Тропа не зарастет

8 декабря. Архиеп. Досифея и еп. Вениамина встречают в Покровском соборе Саратова     

Как хорошо знали мы все эту дорожку из серой плитки и черный мраморный крест, хорошо видный среди других крестов и памятников старого Воскресенского кладбища. Дорожку-то выложили относительно недавно; а вот народная тропа к могиле епископа Саратовского и Балашовского Вениамина (Милова) не зарастала на протяжении 68 лет, со дня скоропостижной кончины 58-летнего архиерея, за плечами которого лежал воистину крестный путь. Во все времена, при всех властях православные саратовцы шли и шли к владыке Вениамину. Несколько лет назад на оградке появился почтовый ящик для письменных прошений – чтобы они не размокали от дождя и снега, чтоб их не разносило ветром по всему кладбищу. Но не все просители этот ящик замечали. Прибираясь на могиле владыки, протирая от пыли черный камень надгробия, мы не раз находили настоящие вопли несчастных душ: «Дорогой владыка Вениамин, помоги мне избавиться от наркомании, иначе все, конец мне. Саша».

8 декабря. Панихида по архиеп. Досифею и еп. Вениамину в Покровском соборе Саратова     

Любовь и надежда

Однажды, помню, выдалась очень снежная зима. Кладбище утонуло в одном большом сугробе. Я взялась прочистить дорожку к владыке. И увидела, что кто-то уже к нему прошел, вернее, пробился – проваливаясь, наверное, по пояс, такие были следы. А на снегу, скрывшем надгробие, алел букет гвоздик. Вообще, живые цветы – знаки человеческой благодарности – лежали или стояли здесь всегда, в любое время года.

Ну а 2 августа, в Ильин день, в день праведной кончины саратовского епископа, народ шел к его кресту потоком целый день. Приезжали священники из разных храмов с группами своих прихожан, совершали панихиды. Женщины раздавали всем домашние пирожки и пышки. К глазам невольно подступали слезы…

Архимандрит Вениамин (Милов), 1929 г.     

Однако могила владыки Вениамина была не единственной почитаемой на старом кладбище. Чуть подальше от него, вглубь «церковного» участка, лежал архиепископ Саратовский и Царицынский Досифей (Протопопов), умерший в 1942 году. И большинство людей, приходивших к владыке Вениамину, подходило и к владыке Досифею тоже. И записки на его надгробии не раз приходилось видеть. Хотя столь же яркого почитания, сколь почитание епископа Вениамина, не наблюдалось – может быть, в силу того, что на момент своей смерти владыка Досифей не был правящим архиереем Саратова: после лагеря и ссылки он стал инвалидом, пребывал за штатом и питался милостью верующих. А возглавлял Саратовскую епархию он в действительно страшную эпоху: с 1917 по 1922 год.

13 сентября 2023 года на Воскресенское кладбище приехала группа священнослужителей Саратовской епархии во главе с епархиальным секретарем иереем Александром Чеботаревым и председателем епархиальной комиссии по канонизации подвижников благочестия протоиереем Кириллом Краснощековым. Отец Кирилл совершил литию по обоим приснопоминаемым архипастырям; затем могилы были вскрыты и останки подняты на поверхность…

Архиепископ Досифей (Протопопов)     

Прежде чем продолжить свое повествование о недавних событиях в Саратовской епархии, я постараюсь рассказать главное о каждом из этих двух подвижников.

«Никогда от Бога не видел я ничего плохого»

Предупреждаю, что мой рассказ о епископе Вениамине будет пунктирным – более подробную информацию можно получить из его собственных воспоминаний¹, а также из книги «Святая наука смирения. О жизни и духовном наследии епископа Вениамина (Милова)².

Владыка Вениамин занимал Саратовскую кафедру неполных шесть месяцев – с февраля по август 1955 года. Но наш церковный народ с присущей ему исстари русской интуицией успел разглядеть в нем человека истинно духовного, молитвенника и подвижника. Точно так же в далеком 1819 году благочестивые пензенцы и саратовцы сумели разглядеть святого в кротком болезненном 35-летнем епископе Иннокентии (Смирнове), служившем у них всего-то четыре месяца – и отошедшего в вечность. Ныне он прославлен в лике святителей и входит в Собор Саратовских святых.

Приходя на могилу епископа Вениамина, читая его личные записи, проповеди, книги о нем, я всегда задавала себе вопрос: как же это было возможно – пронести такую веру и верность, такое духовное горение, такую душевную тонкость, чуткость и отзывчивость, такую, наконец, любовь – через столь тяжкие, страшные, многократные, длительные испытания? Конечно, я задавала подобные вопросы не только в связи с этим человеком. И ответ на них, в принципе, один: чистые сердцем видят Бога (см.: Мф. 5: 8), и Дух Святой укрепляет их среди великих скорбей.

Будущий епископ (Виктор Дмитриевич Милов) родился в 1897 году³ в Оренбурге⁴ в семье священника. Собственного отца он характеризует как человека глубоко религиозного, но при том вспыльчивого, грубоватого и замкнутого:

«За всю жизнь я не помню ни отцовской ласки, ни поощрения… Отца вся семья боялась».

Его духовный путь начался с одиночества и боли

Может быть, отцовская сухость и жесткость привели к тому, что мальчик, с детства отличавшийся болезненной чувствительностью, не получил истинно доброго церковного воспитания, не обрел доверия к опыту Церкви. Как можно заключить из воспоминаний⁵, юный Витя Милов бессознательно искал Любовь, а находил лишь собственную греховность и страстность, с которой не мог справиться. К тому же время, в которое ему привелось подрастать, иеромонах Вениамин⁶ называет грустным; это было время расцвета «передовых взглядов», когда даже духовное образование приобрело светский вид. Люди с глубокой живой верой встречались редко, однако же встречались – и среди учителей, и даже среди сверстников семинариста Виктора Милова. Его духовный путь начался с одиночества и боли; но Господь «кого предопределил, тех и призвал» (Рим. 8: 30). Церковь, ее богослужения и Таинства все сильнее притягивали к себе юношу, а решающим стало пребывание в Яранском Пророчицком мужском монастыре:

«Не знаю, как благодарить Господа за то, что Он судил мне пожить в монастыре. Обитель иноков есть лучшая академия спасения, вернейшее училище Богообщения. Светские и духовные школы на пути спасения бессильны дать человеку то, что может получить он в обители. Монастырь дал мне ощутить благодатную силу молитвенных правил, показал значение осмысленного продвижения к перевоспитанию грешного сердца. Сколько встретил я здесь светлых личностей, сколько почерпнул живых опытных наставлений! Душа моя восприняла много иноческих рассказов о мучительной борьбе со злом. Благодарю Тебя, Господи, приведшего мое окаянство в соприкосновение с сосудами Твоей Божественной силы!»⁷

Наш Саратов дважды отпечатался в судьбе епископа Вениамина. После ускоренного – в связи с Гражданской войной и голодом – курса в Казанской академии он как-то (как – сам в записках не уточняет) оказался в Саратове и устроился работать в канцелярию красноармейской части, что было зачтено ему в качестве армейской службы. Ища благословения на монашеский путь, решение о котором было уже принято, молодой человек хотел попасть к весьма почитаемому в народе затворнику загородного⁸ Спасо-Преображенского монастыря игумену Николаю (Парфенову)⁹, но с первого раза это ему не удалось. Виктор ходил на службы в кафедральный Александро-Невский собор¹⁰ и в Крестовую¹¹ церковь Архиерейского дома…

В этом доме и сейчас епархиальное управление, и рабочий кабинет правящего архиерея, и домовый храм. И я, как сотрудник епархиального отдела, бываю там регулярно… А тогда, прогуливаясь перед службой по архиерейскому двору, 23-летний Виктор Дмитриевич Милов вдруг увидел маленького горбатого монаха – того самого, который не принял его несколькими днями раньше. И этот монах сразу узнал его… хотя ведь не видел! И пригласил молодого человека к себе на беседу. И предрек ему монашеское имя Вениамин. И дал рекомендательное письмо в московский Данилов монастырь. 1920 – год пострига, затем диаконской и священнической хиротоний. По окончании Высшей богословской школы, основанной епископом Феодором (Поздеевским) взамен закрытой академии, иеромонах Вениамин был возведен в сан архимандрита и назначен наместником Покровского мужского монастыря. Здесь он пережил тяжелейший духовный кризис, осложнившийся нервным расстройством, и затем возрождение от него к живой вере, смирению и благодарности. Здесь он узнал любовь и поддержку церковного народа и научился разговаривать с людьми. Наконец, отсюда началось его хождение по мукам: в октябре 1929 года большевики закрыли последний действовавший храм Покровского монастыря и буквально в тот же день арестовали наместника.

Гражданин Милов (анфас и профиль)     

Что можно сказать о первом его лагерном сроке? Приведу две цитаты:

«Посадили в вагон за две решетки на третий этаж и повезли. До Соловков, собственно, до Попова острова, находящегося за Кемью, вагон следовал суток семь-восемь. Все это время, согласно порядку обращения с арестантами, приходилось лежать на спине, головой повернувшись к конвою. Все тело страшно затекало, мучила жажда. Но приходилось терпеть…

В бараке, куда втиснули наш этап, было так много заключенных, что не представлялось возможности даже сесть

Вагон остановился в двенадцати верстах за Кемью, и до Попова острова наша арестантская партия следовала пешком. Когда мы дошли до места назначения, обнесенного колючей проволокой и совершенно пустынного, на берегу Белого моря, нас пересчитали и заставили предварительно выслушать правила лагерного распорядка. Учили кричать приветствие ротному “Здра!”, производить перекличку по номерам, маршировать. Во время команды “На месте бегом марш!” в своей длинной рясе с широкими рукавами я должен был высоко подпрыгивать. После первых уроков лагерной дисциплины нашу партию зарегистрировали в какой-то бане, для определения категории трудоспособности подвергли медицинскому осмотру и погнали в барак на отдых. Так как процедура первого знакомства с лагерной администрацией и всякие осмотры заняли время от утра до позднего вечера, а пресной воды на Поповом острове нет (возят ее в бочках за несколько верст из города Кеми), то я мучился от жажды и голода. В бараке, куда втиснули наш этап, было так много заключенных, что не представлялось возможности даже сесть. Впрочем, через несколько минут после того, как мы вошли, всех нас снова вывели на вечернюю поверку. Обратно вернулись уже после 12 часов ночи. Можно себе представить, каково было мое телесное и душевное состояние! Уже в вагоне я чувствовал себя совсем больным, измучился от семисуточного лежания на спине, устал от приключений последнего дня. Нервы настолько сделались напряженными, что я, сидя на своем походном мешке, стал плакать.

Слезы катились ручьем, и я от сердца, про себя стал молиться Богу: “Господи, если сегодня, в эту же ночь, Ты не выведешь меня отсюда, я умру. Спаси меня, Господи! Ты видишь кругом сотни гробов умерших от тифа. Здесь эпидемия. Силы угасли. Я изнемог. Помоги мне по единой Твоей милости”».

И вторая цитата:

«За все пережитое славословлю я Господа и благодарю лагерную власть. Худого от нее лично я ничего не видел. Частности же моей жизни промыслительно складывались так, что ударяли в самые уязвимые места моей души ради их уврачевания. <…> Жестоких людей, по милости Божией, я не встречал в лагере. И Ангела смерти Господь не послал ко мне за это время для исторжения моей души, еще не готовой к загробной жизни. Он только научил меня – сибарита и любителя спокойной жизни – претерпевать тесноту, неудобства, бессонные ночи, холод, одиночество, общество чуждых мне людей, показал степени человеческого страдания, несколько освободил меня от склонности к сентиментализму, научил ценить Свои милости, долготерпение Свое и благость. Отрешенный прежде от повседневной действительности, я увидел, чем дышат люди, чем интересуются, каков дух и искания современного общества. Страдания закладывают в душу прекрасный фундамент исправления, закаляют в добрых навыках, учат неприхотливости и простоте.

Частности же моей жизни промыслительно складывались так, что ударяли в самые уязвимые места моей души ради их уврачевания

Неуместно сейчас заниматься подробным описанием моей личной лагерной жизни. Наверное, это составило бы обстоятельный труд. Но пока за лучшее считаю предаться молчанию о прошлом и исканию трех жизненных благ: мудрости, благочестия и добродетели. Только три этих спутника последуют за мной по смерти в вечность».

Первый лагерный срок оказался лишь началом крестного пути монаха Вениамина. С 1932 по 1938 год он – сверхштатный священник с обязанностями псаломщика во Владимире. Нелегально бывает в Москве, готовит магистерскую диссертацию «Божественная любовь». В июне 1938-го – новый арест, тюрьма в Иваново, «запрещенные методы ведения следствия» (так будет сказано впоследствии в документах о реабилитации) и в итоге – признательные показания о членстве в организации со странным названием: «Всесоюзное братство ученых нелегальных монашеских объединений» (не знаю, надо ли доказывать, что осуждение человека, оказавшегося в руках палачей, с нашей стороны невозможно). Восемь лет лагерей, Устьвымлаг, Коми.

В 1946 году в жизни измученного узника начинается светлая полоса: он освобожден по состоянию здоровья, принят в братство Троице-Сергиевой лавры, зачислен преподавателем патрологии в МДА, защищает ту самую диссертацию о Божественной любви, становится профессором. Много служит, проповедует, люди идут к нему потоком… Но уже в 1948 начинаются вызовы на допросы в НКВД. Допросы почему-то всегда ночные. Но и в храме, и на лекции в академии архимандрит Вениамин всегда вовремя.

Февраль 1949 года – третий арест и ссылка на поселение в целинный Казахстан. Из письма духовным детям – Тихону Пелиху (будущему протоиерею) и его супруге Татьяне Борисовне:

«Главное – знаете, что тяжело? Это всегдашняя скованность зависимостью от колхозного режима. Ежеминутно жди: вот-вот куда-нибудь пошлют. Заставят <…>, например, чистить колодцы по вечерам или держать за поводья лошадь председателя колхоза, в то время как он сам где-либо кушает и благодушествует. Необходимость вменять себя за ничто постоянно нелегка. Выбраться из колхоза нет возможности…»

Он бы умер там, в этом Казахстане, от голода, погиб бы от антисанитарии и непосильного труда, если бы не преданные духовные дети, присылавшие посылки и деньги; если бы не их письма и молитвы. Счастьем оказался перевод в Джамбул – там была русская Успенская церковь, и ссыльного архимандрита взяли туда: сначала псаломщиком, а потом уж и служить разрешили, и проповедовать:

«Благодаря храму я ожил. Слава Богу, извлекшему меня из тины и поставившему во дворе дома Своего. Какое безмерное значение для души имеет благодать храма!»¹²

В Джамбуле он написал ряд богословских работ.

В 1954 году усилиями Святейшего Патриарха Алексия I срок ссылки был сокращен. 1 февраля 1955 года архимандрит Вениамин был назначен епископом Саратовским и Балашовским; хиротония состоялась тремя днями позже, в московском Богоявленском соборе. А дальше – те самые саратовские полгода, завершившиеся внезапной смертью – в 58 лет.

Из писем, проповедей, богословских работ владыки Вениамина можно выбрать много цитат, но я приведу здесь одну, многое объясняющую:

Утешаюсь тем, что Бог не забыл меня, что я не чужой Богу

«Поистине Божиим мановением против моей воли руль жизни повертывался в непредвиденную сторону. И доныне сердце каждый день ощущает незримый Божественный покров, отнять который бессильны человеческая мощь и злоухищрение. Исключительно к действию Божию должно отнести такие внутренние состояния, когда душа наполняется благодушием при внешне безвыходно-безотрадном положении. Дело Промысла Божия – располагать сердца окружающих к тому или иному человеку, возбуждать их на оказание деятельной помощи кому-либо в нужде, подвигать на самоотверженную готовность и даже на жертвы ради пользы несчастных. Все эти знаки Промышления свыше я прочувствовал на собственном опыте и утешаюсь тем, что Бог не забыл меня, что я не чужой Богу. Вот почему и во внешних проявлениях хочется неизменно опираться не на людскую поддержку и силу, а на тайный покров Вездесущего Бога и Спасителя. Никогда от Бога я не видел и не встретил ничего плохого. Творец изливает на каждого человека только любовь. И беспросветно скорбно становится лишь тем, кои сами вырываются из одеяния Божественной любви, не хотят признавать Бога и полагаются более на свои собственные разум, опыт, дарования…»

Деревянная панагия владыки Досифея

Деревянная панагия архиеп. Досифея     

Архиепископ Досифей (Протопопов), уроженец смоленского села, сын священника, в прошлом и сам «белый» женатый священник, принявший постриг по вдовстве, начинал свое служение на Саратовской земле в январе 1909 года как епископ Вольский, викарий Саратовской епархии. Ему шел тогда 43-й год, у него был достаточно богатый опыт, в основном педагогический (последнее перед архиерейской хиротонией место служения – ректор Смоленской семинарии). В Вольске владыка Досифей прослужил до 1917 года; он полюбил этот город на высоком волжском берегу, привязался к своей вольской пастве и весьма сожалел, когда ему пришлось ее покинуть. Летом 1917 года ради выхода из кризиса власти, который случился в Саратовской епархии, Святейший Синод (Патриарха еще не было!) благословил провести прямые выбора правящего архиерея. Голосование проходило в кафедральном Александро-Невском соборе, и епископ Вольский Досифей получил 248 голосов из 277 возможных. Так он стал епископом Саратовским и Царицынским.

«Я откровенно сознаю, – сказал владыка в своей речи по избрании, – свои немощи и свое недостоинство для занятия Саратовской кафедры, и сначала у меня была мысль отказаться от нее в случае избрания, но затем, подумав, что этим своим поступком я поставлю свою волю выше послушания, я решил предать себя в волю Божию…»

Он находился под домашним арестом и мог как-то участвовать в управлении епархией, но вскоре оказался в тюрьме

Саратовский епископ Досифей участвовал в Поместном Соборе 1917–1918 годов и в интронизации Патриарха Тихона. 28 января 1918 года, практически сразу по выходе известного Декрета об отделении Церкви от государства и школы от Церкви епископ Досифей и епископ Петровский, викарий Саратовской епархии Дамиан (Говоров) возглавили многолюдный крестный ход в защиту матери-Церкви. В том же 1918 году владыка Досифей пережил так называемый пролетарский суд над реакционным духовенством, когда его викарий, епископ Вольский Герман (Косолапов), был приговорен к 15-ти годам тюремного заключения, а известный в Саратове священник Михаил Платонов, яркий проповедник и публицист монархического толка, – к расстрелу¹³. С июня 1919 года епископ Досифей находился под домашним арестом и мог как-то участвовать в управлении епархией; но в сентябре того же года он оказался в тюрьме. Через месяц отправил Патриарху Тихону телеграмму о своем освобождении и готовности вновь исполнять архипастырский долг. В 1922–1923 годах большевики начали раскручивать «компанию по изъятию церковных ценностей», используя голод в Поволжье как повод к ограблению Церкви и расправе над ее служителями. Большевицкая печать травила саратовского епископа, обвиняя его в «согласии с Тихоном». В июне 1922 года владыка Досифей был отправлен под «строгий домашний арест», затем переведен в губернскую тюрьму, потом освобожден, потом вновь арестован и в конечном итоге выслан в Нарымский край на пять лет:

«Что касается дальнейшей изоляции Досифея, в пределах, предоставляемых законом, – докладывал в Москву красный прокурор Саратовской губернии В.М. Бурмистров, – то таковую считаю необходимой, по соображениям политического характера».

Среди сменявших друг друга обвинений, которые пытались предъявить архиерею новые хозяева жизни, было и такое: нарушал декрет об отделении Церкви от государства. Это «нарушение» заключалось в том, что канцелярия епархии вела церковные бракоразводные дела и накладывал на разводящихся «церковные кары» (видимо, епитимии). То есть ущемляла граждан в их праве свободно расторгать свои браки и вступать в новые¹⁴.

Из Сибири владыка Досифей писал настоятелю Крестовой церкви архимандриту Евфимию (Харитонову):

«Из далекого Нарымского края, с берегов многоводной Оби шлю Вам свое благословение, исполненное молитвенных благожеланий. Я, слава Богу, благополучен и благодушен. Тюрьма, этап, ссылка не поколебали меня в моем исповедании истины Христовой. Благодарю Господа Бога за Его милость ко мне, грешному. Да, действительно, в сидении в заключении, в этапе и в ссылке великая милость Божия. Это голос всех духовных лиц, подвергшихся этим невзгодам. А как много таковых лиц – и почти все радостно настроены, вот свидетельство правоты нашей, даруемое Господом Богом. Благодарю братию Крестовой за доброе отношение ко мне – это весьма утешает меня в изгнании и радует несказанно. Как счастлив я, что имею такую братию. Всем мой привет и благословение, очень жалею, что не имею возможности написать каждому в отдельности. Храните Крестовую, эту нашу драгоценность, это наше сокровище. Всем богомольцам Крестовой мое архипастырское благословение. О, как дороги они мне! Меня удалили, нас разделили; но нет такой силы, которая могла бы вырвать из моего сердца любовь к моей пастве. Я молюсь, горячо молюсь о ней. Прошу себе святых молитв. Любящий Вас и благодарный Вам Досифей, Епископ Саратовский и Петровский».

Упоминаемая владыкой Досифеем Крестовая¹⁵ – это та самая Успенско-Никольская церковь на втором этаже архиерейского дома в Саратове, в которой молился 27-летний Виктор Милов, и где он встретил «маленького горбатого монаха» – старца Николая (Парфенова)… Здесь перекликнулись земные судьбы двух наших саратовских святителей.

И еще одно письмо владыки Досифея из ссылки – протоиерею Михаилу Сошественскому¹⁶:

Со Господом и в тюрьме хорошо, и на этапе, и в ссылке…

«Со Господом и в тюрьме хорошо, и на этапе, и в ссылке… Около сотни епископов в ссылке или в тюрьме, но благодушны, а отступники на свободе мятутся, внутренне мучаясь, переходят из града во град, ища себе чад, но не находят, ибо сами они перестали быть чадами Святой Православной Церкви».

Дальнейшие сведения об архиепископе Досифее пунктирны: в 1926 году был освобожден, вернулся к управлению Саратовской епархией, но в феврале 1927 года был вновь приговорен к трехлетней ссылке (по некоторым данным он отбывал ее в Прикумске)¹⁷. В том же году уволен на покой – возможно, в связи с практической потерей слуха. Срок ссылки, возможно, был сокращен, по крайней мере, с 1929 года архиепископ Досифей проживает в Покровске (Энгельсе), затем в Саратове – на какое-то время его приютил тогдашний правящий архиерей митрополит Серафим (Александров)¹⁸. Рассказы о том, что владыка Досифей просил милостыню вместе с нищими на паперти Духосошественского собора, вряд ли соответствуют действительности, но что рассчитывать он мог только на помощь уничтожаемой и практически уничтоженной епархии¹⁹ – это точно. Далее – документ, не требующий комментариев:

«Определение № 14 Патриаршего Местоблюстителя, Главы православной Церкви в СССР Сергия, митрополита Московского и Коломенского г. Ульяновск, от 8 апреля 1942 г.

Слушали.

Предложение Патриаршего Местоблюстителя о том, что, согласно письму протоиерея Н. К. Чукова²⁰ 26 из Саратова, там от паралича сердца, происшедшего 25 марта в 11 часов вечера, скончался состоявший давно на покое Преосвященный архиепископ Досифей (Протопопов), при своей обычной болезненной слабости в последнее время чувствовавший себя сравнительно бодро и даже отпевавший (у себя дома) скончавшуюся сестру свою Марию, 85 л. В день кончины после некоторого желудочного расстройства с тяжестью в ногах почивший слег в постель и в 11 час. веч. скончался. <…> Гражданские власти, констатировавшие смерть, нашли ненужным вскрытие и выдали пасхальную ризницу для облачения тела, которое на машине было перевезено на кладбище, где и предано земле протоиереем Чуковым при очень большом стечении верующих.

Определили.

Принять к сведению и поручить Преосвященному Саратовскому архиепископу Андрею организовать годичное поминовение почившего святителя. О чем и послать Преосвященному архиепископу Саратовскому указ»²¹.

В его могиле нашли деревянную панагию. Только такую панагию и мог носить нищий архиерей без кафедры и куска хлеба

Когда останки владыки Досифея поднимали из могилы, молодой священник Сергий Феофанов нашел в могиле деревянную панагию. Да, только такую панагию и мог носить тогда нищий архиерей без кафедры и куска хлеба.

В самое сердце

2 августа 2023 года митрополит Саратовский и Вольский Игнатий (Депутатов), возглавлявший нашу епархию и митрополию с августа 2020-го, лично приехал на Воскресенское кладбище: там, как и во все прошлые годы, где собрались те, кому дорога память о епископе Вениамине. Приезд владыки стал для всех радостной неожиданностью. Но нас ждала еще одна неожиданность. Митрополит Игнатий в сослужении духовенства совершил панихиду по приснопоминаемому епископу, поговорил с нашей знаменитой бабой Риммой – Риммой Александровной Колотыриной, которая 15-летней девочкой участвовала в похоронах владыки Вениамина, – и далее, обращаясь к собравшимся, сказал, в частности, следующее:

– Владыка Вениамин всю жизнь был гоним, большевистская власть не дала похоронить его на территории собора. Я думаю, что в наших силах эту несправедливость исправить. Получим соответствующее разрешение, и его торжественно перенесем на территорию кафедрального собора, где и место епархиальному архиерею. А Господь сам укажет время, когда прославлен будет человек, Господь ведь мерит другими мерками, не нашими. Если люди сюда десятилетиями приходят, значит, получают отклик и помощь <…> Я надеюсь, меня поддержат в том, что владыка должен покоиться у кафедрального собора, где он нес свое служение.

Лития на вскрытой могиле еп. Вениамина     

Знал ли кто-то из собравшихся, что небесный покровитель нашего владыки Игнатия, священномученик Игнатий, епископ Скопинский (Садковский), участвовал в монашеском постриге Виктора Милова?.. Сам владыка узнал это позже, уже после погребения саратовских святителей в Троицком соборе. Но у наших поступков всегда есть причины, для нас до поры закрытые.

Кто-то из сослуживших владыке Игнатию священников напомнил, что епископ Вениамин – не единственный правящий архиерей Саратовской епархии, лежащий здесь, на этом кладбище: их здесь еще два. Но если останки священномученика Германа, епископа Вольского, викария Саратовской епархии, в расстрельном рве 1919 года найти уже невозможно, то могила архиепископа Досифея известна и почитаема. И владыка Игнатий подошел к владыке Досифею…

И сразу началась работа – большая, непростая, ведь нужно было оформить массу документов, получить официальное разрешение. А люди, услыхав о предстоящем перезахоронении, задавали главный вопрос последних десятилетий:

– Так что, канонизируют его, наконец?

Да, нечего скрывать: то, что святитель Вениамин не прославлен, удивляло и огорчало всех почитавших его могилу. И определенные шаги к этому наша комиссия по канонизации делала. Всех перипетий этого вопроса здесь приводить не буду, скажу лишь, что он не закрыт, и мы все надеемся на его разрешение. Работа комиссии по канонизации, возглавляемой упомянутым выше протоиереем Кириллом Краснощековым, продолжается. День, когда мы сможем, наконец, назвать владыку Вениамина, а может быть, и владыку Досифея святыми, сможем молиться не за них, а им, станет для нас, православных саратовцев, большим торжеством.

8 декабря 2023 года. Митрополит Саратовский и Вольский Игнатий встречает саратовских святителей в Покровском соборе     

После того как оба святителя вышли из-под земли на поверхность, для нас начались не совсем обычные дни. С 13 сентября по 8 декабря владыка Досифей и владыка Вениамин пребывали в домовом храме того самого Архиерейского дома (епархиального управления), вновь созданном и освященном во имя другого саратовского святителя – священномученика, епископа Тобольского Гермогена (Долганева). Для владыки Досифея эти стены – родные. Во времена владыки Вениамина здание Архиерейского дома епархии не принадлежало, зато Крестовая церковь, как здесь уже сказано, сыграла большую роль в его жизни. 8 декабря оба святителя были привезены в Покровский собор, где их встретили владыка Игнатий и множество церковного народа. Началось долгое торжественное погребение – с панихидами, парастасами, неусыпным чтением Евангелия. В богослужениях участвовали все четыре архиерея нашей митрополии, а также епископ Шахтинский и Миллеровский Симон (Морозов) – он уроженец Саратовской области, служение свое начинал здесь, в Саратове, и, узнав о событиях в нашей епархии, поспешил приехать. А люди шли и шли к владыке Вениамину – как все эти 68 лет.

Делалось действительно то, что невозможно было в советские годы: гробы с мощами святителей обнесли кругом храма

Вечером 9 декабря гробы с мощами святителей были, наконец, доставлены к месту их вечного упокоения – в старейший храм Саратовской земли, Свято-Троицкий собор. Утром 10 декабря народу в соборе было больше, чем на Пасху, то есть просто не протолкнуться. Люди выстроились в длинную очередь – приложиться к мощам владыки Вениамина. И я, столько раз стоявшая на его могиле, просившая его духовной помощи в скорбях, его благословения перед Причастием, впервые оказалась к нему так близко…

10 декабря, Троицкий кафедральный собор. Последнее богослужение перед упокоением еп. Вениамина и архиеп. Досифея     

После Божественной литургии начался чин погребения. Делалось действительно то, что невозможно было в советские годы: гробы с мощами святителей обнесли кругом храма – как это полагается архиереям; и затем внесли в нижний Успенский храм Свято-Троицкого собора, туда, где пребывают две великих святыни, две таинственные неповторимые иконы, хранящие нашу землю: Саратовский Спас и Саратовская Казанская. И мы все подхватили за хором: «Воскресение Христово видевше…»

Архиеп. Досифея и еп. Вениамина, как почивших архиереев, обнесли вокруг кафедрального собора     

И я начала, наконец, понимать, что происходит. Православный Саратов принимает двух своих святителей в самое свое сердце. Они больше не на отшибе. Не там, куда их, по сути, сослали – хотя это место и стало местом их почитания. Они вернулись домой. Как сказал один из опытнейших священнослужителей нашей епархии, клирик Троицкого собора протоиерей Михаил Беликов, они снова будут присутствовать при совершении Бескровной Жертвы. И уже нельзя не верить: тропа к нашим многострадальным святителям не зарастала никогда, не зарастет и в будущем.