Какая бывает старость

Жажда. Художник: Юрий Клапоух

– Добрый день, Лена. Это Светлана Викторовна. Вы меня помните? С днем Ангела Вас!

Такое сообщение пришло мне в Вотсапп в день памяти святых равноапостольных Елены и Константина – 3 июля.

Конечно, я ее помнила. Мы познакомились с ней в санатории в Алуште, куда недавно ездили. Обе – «социальщицы». За счет государства, значит. Я – мама ребенка-инвалида, а она – пенсионерка. И однажды по пути в столовую она заговорила с Машей…

Я часто потом о ней думала. Это была одна из тех встреч, которые остаются в сердце и душе навсегда – искоркой света, кусочком тепла, какой-то тихой радостью. И я очень обрадовалась, что и Светлана Викторовна нас не забыла.

Время, когда времени уже нет

Эта поездка в санаторий вообще была необычной. Раньше нам с Машей давали путевки на реабилитацию, а сейчас – на санаторно-курортное лечение. Это, оказывается, разные вещи.

Если в предыдущие разы вместе с нами были сплошь мамы с детьми-инвалидами (изредка – папы), то тут нас окружали практически одни пенсионеры. Особенно в первые дни. В первый наш обед мы вообще были чуть ли не единственными представителями возрастной категории 70– в столовой. Совершенно точно – единственными «представителями» синдрома Дауна.

Не то, чтобы я сильно расстроилась из-за такого соседства, нет. Больше я переживала за Машу и Дуню (я взяла с собой и третью дочь). Чтобы им не было скучно. Но через несколько дней «понаехали» и дети, так что им было чем заняться.

Я очень люблю старых людей. И люблю «рассматривать» старость

А сама я очень люблю старых людей. И люблю «рассматривать» старость. Наверное, потому, что это то, что ждет многих из нас. Не всех… Абсолютно всех ждет только смерть. Но старость – многих. И какими же разными могут быть эти годы. Могут быть восхождением вверх, а могут быть падением вниз. Как и любая жизнь, наверное. Но старость – это время собирать камни. Время, когда времени уже нет. Интересно, как чувствует человек этот неумолимый земной конец?.. Но это так – лирическое отступление…

И вот впервые в жизни я оказалось в окружении такого огромного количества пожилых людей. И почему-то очень меня занимало, как все эти бабушки и дедушки будут реагировать на Машу. Старики и особые дети – это очень любопытное соседство, согласитесь.

И это не наши храмовые старушки, которым Господь заповедал любить всех: «больных, слепых, хромых, сухих, чающих движение воды» (хотя и эти иногда как выскажутся на инвалидную тему – хоть стой, хоть падай), а случайная «выборка» в большинстве своем, наверное, с советскими, в лучшем случае – светскими установками.

«Руки бы вырвать тем врачам!»

Пенсионеры действительно с большим интересом разглядывали нас с Машей. С не меньшим, чем я – их. Они подсаживались к нам в столовой как бы поесть, но и явно что-то для себя уяснить. Одни сменяли за нашим столом других, и в какой-то момент мне стало казаться, что я смотрю сериал…

Завтрак…

– И как вам быть опекуном дауна? За него нормально платят?..

Моложавая пенсионерка с огромной тарелкой цветной капусты. Я прямо «залипла» на той капусте, потому что терпеть ее не могу.

– Я – вегетарианка, – гордо пояснила она, перехватив мой взгляд. – И вам советую. Нельзя же так издеваться над животными.

Я в этот момент жевала свиное ребро.

«Я не опекун, я – мама». – «В смысле?» – «Ну, я ее родила». – «Очень странно…»

– А? Что? Издеваться?.. Простите, я не специально… Я не опекун, я – мама.

– В смысле?

– Ну, я ее родила.

– Очень странно…

– ???

– Я думала, что с современными технологиями, когда все дефекты видно в первые недели, цивилизованные люди таких детей уже не рожают. Только берут из гуманных целей и получают за это деньги…

Тут, наверное, должна быть музыка и «Directed by Robert B. Weid».

Давно я не чувствовала себя такой нецивилизованной и негуманной абьюзершей животных с дефективным ребенком на руках.

Обед того же дня…

– Руки бы вырвать тем врачам, которые проводили вам обследования во время беременности!

Бабушка с голубыми волосами «под Мальвину». Вот так, без предисловий. Просто хлопнув о стол тарелками.

Я поперхнулась куриной печенью. Хорошо хоть не свиным ребром. А Маша галантно ответила ей:

– Спасибо!

Мы изо всех сил учим дочку хорошим словам. И она, надо отдать ей должное, очень старается.

– Спасибо, – повторила она, то ли закрепляя материал, то ли благодаря бабулю за то, что хоть кто-то понял, как непросто ей живется в этом мире.

– Я в прошлом – врач, – строго продолжила «Мальвина», покосившись на Машу. – Вам что, не предлагали скрининги?

– Предлагали.

– И?

– И я не делала его ни в одну из пяти беременностей.

– Почему?!?!

– Потому что я бы не стала делать аборт, но для меня лучше заранее не знать…

– О последствиях надо знать!

– О каких?

– О таких! – кивнула она в сторону Маши.

– Спасибо! – опять ответила ей та, понимая, что речь идет о ней.

– Пожалуйста, – буркнула женщина…

Я не сдержалась и рассмеялась. Следом за мной рассмеялась и строгая бывшая врач с голубыми волосами. Потом – Маша. И они подружились.

«Что, все пять детей – ненормальные?»

Обед другого дня… Бабушка с седым пучком и пронизывающим насквозь взглядом. Кого-то она мне смутно напоминала, но я не могла понять – кого.

– А всего у вас сколько детей? – строго спросила она.

– Пять.

– Остальные – нормальные?

– Ну, как посмотреть…

– Что, все пять – ненормальные?!?

– Опять же, с какой стороны посмотреть…

– Сочувствую вам!

– Спасибо.

А что мне надо было еще отвечать? Где вы видели нормальных подростков, например?

– Сегодня день рождения Ленина! Но вы, современная молодежь, этого совершенно не помните! – сменила тему бабушка с пучком.

Двадцать второе апреля… Точно! Крупская! Вот кого она мне напоминала!.. За молодежь отдельное спасибо…

– Я за вами давно наблюдаю, вы мне очень симпатичны и вы – очень хорошая мать, – подсела за каким-то завтраком к нам за столик активная и очень улыбчивая пожилая дама.

Господи! Спасибо Тебе! Наконец-то что-то хорошее.

– Поэтому я хочу поделиться с вами прекрасным знанием, – улыбнулась она еще шире. – Есть телеграмм-бот «N». Дарите 1000 рублей, приводите человека и получайте 8000. Так можно получать миллионы. Дадите ваш номер, я вам пришлю ссылку? Вы подарите 1000 рублей и тоже станете богатой!

«Directed by…». И музыка…

– Отчего ж не дать, забанить вас я всегда успею, – пробурчала я.

Дама слегка обиделась, но номер взяла. Со временем мне ее действительно пришлось забанить. Потому что она разрывала мне телефон вопросами: «Почему вы еще не с нами?» и «Что конкретно вас смущает?».

«Зачем трепать умершему человеку нервы?»

Ужин… Ветхозаветный дедуля, который несколько раз предлагал мне с ним выпить. Справедливости ради, он многим женщинам молодого, с его точки зрения долгожителя, возраста отчаянно это предлагал.

«У нее крестик, она крещеная, что ли?» – спросил он, глядя на Машу. – «Да». – «А что, даунов тоже крестят?»

– У нее крестик, она крещеная, что ли? – спросил он, глядя на Машу.

– Да.

– А что, даунов тоже крестят?

– А почему нет?

– Но она же ничего полезного не может принести в вашу веру…

Вечером, уложив Машу спать, я с горя купила себе пиво.

– Можно к вам присоединиться? – раздраженно кинула за завтраком свои тарелки на наш стол дама лет семидесяти.

Странно, что она спрашивала, она и так уже присоединилась. Я ее еще раньше заметила. Она перемещалась по санаторию в соломенной шляпе с огромными полями, которая у нее то и дело улетала. Я сама ее пару раз ловила. Эта летающая шляпа явно раздражала хозяйку, но она упрямо ее носила. Как будто надеясь, что ветер сдастся первым.

Ее раздражало вообще все – санаторий, отдыхающие, завтрак, обед, ужин, мы с Машей и Дуней… Ее раздражали ее дети и внуки. Это она сама нам сказала:

– Сами родили, пусть сами и занимаются.

Ее раздражало, что они ей не звонят:

– Совсем плевать на бабку.

Ну я их, в принципе, понимаю. Я бы тоже не горела желанием лишний раз ей позвонить…

Ее раздражал муж – тоже пенсионер. Маленький, бледный и почти прозрачный, он как будто пытался раствориться в воздухе, чтобы не нервировать свою грозную супругу. Сейчас он незаметно стоял за ее спиной, а она раздраженно дергала плечами, и в ее глазах читалось: «Как же вы меня все бесите!».

Мы с дочками активизировали свои челюсти, чтобы быстрее доесть и исчезнуть из ее поля зрения. И я уже ждала, что она что-нибудь обязательно скажет на тему Машиного синдрома Дауна. Но высказалась она по другому поводу.

Рядом со мной лежала книга церковного содержания. Я захватила ее с собой, чтобы потом почитать. И дама та недобро на нее посматривала и прямо потряхивалась.

– Скажите, что такое Радоница? – наконец спросила она меня.

Было как раз двадцать пятое апреля – тот самый день, и отдельные старички в санатории активно этот факт обсуждали. Наверное, она услышала.

Я начала ей объяснять, что, мол, молимся за умерших и так вот с ними общаемся – с нашими дорогими и незабвенными ушедшими близкими.

Дама хмуро меня слушала, а потом раздраженно повысила голос:

– Я одного не понимаю, зачем трепать умершему человеку нервы?!?

Честно говоря, я не нашлась, что ответить. Схватила дочек в охапку и поспешила удалиться. По пути почему-то представляя, как молятся когда-нибудь потом за упокой этой женщины ее близкие, а она сидит на Том свете в своей шляпе, раздраженно закатывает глаза и шипит: «Как же вы меня все бесите, даже здесь покоя нет»…

«С такими надо что-то делать!»

В общем, вначале мы были настоящим центром внимания. Но через какое-то время приехало уже много особых детей, и в столовой появилась мама с сыном, у которого аутизм (это я позже узнала), и все седые, крашеные, лысые и другие немолодые головы, как по команде, обернулись на них. Моя, справедливости ради, тоже. Не на мальчика – на нее.

Вся в татуировках – даже на ногах (она была в шортах), с розовыми волосами и с пирсингом везде, она была каким-то дерзким вызовом всей нашей сонной «пенсионной» столовой: «Вдарим рок в этой халабуде».

Близсидящие бабульки тут же забыли о моей Маше и кинулись обсуждать – наркоманка она, пьяница или трезвая, но гулящая? ТАКОЙ у нее ребенок, потому что она сама ТАКАЯ, или стала такой с горя? И нормально вообще, что ТАКИЕ рожают, или им надо запретить? И сможет ли она хоть кого-то вырастить, или ее саму надо как следует воспитать, чтобы знала, как выглядеть?

– С такими надо что-то делать! А то сама непонятно кто и родила непонятно кого, – сказала мне бабушка лет восьмидесяти в леопардовом костюме с ярко-красной помадой и синими нарисованными бровями.

Она сидела за нашим столиком. Мне – у которой Маша «непонятно кто»…

– Вы же согласны со мной? – настойчиво потребовала она от меня сатисфакции. К счастью, я мучительно пыталась прожевавать свиное ребро (грешна, люблю), и у меня было время обдумать формулировку.

– Ну зачем вы так… Девочка – умница, не сделала аборт, не бросила ребенка, растит. И красавица… А что выглядит так… Так это мода, наверное, – услышала я спасительный голос с соседнего столика. – Сколько женщин без татуировок отказываются от больных деток…

Это была Светлана Викторовна. Тогда я еще не знала, как ее зовут, но была ей очень благодарна.

Бабушка в «леопарде» воинственно уткнулась в свои тарелки, потом пошла за добавкой и начала ругаться на всю столовую на «старперов», которые все размели, на персонал, который непонятно чем занимается, на девчушку с каким-то явно непростым диагнозом, которая случайно задела ее рукой. И «зачем этим дебилам вообще дали путевки»… И, если честно, мне было ее очень жалко.

Тяжело доживать, не принимая этого

У меня вообще вызывали большое сочувствие пожилые люди, которые шарахались от особых детей.

У меня вообще вызывали большое сочувствие пожилые люди, которые шарахались от особых детей

Не в том смысле, что они обязаны их любить, с ними играть и постоянно терпеть у себя под ухом их крики. Я сама не всегда это выношу и люблю тишину. Так что человек имеет полное право отойти от нас в сторону. Или нас об этом попросить.

Но в том санатории, окруженная большим количеством людей, чья земная жизнь подходит к концу, я увидела, что есть старики, для которых дети-инвалиды были чем-то ужасным, страшным и пугающим по одной простой причине. Они напоминали им об этом самом конце. Причем – конце совсем не гламурном. А когда ты немощен, тебе нужен догляд, особая забота. И тело уже не то, и голова не та. Только вот недавно молодой, здоровый, с кучей планов – ты вдруг стал зависим.

И хочется надеть на себя безвкусно-молодежный леопардовый костюм, сделать синие брови вразлет и отвернуться от тех, кто немощен и слаб, у которых «тело не то и голова не та». Вычеркнуть их как вид. Отказать им в праве на существование. Чтобы не думать о том, что зависимость, немощь, болезни и слабость ждут и тебя тоже. Как будто, если их не видеть, они и не придут – старость обойдет тебя стороной. Да вот они, уже пришли. Открой глаза!

Это страшно. И сочувствуешь этим людям. Очень, наверное, тяжело доживать и дряхлеть, не принимая этого. И думаешь, а вдруг – это и ты в недалеком будущем?

И как же тепло и радостно было рядом с теми, кто принимает свои годы. Принимает себя вот таким – старым, с морщинами, хромым, глухим, бессильным. Потому что поняли, что главное. И наши странные дети их совсем не пугают.

И тогда в актовом зале во время концерта шел танцевать с моей Машей старенький дедушка с палочкой. Оба косолапили, не попадали в такт, но это был радостный танец про жизнь… Потому что жить и радоваться можно всегда – это внутри.

И, жмурясь от удовольствия, ела мороженое бабушка в платочке. И улыбалась моей Маше, которая тоже его ела.

– Ты – маленькая, я – старенькая, – говорила она ей. – Но все мы любим сладенькое. У тебя хоть зубы есть, а у меня – уже нет.

«Девочка – умница. И красавица», – сказала она о маме с розовыми волосами и в тату. Потому что смотрела на нее глазами любви

Они были очень похожи в тот момент – с одним счастьем на двоих в виде мороженого. «Что стар, что мал»…

И строила у бассейна другая бабушка с глухой девочкой домик из деревяшек. И гладила девочку по голове. Бабушка сама очень плохо слышала – старость. Мне пришлось орать ей в ухо. А она смееялась над собой. И надо мной. Из всех детей ее тянуло именно к этой девчушке. И они хорошо понимали друг друга…

Да, очень разной может быть старость. Огрызаюшейся и злой, как собака, если гнать ее палкой. И ласковой, как южный осенний ветер, если повернуться к ней лицом. Повернуться лицом к неизбежному. И тогда светятся теплым светом глаза, как у Светланы Викторовны, например. А в них – Небо.

«Девочка – умница. И красавица», – сказала она тогда, за обедом, о маме с розовыми волосами и в тату. Потому что смотрела на нее глазами любви. А в них все отражается прекрасным.

«Ты не быстро ходишь, и я – тоже»

Светлана Викторовна была весьма преклонных лет. Я поэтому очень удивилась, когда получила от нее сообщение. Мне кажется, что люди такого возраста не очень дружат с техникой.

Она с трудом передвигалась с двумя палочками, и ей вызвали скорую помощь. Несмотря на это, она всегда была в каком-то светлом настроении.

– Видишь, как мы с тобой похожи. Ты не быстро ходишь, и я тоже, – сказала она Маше, которая пыхтела, поднимаясь по лестнице в столовую.

И засмеялась своей внезапной рифме. Так мы и познакомились. Потом она каждый раз останавливалась, чтобы поговорить с дочкой.

– Хорошо, что у тебя есть мама, она тебе помогает, – сказала она ей в другой раз. – А мне помогают сыновья. Хорошо, что есть помощники…

Эти давно уже взрослые сыновья, наверное, очень ее любили, потому что постоянно ей звонили, а она успокаивала то одного, то другого: «Сынок, не переживай, со мной все хорошо».

Ей звонили и внуки. И их она тоже успокаивала.

Она любила наших особых детей. Понимая, что ей самой нужна помощь и благодаря за нее, она принимала и понимала тех, кому она тоже нужна.

Ее ничего не злило, ничего не раздражало. В отличие от многих других пенсионеров, она ничего не требовала и была всем довольна. Кухней, процедурами, номером, погодой, которая часто подводила.

– Солнце – это хорошо, но и дождь нужен, – утешала она меня, когда я жаловалась на противные осадки.

– Что у вас тут за бардак, я буду жаловаться! – стучала по стойке администратора какая-то недовольная пенсионерка.

– Я так вам всем благодарна, – говорила как-то Светлана Викторовна девушке-администратору. – У вас так тут хорошо.

И тяжело поковыляла по неудобной лестнице со своими палочками.

«За что мне это счастье?»

Светлана Викторовна подружилась и с Машей, и с Дуней. Я рассказала ей о муже, о других дочках. Она мне – об этих своих сыновьях, у младшего – ДЦП. Но у них у самих уже семьи, дети. О внуках. О муже.

Уже ближе к отъезду, узнав, что я записываю разные истории, поделилась она со мной и своей. Так я узнала, что два обожающих ее сына ей не родные.

Всю жизнь работала она медсестрой в больнице. Однажды привезли к ним по скорой мужчину с аппендицитом.

– Он как в себя после операции пришел, домой начал рваться, – вспоминала она. – Я ему: «Да куда ж вы пойдете, у вас же швы?» – «Мне надо, у меня дети…» – «Ну, жена справится как-нибудь». – «Нет у меня жены!»

Потом уже узнала Светочка (так ее все в больнице звали), что супруга его погибла – на стройке работала и упала в котлован. Растит детей он сам.

Успокоила она пациента, взяла адрес и пошла проведать детей.

– Прихожу – двое мальчишек. Лет пять и семь. Младший хромает, ручка чуть скрюченная. А старший прижимает его к себе: «Вы кто, я вам Сережку не отдам! Я сам с ним справлюсь, даже без папы!». Думали, я из детдома. А сами такие… Лохматые, одежда мятая. Но чистая. И дома у них вроде не дым коромыслом, но видно, что женской руки нет. Я сбегала в магазин, продуктов немного купила, прибралась. Обещала еще прийти, а папку их при первой возможности выписать.

Так и началось все. Проведывала Светочка детей своего пациента, однажды в свой выходной даже под окна больницы с ними пришла, чтобы с отцом увиделись. А через год поженились.

– Своих-то мне Бог не дал, хотя мне чуть больше тридцати было, но Ему виднее. Но эти мальчишки мне роднее родных стали. Внуков нам с мужем подарили. Я вообще – очень счастливый человек. Супруг у меня такой хороший. Из дома, правда, не выходит уже, ворчит порой. Но и я не молодею. Иногда даже думаю – за что мне это счастье?

А я тогда думала: «Какое же счастье – такая душа и такое сердце! И такая старость!»

Принять двоих чужих детей, один из которых – с инвалидностью, полюбить, вырастить, и благодарила за них Бога. Так же принять то, что своих детей у нее быть не может. И ничуть не роптать, а считать себя очень счастливой и опять же за все благодарить. За ворчливого мужа… Мне показалось, что она и за старость благодарна. За все прожитые годы и за каждый новый день.

Сколько же в ней было этой благодарности – людям, жизни, всем вокруг. Господу. Наверное, это и есть настоящая вера

Сколько же в ней было этой благодарности – людям, жизни, всем вокруг. Господу. Наверное, это и есть настоящая вера. И настоящее доверие Богу. Потому и светились тихим и мирным светом ее глаза. И в них уже была прекрасная вечность. А если смотреть на жизнь сквозь призму вечности, все принимается без ропота и с благодарностью.

Да, я была очень рада, что Светлана Викторовна мне написала…