Что беспокоит Тому-Игумена

Томислав Маркович в монастыре Св. Стефана Сербы умеют удивлять по-доброму: сначала тебе кажется, что весь смысл встречи, разговора заключается только в том времени, которое ты провел с гостеприимным хозяином, собеседником, в его вежливом интересе, искренних заверениях в любви к России, добром юморе. И лишь потом, по прошествии какого-то времени, начинаешь понимать то, что тебе хотел сказать «саговорник», понимать, что за его размеренной и пламенной речью кроется что-то гораздо более глубокое, чем вежливость, такт, воспитанность. Точнее, эти качества дают тебе понять, что за ними стоит подлинная любовь, сопереживание твоей стране, народу, Церкви. Начинаешь размышлять над прошедшей встречей, с ее эмоциональными, северянам непривычными, вкраплениями – и видишь, что за горячими эмоциями (сербы ох как хорошо умеют их выражать) стоит настоящее глубокое чувство.

По дороге в монастырь Святого Стефана, что рядом с Нишем, городом, где родился будущий Император Константин Великий, Томислав читал Пушкина и Есенина. Начал с «Письма Онегина Татьяне», поговорил о суровой отповеди Татьяны Евгению («Но я другому отдана, и буду век ему верна»), затем обратился к «Ты жива еще, моя старушка» – и всё это с выражением, почти без акцента. Спрашиваю, откуда такой интерес, такая любовь к русской классике.

«Результат старого доброго воспитания, – отвечает. – Раньше в школах больше внимания уделяли настоящей литературе. Сумели привить любовь – я пытаюсь познакомить с настоящей классикой нашу молодежь, оторвать ее от телефонов-телевизоров-компьютеров. Иногда получается».

Монастырь Св. Стефана, Сербия Томислав по прозвищу «Игумен» – крепкий такой дядька, пожилой капитан Вооруженных Сил Сербии, сейчас на пенсии. На возраст свой смотрит снисходительно, с улыбкой цитирует «Песню фронтового шофера»: «А помирать нам рановато – есть у нас еще дома дела». Потом, когда уже окунулись в монастырскую тишину и спокойствие, спрашиваю, откуда такое прозвище – «Игумен». Говорит, это не прозвище, а позывной. А получил он его во время войны в Боснии и на Косово, так уж ребята решили.

«Ребята», помянутые Томиславом, – соратники-сербы и русские добровольцы, с которыми вместе сражались в те страшные 1990-е годы, когда рухнул мир. Поправил себя:

«Впрочем, и сейчас мир ничуть не лучше. Кстати, об этом мы, сербы, буквально кричали тогда: начали с нас – закончат в России. Да, именно так: на нас обкатывали то, что задумали для русских. Те, кто это видел, понимал, приезжали тогда к нам, воевали вместе. И меня не удивляет, что сейчас многие сербы едут в Россию, на Донбасс – долг платежом красен. Да тут и без долга всё понятно: обычная братская взаимопомощь».

Интересуюсь, в чем разница, по мнению Игумена, между воином и наемником.

– Тут всё просто, – отвечает. – Наши воевали уж никак не за деньги: спасти людей, отстоять храмы, веру – вот что было нашей задачей. Впрочем, почему – «было»? Так оно и осталось: взгляни на то, что происходит на Украине. Так что в какой-то мере мы, не сочти за бахвальство, были в одном войске со святым князем Лазарем, с его воинами на Косовом Поле. Да, то сражение было проиграно, но это не значит, что сопротивляться злу нельзя, правда? Победа – от Бога, а поражение нужно использовать для того чтобы воспитать в себе христианские качества, мне кажется. Не унывать же, в самом деле. Если же брать наемников, то мы насмотрелись тогда, и в Боснии, и в Косово и Метохии, этого «добра» со всего мира: дикие глаза, в которых отражаются значки доллара; жестокость, переходящая в садизм; готовность сбежать, как только сидение в окопе покажется «некомфортным»; лютая ненависть к Православию, желание осквернить всё святое – вот это то, что я помню. Своими глазами мы это видели. Да и вы сейчас видите, к сожалению. Война – вещь страшная. Но война со злом необходима.

Война – вещь страшная. Но война со злом необходима

Чего-то, чувствую, недоговаривает Игумен. Сидим в монастырской трапезной, иеромонах Евстафий разливает чай с медом и кофе. Сел с нами за стол, завел неспешную беседу, рассказал немного о монастыре, о внимании к обители прихожан из окрестных сел и городков. Посетовал: часто путают христианство с обрядами («Свечку поставить важнее, чем простить ближнего»). Но и порадовался: многие с готовностью помогают обители – будь то на огороде, на скотном дворе, в проведении праздников, знаменитой сербской Славы. Пришел в восторг от привезенных от читателей из России иконы и «Богослужебных указаний», улыбнулся: «Ура, и в следующем году службы стройными будут!»

Капитан Игумен не выдержал:

– Отец Евстафий, слушай, я же воевал. Сам понимаешь, были бои, в меня стреляли – я стрелял, всякое бывало. Какой же я христианин после этого?!

Томислав «Игумен» Маркович, Косово и Метохия, 1999 г. Ага, думаю, вот что дядьку Игумена мучит. Отец Евстафий, в полном соответствии со своим именем («крепкий», «спокойный»), деловито пригласил Томислава поговорить с глазу на глаз. Вышли на несколько минут. Тома вернулся сияющим – ответ его, сразу видно, успокоил, даже порадовал.

Обратно ехали молча почти всю дорогу. Обнялись, распрощались с Игуменом, дай Бог, еще встретимся. Когда Тома пошел домой, приятель Слободан, который и устроил нашу встречу, взглянул на меня и говорит:

– Игумен тебе не рассказал и никогда не расскажет еще одну вещь.

С удивлением посмотрел на приятеля:

– Странно. Зная вашу сербскую открытость, он же всю жизнь, казалось, был выложить должен.

– Плохо ты нас знаешь. Так вот, из того, что Тома никогда не расскажет, и не вздумай его об этом расспрашивать. Дело было в Косово и Метохии во время войны 1999-го года. Игумен стоял со своим взводом, давал какие-то указания. Ребята слушают. Вдруг свист, удар – перед строем упала граната. Вертится, сейчас взорвется. У всех оцепенение. Если сейчас взрыв – взводу конец. Что делает Тома Игумен: бросается на эту гранату, закрывает собой. Взрыв. Каким Божьим чудом он выжил, непонятно, но выжил, хоть и с трудом – осколки потом из него долго врачи доставали. Спас несколько жизней своих подчиненных. Мне они об этом и рассказали – Томислав ни слова. Почему? Наверное, потому, что считает, что это естественно – спасать других.

Вот тебе, думаю, и веселый дядька Тома Игумен с Пушкиным и Есениным. Балагур, шутник и паломник. Когда такой весельчак, переживающий, что плохой он христианин, называет тебя братом, а твой народ – братским, согласитесь, приосанишься. Спасибо, сербы.