От героев былых времен…
«Окопная правда» на страницах мемуаров советских солдат и офицеров

Советская идеологическая машина, конечно, не могла оставить на самотек воспоминания участников войны. В ходе «литобработки» из мемуаров советских солдат и офицеров вымывалось все, что бдительному оку казалось «несоответствующим». Генерал В.С. Петров вспоминал, как бдительный цензор требовал убрать из его мемуаров… козу. Мол, животное в русских сказках имеет не самую лучшую репутацию, а потому – лучше бы его или заменить или убрать совсем.

Увековеченный в плакатах, кинофильмах, огромных бронзовых и бетонных памятниках образ «идеального солдата» заслонил собой того самого реального, «рядового пехоты Ивана», который и выиграл войну в реальности. А ведь нам интересен именно он, реальный, а не плакатный победитель. «Будущий историк, настоящий, серьезный, объективный исследователь станет искать правду не в газетах и в официальных мемуарах, а в неопубликованных воспоминаниях участников войны – офицеров и солдат, а таких воспоминаний написано ой-ой как много!» - так видел значение неподцензурных мемуаров писатель Сергей Голицын, прошедший войну командиром взвода военных строителей.

Путь этих книг к читателю был труден. Их действительно было написано немало, но в основном написано «в стол», для себя, для потомков. Многие рукописи так и не дождались читателя. В 1985 году к сорокалетию Победы возникла идея издать солдатские мемуары. Была разослана информация, и ветераны понесли свои драгоценные записи, существовавшие часто в единственном экземпляре, в издательства. То, что члены специальной комиссии прочли в этих рукописях, настолько не вязалось с официальной версией истории войны, что сам проект был свернут, а многие тысячи рукописей – погибли от небрежного хранения или были уничтожены.

Чем же отличаются неподцензурные мемуары советских солдат и офицеров от того, что издавалось ранее, и главное, какими мы видим на их страницах наших предков?

Первое отличие, которое сразу бросается в глаза – это язык. Пусть со стилистическими огрехами, но живой, лишенный штампов и накатных формул, язык, за которым чувствуешь живого человека.

Этот язык вызывает сразу куда больше доверия, чем выверенные стилистически штампы литобработки.

Второй особенностью, делающей недавно изданные мемуары интересными для чтения, является обилие бытовых и мелких подробностей, которые в советское время или опускались за незначительностью или, как в случае с той же козой, считались «идейно невыдержанными». Даже описание внешнего облика солдат отличается от хрестоматийных плакатных образов – так, Сергей Голицын вспоминает, что красноармейские звездочки были в большом дефиците, их заменяли самодедьными, вырезанные из американских консервных банок (у которых металл внутри имел красноватый оттенок), что большинство солдат его военно-строительного батальона вплоть до 1944 года носили лапти, так как обувь практически не выдавали.

Командир батареи Иван Новохацкий вспоминал, что солдат, освобождавших Молдавию, долгое время узнавали потом по характерным красным пятнам на груди шинелей, которые появились от многочисленных котелков вина, поднесенных местными жителями своим освободителям.

Но благодаря обилию этих подробностей мы видим авторов мемуаров не бронзовеющими героями, а обычными живыми людьми, которым выпало жить в необычную эпоху. На долю которых свалилась война.

Другое отличие – это простота рассказа и его некоторая даже приземленность. В этих мемуарах почти нет пафоса, рассуждений о великой миссии, долге.

Война для русского солдата – это, прежде всего, работа. Работа опасная, тяжелая, трудная, но работа. И отношение к войне сродни отношению к работе, причем, что важно, к работе вынужденной, свалившейся как беда откуда-то извне.

Отношение к войне-работе – одна из немногих черт, что разделяет мемуары солдат и кадровых офицеров Красной армии. Михаил Сукнев связал свою жизнь с армией еще до войны. Призванный на срочную службу, он затем поступил в пехотное училище и на фронт прибыл уже лейтенантом. За годы войны прошел путь от командира взвода до заместителя командира полка, от лейтенанта до майора. Награжден двумя орденами Александра Невского.

Его мемуары – это записки профессионала. На военные действия автор смотрит прежде всего с точки зрения эффективности в достижении результата. Описывая штурм Новгорода, неграмотно организованный и приведший к большим потерям, он возмущается не только потерями, но и тем, что эти жертвы оказались напрасными.

«Что думали командарм Яковлев и комдив Ольховский – нам неизвестно. Даже для комбатов не была проведена «игра» на схеме города. Мы не имели никакого понятия, куда поведем своих людей, и что будет впереди!

И вот перед нами – пространство для броска в три километра по ровному, гладкому как стекло полю, которое днями подтаивает, ночью подмерзает, образуя легкий, но твердый наст – хоть катайся на коньках! Это поле упиралось где-то в фантастический для нас древний «земляной» вал, очерченный на военной карте-километровке как именно вал из земли с окопами противника, впереди которого – проволочные заграждения. Какие и сколько рядов? Есть ли минные заграждения? Неизвестно! Без данных разведки о противнике, которые должны быть доведены именно до командиров батальонов и рот, бой будет заведомо неудачен, а тут смертелен на все сто! Того, что было необходимо сделать, наши отцы-командиры не сделали, что является воинским преступлением, а не «ошибкой». ПРЕСТУПЛЕНИЕМ, виновные в котором наказываются военным трибуналом.

Злость комбата становится понятной, когда читаешь во что вылилось эта плохо подготовленная атака:

«Думаем, отменят штурм. Обойдемся, если это дезориентирование противника для отвлечения его сил от других участков фронта, стрельбой из окопов от основной линии обороны. Но не тут-то было…

Дежурный телефонист передал приказ:

- Начинать штурм. Команда ноль-первого!

Мы поняли, что нам из этого боя живыми не выйти! Мы обнялись. Командиры рот, наш штаб прощались друг с другом. Но я наказал ротным:

- По нам будет страшенный артобстрел! Только бегом вперед! И ближе к проволочным заграждениям, так можно спастись! А там, если проскочим, драться до последнего! Вперед!

И никаких призывов, ни лозунгов, вроде «За Родину! За Сталина!», у нас не было.

Ударила наша полковая батарея, но куда – неизвестно. Возможно, подумал я, под гром роудий артполка нам удастся проскочить и броситься в рукопашную, где равных нам не должно быть, ибо последнее пополнение наполовину состояло из сибиряков, обстрелянных, побывавших в боевых переплетах. Если рукопашная, то немцам несдобровать – штыковые атаки они не выдерживали.

Но только наши достигли плотными цепями поротно, со штыками наперевес, льда Малого Волховца, как на просветлевшем небе за Новгородом грозовыми вспышками замерцали орудийные залпы противника. Вверх понеслись звездочками ракеты «ишаков» - кассетных минометов.

Своих я не вижу, они впереди полка, «уступом справа». По цепям батальона Кальсина слева прошлись трассы крупнокалиберных пулеметов.

Трасса – несколько человек падают. Но цепи смыкаются и убыстряют бег! Это надо было видеть. Это был воистину массовый героизм, невиданный мной никогда!

Эти русские чудо-богатыри пошли на смерть, исполняя свой долг перед Родиной. Не за Сталина, не за партию. За свой родной дом и семейный очаг!».

В официальных сводках итоги этого трагического боя были подведены предельно сухо – «все попытки перейти в наступление успеха не имели»…

А краснодарский рабочий Сергей Дробязко попал в армию, будучи призванным в 42-м году. Его первые впечатления от войны – ужас и страх. А какие еще чувства мог испытывать 17-летний подросток, которого через 5 дней после призыва вместе с такими же как он мальчишками, совершенно необученными и как попало вооруженными бросили в бой на Пашковской переправе. Видимо, кто-то наверху решил пожертвовать необученными новобранцами, чтобы прикрыть отступление боевых частей на новые позиции, а может, и не было больше здесь никого... Почти все они погибли или попали в плен. Далее С. Дробязко описывает побег из плена, жизнь в оккупированном фашистами городе, свое освобождение, новую мобилизацию и еще год войны, пока тяжелое ранение не вывело его из строя.

В отличие от царской армии или армии нашего противника – Германии, в Красной армии не было жесткого разделения между солдатом и младшим офицером. Отчасти это объяснялось структурой РККА, в которой доля комначсостава была значительно выше, чем в других армиях, отчасти – тем, что большинство советских офицеров военного времени также попали в армию по мобилизации. Доля кадровых командиров среди низового звена и до войны не превышала 75%, а потом практически исчезла. Психологический барьер, радикально отделяющий командный состав от подчиненных в нашей армии приходился на уровень командира батальона. Может, потому так закрепился в массовом сознании образ ближайшего к солдатам командира – комбата?

Нельзя не сказать несколько слов об отношении мемуаристов к коммунистической идеологии, партии, политорганам и т.д.

Неподцензурные советские мемуары вызовут разочарование в этом вопросе как у адептов традиционного советского подхода о руководящей и направляющей роли партии, так и у антисоветчиков.

Для большинства мемуаристов партийная работа в войсках – часть армейской рутины. «Бойцы любили на политзанятия, - вспоминал Сергей Дробязко, – потому что это было время, когда под речи замполита можно было час-другой отдохнуть. А еще там раздавали много газет, которые шли на самокрутки». Почему-то этому свидетельству веришь больше, чем пассажам вроде «самым счастливым днем в жизни моего командира был день вступления в партию».

Но, в то же время, в неподцензурных мемуарах, в том числе и написанных в последние годы, нет и откровенного антикоммунизма. Ненависти к партии, к ее идеологии. Для солдат - это данность. Часть государственной и армейской машины, не более и не менее того. Советский солдат хорошо знает негативные стороны советской власти, и не питает в ее отношении иллюзий. Но он признает эту власть за законную и повинуется ей, потому что другой власти у него нет.

Хотя книга М.И. Сукнева и называется «Записки командира штрафбата», командование штрафным батальоном было для него лишь одним из эпизодов фронтовой жизни. Тем не менее, у некоторых современных читателей эти страницы могут вызвать повышенный интерес – тема «уголовники на войне» сейчас явно не дает покоя авторам многих художественных произведений и кинофильмов. Однако, их ждет некоторое разочарование – особо «жареных» фактов в книге нет. Штрафники воевали практически как обычная ударная часть, без «заваливания трупами» и пулеметов, стрелявших в спину. Да, их командиру приходилось думать, как найти общий язык с подчиненными, но разница в управлении обычным пехотными батальоном и штрафным на страницах его мемуаров почти незаметна.

Отношение к противнику. Здесь почти все мемуаристы сходятся в одном – немцы умели воевать. Об этом пишет и комбат Сукнев, и рядовой Дробязко, и артиллерист Новохацкий, и танкист Родькин. Да, конечно, иногда знаменитый немецкий формализм оборачивался против немцев, но в большинстве случаев – он их выручал.

Что же смогли советские солдаты противопоставить немецкой выучке, оснащению и храбрости, которой у наших противников тоже хватало?

Иные современные авторы полагают, что превзойти немцев на поле боя наши солдаты так и не смогли.

Мол, все решили стратегические факторы – большая численность Красной армии, успехи советской промышленности, помощь союзников, а немцам – тем просто не хватило сил и ресурсов – их буквально трупами завалили.

Другие публицисты говорят о том, что победить нашим воинам помогли национальные качества русского человека и прежде всего то, что по-научному называется «неординарное мышление», а по-простому, - смекалка. Немец, человек, конечно, подготовленный, но тупой формалист, а русский мужик видит в этом шаблоне щель и использует формализм врага против него самого. И лучшие немецкие генералы ничего не могут поделать с хитростью русского мужика.

В этих позициях есть определенная доля истины, действительно СССР смог отмобилизовать куда большие и людские и материальные ресурсы, чем гитлеровская Германия. И немцы действительно, что называется, «зарвались», воюя в одиночку чуть ли не против всего света. И формализм действительно был присущ немецкому военному искусству, а русский солдат действительно смекалист, но…

Но и в 1941-м РККА имела в два с половиной раза больше танков и самолетов, чем вермахт, и русский солдат в начале войны был не менее смекалист, чем четыре года спустя, а немецкие танки катились по русским полям к Москве, Ленинграду, Ростову…. А в 1944-м - все было ровно наоборот.

И видимо главные изменения произошли не в технике и организации, а самих солдатах. Советский солдат, встретивший войну на западной границе. и советский солдат, оставивший подпись на Рейхстаге, - это разные воины, даже если это один и тот же человек.

Что изменилось? Появился опыт, и появилось умение. Немцы поневоле оказались хорошими учителями в военном деле, а русские – упорными, злыми и талантливыми учениками, которые сумели превзойти учителей.

И этот рост умения воевать очень хорошо заметен, по мере того, как авторы повествований подходят к описанию событий 1944 года. Именно тогда произошел качественный скачок. Появились и собственные тактические приемы, призванные компенсировать недостатки нашей армии за счет ее сильных сторон. Артиллерист Иван Новохацкий вспоминал о мощных и умелых действиях советской артиллерии в Ясско-Кишиневской операции:

«Плотность огня нашей артиллерии и продолжительность артподготовки была такой, что, когда немного рассеялись дым и пыль, и наша пехота и танки пошли вперед, местность впереди была черной, выжженной. Все, что могло гореть, сгорело или продолжало гореть.

Когда мы двинулись вперед, то на глубину примерно десять километров местность была черной. Оборона противника практически была уничтожена. Вражеские траншеи, вырытые в полный рост, превратились в мелкие канавы, глубиной не более, чем по колено. Блиндажи были разрушены. Иногда попадались чудом уцелевшие блиндажи, но находившиеся в них солдаты противника были мертвы, хотя не видно было следов ранений. Смерть наступала от высокого давления воздуха после разрывов снарядов и удушья».

Сергей Дробязко так описывает тактику наступления, уже без лобовых атак: «Теперь, если батальон засветло подходил к селу, одна из рот, вне досягаемости прицельного огня немцев, по полям и буеракам демонстрировала обходной маневр, и гитлеровцы, боясь окружения, в спешке убегали, не успевая поджигать дома».

«Мы ехали все дальше на запад, постоянно строя подобные мосты. Научились мы их строить с быстротой поразительной, за несколько часов, случалось, стоили и в дождь, случалось, ночью, случалось – по два моста в день.

Помнится, уже в Польше один ксендз мне сказал: «Немцы строили здесь мост целых две недели, а вы выстроили за шесть часов».

Вот потому-то мы и победили!»

Наши войска стали одолевать немцев не только числом, но и умением, а большие потери и неудачи стали вызывать не только горечь, но и злость на непрофессионализм тех, кто их допустил.

И была еще одна сила – боевое товарищество, братство по оружию. Иван Новохацкий описывает последнюю атаку своей дивизии в Великой Отечественной войне. Дело было 10 мая 1945 года на следующий день после капитуляции, когда надо было добить не желавшего сдаваться противника. По плану, разведку боем должен был провести только один батальон, чтобы ценой своих потерь выявить систему обороны противника.

Батальон пошел в атаку, заговорили вражеские пулеметы, но... «Вдруг позади раздался могучий рев сотен голосов: «УРА-А-А!!!!» Весь фронт дивизии, насколько нам можно было его видеть, выскочил из окопов и двинулся вслед за нами. Случилось непредвиденное – не выдержали солдаты других батальонов, видя своих боевых товарищей, идущих в атаку на смертельный бой с врагом, в последнюю атаку в этой войне. Вот она, солдатская верность фронтовому братству, без лозунгов, без лишнего пафоса, порыв солдатской души, идущий от самого сердца. Какая-то неведомая сила вытолкнула солдат из окопов без всякой команды».

Противник не выдержал этой атаки и начал массово бежать и сдаваться в плен…

В конце войны чувство уважения к врагу переросло и в чувство самоуважения к себе как к победителям этой гитлеровской военной машины.

Перед глазами - фотографии советских солдат и офицеров, сделанные в победном 45-м. Форма, если и не всегда соответствует уставу, то обязательно подогнана по фигуре. Лица, очистившиеся от фронтовой копоти, боевые награды. И особый взгляд. Взгляд полный чувства собственного достоинства людей, которые не просто выполнили, выдержали тяжелую работу войны, но сделали ее на совесть и умело. Взгляд победителей.