«Вот и лето прошло, словно и не бывало…»

• Монолог 1-й. «Пять дней прощального лета». У могилы А.П. Чехова
• Монолог 2-й. «О, если б знал, что так бывает…». На могиле брата
• Монолог 3-й. «Пред пречистым образом Твоим». В праздник Успения Богородицы

Пришел день открытия выставки.

Пока народ собирается, Лариса предлагает мне осмотреть выставку. В проводники дает Никиту Котика – он один из кураторов выставки, приезжал ко мне в Самару, чтобы увезти ряд материалов о Толе – у меня их накопилось много. Это сценарии фильмов, которые он мне дарил, начиная с почти трехсотстраничного «Андрея Рублева» и кончая двенадцатым вариантом «Сталкера».

«Береги, тебе пригодится», – говорил Толя. Большинство писем, журналы, брошюры, книги о нем и еще много чего, что мне не увезти с собой в Москву, забрал Никита. Мы с ним быстро нашли общий язык, одинаково заинтересованы, чтобы выставка получилась впечатляющей.

Так оно и вышло.

Я иду по залам. Экспозиция сделана с любовью – творчество Анатолия представлено с отличным художественным вкусом. Есть фото, видео, эскизы к декорациям не только тех фильмов, где он исполнял главные роли, но и тех, где у него были роли второго плана и даже эпизодические, но сыгранные так, что они врезались в память зрителей.

Последняя театральная роль Анатолия – Гамлет в театре «Ленком». Королева Гертруда – Маргарита Терехова, Офелия – Инна Чурикова. Постановка Андрея Тарковского

Он сыграл более ста ролей в театрах Москвы, Ленинграда и многих крупных провинциальных городов

Есть и прекрасная экспозиция, показывающая его как актера театра – ведь он сыграл более ста ролей в театрах Москвы, Ленинграда и многих крупных провинциальных городов.

Есть и зал, воссоздающий его домашнюю обстановку – с его досками, расписанными так замечательно, что их брал у Толи Андрей Тарковский для подарков Феллини и Антониони, Тонино Гуэрра и другим выдающимся мастерам зарубежного кино, которых он ценил и с которыми общался, выезжая за границу.

И все они были в восторге от таких подарков «моего актера», как представал Анатолия Андрей Арсеньевич. Он рассказывал об этом Толе и мне, когда мы с братом были у него в гостях, в его квартире на Мосфильмовской.

Впечатлили на выставке и огромные фотографии, сделанные по новейшим технологиям на какой-то тонкой современной ткани. Они открывают залы выставки.

Фото: vdnh.ru

Очень точно и удачно выбраны цитаты из писем и выступлений Толи, предваряющие каждый раздел экспозиции.

И в результате он предстает перед нами как «Худой Дон Кихот, верящий в добро, любовь и справедливость», как однажды он написал о себе.

«Он был настоящим русским интеллигентом», – как сказали в один голос и Никита Михалков, и Николай Бурляев, приславшие свои видеообращения, показанные на открытии выставки. Это же определение Анатолия подтвердил народный артист РФ Александр Панкратов-Черный.

Одно из открытий выставки – инсоляция из короткометражного фильма «Разговор», снятого одним планом. Это дипломный фильм Александра Микулина, прославленного каскадера, попробовавшего себя в кинорежиссуре. И очень удачно. Там обыкновенный тракторист разговаривает со своим братом – говорит о том, как живет его семья, родные. И лишь в конце картины камера отъезжает, и мы видим, что разговор был на могилке брата, куда приехал тракторист помянуть дорогого человека.

Александр Панкратов-Черный дает Ларисе Солоницыной «честное пенсионерское», что ее отец был «настоящий русский интеллигент»

Промыслительно – я говорил с братом у него на могиле, а он, будто услышав меня, решил поговорить со мной.

Мы с ним оказались как живые и мертвые, мертвые, но живые.

Впрочем, устроители выставки этого обстоятельства не знали, и поэтому выставку назвали несколько иначе: «Разговор с самим собой».

Тоже впечатляюще и ново.

Выставку открывает и ведет Лариса Солоницына. Это почетное дело поручено ей не по должности, а потому, что она много сил и творческих идей вложила в ее создание. Благодаря ей Музей кино, который раньше ютился в нескольких комнатах, теперь занимает прекрасное здание на ВДНХ, в живописном месте у озера и аллей, уже тронутых дыханием наступающей осени. Дело в ее организаторском таланте и упорном труде, которые и позволили ей стать генеральным директором совершенно нового музея. А после нескольких лет успешной работы здесь она была выдвинута на одну из руководящих должностей в Союзе кинематографистов России.

Фото: ok.ru/museikino

Лариса передала на выставку расписные доски, о которых уже было сказано, и некоторые другие экспонаты.

Когда пришел черед выступить мне, я стал говорить не о том, что планировал. Я заговорил об одной несправедливости, которая стала гулять по интернету. Наверное, потому, что стенд про «Гамлета» был оформлен эффектно, броско, я и решил рассказать о взаимоотношениях Анатолия с Тарковским. Меня покоробило высказывание одного кинокритика: будто бы Анатолий перед уходом из жизни высказался о Тарковском чуть ли не как о враге, который и есть тот человек, который виновен в его болезни.

Толя относился к Андрею Арсеньевичу не только как к другу, но и как к учителю, наставнику

Толя относился к Андрею Арсеньевичу не только как к другу, но и как к учителю, наставнику, и потому называл его по имени-отчеству, несмотря на категорические возражения режиссера. Толя соглашался, но через время опять обращался к режиссеру по-старому.

– Пойми, Лешенька, – говорил он мне. – Он гений.

Я думал, что Толя преувеличивает. Но с годами весь кинематографический мир признал, что Толя говорил правду.

Но дело не только в этом. Дело в том, что профессию актера Анатолий понимал как точное выполнение заданий режиссера. Он никогда не выпячивал себя, не выставлял свое «а я так вижу». В этом было именно монашеское послушание, хотя Толя и не понимал этого головой. Но понимал сердцем.

Тарковский взял именно его на роль Андрея Рублева, потому что понял это. Он увидел, что Анатолий готов пожертвовать всем ради роли, которая досталась ему по Промыслу Божьему.

Я понял это с годами, изучая особенности художественного построения гениального фильма, во всем процессе создания которого – от написания сценария до выхода на экран – чувствуется действие Промысла Божьего. Иначе никогда бы этому киношедевру не появиться на экранах не только нашей страны, но и всего мира. И не пройти с триумфальным успехом.

Перед смертью Андрей Арсениевич написал в своем «Мартирологе»: «Я умираю от той же болезни, что и Анатолий Солоницын».

Случайность? Совпадение?

Андрей Тарковский в гостях у Анатолия в Ленинграде. Фото 1975 г.

Нет, я думаю, что это родство духовное. Недаром же святые отцы говорят: «Смотри не на начало жизни, а на ее конец».

Выставка подарила и встречи с замечательными людьми. Например, с Александром Панкратовым-Черным. Оказалось, что он не только замечательный актер, но и поэт. Он подарил мне свою книги стихов, многие из которых очень хорошие. Он тоже считает Анатолия «настоящим русским интеллигентом». В качестве доказательства он привел пример, когда его, голодного студента, накормили и напоили Анатолий, уже известный актер, и его товарищ по Свердловску, режиссер «Мосфильма» Владимир Шамшурин.

…После слов благодарности и бокала шампанского пришла пора прощаться.

Мы с отцом Артемием едем по вечерней Москве.

Огни фар автомобилей, потоком едущих по шоссе, сливаются в одну светящуюся реку.

В окнах многоэтажек тоже зажглись огни. Они подхватывают свет, идущий от шоссе, образуя единое электрическое сияние – ровное, завораживающее.

И кажется сейчас, что за каждым окном, в котором горит свет, живут счастливые, мирные люди. Они читают умные книги, или смотрят замечательные фильмы (может, даже Андрея Тарковского), или программы о просторах нашей Земли, такой бесконечно прекрасной своими морями, миллионами искр, вспыхивающих под солнцем, горами, покрытыми вековыми секвойями, или полями, колосящейся рожью под луной.

Может, москвичи сидят сейчас в своих квартирах за столами, всей семьей, ужинают. Пьют из бокалов терпкое золотистое вино или такой же ароматнейший чай, какой мы пили в кафе-трапезной «Несвятые святые». Рассказывают друг другу, какие замечательные дела они свершили сегодня и какие им предстоит свершить завтра.

Я говорю об этом вслух примерно такими же словами.

Шофер улыбается грустно, устало.

– Это у вас просто хорошее настроение, – говорит отец Артемий.

– Да, конечно, – отвечаю я. – Но так хочется, чтобы все москвичи были такими же добрыми и отзывчивыми, как сегодня на выставке.

Ведь моему Толе понадобилось сорок два года, чтобы они сказали слова, какие он заслужил при жизни.

– Ну так что ж. Главное, что все-таки сказали, – говорит отец Артемий. – Вы говорили на записи, что Анатолий более всего ценил надежность во всем – в дружбе, работе, вере. Вы с Ларисой его не подвели – оказались надежными и верными.

– Спасибо.

Мы умолкаем.

Всё едем и едем по вечерней Москве. Всё течет и течет река из огней, и всё вспоминаются и вспоминаются события, связанные с Москвой и москвичами.

Впервые я увидел Москву в семь лет. С Казанского (тоже поздно вечером) нас вез на больших салазках носильщик. Я сидел на вещах сверху, родители шли рядом. Проезжали по мосту, я увидел Кремлевские рубиновые звезды и закричал:

– Кремль! Звезды!

Носильщик оглянулся, сказал:

– Да, сынок. Крепче держись. Смотри, но не упади.

Я хорошо запомнил эти слова.

И старался не падать.

Второй приезд тоже хорошо запомнился. Седьмой класс я закончил на одни пятерки, и отец взял меня в командировку в Москву. Из нее отправил меня одного в Ригу, к своей сестре. Запомнил кинотеатр «Ударник». В фойе, на небольшой эстраде, играл оркестр, выходила певица в черном платье с блестками и пела. Что – я не запомнил. А вот платье с блестками осталось в памяти.

Потом были разные приезды в Москву. Вспомнил лишь особо памятные. Например, выход первой книжки в столице. Больше было огорчений и волокиты, обещаний и невыполнения их. В довершение всего главный редактор и заведующий отделом издательства, остро враждующие между собой, оба поэты, схлестнулись именно из-за моей рукописи: одному она нравилась, другому не очень. Дважды возвращали на доработку, замечания были по мелочам, исправлялись в течение недели, иногда сразу же, но волокита всё продолжалась. Наконец отдали рукопись на еще одну рецензию, она оказалась слишком даже хорошей. Один поэт – редактор – торжествовал, другой ярился в бессильной злобе.

Книжка вышла, когда Толя скончался. В это же время вышла другая моя книжка – в Самаре. Я оказался с деньгами. Очень кстати – потому что надо было вносить очередной взнос за кооперативную Толину квартиру, плюс похороны, поминки, да еще решил поставить брату памятник на могиле.

Радости от выхода книжки не было никакой. Более того, если раньше каждый приезд в Москву приносил радость встречи с братом – мы делились новостями, смотрели новые спектакли, фильмы, – то теперь Москва в одночасье оказалась для меня пуста. И даже неприятна – приезжать сюда стало мне в тягость.

Если раньше каждый приезд в Москву приносил радость встречи с братом, то теперь Москва в одночасье оказалась для меня пуста

Хорошо помню, как я ходил по Москве около Останкино – намеревался поговорить о работе в редакции художественного вещания. Меня там ждали. Но я так и не открыл дверь телестудии. Мне казалось, что Москва уморит и меня.

Года через три меня снова подбивали переехать в Москву – но теперь я решительно отказывался даже вести переговоры, хотя отношение к столице изменилось вроде бы к лучшему.

Боль от потери брата поутихла, но я всё равно наталкивался на радужные обещания москвичей, которые заканчивались ничем. А однажды я столкнулся с прямым надувательством. Я написал книжку за одного генерала милиции – уговорил меня его сын, поэт. Обещан был приличный гонорар, а дело ограничилось обедом у него дома – генерал решил, что этого для меня достаточно.

С тех пор я уже никогда не брался писать книги за каких-то больших начальников (а такие предложения были).

Москва, Москва, если слезам ты не веришь, то чему веришь?

Есть у меня упование, что ты веришь в главное – Любовь.

Ибо наш Господь Бог Иисус Христос и есть Любовь.

«Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто» (1 Кор. 13: 2).

Перед кончиной Толя просил меня записать на магнитофонную ленту главный итог своей жизни.

Он не произнес великие слова апостола Павла из послания к коринфянам. Просто не знал их.

Но, говоря о надежности во всем, он именно эти слова и подразумевал.

***

В фильме «Сталкер» главный герой, которого играет Александр Кайдановский, читает стихотворение Арсения Тарковского, отца кинорежиссера. Это стихотворение теперь стало широко известно.

Его даже положили на музыку:

Вот и лето прошло,
Словно и не бывало,
На пригреве тепло,
Только этого мало.

Всё, что сбыться могло,
Мне, как лист пятипалый,
Прямо в руки легло.
Только этого мало.

И дальше – всё хорошо, жизнь состоялась, успех пришел, к которому мы и должны стремиться изо всех сил. Мы слышим сегодня про успех из каждого «утюга».

Почему же для поэта, всего добившегося, этого всё равно «мало»?

Комментаторы из «сетей» пишут, что поэт потому сокрушается, что старость пришла.

Если бы такой плоский смысл был заложен в стихотворении, разве Андрей Тарковский выбрал бы его для своего фильма, где речь ведется о загадке, тайне Зоны, возникшей на Земле? Ведь Сталкер читает это стихотворение в Зоне, в двух шагах от Комнаты, в которую, если войдешь, заветное твое желание исполнится.

– Нет, Чингачгук, плохо ты знаешь людей, если таких, как я, приводишь сюда, – говорит Писатель, которого играет Анатолий. – Откуда мне знать, что я хочу, а чего я не хочу? Вот этот, по кличке Дикобраз, хотел спасти брата, а получил кучу денег.

Нет, с Зоной шутки плохи – ее не проведешь.

Она знает истинную цель Жизни нашей. Знает, в чем мы видим ее смысл.

Если этого не знаешь, не войдешь в Комнату, как не вошли в нее ни Писатель, ни Профессор, которых Сталкер привел в Зону.

Вот в чем тайна, вот что надо разгадать, открыть.

Вот почему мало того, что дарит тебе наступившая осень Жизни. Лето прошло, его не вернуть.

Ответ знает девочка-подросток, которую Сталкер и его жена ласково зовут Мартышкой. Вот она сидит у стола, склонила набок головку. И взглядом двигает стакан. Стакан падает на пол.

А в это время за домом Сталкера, громыхая, проносится поезд. В резкие звуки вмешивается «Ода к радости» Бетховена. Еще какая-то музыкальная тема, похоже японская, восточная.

Вот она, наша действительность: скрежет, свист, грохот колес поезда.

Но все же слышна мелодия «Оды к радости».

Есть отгадка тайны, мы сами должны, обязаны ее разгадать.

Лето прошло, но Жизнь не окончена. Потому что она вечна. Потому что Иисус Христос воскрес

Взять в свое сердце Христа, и тогда смело пойдем по Жизни, как шли и идут сейчас, но уже на Небесах обетованных, Андрей Тарковский, Анатолий Солоницын и все те (актеры, режиссеры, профессоры, писатели, простые люди), кто услышал этот зов, сказал себе, что лето прошло, но Жизнь не окончена.

Потому что она вечна.

Потому что Иисус Христос воскрес.