опустили в воду крест. Он пристал к одной из излучин реки. На том месте и был заложен Супрасльский монастырь.

Через некоторое время к ним пришли на помощь афонские монахи. Потому изначала тот монастырь получил естественное, гармоничное, можно сказать, слияние двух великих традиций: византийско-греческой и киево-печерской.

Да исправится молитва моя. Мужской хор Издательского Отдела Московской Патриархии п/у А.Гринденко

Скачать
(MP3 файл. Продолжительность 4:04 мин. Размер 5.6 Mb)

Первая отличалась своей глубиной и близостью (все-таки 1498 год!) к традиции византийской. Это мы можем говорить смело…

– Все-таки четыре или пять поколений…

Красота этих распевов достойна их увековечения – их будут слушать

– Да, да, это держится. Для Церкви – это не сроки – три-четыре века (при мирной жизни, конечно). А Киево-Печерская Лавра уже переносила сюда свою изумительную певческую лиричность, красоту и проникновенность своих мелодий знаменного распева. Вот и произошло это слияние, которому аналогов нет! Смело говорю: нет нигде в мире! И нет аналогов этим мелодическим формам в наших традиционных знаменных распевах. Ни одного распева! Красота этих распевов достойна их увековечения – их будут слушать.

– А из тех, что были расшифрованы: кто занимался этой расшифровкой до Вас?

– Делал, конечно, расшифровку Максим Викторович Бражников, Николай Дмитриевич Успенский… Еще до них – Преображенский, Смоленский, Покровский… Были расшифровки, были дореволюционные авторы – я начинал не на пустом месте, ни в коем случае! Я это повсюду указываю.

Но по масштабности, по интонационной красоте, по размерам Супрасльский Ирмологий совершенно особый!

Руководитель ансамбля русской духовной музыки «Сирин», задумчивый и большой мастер Андрей Котов, возглавляет коллектив, который во всем мире с радостью ждут и принимают, любят за самобытность, за особую интерпретацию распевов, за собственный почерк – индивидуальный почерк. И вот, Андрей спрашивает меня: «Анатолий Викторович, нам хочется исполнить стихиру на целование Плащаницы «Приидите, ублажим Иосифа…» Супрасльского распева. Она повсюду встречается с восторгом, но длится 22 минуты, практически целое концертное отделение!»

Мы начинали с Херувимской «Царегородской». В нормальном исполнительском воспроизведении она длится до 17 минут. Я рассказывал кому-то случай, как ее восприняли на концерте в Университете христианской культуры Лимерика: вот чудеса, масштабы! При этом масштабе в течение всего времени ее исполнения вы не отрываетесь: там нет прострации, какого-то интонационного затишья, нет! Как началось, так и заканчивается – на особом подъеме, и могло бы длиться и длиться еще дальше!.. Вы ощущаете, что концовки там нет, просто мастер решил для себя, что пока этого достаточно, что он выразил уже музыку.

"Иже Херувимы" царегородского распева. Мужской хор Издательского Отдела Московской Патриархии п/у А.Гринденко

Скачать
(MP3 файл. Продолжительность 11:47 мин. Размер 16.2 Mb)

– С чего началась находка Супрасльского Ирмология?

– Киевский ученый Звоновский в начале XX века посетил выставку в Киево-Печерской Лавре (бывшую тогда музеем). И он увидел на стенде открытую певческую рукопись в развернутом виде, где одно слово из Херувимской песни распевалось на две страницы. Он вообще-то историком был, но его это так удивило, что он написал своим коллегам в Москву – известным ученым, композиторам, историкам древнерусского певческого искусства; Станиславу Смоленскому и Анатолию Преображенскому – в Петербург. И поделился тем, что увидел какую-то непонятную певческую книгу, послав Преображенскому фотографию.

Это удачно совпало по времени, потому что Преображенский как раз выпускал книгу по певческому искусству. Тот подверстал эту фотографию в почти уже готовую книгу, поставив надпись: «Из Супрасльского Ирмология 1601 года». Потом уже я установил точную датировку по ключу азбучному, по азбучной Пасхалии: 1498 год.

Потом скончался Преображенский, за ним Смоленский, ни один из них (я читал их письма) не разрешил загадку Ирмология.

Я посмотрел и узнал, что какие-то рукописи перевезли в рукописный отдел Академии наук Украины (на Владимирской улице), потом там много работал. Там много действительно было рукописей, но я также не нашел этого ценного памятника – древнейшего Ирмология.

И вот, я поступил в аспирантуру Московской консерватории, и мой преподаватель, Владимир Протопопов, как-то спрашивает меня: «Вы слышали о такой книге – «Супрасльский Ирмологион»? Я ответил ему, что даже занимался поиском этой книги у Преображенского. «Вот бы Вам найти его: Вы же пишете автореферат по знаменному распеву, как и Бражников. Видимо, эта рукопись уникальнейшая, потому что распев «Тайно образующе» чтобы распевался на две страницы – такое науке неизвестно!»

Я тогда рассказал ему свою историю, а в ответ услышал такое:

– Я бы все-таки посоветовал Вам поехать в Киев и поискать…

– Я же там жил, работал, Владимир Васильевич! Я приехал в Москву, чтобы погрузиться в эти архивы и библиотеки!

– Нет, тут Вы этого не найдете!

Позже я узнал, что профессор Протопопов всегда продумывал свои предложения, и я уехал в Киев в тот же день.

– А не было у Вас тогда ощущения, что находка поблизости? Что существует в действительности этот Ирмологий?

– Ночью появилось! В поезде «Москва-Киев» ночью я уверенно почувствовал, что я найду его, и понял даже, как я это сделаю.

Я приехал в ту же библиотеку, в которой долгие годы работал, зашел в рукописный отдел. Я заказал шесть фолиантов. Девушка вытащила (никаких транспортеров тогда не было) наверх, начинает записывать, а я уже посмотрел, что это рукописи не нотные. И говорю: «Пожалуйста, следующие шесть…» Библиотекарь поняла, что началась «экзекуция библиотечных работников»: я стал просматривать все поступления не по каталогам (нотные рукописи, октоихи, ирмологии и т.д.), а по поступлению в библиотеку. Я взял каталоги, где указаны годы поступлений из Киево-Печерской Лавры. Уже в поезде накануне я понял, что Супрасльский Ирмологий могли зарегистрировать не по первой странице, а просто по тексту: «Ирмолой. Творение преподобного Иоанна Дамаскина».

– То есть, просто могла быть нарушена классификация при описи поступления?

– Да, нарушена! Они просто не открыли вторую страницу, на которой уже начались ноты! Это я понял, повторяю, уже в поезде, и уверенность в этом у меня была абсолютная!

Но в библиотеке был просто праздник, когда я или заболевал, или просто не приходил, но делать было нечего…

– А в хранилище Вас не допускали?

– Нет! А раз так, они были обязаны выполнять просто свою работу. У меня было ограничено время: не найду – возвращаюсь в Москву учиться. Но я страстно хотел найти.

Итак, около месяца продолжалась эта «экзекуция», когда наконец мне выносят очередную книжицу, на которой написано: «Столп ирмосов. Нанотован Богданом Онисимовичем, певчим родом с Пинска, в року от Рождества Христова… 1601 год, в святей обители Супрасльской». Все! Передо мной явилась эта книга через 70 лет после того, как киевский ученый Иван Звоновский написал письма к Смоленскому и Преображенскому.

В ту же ночь я понял, что музейные экспонаты не могли сжечь

В ту же ночь я понял, что музейные экспонаты не могли сжечь. Вспоминал все разговоры с очевидцами, с сотрудниками библиотек и понял: какими идиотами должны бы были быть солдаты даже, пустив на растопку эти уникальные листы. Тем более, рядом с этими книгами лежали, вероятно, украшенные драгоценными камнями богослужебные Евангелия и другие богослужебные книги, – наверное, все они куда-то были перевезены и сохранены. Не могли этого позволить…

– Удивительно, что Вы не отчаялись в поисках, тем более, это продолжалось так долго…

– Да, Господь помогал. Вот тогда я и смог оценить масштаб этой рукописи, когда увидел ее своими глазами.

Таким образом, традиции соборного творчества, которые свойственны этой знаменитой рукописи Супрасльской, отображены и в других распевах похожих, но самой рукописи подобных нет!

Сегодняшний концерт явился как бы пиком всей моей творческой деятельности, всех трудов, которые я положил для того, чтобы христиане, современники, прикоснулись к великому наследию нашего прошлого, услышали звуки вечности и соприкоснулись в молитве с Богом и его святыми так же, как некогда и их благочестивые предки.