Трудно богатому…?

И. Репин. Портрет П.М. Третьякова     

Для человека вполне естественно стремиться к земному благополучию. Люди богатые и знаменитые во все времена и у всех народов пользуются уважением и почетом. Но в Евангелии мы читаем парадоксальную вещь: «Трудно богатому войти в Царство Небесное» (Мф. 19: 23). Почему? Слово Божие объясняет: «Не можете служить Богу и мамоне» (Мф. 6: 24). Значит, вопрос заключается не в том, богат человек или беден, а в том – чему он служит, что для него главное.

В истории России известны очень богатые люди, которые служили Богу, искали свой путь в Царство Небесное, несмотря на то, что были связаны путами земного изобилия, освободиться от которых не так-то легко.

Купеческий сын

Редкий человек не только в России, но и во всем цивилизованном мире не слышал фамилию Третьяков. Знакома она хотя бы потому, что крупнейшее в мире собрание русских произведений искусства называется Третьяковской галереей. Два брата – Павел и Сергей Третьяковы – многие годы собирали эту коллекцию, а потом передали в дар Москве. В собрании Третьяковых тогда насчитывалось около сорока тысяч произведений живописи, графики и скульптуры от XI до XIX века. Теперь коллекция Третьяковской галереи гораздо обширнее, ведь она постоянно пополняется.

Но этой уникальной, знаковой для России коллекции могло и не быть, если бы… В торговой лавке у Красной площади не появились в сороковых годах XIX века два мальчишки. С раннего детства Паша и Сережа начали помогать своему отцу – купцу Михаилу Захаровичу Третьякову торговать «полотняным товаром» в центре Москвы. В лавке Третьяковых продавали ткани. Сейчас на этом месте стоят Гостиный Двор и ГУМ, а тогда теснились торговые ряды и лавочки, в которые продавцы наперебой зазывали покупателей.

Будучи еще мальчиком, Паша Третьяков купил на заработанные в отцовской лавке деньги свою первую картину

Ходил по рядам и свой, привычный уже, «странник». Так их называли не столько потому, что они странствовали, а оттого, что очень уж странные были люди. Вот и этот человек постоянно просил подаяния «ради Христа», бубнил слова молитв. Но если кто-то отвечал на его просьбу отказом, то он громко ругался и сердился не на шутку, приговаривая: «Я ти взвощу, я ти взбутетеню»! Михаил Захарьевич всегда подавал страннику монетки, разумеется, не из-за опасения скандала, а по доброте душевной, и сыновей приучал к тому же. Отец учил их жалеть бедных и помогать ближнему, несмотря ни на что. Как бы человек ни выглядел, насколько бы ни казался тебе неприятным – всё равно помоги, как заповедал Христос. Да и кто знает, может быть, великий подвижник скрывался за неприглядным обликом нищего скандалиста?

Именно в этих рядах, еще мальчиком, купил Паша Третьяков на заработанные в отцовской лавке деньги свою первую картину. Так запал ему в душу простой русский пейзаж, что не мог успокоиться, пока не повесил его на стене в своей комнате.

Предки Третьяковых были боярами при Иване Грозном, потом попали в опалу, промышляли ямщичеством и постепенно выбились в купеческое сословие. Отец, Михаил Захарьевич, был честным купцом и глубоко верующим человеком, даже исполнял должность церковного старосты. У него Павел и Сергей учились вести дела честно и открыто, держать слово, работать не покладая рук. Отец рано признал сыновей компаньонами и относился к ним с уважением.

Мальчики Третьяковы в редкие часы досуга летом ходили в купальни на Москве-реке, а зимой туда же – кататься на санках. Большими их друзьями по детским играм были Антон и Николай Рубинштейны. Николай впоследствии станет великим пианистом и основателем Московской консерватории. Но уже тогда, на праздничных вечерах, Николай так вдохновенно играл на рояле, что Павел и Сергей слушали его, затаив дыхание. Хотя в другое время могли вместе с ним свободно куролесить, потому что Николай был очень шаловлив. Тайком подходил Павел к роялю и нежно касался клавиш тонкими аристократическими пальцами, каких обыкновенно не было у купцов. Как он жалел, что не мог учиться музыке!

Сергей Михайлович Третьяков. Фотография. 1856     

С детства работая, Павел и Сергей не получили изысканного образования, на это у них просто не было времени. Конечно, к мальчикам приходили учителя, и домашнее их образование считалось вполне приличным для того времени. Но изучать языки, заниматься музыкой или живописью было некогда. Да и не имели тогда купцы обычая учить этим премудростям своих детей. Как правило, круг «теоретических предметов» для детей купцов ограничивался навыками чтения, письма и счета, иногда исключалось даже обучение письму. Еще в середине XIX века было немало полуграмотных, не умевших писать купцов. Если отец вел заграничную торговлю, его сыновья могли выучить язык той страны, с которой у него были налажены деловые связи. Все в обучении строилось в соответствии с сугубо практическим интересом.

По собственному признанию, он хотел, чтобы «нажитое от общества вернулось обществу» в виде произведений искусства

Всю жизнь Павел Третьяков, как большой ценитель искусства, втайне страдал, что не умел играть на музыкальных инструментах, не учился рисовать и не знал языков, чтобы читать иностранных авторов в подлиннике. Зато весь свой талант и творческую энергию он отдал тому, чтобы поддержать русское искусство материально. По собственному признанию, он хотел, чтобы «нажитое от общества вернулось обществу» в виде произведений искусства. Ведь, как мы знаем, без культуры народ перестает быть нацией и становится просто народонаселением.

Первая потеря

Однажды в трудовую и сытую жизнь семьи Третьяковых с ее патриархальным укладом и, казалось бы, нерушимым покоем, вдруг пришло горе с трескучим названием «скарлатина». Трое младших детей – погодки Шурочка и Коля, пяти и четырех лет, и самый маленький годовалый Миша – заболели. Они метались в жару и бреду, мать не выходила из детской. Старшие сыновья, Павел и Сергей, которым было тогда шестнадцать и пятнадцать лет, а за ними и сестренки, тринадцатилетняя Лиза и десятилетняя Соня, подходили на цыпочках к двери и прислушивались. Болезнь оказалась неумолимой, все трое самых младших детей умерли.

«Три маленьких гробика стояли в церкви рядом», – это воспоминание осталось незаживающей раной в душе Павла Михайловича на всю жизнь. Мать окаменела от горя, на отца больно было смотреть. Павел стоял со свечой и, слушая слова молитв, невольно думал: «Почему?». Он уговаривал сам себя: «Так Богу угодно». И еще не знал, сколько раз в дни тяжелейших испытаний и потерь будет задавать себе этот вопрос «почему?!». И не всегда найдет на него ответ.

Отец не пережил этого горя, стал хворать, отошел от дел, написал завещание. Михаил Захарович Третьяков умер в возрасте сорока девяти лет – меньше, чем через год после смерти младших детей.

Павел как старший сын стал главой семьи, еще не достигнув совершеннолетия. Сережа был на год младше, и, хотя оставался верным другом и компаньоном своему брату, но весь груз ответственности, конечно, ложился на старшего. Заменив отца своим сестрам, младшая из которых – Надя – родилась в год смерти Михаила Захарьевича, в 1850-м, Павел дал им блестящее домашнее образование, которому в то время могли позавидовать и аристократы. Своих сестер он научил и музыке, и иностранным языкам – всему, чего не умел сам.

Всего себя отдавая делу

Торговые дела требовали много времени и сил, а досуг Павел и Сергей проводили или вместе, посещая театры, или порознь, поскольку характеры у них были совсем разные. Сергей любил общество, балы и веселье. Павел, наоборот, стремился к уединению и сосредоточенности. Но, как ни странно, при этом он частенько проводил свободное время в самом шумном месте Москвы – на Сухаревском рынке.

Пробиваясь через ряды прянишников и рухольщиков, Павел Михайлович стремился в лавки антикваров и букинистов. Деньги он тратил осмотрительно – все-таки купец! – но однажды купил понравившийся цикл иностранных картин. Принес домой, рассмотрел внимательно, показал знающим людям. И – какое разочарование! – полотна оказались подделкой живописи известного голландского художника. С тех пор Павел Третьяков утвердился в мысли, которую вынашивал давно: собирать картины только русских художников. Он будет покупать понравившиеся полотна непосредственно у авторов, отбирать в мастерских уже готовые картины или что-то заказывать. Этому принятому в молодости решению Третьяков останется верным всю жизнь, проявив и в этом поразительное постоянство и твердость.

Павел Третьяков утвердился в мысли, которую вынашивал давно: собирать картины только русских художников

Когда Павлу Михайловичу был всего двадцать один год, двадцатилетний Сергей надумал жениться. Нежно любя брата, Павел благословил молодых, несмотря на то, что Сергей был слишком юн. Кроме того, участие брата требовалось в торговых и промышленных делах, на что у женатого, конечно, оставалось меньше времени. Свадьбу играли шумную и веселую, дом Третьяковых был полон гостей. Гуляли по-купечески, на «широкую ногу». Невеста переодевалась в роскошные наряды три раза за вечер. Среди веселья никто не заметил, как старший брат жениха – главный организатор праздника – исчез. Павел Михайлович тихонько ушел, предпочитая шумному веселью уединение в своих комнатах на первом этаже дома, рядом с конторой. В этой конторе он просиживал порой целыми днями в полной тишине, и только поразительно быстрое щелканье счет доносилось из-за двери.

Работа и собирательство в течение десяти последующих лет составляли смысл жизни убежденного холостяка Павла Третьякова. Окна конторы выходили на церковь святителя Николая в Толмачах, куда Павел Михайлович любил ходить по воскресеньям и праздникам на раннюю литургию. Справедливости ради стоит сказать, что он был умеренно религиозным, молился, но не соблюдал посты, ходил на литургию, но не бывал на всенощной. Слишком привычна и традиционна была для людей того времени церковная жизнь, и порой они не ценили полноты и радости, которые дает соблюдение всех уставов Церкви.

Павел Михайлович Третьяков. Фотография. 1884     

Зато поступки Павла Третьякова, его отношение к людям было подлинно христианскими. Еще в детстве он зачитывался книжкой, которую составил и издал на свои средства его отец: «Цветы нравственности, собранные из лучших писателей к назиданию юношества Михаилом Третьяковым».

«Истинное величие народов основано не на богатстве, а на возвышенности духа, способного к великим предприятиям», – это Павел выписал из книги и запомнил на всю жизнь.

Так он понимал свое предназначение: богатый человек должен делать всё, что в его силах, чтобы улучшить жизнь людей, способствовать просвещению и культуре, помогать нуждающимся.

Поэтому он трудился изо всех сил, жил одиноко, замкнуто, всего себя отдавая делу. Родные опасались, что он так никогда и не женится. Однако, отметив тридцатый день рождения, Павел Михайлович все-таки встретил девушку, которую смог полюбить. Его избранницей стала Вера Николаевна Мамонтова, дочь купца – «винного откупщика», двоюродная сестра известного мецената Саввы Ивановича Мамонтова.

Вера

В силу природной скромности, заинтересовавшись Верой Николаевной, Павел Михайлович долго не решался даже познакомиться с ней. Вера была прекрасной пианисткой и частенько играла на разных званых вечерах. Павел Михайлович прятался в уголок и жадно слушал музыку, которую очень любил, а потом быстро уходил, так и не представившись очаровательной пианистке.

Свою любовь Павел Михайлович и Вера Николаевна сохранили на всю жизнь, хоть и прошла эта любовь через многие испытания

Наконец, наступил день, когда после очередного концерта Павел попросил родственника познакомить его с Верой Николаевной, но при встрече так смутился, что после первого поклона только и смог сконфуженно сказать ей: «Превосходно, сударыня, превосходно». И все же постепенно они сблизились. Вера тоже полюбила этого скромного, застенчивого человека – очень высокого, худого, немного сутуловатого, с карими задумчивыми глазами под густыми, как лес, бровями. Особенно поражали ее длинные руки Третьякова с до того тонкими «музыкальными» пальцами, что они в конце миндалевидных ногтей были не толще листа бумаги. Но, конечно, не внешность, а глубокая сердечная доброта, природный ум и порядочность, которые невозможно было не заметить, больше всего привлекли Веру. Свою любовь Павел Михайлович и Вера Николаевна сохранили на всю жизнь, хоть и прошла эта любовь через многие испытания.

Вера Николаевна Третьякова. Фотография. 1884     

В течение первых пяти лет их счастливого брака в семье одна за другой родились три дочери – Вера, Саша и Люба. Но в купеческой семье, конечно, надеялись на рождение сына, наследника, преемника, продолжателя дела отца.

Следующего малыша Павел Михайлович и Вера Николаевна ждали уже через несколько месяцев после рождения Любы, но, ожидая этого ребенка, Вера сильно упала. После этого она чувствовала себя плохо и говорила, что ребенок, наверное, родится ненормальным. Так и случилось. Первый сын Третьяковых появился на свет в 1871 году и был назван в честь дедушки Михаила Захаровича. Но родился он, к неописуемому горю обоих родителей, инвалидом. Особенно страдал Павел Михайлович, который так ждал сына… И вопрос «почему?», обращенный к Богу, не раз звучал тогда в его душе.

Конечно, отец изо всех сил пытался помочь больному ребенку, приглашал лучших врачей. Но диагноз был окончательным и неутешительным – «умственная отсталость». Михаил прожил больше сорока лет, пережил обоих своих родителей, так и оставшись для них неисцелимой болью. С мальчиком постоянно жила воспитательница, Ольга Николаевна Волкова, верующая женщина с добрейшим сердцем. Она посвятила себя Мише, нежно любила его и баловала. Павел Михайлович нередко говорил: «И возлюбил же Бог Мишу, послав ему Ольгу Николаевну!». Так Павел Михайлович переживал это одно из тяжелейших в своей жизни испытание – он не отчаялся, не возроптал, а старался даже в этом замечать следы Промысла Божия.

Семейная группа Третьяковых (Вера Павловна, Ваня, Вера Николаевна, Мария, Михаил, Мария Ивановна, Павел Михайлович, Александра Павловна, Любовь Павловна). Фотография. 1884     

«Когда отец был серьезен, – вспоминала впоследствии дочь Павла Михайловича Вера, – он был похож на отшельника со старинных византийских образов, но ласковая улыбка заставляла сразу усомниться в этом определении. Еще меньше его можно было принять за “архимандрита”, как, подшучивая, называли его в семье. Павел Михайлович жил замкнуто, рано вставал с петухами, запоем читал книги, после чаю шел в контору, потом в лавку. Вечером, когда бывал свободен, потихоньку “удирал” в театр или в оперу».

Будучи богатым купцом, а потом и фабрикантом, Павел Михайлович внимательно относился к каждому своему подчиненному, вникал в его проблемы, обучал, помогал в самых разных обстоятельствах – как радостных, так и скорбных. Он не отказался от приглашения стать крестным отцом сына своего бухгалтера. Когда бухгалтер скончался от скоротечной болезни, что тогда не было редкостью, Павел Михайлович сердечно отнесся к его семье. Он заботился о своем осиротевшем крестнике всю оставшуюся жизнь, дал ему возможность получить блестящее образование, во время всей учебы выплачивал стипендию. И случаев такой его помощи простым людям насчитывается не один, не два, а десятки и, может быть, сотни. Поскольку чаще всего благотворил Павел Михайлович тайно, то и подсчитать его благодеяния не представляется возможным.

Но Третьяков был не просто меценатом, он старался не только удовлетворить нужду человека, но и помочь ему встать на ноги, состояться в каком-нибудь деле, стать успешным и состоятельным. Когда умер директор текстильной фабрики Третьяковых, Павел Михайлович назначил на это место его сына, только что окончившего Технический университет. Такое смелое решение потребовало от Третьякова огромной энергии и больших жертв, пока молодой человек вошел в дела и набрался опыта. А Павел Михайлович с добрым интересом и терпением вникал во все «эксперименты» юного директора и помогал чем мог.

Казалось бы, у такого доброго человека все в жизни должно складываться как нельзя лучше. И действительно, Господь благословлял труды Третьякова, он преумножал свое богатство и коллекцию произведений искусства. При этом он оставался не просто скромным, но застенчивым.

«Кто бы узнал знаменитого русского Медичи в конфузливой, робкой, высокой и худой фигуре, напоминавшей духовное лицо!» – говорил о Третьякове классик театрального искусства Константин Сергеевич Станиславский.

Еще одной удивительной чертой Павла Третьякова, свойственной очень немногим, было то, что он никогда не стремился подняться по социальной лестнице. Павел Михайлович отказался от предложенного ему потомственного дворянства, которого так добивались все купцы. «Я – купец, хотя часто и имею антикупеческие достоинства», – не без иронии говорил он о себе.

Расставался он с деньгами легко и никогда не мог отказать тому, кто приходил к нему с просьбой

Антикупеческими достоинствами он называл отсутствие страсти к деньгам. Расставался он с деньгами легко и никогда не мог отказать тому, кто приходил к нему с просьбой. Причем, порой жертвуя на благотворительность слишком большие суммы, он нарушал даже логику ведения дел. Просьбы сыпались на него отовсюду. «Люди стучат только в ту дверь, которая легко отворяется», – замечал на этот счет друг Третьякова, русский писатель-классик Иван Сергеевич Тургенев.

Дом Третьяковых был маленьким раем. Супруги жили в любви и согласии, растили детей добрыми, чуткими и сострадательными – такими, какими были сами. Их дочь Вера рассказывает такой случай:

«Взяли нас в цирк Чинизелли. Все шло великолепно, но, когда клоун принес голубой узелок, начал развязывать его и там оказался сложенный мальчик, маленький-маленький, в голубом трико с серебром, когда клоун его вынул, выпрямил, потом стал выделывать с ним “кунстштюки”, его бросать – я крепилась, крепилась, но начала кричать: “Мамочка, мамочка, он упадет!”. Дома у меня сделался жар, в бреду я повторяла то и дело: “Мамочка, мамочка, он упадет!”».

В 1874 году Павел Михайлович начал строить здание галереи, потому что собранная им и братом коллекция произведений искусства слишком разрослась и уже не помещалась в его доме. Он был вдохновлен этим важным для него делом, не жалел средств и сил.

Третьяковская галерея, начало ХХ века     

А еще через год, в 1875-м, в семье родился сын Ванечка. Можно себе представить, каким счастьем было для 46-летнего Павла Михайловича рождение здорового наследника, отличавшегося и красотой, и умом, и добротой души, и выдающимися способностями.

«Ванечка рос красавцем богатырем, но с невероятно впечатлительной, тонкой душой, – вспоминала его сестра Вера. – Любимец семьи, Ванечка, казалось, был наделен от Бога редчайшим даром, которым был наделен и его отец, – воспринимать красоту окружающего мира во всех ее проявлениях: в отношениях с людьми, в музыке, в живописи. Рассказывала мамочка, что как-то под Рождество, в сочельник, когда пришла в детскую, услыхала тихие, сдержанные рыдания: “Что с тобой, Ванечка? Болит что-нибудь?” – “Нет, но на дворе праздник, а я никому доброго не сделал”. А было ему тогда лет семь, не более. Родители без памяти любили его, но не баловали и не “носились” с ним; это была спокойная радость иметь, наконец, в семье своей здорового, нормального, одаренного сына, на которого оба родителя могли возлагать все свои надежды…».

Но однажды надежды эти рухнули, рухнули мгновенно. В воскресный день Ванечка играл и носился по дому – непоседливый, как почти всякий восьмилетний мальчишка. А ночью он заболел. И опять уже ставший роковым для семьи Третьяковых диагноз – скарлатина, причем молниеносная. Ваня умер через четыре дня.

«Горю бедного отца моего не было границ, – вспоминала Вера Павловна. – Он плакал судорожно и горько, как ребенок, в абсолютном отчаянии. Самый невыносимо тяжелый момент был, когда вскоре пришел пить кофе мой брат Миша, шестнадцатилетний, неразумный, но не лишенный отзывчивости; он подошел к отцу и едва внятно сказал: “Как жаль, что Ванечка умер…” А после кофе, когда Миша ушел к себе, отец, будучи глубоко религиозным, сказал: “Как неисповедима воля Божия, взять у нас здорового сына и оставить нам больного…” И стал тосковать пуще прежнего».

Сколько раз тогда вырывался из сердца Третьякова вопль к Богу «почему?!», и он не находил на него ответа. Но все-таки он не потерял веру и, стремясь уже в вечную жизнь, к незабвенному своему Ванечке, продолжал жертвенное служение Богу, Отечеству и всем нуждающимся.

Третьяковская галерея была открыта для посетителей в 1881 году, за что Павел Михайлович получил звание почетного гражданина города Москвы. Он продолжал коллекционировать произведения искусства, все больше и больше занимался благотворительностью.

Еще с молодых лет Павел Михайлович стал попечителем Училища для глухонемых, построил для этого учебного заведения громадный трехэтажный дом, развел сад и огород, который возделывали ученики под наблюдением учителей. Вера Николаевна попечительствовала над женским отделением Училища. Супруги посвящали этому доброму делу много времени, выбирали учителей и учительниц из друзей и родных, создали в училище по-настоящему семейную обстановку. После смерти Ванечки Павел Михайлович ездил в училище особенно часто, при любой возможности.

Обычно по утрам в дом Третьяковых наведывалось много незваных гостей, собирались к завтраку, зная, что только в это время точно можно застать хозяев дома. Художники, писатели, музыканты, реже – купцы и фабриканты – кого только не было за этим столом! Всех принимали с любовью, с душевным теплом, по-христиански. И старались никогда не отказывать в просьбах.

Создания одной только Третьяковской галереи было бы достаточно для того, чтобы увековечить имя Павла Третьякова. Но он успел сделать еще очень и очень многое. Только благодаря ему сегодня мы можем видеть великолепные портреты А.С. Пушкина, Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского и других великих людей, созданные лучшими русскими художниками. Ведь они писали эти шедевры по заказу Третьякова.

Третьяков стоял у истоков создания и Пушкинского музея

В 1876–1877 годах Павел Михайлович оказал помощь крупному этнографу и антропологу Н.Н. Миклухо-Маклаю, пожертвовав 1000 рублей на экспедиционные расходы для изучения островов в Тихом океане. А в 1894 году, по личной просьбе историка и искусствоведа И.В. Цветаева, Третьяков оплатил гипсовые слепки с находящихся в Риме античных скульптур для Кабинета изящных искусств при Московском университете. Впоследствии Кабинет превратился в Музей изящных искусств на Волхонке, ныне – Государственный музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина. То есть Третьяков стоял у истоков создания и Пушкинского музея. А как заботился Третьяков о русских художниках, помогая и деньгами, и человеческим участием!

Строительство Пушкинского музея. Установка колонн центрального портика. Май 1905 г. Фото: pushkinmuseum.art     

Весной 1898 года у супруги Павла Михайловича Веры Николаевны случился второй инсульт, она оказалось прикованной к инвалидной коляске, потеряла речь. Павел Михайлович очень переживал, у него тоже обострилась болезнь – язва желудка. Но он бодрился, занимался расширением галереи, продолжал интересоваться искусством, поддерживать художников. По-прежнему много благотворил.

Но в последних числах ноября он слег, приступы боли были сильными, но Павел Михайлович, по воспоминаниям родных, всегда сохранял спокойствие. 16 декабря по новому стилю, утром, в 9 часов 50 минут Павел Михайлович закончил свой земной путь.

Дочь Александра вспоминала:

«Когда маму в кресле ввезли в зал, где под большими зелеными любимыми растениями на столе, покрытый цветами, лежал он, – зрелище было такое, что я в первый раз за все это время начала неудержимо рыдать. Что можно вообразить более трогательное и более трагическое, чем их последнее свидание? Она в своем кресле без слез сидела около него, не спуская с него глаз, и тихонько кивала ему на прощание. Ненадолго прощалась она. Не прошло и четырех месяцев, как она ушла за ним».

Так закончилась земная жизнь двух удивительных людей, умевших любить и верить по-настоящему, живших в роскоши, но не замкнувшихся в своем благополучии, не погрязнувших в самоугодии и неге. Сколько добрых дел – больших и малых – успел совершить Павел Михайлович Третьяков за недолгие 65 лет своей жизни!

Разве трудно такому богатому войти в Царство Небесное? И не для него ли звучат из вечности слова Господа: «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут».

Царство Небесное Павлу и Вере! Да упокоит их Господь в селениях праведных!