Сретенский монастырь: мой дом, моя судьба

Как мы храмы открывали

Работаю я в Сретенском монастыре с 1994 года, с первых дней… Чтобы понять, как я здесь оказалась, рассказ мой нужно начинать издалека. В конце 1970-х годов собралась у нас большая группа художников. Наш Комбинат монументально-декоративного искусства проводил художественные советы на Калининском проспекте (угол Нового Арбата и набережной), где у нас имелись свои помещения. По средам партбюро комбината разрешило нам устраивать лекции, на которые приходили священники: протоиерей Лев Лебедев (1935–1998), Александр Марченков (он тогда был диаконом, сейчас настоятель храма преподобного Марона Пустынника в Старых Панех, что на Якиманке). Ученый и писатель-публицист Михаил Федорович Антонов читал нам лекции об Оптиной, о старчестве, по Концевичу; приходили еще только начинающие историки и писатели, ныне покойные Петр Паламарчук – автор «Сорока сороков» – и Владимир Карпец.

Вдохновленные этими лекциями, мы ездили в Оптину, тогда полуразрушенную. Начали также активно заниматься открытием храмов – собирали подписи об открытии Оптиной пустыни у известных ученых, интеллигенции: Дмитрия Сергеевича Лихачева, Игоря Ростиславовича Шафаревича, многих других. Отправляли письма с этими подписями правительству. Отец Евлогий (Смирнов; наместник Оптиной пустыни с 1988 по 1990 годы, потом митрополит Владимирский и Суздальский) приходил к нам в Дом художника на Кузнецком. Мы показывали с ним мои слайды о восстановлении Оптиной, об обретении святых мощей преподобного Амвросия.

В 1987 году появилась идея сделать Рождественский фестиваль православных фильмов. Возглавлял фестиваль владыка Питирим (Нечаев), митрополит Волоколамский и Юрьевский, ныне покойный (1926–2003). А православных фильмов тогда было – кот наплакал. Кроме того, мы хотели устроить выставку картин, вечер поэзии и концерты с участием хоров духовной музыки.

Как мы познакомились с Гошей Шевкуновым, будущим отцом Тихоном

Для помощи в организации всех мероприятий к Рождественскому фестивалю владыка Питирим дал нам в помощь нашего будущего батюшку, тогда еще молодого человека, послушника Псково-Печерского монастыря Гошу Шевкунова. Так, в 1987 году через Издательский отдел Патриархии на Погодинской мы с подругой художницей Александрой Бочковой (Искрой), по прозванию «баба Саня», познакомились с будущим отцом Тихоном.

Это был тогда худенький молодой человек с такими красивыми волнистыми волосами, лет двадцати восьми, а выглядел еще моложе. Нам-то было уже около пятидесяти, и мы сначала смотрели на него с недоверием, но потом он начал готовить нам музыкальную программу и подготовил ее просто блестяще. Можно представить себе, насколько блестяще – теперь-то мы знаем, как он умеет все делать, с Божией помощью… И мы с ним подружились. Подружились так, что и в гости ходили, и в Дивеево вместе ездили. В те годы, как я уже рассказывала, наша художественная компания, все работавшие в Комбинате монументального искусства, организовала двадцатку. Мы Гошу Шевкунова в нашу двадцатку привлекли. Один из храмов, который получилось открыть, была церковь Троицы Живоначальной в Троицком-Голенищеве. Этот храм – необыкновенной красоты, прямо град Китеж!

А потом мы все ходили на монашеский постриг Гоши Шевкунова в Донской монастырь, на постриге я плакала… Стояла в боковом приделе – и меня просто душили слезы: я прощалась с ним. Стояла – и такое ощущение, что я теряю человека. И это было правильное ощущение: ведь Гоша становился теперь отцом Тихоном – совсем другим, новым человеком.

«Оглашенные, изыдите!»

В 1993 году отец Тихон получил благословение отца Иоанна (Крестьянкина) о создании подворья Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря в бывшем Сретенском монастыре. А в то время храм был занят братством «Сретение» во главе с обновленцем новых времен священником Георгием Кочетковым. Несмотря на то, что им был передан находящийся рядом храм Успения Пресвятой Богородицы, Сретенский монастырь они все равно не оставляли. Во время нашей первой службы – всенощной под праздник Сретения (14 февраля) – они заперли храм изнутри и дали указание сторожу не открывать.

Еще до этих событий отец Тихон, ныне владыка Тихон (Шевкунов), в ноябре 1993 года, как сейчас помню, после праздника Казанской иконы Божией Матери, в воскресенье, послал нас в разведку посмотреть, как проходит служба в Сретенском соборе. И мы – Леша (художник Алексей Артемьев) и кинорежиссер Дима Таланкин (он почил 2 августа 2020 года) – отправились к кочетковцам. Я тогда еще понятия о них не имела. Пришли на службу в храм, а там такой междусобойчик, и мы стоим – совсем чужие. Это было явно видно. Нам бросилось в глаза, что у них совсем не было икон русских святых… В один из торжественных моментов службы, как раз перед Символом веры, они все бросились целоваться, и к нам тоже бросились, стали нас целовать. Мы стоим, обескураженные этими объятиями… Потом к нам подошли с вопросом: «Вы причащаетесь?» Мы отвечаем: «Нет». А накануне был праздник Казанской иконы Пресвятой Богородицы, и я причастилась. Так и объяснила, что два дня назад причащалась, сегодня не буду, поскольку не готовилась. Тогда нам заявляют: «В таком случае покиньте храм! Изыдите, оглашенные!» И выгоняют нас из храма. Мы попытались объяснить, что мы не оглашенные, что регулярно причащаемся, но слушать нас никто не стал, и из храма нас выставили. Мы «изышли», потом рассказали все отцу Тихону.

Как мы служили всенощную на улице

И вот в 1994 году, под Сретение, отец Тихон объявил, что есть благословение служить на Сретение Господне в монастырском соборе. А нашего батюшку вся Москва знала, он – человек общительный, и круг общения у него всегда был большой: друзья, знакомые – все молодые, интеллигенция.

В храм нас кочетковцы не пустили, и мы на сугробах во дворе служили всенощную

Накануне, 14 февраля, вечером на всенощную мы пришли, а в храм нас не пускают. В пустом храме горит свет, тишина, там сидит сторож. Староста у Кочеткова (Александр Копировский) в панике: ему, видимо, дали приказ нас не впускать, но он понимает: что-то здесь не так. И он бегает вокруг и не может решить, как ему поступить. Весь двор был завален сугробами. И вот мы на этих сугробах кое-как разместились – народу было много, человек 500. Весь двор был заполнен. Отец Тихон, видимо, предвидел такую ситуацию, у нас с собой была икона Сретения. Всенощное бдение – всю службу – мы отслужили на улице. Пел знаменитый хор Анатолия Гринденко – человека четыре было его ребят, и они на морозе всю службу пели. Все прикладывались к иконе Сретения, и помазание было.

Кочетковцам пришлось впустить нас в храм на службу

Патриархия все это узнала, и на следующий день, на праздник Сретения, кочетковцам пришлось впустить нас в храм на службу. Так что утром служили и кочетковцы, и наши батюшки. А наших отцов было еще немного: сам отец Тихон и из Печор приехали отец Анастасий (уже покойный), отец Сергий, диакон Иоанн Сирота. Батюшка наш сказал проповедь, потом Кочетков сказал проповедь. Кочетковцы по-прежнему бросались целоваться. Когда началось Причастие, они причащались отдельно, только у Кочеткова. Так прошло несколько служб, потом кочетковцы не выдержали больше таких совместных служб и стали служить в Успенском храме.

Но они по-прежнему занимали и наш – монастырский – храм. Расположились они там следующим образом. С севера и с юга храма были два открытых крыльца, а двери выходили на улицу. С южного крыльца дверь вела в маленький придел Рождества Иоанна Предтечи. Сам Кочетков жил прямо в алтаре придела Иоанна Предтечи, там и спал. Там, где сейчас стасидии стоят, у кочетковцев были туалеты. То место, где сейчас книжная лавка, они приспособили под кухню и трапезную, там у них стояли плитки, кастрюли. Службы в соборе совершались каждый день: и утром, и вечером. Наши отцы служили, а кочетковцы через правые диаконские двери шли к своему наставнику: женщины, мужчины – они не разбирались, спокойно прямо во время службы проходили через алтарь. Как-то наш батюшка благословил закрыть туалеты в храме. Но кочетковцы их снова открыли. Тогда наши ребята взяли и просто разобрали эти туалеты.

Еще кочетковцы занимали двухэтажный дом с подвалом рядом с монастырским храмом, а у нас не было никаких помещений. Пока шло оформление распоряжения о передаче этих помещений подворью, Патриархия предложила кочетковцам выделить нам какое-то место, и тогда они отдали нам несколько небольших комнат на втором этаже. Одна из них, метров 7–8, стала кельей отца Тихона, и мы с Надеждой Федоровой сидели в этой келье, печатали письма в префектуру, мэрию, в разные комитеты. Такая же комната слева стала трапезной. Там стоял стол, и буквально человека четыре могли одновременно сесть и потрапезничать. И еще две комнаты превратились в кельи для братии. В одной жил отец Никита, в другой отец Анастасий и отец Феодосий.

Все остальные помещения в этом здании занимали кочетковцы. Они все время ссылались на то, что эти помещения заняты под иконописную мастерскую и воскресную школу, но на самом деле, как оказалось, они были заняты в основном под стеллажи с тюками разной одежды: юбки, кофты, брюки, обувь… Как мы потом узнали, это была гуманитарная помощь кочетковцам (они были связаны с иностранцами). Лишь в одной маленькой комнатке было что-то вроде иконописной мастерской, а еще в одной множество сомнительной литературы – иудаистской в том числе. Поскольку Патриарх издал указ об устройстве здесь подворья Псково-Печерского монастыря, то постепенно все помещения в этом здании были переданы подворью. Со временем кочетковцы перебрались в храм Успения. Немногие сохранившиеся монастырские здания все находились в полуразрушенном состоянии.

Давай помогать!

А у меня как раз к 1994 году закончился срок моей трехлетней работы в приходском совете храма в Троицком-Голенищеве, и я думаю: теперь я на пенсии, никуда больше не пойду работать – буду отдыхать. И отец Тихон как раз получает подворье Псково-Печерского монастыря и мне сразу говорит:

– Помогите нам, пожалуйста, с оформлением документации!

Все помещения полуразрушенные, полы такие, что можно провалиться, потолки балками подпирали, чтобы не рухнули

Там были те же самые проблемы: бывшие монастырские здания – исконно монастырские – все заняты какими-то арендаторами. Есть указ Патриархии об организации монастырского подворья, но все занято. А помещения полуразрушенные, полы такие, что можно провалиться, потолки балками подпирали, чтобы не рухнули.

Имелось распоряжение Правительства Москвы о том, чтобы предоставить монастырю эти самые помещения, но на улицу организации не выгонишь – их нужно было расселить. И это были большие хлопоты.

До сих пор судьба моя связана со Сретенским монастырем

Когда батюшка меня сюда взял, я про себя подумала: «Сейчас я немного помогу, письмецо какое-нибудь напишу – опыт у меня уже есть с этим Москомимуществом общаться» (теперь это называется департамент, а тогда был комитет). И вот так я и застряла. И с тех пор (а мне сейчас 84 года) так здесь и работаю, и до сих пор этими же вопросами занимаюсь. Думаю: ну когда кончится? А оно все не заканчивается… Сначала землю оформили, затем монастырские здания получили. Их надо было освобождать. Приходилось ходить по всем этим комитетам, и по жилищным, и по имущественным, и по земельным. Тогда все это было отдельно. Сначала распоряжение, потом отселения…

Там, где сейчас у монастыря трапезная и кельи, находились квартиры – коммуналки. Там жили разные люди, так называемые лимитчики, многие из них от КГБ: их селили сюда как в общежитие. Условия были ужасные, страшные проваливающиеся полы, провисшие потолки…

Как мы разбирались с комитетами-департаментами

Постепенно мы разбирались со всякими комитетами-департаментами, и они выделяли людям квартиры, а жильцы еще копались: эта квартира подходит, та не подходит… Хоть и площади у квартир были хорошие, и дома хорошие, но некоторые требовали, чтобы остаться только в центре города. Вот тут они и остались жить – в здешних переулках: дождались, пока здесь дома реконструируют, и тогда переселились. Это была очень тяжелая работа, но постепенно помещения для монастыря освобождались. Интересно, что одно из зданий – нынешний келейный корпус – было передано Лужковым еще до нас старушке (ей было уже за 80) – художнице Евгении Матвеевне Грике. Очень настырная и боевая старушка. Хотя отремонтировать эти аварийные помещения ей было не под силу, она упорствовала и не хотела ничего отдавать. Нужно понимать ситуацию. Представьте себе: монастырь, братские кельи, и вот посередине монастыря живет мирская старушка, которая совершенно не желает принимать в расчет никакие указы Патриархии и никакие распоряжения Правительства Москвы.

Представьте ситуацию: монастырь, братские кельи – а посередине монастыря живет мирская старушка

И только когда с ней поговорил сам батюшка – она согласилась. Так велика сила обаяния его личности, что даже эта упрямая старушка не смогла устоять. Она наконец согласилась отдать монастырские помещения. И батюшка эту старушку не бросил до конца ее дней. Наши монастырские ей постоянно помогали, ездили к ней, навещали постоянно, батюшка нашел возможность платить ей прибавку к пенсии. Она прожила почти сто лет, и отпевали ее у нас в монастыре. Отпевали торжественно, как ктитора нашего храма, хотя уговорить ее освободить монастырские помещения удалось только батюшке.

И вот нам все эти помещения передали – все полуразрушенное, в аварийном состоянии, со страшными полами и потолками. И нужно было начинать это ремонтировать.

Первая Пасха после возрождения Сретенского монастыря

Это была необычайная радость. За два с половиной месяца, которые прошли с момента нашего входа в монастырь, мы уже многое успели сделать. Помогал готовиться к первой Пасхе Псково-Печерский монастырь, потому что у отца Тихона братии еще не было. Из Печор привезли старинные хоругви, фонарь, которыми мы пользуемся по сей день, иконы и маленькие древние царские врата. К Пасхе мы сами повесили колокол.

На службу пришло очень много прихожан. Но все мы поместились в храме, поэтому и куличи светили прямо в соборе. А вот разговлялись на улице. Для прихожан в наших скромных 8-метровых комнатках на втором этаже мы наготовили салатов и спускали вниз. Всех угощали какао. Теперь-то на Пасху мы раздаем готовые наборы, в которых есть яйцо, кусок кулича, сыр, бутерброд с рыбой. А какао стало традицией…

Через год после нашей первой Пасхи в 1995 году – к 600-летию Сретенского монастыря – подворье было преобразовано в Сретенский ставропигиальный мужской монастырь.

600-летие Сретения Владимирской иконы

В 1995 году 8 сентября батюшка решил отпраздновать 600-летие Сретения Владимирской иконы Божией Матери. Был и крестный ход из Кремля. Братии тогда еще мало было. А я между тем занималась документацией и разными распоряжениями, наладила отношения с мэрией. А в мэрии работал Александр Ильич Музыкантский, он был префектом Центрального административного округа Москвы. И вот я ходила к нему с разговорами-переговорами, и мы с ним нашли общий язык. Он познакомился с отцом Тихоном и начал нам помогать.

И мы стали думать, разрабатывать план, как нам привезти в монастырь чудотворную Владимирскую икону из Третьяковской галереи. В те годы директором Третьяковки работал Валентин Алексеевич Родионов (директор Государственной Третьяковской галереи с 1993 по 2009 год). (А Владимирскую икону уже как-то вывозили из Третьяковки во время путча в 1993 году – Патриарх Алексий II возил икону к Белому Дому).

И стали мы разрабатывать план, как нам привезти в монастырь чудотворную Владимирскую икону из Третьяковки

У нас в монастыре тогда появилась Маша Жукова, дочь маршала Жукова. И мы с ней вместе ездили в Третьяковскую галерею на совещания. А икона находилась в экспозиции, и нам сначала ее ни за что не хотели давать. В конце концов и Третьяковка помогала, и Родионов – директор Третьяковской галереи, и искусствоведы… Хотя среди искусствоведов были и такие, кто говорил: «Нельзя вывозить икону из галереи – она пострадает, ей будет плохо, ведь это такой памятник!..»

Надежда Геннадьевна Бекенева, заведующая отделом древнерусского искусства Государственной Третьяковской галереи, искусствовед, заслуженный работник культуры РФ, тогда говорила, что можно икону привезти в храм, она от этого не пострадает… Потом ее сын, иеромонах Никодим (Бекенев), к нам в монастырь пришел.

Для того чтобы привезти к нам в монастырь Владимирскую икону, нужно было, во-первых, организовать ее охрану, во-вторых, сделать для иконы герметичную капсулу со строгим соблюдением температурного режима.

Привлекли какой-то завод, они сделали в храме электронную сигнализацию, с датчиками электронными. Лавку, где сейчас иконки и книги продают, освободили, туда поставили аппаратуру, там сидели операторы – за всем следили. Нужно было также организовать и пожарных, и туалеты – в этом помогала префектура.

Мы ожидали, что будет много народу, но количество людей превзошло все ожидания. Это было сложно, очень сложно… Икону привозили всего лишь на вечер – на всенощную и на утро – на Литургию.

Это было невероятное событие!

В конце концов все это свершилось! Вечером к всенощной приехала машина «Мерседес», как сейчас помню, такой грузовичок небольшой. Привезли и установили икону. Вечером под проливным дождем шел крестный ход из Кремля, пришел мэр Лужков, говорили, что вначале был даже Ельцин. Батюшка умеет все организовать. Крестный ход нес список чудотворной Владимирской иконы. А в этот вечер шел какой-то невероятный ливень. Такое событие… Батюшка – гений! Такое устроить. Он же – сценарист… Он все предусмотрел.

Храм был полон – просто битком набит. В основном это было священство, архиереи… Мы, сотрудники, зашли заранее, иначе мы потом просто бы не попали в храм. Весь двор был забит народом, и на улице по Лубянке шел народ, прямо к воротам, но уже не пускали. В храме шла служба, и люди с благоговением прикладывались к иконе. Пели: «Надеющиися на Тя, да не погибнем…» Это было невероятное событие!

Люди с благоговением прикладывались к иконе. Пели: «Надеющиися на Тя, да не погибнем…»

На ночь икону должны были увезти и снова вернуть ее в храм утром. Многие люди, стоящие за воротами, не успели к ней приложиться. И тогда батюшка с кем-то из иеромонахов, не помню с кем, вышел с маслицем от лампады, которая горела у Владимирской иконы, и пошел по улице, вдоль Лубянки, и всех помазывал – всю очередь. Они помазывали всех до двух или трех часов ночи. Это грандиозное, невероятное событие! И с духовной точки зрения, и с точки зрения организации всего этого торжества.

На следующее утро, 8 сентября, Владимирскую снова привезли. Приехал хор из Свято-Троицкой Сергиевой Лавры и его руководитель архимандрит Матфей (Мормыль; 1938–2009), который сейчас уже, к сожалению, умер. Я там в храме как раз рядом с хором стояла.

А потом уже, к концу службы, когда стали забирать чудотворную икону, – такое было переживание, как будто прощание: вот все – уходит, не будет больше… Это было такое состояние, будто отнимают, увозят у нас нашу святыню – и люди плакали. Очень было тяжело. Народ долго не мог забыть этого события. Я помню, что были чудеса, необыкновенные исцеления, связанные с иконой.

Торжественный обед

На торжественном обеде Патриарх со множеством архиереев и священников должен был присутствовать. А где этот обед проводить? Вот в этом старом здании (дом 17 стр. 1 по Б. Лубянке)? Оно было такое страшное! Мы позвали художников, чтобы хоть небольшое оформление сделать, помещение хоть чуть-чуть в порядок привести. Все вокруг свисает, дранка болтается… Мы сделали какие-то подвесные потолки, фанерой забили, балками подперли, столы сделали, устроили трапезную в двух комнатах. Народу, конечно, много было, и Патриарх, и владыки, кто из владык – уже не помню, потому что сама крутилась.

А потом начали переданные здания реставрировать, восстанавливать. Началась повседневная жизнь. Всех выселили, начали всё ремонтировать, строить, надстраивать, проекты утверждать… Это ведь был памятник, пусть регионального значения, но памятник.

Прихожане и братия девяностых

Иногда меня спрашивают: «Интересно, а вот те прихожане и братия девяностых – кто они были?» Прихожан местных было мало – здесь, в центре, жилья-то почти нет вокруг. В основном были приезжие с разных концов Москвы, и сейчас то же самое. Местных – меньшинство, приезжают из разных концов Москвы.

Из братии самые первые были два монаха из Печор: отец Кирилл и отец Мефодий. Они были чада архимандрита Иоанна (Крестьянкина). Отец Мефодий умер года три назад, а отец Кирилл здесь. Первые отцы, которые служили, когда мы храм освободили от кочетковцев. Одним из первых послушников был Саша Геништа, рыжий. Сидел за столиком как дежурный в храме – столик стоял сбоку. Потом стал иеромонахом Митрофаном и через несколько месяцев или даже недель погиб – утонул († 21.07.1999). Потом пришли другие послушники. Они тут работали, копали, сажали. Потом постригались, рукополагались.

Батюшка долго сам исповедовал – лет десять. А потом уже прихожан стало много, и братия выросла, появилось много отцов – молодых иеромонахов. И стало проще.

(Окончание следует.)