Билетик

«Весь мир лежит во зле», – сказал однажды великий апостол (1 Ин. 5: 19). Но, словно островки божественной тверди, разбросанные в этом море земного зла, существуют они – эти самые добрые люди. Наверное, благодаря им мир еще и держится.

Мне на таких людей очень везло в жизни. Можно сказать, они с рождения будто несли меня на руках, бережно передавая друг другу – с рук на руки. И в глубоком детстве, и в юности, да и сейчас я в большом количестве вижу их вокруг себя. Нужно только немного приглядеться. И мой сегодняшний рассказ лишь о некоторых из них…

Фото: stihi.ru

Словно островки божественной тверди, разбросанные в этом море земного зла, существуют на свете они – добрые люди

В начале лета 1976 года вместе с командой Ульяновской области я отправился на соревнования по гребле на байдарках и каноэ в Тверь. Тогда он носил еще советское название – город Калинин.

Было мне семнадцать лет, я заканчивал среднюю школу, но гонки в Калинине, как назло, накладывались строго на мои выпускные экзамены.

Скажу сразу, что в те годы на «алтарь» своих ожидаемых в будущем спортивных побед я положил очень много: свое личное время, уйму сил и вообще сам образ жизни. По сути, внутри нашего социалистического общества я и мои товарищи представляли из себя полноценных спортсменов-профессионалов. Под «любителей» мы только маскировались.

Так, например, чтобы беспрепятственно ездить по сборам и соревнованиям в любое время, я после окончания девятого класса поступил учиться в техническое училище на слесаря-инструментальщика и одновременно в вечернюю школу в выпускной класс. Днем я должен был учиться грамотно вытачивать напильником молотки и гаечные ключи, а вечером сидеть за партой в школе. Но в реальности я не был ни там, ни там.

Как только подходило время куда-то ехать, из облсовета ДСО «Трудовые резервы» приходил звонок директору училища, и я мгновенно освобождался от занятий. А вечернюю школу я даже не ставил в известность. В лучшем случае брал с собой в дорогу учебники.

Так продолжалось целый год, однако с выпускными экзаменами шутить все же было нельзя.

***

Сопоставив график соревнований в Калинине с графиком выпускных экзаменов, мы с тренером нашли компромисс: химию я сдал пораньше на «трояк» с другим классом, а сочинение договорился писать попозже, тоже с другим классом. В итоге образовалось «окно», точно совпадавшее с днями соревнований в Калинине.

Правда, было два жестких условия: обратно я должен возвращаться не с командой, а на день раньше. И причем из Москвы я должен был уезжать домой не поездом, а улетать самолетом. Только при таких условиях я мог на следующее утро успеть в школу на написание выпускного сочинения.

Так и поступили. Билет на самолет из подмосковного аэропорта Быково мама мне купила заранее, и в Калинине я держал его при себе. Поэтому за вылет из Москвы я был совершенно спокоен.

***

Поездка началась замечательно! Всей командой мы добрались до столицы на поезде и, пересев на электричку, отправились в Калинин с Ленинградского вокзала. Впрочем, билеты на нее можно было и не брать – за все два часа езды нас ни разу никто не проверил. Как и в прошлом году, когда мы ездили на соревнования в подмосковную Шатуру.

В Калинине же организаторы разместили нас в пустующем летом спортзале ГПТУ. Там для нас расставили кровати, стулья, и вся наша многочисленная команда легко разместилась.

***

Быстро пролетели дни соревнований. Наступил вечер перед отъездом. Завтра рано утром мне предстояло одному, без товарищей, уехать домой.

Спортзал был пуст – ребята пошли прогуляться в город, а я собрался пораньше лечь спать – электричка в Москву уходила из Калинина в восемь утра.

– Часа три дороги, – думал я, – плюс переезд в Быково – так что, в принципе, на самолет я вполне успеваю.

Кровать нашего руководителя тоже была пуста – он вообще еще с самого приезда сюда ночевал в спортзале всего пару раз. Вот и сейчас куда-то подевался, наверняка раньше утра не появится.

– Понятно, – снова подумал я, – тренеры, видно, где-то отмечают завершение соревнований. Ничего, утром его разбужу и попрошу отдать мне паспорт.

Дело было в том, что этот наш руководитель все паспорта забрал у нас еще в Ульяновске и носил в своей папке. Нужны они ему были для прохождения нашей командой мандатной комиссии. И сейчас эта папка с моим паспортом была у него. Неизвестно где…

– Интересно, – царапнула мысль, – а как я без паспорта пройду регистрацию на рейс в аэропорту?

И самое неприятное – в обложке паспорта была моя «заначка», трехрублевая бумажная купюра. На тот момент это были единственно оставшиеся у меня деньги.

Так, обдумывая эти тревожные мысли, я и уснул…

***

Будильник не подвел. За большими зарешеченными окнами спортзала уже вовсю светило утреннее солнце. Было слышно, как оглушительно чирикали на улице птички. Изумительно ласковая погода стояла в то утро!

Я оглядел кровати – все мои товарищи мирно спали. Но что это?!.. Кровать нашего руководителя была по-прежнему пуста! Даже не помята.

Вот это был удар!! Куда звонить? Куда бежать? Где искать его в большом незнакомом городе? Да и до отхода электрички было не более часа!

Будить ребят и занимать у кого-то деньги не хотелось, поэтому решение сложилось быстро:

Ладно, рискну! Проеду «зайцем», – подумал я, – ведь, когда мы ехали сюда, нас никто не проверял

– Ладно, рискну! Проеду «зайцем», – подумал я, – ведь, когда мы ехали сюда, нас никто не проверял…

Я схватил сумку и тихонько, насколько позволяли скрипучие полы старого спортзала, выскользнул на улицу.

***

На перроне вокзала я появился вовремя. По его обеим сторонам стояли готовые к отправлению электрички. Посреди толпы людей возвышалась величавая фигура усатого милиционера. Потоки пассажиров, словно боясь разбиться о некую скалу, предупредительно обтекали его с обеих сторон.

Я подошел и вежливо осведомился:

– Извините, Вы не скажете, какая из этих двух электричек следует в Москву?

Милиционер молча кивнул головой в сторону одной из них.

***

Вагон электропоезда быстро заполнялся людьми. Вскоре мою огромную спортивную сумку пришлось запихнуть на полку.

Было начало рабочего дня. Люди в большинстве своем ехали не до Москвы, а до ближайших станций – каждый по своим делам. На остановках одни выходили, другие заходили, и вагон постоянно был заполнен. Никто не стоял, но все сидячие места были заняты.

Мирно стучали колеса, за окном стремительно пролетали перелески, небольшие озера, маленькие полустанки. Красота природы увлекала. На душе было беззаботно и спокойно.

– Через несколько часов Москва, – думалось мне, – потом переезд в аэропорт, часа полтора лета – и я дома, у мамы… Ура!

***

Новые, непонятные слуху звуки я уловил не сразу. Между тем они несколько минут уже как висели в вагоне.

Оторвавшись от окна, я стал озираться по сторонам. И то, что я увидел, заставило меня обомлеть: с обоих концов вагона к центру, то есть прямо ко мне, без особого шума, но неотвратимо приближались две бригады контролеров.

Удар был для меня просто сокрушительный! Благостная дремота вмиг улетучилась, внутри все сжалось и напряглось, как в мгновения перед стартом.

Получилось так, что я случайно сел в самый центральный вагон состава, и обе бригады контролеров, начав проверку в Калинине с разных концов поезда, сейчас, спустя примерно минут сорок, сошлись вместе именно здесь! Ловушка, да и только.

Имей я дело с какой-либо одной из бригад, их можно было бы обмануть. Ну, знаете, наверное, как – выйти на ближайшей остановке в дальнюю от контролера дверь и быстренько по платформе перебежать в вагон, который тот уже проверил. Может, и не заметит. А тут?! Куда тут-то бежать?!

В общем, влип. Контролеры проверяли ряд за рядом, «тиски» неотвратимо сжимались, и мне становилось все более и более тоскливо.

– Но я же их ни разу не встречал! Мне даже казалось, что их просто не существует, – ныл я про себя.

Наконец подошла и моя очередь. Молчаливый, средних лет контролер, одетый в черную форменную одежду, поравнявшись, вопросительно взглянул на меня.

Оторвавшись от окна, с показной готовностью «ах да, билетик!», я полез в грудной карман пиджака. Естественно, никакого билета там не оказалось, и я с озабоченным видом стал рыться в других карманах пиджака, брюк и даже рубашки.

– Вы знаете, – призвав на помощь все свое нахальство, слегка растерянным голосом произнес я, – куда-то задевался… билет-то этот. Ведь положил же его вот сюда!

Событие это для контролера было, наверное, настолько рядовое, что не произвело на него ни малейшего впечатления.

– Пойдемте за мной, – до обидного равнодушно, как-то механически сказал он и спокойно стал проверять дальше.

С видом безгрешного праведника я стянул с полки свою тяжеленную сумку и гордо двинулся за ним по вагону. Однако понимание того, что я «трофей» контролеров, больно царапало самолюбие, а хитрющие глазки пассажиров меня просто добивали – казалось, они видели все насквозь. Так что вскоре я утух и уныло плелся за бригадой.

Обход был закончен, «друзей по несчастью» не прибавилось, и обе бригады окончательно сошлись.

– Вон, без билета, – лаконично и по-прежнему равнодушно буркнул молодой контролер, указав на меня большому толстому дядьке из другой бригады.

В черном, сверкающем позолотой ведомственном мундире, тот выглядел очень внушительно. По всему было видно, что здесь он самый главный.

Мы вышли вдвоем в тамбур, где я принялся размахивать руками и с жаром доказывать ему что-то насчет того, что, мол, билет у меня был и что я его просто потерял, и т.д. и т.п. Я даже рассказал ему про то, что завтра у меня в Ульяновске последний экзамен и в доказательство повертел у него под носом авиабилетом:

– Понимаете, в два часа самолет из Быково улетает, я могу просто не успеть!

Толстый дядька был непрошибаем. Он не удосужился сказать в ответ даже слова – просто угрюмо смотрел на меня молча сверху вниз, и его нос, отвислые щеки и живот мерно тряслись при этом в такт поезду.

Наконец мое красноречие иссякло, и я выжидающе умолк. Контролер тоже в задумчивости молчал, и у меня мелькнула надежда, что он сейчас, наверное, мучительно размышляет – что же с этим пацаном делать.

Однако было все гораздо проще…

Наша электричка, прервав свой стремительный бег, стала осторожно притормаживать. Вот уже впереди показалась какая-то небольшая станция, поезд сбавил еще и вскоре вовсе остановился.

С шипением и лязгом открылись двери, и я увидел перед собой совершенно пустой перрон: никто здесь не выходил и не заходил.

Пузатый контролер словно этого и ждал. Подхватив одной рукой сумку, другой – меня самого, он в два счета вытолкнул меня из вагона. Дверь тут же с лязгом захлопнулась, и электричка стала медленно разгоняться!

Проделано все это было так ловко и стремительно, что опомнился я лишь тогда, когда электричка, вильнув напоследок хвостом, скрылась за поворотом!..

***

Меня охватило оцепенение. Что творилось со мной в эти минуты – описанию не поддается! Тупиковость ситуации просто убивала!

Отчаяние, страх опоздать к самолету, а значит к экзамену, жгучая обида, острое чувство безысходности и беспомощности – все перемешалось!

Но, пожалуй, было все-таки одно ощущение, которое явно доминировало над остальными. Как бы его поточнее выразить?

Вот оно: со мной впервые поступили HЕСОРАЗМЕРHО жестоко. Первый раз в жизни я столкнулся с черствостью и бессердечием взрослого по отношению ко мне, еще совсем подростку.

Широко открытыми наивными глазами смотрел я на удаляющуюся электричку и не верил – НЕТ, так не бывает, так быть НЕ МОЖЕТ, а если и может, то с кем угодно, но только не со мной! По детской своей неопытности я еще не мог, не хотел поверить и осознать, что зло уже совершилось. Совершилось, несмотря ни на что. Тогда, в том далеком 1976 году, это просто не укладывалось в моем сознании! И я готов был биться в истерике и протестовать.

Сейчас, с дистанции времени, я могу точно сказать, что это был один из важнейших поворотных моментов моей жизни. С младенческих лет я был окружен в своей семье такой любовью и заботой родителей и родственников, что весь мир, вся земная жизнь мне казались сплошным праздником и вереницей счастливых событий.

Жизнь преподнесла мне свой первый жестокий урок и вбила навсегда в сознание, словно здоровенный ржавый гвоздь: зло! на свете! есть!

И вот эта самая жизнь преподнесла мне свой первый жестокий урок и впечатала, нет – просто вбила навсегда в сознание, словно здоровенный ржавый гвоздь: зло! на свете! есть!

Открытие это настолько меня ошеломило, что я оцепенел и замер, словно в каком-то параличе. Не было суеты, беготни – я приткнулся на скамейке и погрузился в спячку, затих: безвольный и сломленный. От жалости к себе хотелось плакать.

***

Не помню, сколько времени просидел я в этой прострации. Может полчаса, может час. Апатия и отрешенность не отпускали, но мне было хорошо и покойно в их власти. Наверное, вот так замерзают люди зимней студеной ночью в поле – в сладкой, блаженной полудремоте…

Мимо буквально в трех-пяти метрах от меня то и дело с воем, грохотом и лязгом проносились поезда: товарняки и пассажирские, скорые и обычные – но я их не замечал и почти не слышал. Для меня все ЭТО было где-то снаружи, наверху, а не в глубине меня, где я в тот момент пребывал.

И только в мозгу, словно метроном, слабо, но зато ритмично пульсировала мысль. Лишь она связывала меня с реальным миром и не давала окончательно утонуть: самолет! – самолет! – самолет!.. Именно она заставляла меня еще бороться и пытаться найти какой-то выход. И я очнулся.

С тяжелым сердцем оглянулся вокруг. Никого!

– Так, – подумал я, – теоретически на самолет я еще успеваю, но вот практически…

Я поднялся и решил узнать – что же это за станция?

За моей спиной в густых зарослях кустарника пряталось одноэтажное деревянное здание маленького вокзальчика – ветхое, с облупленной бордовой краской. С перрона вниз к нему вела небольшая лесенка. Взяв свою сумку, я спустился к дверям. Над ними где-то под козырьком крыши я наконец прочитал: «Ст. Редкино Октябрьской ж.-д.».

Небольшой, полутемный зал ожидания был пуст. Окошечко кассы наглухо захлопнуто. Изучив внимательно расписание, я обалдел – ближайшая электричка на Москву останавливалась в Редкино лишь около четырех вечера. Что же делать?

Я вышел на улицу и поймал пробегавшую мимо шуструю бабульку. Она мне быстренько объяснила, что, мол, сынок, до Москвы еще ой как далеко, а автотрасса проходит от станции на приличном расстоянии, к северу.

Я снова вернулся на перрон, сел на свою скамейку и тупо уткнулся взглядом в асфальт.

Время тикало, а выход так и не находился. Наконец до меня дошло: надо найти самого старшего на этой станции, «поплакаться ему в жилетку» и попросить как-нибудь отправить меня до Москвы.

Вокзальчик я уже весь обследовал, в нем не было ни души. Тогда этот неведомый мне старший мог быть только там – в одноэтажном кирпичном домике по другую сторону путей. Его важность подчеркивало множество антенн, в разные стороны торчащих над крышей.

– Ладно, пойду, – решил я, взял свою сумку и поплелся через пути.

Домик этот оказался диспетчерским пунктом и состоял всего из нескольких комнат. Уже на подходе к нему я услышал громкое шипение и треск радиопереговоров. Тихо походил по маленькому коридорчику и выбрал самую шумную дверь. Настроившись и прокрутив мысленно в голове, что я сейчас буду им там про себя «лепить», робко постучал. Энергичный женский голос задорно крикнул:

– Да-да, входите!

***

Вошел. В диспетчерской – три или четыре женщины. По стенам висели динамики радиосвязи, горели разноцветные лампочки, то и дело слышались доклады машинистов из проходящих мимо поездов. Работницы нажимали какие-то кнопочки, рычажки, вели переговоры с путейцами на станции по громкой связи.

Мои переживания, видимо, так сильно отпечатались на лице, что особо усердно врать про «потерянный мною билетик» мне и не пришлось. Мой жалкий вид настолько тронул их материнские сердца, что они вмиг стали моими союзницами.

– Ох уж эти контролеры пузатые!!! Цыган-то они боятся высаживать. Цыган им нож в тамбуре покажет – они и бегут от него скорей, – горячо поддержала меня главная из них.

– А вот такого нормального мальчишку высадили! – добавила другая.

Женщины дружно ругали контролеров.

– Слушай, как же тебе помочь? Ну, пришел бы ты сюда чуть пораньше… Тут недавно пассажирский с Питера проходил, я бы его остановила для тебя. А теперь… – она тоскливо посмотрела на расписание, – теперь ближайший пассажирский будет… через три часа примерно.

В комнате повисло тягостное молчание. Лишь тихонько шуршал в углу динамик радиосвязи.

И вдруг тишину разорвала пронзительная трель звонка – так обычно система предупреждает, что соседнюю станцию прошел какой-нибудь состав.

– Ой! Поезд! Сейчас свяжусь, – обрадованно проговорила старшая.

Она быстренько вышла на связь и выяснила у знакомого ей машиниста, что это вне расписания идет в Москву из Ленинграда туристический поезд.

– Слышь, Сань. Тормозни у нас, пожалуйста, на пару минут, – горячо закричала она кому-то в трубку, – мы тут паренька одного подсадим. С билетом, с билетом. Купим… Спасибочки, Саня!..

– Отлично! Ну всё – побежали скорей, – скомандовала она мне, и мы рванули к вокзальчику, – у нас с тобой не больше десяти минут!

***

Вбежав в пустой вокзал, она оставила меня у дверей, а сама забарабанила в окошко кассы. Оно быстро открылось, и в нем показалась испуганная кассирша.

– Кать! А, Кать!! Сделай один плацкарт быстренько до Москвы! Только быстрей, поезд уже подходит, – скомандовала моя спасительница и протянул кассирше два рубля.

Поднявшись на перрон с коричневой картонной карточкой билета, мы увидели, как вдалеке показался локомотив. Он медленно сбрасывал скорость и подошел к перрону буквально со скоростью пешехода.

– Привет! Спасибо! – закричала машинисту женщина и помахала ему рукой.

– На… возьми вот. Пригодится. Тебе еще до Быково добираться, – она тихонько сунула мне в ладонь зеленую купюру «трешницы».

– Спасибо, – растроганно и с благодарностью едва вымолвил я.

Состав полностью так и не остановился. Он лишь до предела замедлил ход, и мы, бегая вдоль него, лихорадочно дергали ручки дверей вагонов, медленно проходящих мимо нас. Но все они были наглухо закрыты. Наконец одна из них все же открылась. В тамбур сразу полетела моя тяжеленная сумка, а вместе с ней и я. Дверь тут же захлопнулась, перрон закончился, и поезд снова стал набирать ход…

***

Как выяснилось, попал я прямо в вагон-ресторан! Увидев мой билет, меня оставили в покое, и я мирно уселся за столик у окна в пустом прохладном зале ресторана среди красиво сервированных столов и накрахмаленных салфеток.

Весь остаток моего пути до Москвы можно охарактеризовать как сладкое томление. Я снова успевал на самолет, я чувствовал себя в относительной безопасности, но на контрасте от только что пережитого я раскис. Нервы…

Потрясающая отзывчивость женщин-диспетчеров, их доброта и способность к состраданию впечатлили меня на всю жизнь!

Запредельное бездушие контролеров и неожиданное благородство диспетчеров кинули меня в такой резкий «контрастный душ», что я еще долго не мог от него очухаться… Потрясающая отзывчивость женщин, их доброта и способность к состраданию впечатлили меня на всю жизнь! Они меня просто покорили.

Буквально час-полтора назад я очень «выпукло» прочувствовал на себе, что на свете, оказывается, есть зло. И вот спустя очень короткое время я получил и обратное удостоверение: кроме зла на свете по-прежнему существует добро. Существуют прекрасные, отзывчивые и очень добрые люди. И как бы мне хотелось, чтобы их на свете было как можно больше!

Я не знал в то время Бога. Я ничего и знать о Нем не хотел. Однако невероятность произошедшего натолкнула меня тогда на смутные подозрения, что в жизни далеко не все и всегда бывает линейно и просто… Атеистическая, примитивная и плоская «система координат» в моей голове слегка затрещала.

Короче, мне было о чем подумать, сидя у окна в прохладе вагона-ресторана.

***

В Москве, проехав по эстакаде мимо Казанского вокзала столицы, поезд привез меня на Курский вокзал. На самолет я еще успевал. Но надо было спешить.

Пулей пробежав эскалатор, я влетел в вагон метро. Затем – бросок наверх, и я на Казанском вокзале. Быстро купил билет на электричку (урок пошел впрок!) и, взмокший от пота, упал на деревянную лавку в головном вагоне электрички.

– Выходить к аэропорту отсюда будет, пожалуй, чуть поближе, – решил я.

Езды до станции Быково было около сорока минут. Когда электричка наконец тронулась из Москвы, в аэропорту в это же время началась регистрация на мой рейс до Ульяновска. И я снова начал нервничать. Преодолеть такие трудности в дороге и не успеть на свой рейс – не обидно ли это?!

Добавлял остроты и еще один фактор – в Калинине, в спортзале, я лишился не только денег на проезд, но и паспорта. Да, билет на самолет у меня был, но как я пройду регистрацию на рейс без паспорта? Ума не приложу!..

Однако деваться уже было некуда – только вперед!

Вот и Быково. Двери вагона с шипением раскрылись, и я кинулся к аэропорту.

Судя по времени, регистрация уже завершилась и спасти меня могло лишь чудо. Расстояние до здания аэровокзала было около пятисот метров. Сущая ерунда, но сумка, сумка! Она была настолько большой и тяжелой, а я – настолько голоден и измотан, что тащить ее на себе означало наверняка опоздать к самолету.

В кармане оставались дареные полтора рубля. Такси! Как же вовремя я его заметил, ура! Недалеко, в тенечке, распахнув свою дверь, млел в прохладе водитель единственного такси.

– Здравствуйте! До аэропорта подвезете? На самолет опаздываю! – выпалил я.

– Рубль, – лениво произнес сонный водитель. Он даже не поднял свою кепку чтобы взглянуть на меня.

Я опешил.

– Тут расстояния-то пятьсот метров, и Вы просите рубль?! – едва не закричал я.

– Рупь, – абсолютно равнодушно донеслось из-под кепки, – не хотите – можете идти пешком.

Да, у меня оставались деньги, но от такой беззастенчивой алчности водителя меня охватила ярость!

– Ах ты, гад! Ах ты, хапуга! – в гневе подумал я. – Не получишь ты от меня этот рубль, сам добегу.

Наверное, это меня и спасло. На пороге зала регистрации, измученный и уставший, я оказался ровно в ту минуту, когда цепочка пассажиров рейса на Ульяновск вышла из накопителя и пошла по аэродрому к самолету, а у стойки регистрации не было никого, лишь горели цифры моего рейса на табло. Появись я тут раньше на одну-две минуты благодаря такси, мне пришлось бы общаться с девушкой за стойкой и долго ей объяснять, кто я такой и куда делся мой паспорт.

– Молодой человек! Бегите скорее к служебному выходу на полосу, – подсказала мне сотрудница из соседней стойки регистрации, – он слева от аэровокзала.

Я достал свой билет и, размахивая им как знаменем, ринулся туда, словно на абордаж.

– Девушки, девушки! Я на посадку опаздываю, – издалека закричал я двум хрупким симпатичным девчонкам, стоящим у входа, – вон мой рейс уже по полосе к самолету идет.

Моя паника выглядела настолько натуральной и убедительной, что вопрос о моем паспорте у них даже не возник.

– Давайте сюда Ваш билет, я корешок оторву, – быстро сказала одна из них.

И оторвала у билета контрольный корешок:

– Бегите скорее вон к тому самолету!

Нужно ли говорить, что ощущение спокойствия пришло ко мне только там – в мягком кресле самолета? Трудяга «АН-24» быстро набирал высоту, и все мои переживания остались где-то далеко внизу, за бортом.

Мысленно я уже был дома, в Ульяновске: в аэропорту меня встречает мама, завтра я пишу сочинение и затем – вручение долгожданного аттестата зрелости.

***

Вскоре самолет благополучно доставил меня в родной город. И всю дорогу в автобусе из аэропорта я взахлеб рассказывал маме о своих приключениях. Она внимательно слушала и мягко улыбалась. Однако случай с благородным поступком диспетчеров со станции Редкино ее просто взволновал:

– Сереж! Я завтра же им отправлю благодарственное письмо и вложу в него пять рублей.

А вот что случилось далее.

***

Дней через десять нам домой пришло из Редкино коллективное письмо. Женщины-диспетчеры отвечали моей маме, что они поступили так, как и должны были поступить. Что у всех у них есть свои дети и они хорошо понимают, в какое сложное положение попал ее ребенок, то есть я.

– Мы подумали, – писали они маме, – а если на месте Вашего Сергея оказался бы чей-то наш ребенок, – неужели бы Вы ему не помогли?

Такой вот ответ. А из конверта между тем «посматривал» на нас с мамой уголок уже слегка помятой той самой «пятирублевки»…

Р.S. Много раз потом поезда стремительно проносили меня мимо этой маленькой железнодорожной станции – когда ночью, когда и днем. Иногда я жадно вглядывался в окно в попытке успеть разглядеть тот самый маленький кирпичный домик с антеннами. И всякий раз чувствовал на сердце теплый прилив благодарности к этим людям. Живы ли они сейчас, не знаю.

Кто-то обожает коллекционировать и лелеять в душе свои жизненные обиды, я же предпочитаю с благодарностью помнить только добро

Кто-то обожает коллекционировать и лелеять в душе свои жизненные обиды, я же предпочитаю с благодарностью помнить только добро. Согласитесь, прекрасно сказал однажды наш благодатный старец отец Николай Гурьянов с острова Залит (+2002):

– Человек с благодарным сердцем никогда ни в чем не нуждается.

Добро нужно помнить…